Университеты Панфилов Василий
– Она самая, – закивал помор, отправляя мясо по назначению, – Скучная жизнь… а потом ты, а вокруг интриги, Приключения и интересные знакомства. Не каждый годится не то што на вербовку, но и вообще… для приключения. Но и их не отбрасывай. Координация, помощь какая-никакая… даже придумать можно на этот случай чево-нибудь… не вовсе бесполезного.
– Для вербовки – да, а так-то… – заспорил с ним литвин, отстаивая авантюристов для поиска. Оба говорили по делу, с примерами из жизни, и слушать их было – будто отрывки из приключенческих романов!
– А… всё! – прислушался Илья, – Слышишь? За нами приехали!
Они спешно засобирались в лётную школу, а Санька вздохнул, не в силах разорваться на нескольких маленьких Чижиков. С одной стороны – полёты! А с другой – художественный конкурс, и это тоже – да!
Засвистел закипающий чайник, и Санька, водя конвертом над паром, пропел:
– Ма-арочки… – и тут же заойкал, сунув обожжённую руку под спешно включенную холодную воду.
– Сань! – оторвался Мишка от увлекательного (для него!) военного чтива, заложив страницу пальцем, – Ты бы не все подряд хоть марки отпаривал!
– А што так? – поинтересовался озадаченно Чиж.
– На конверты глянь, – посоветовал Мишка, – там на ином – такая история с географией, что ценность марки, на мой дилетантский взгляд, возрастает кратно.
– Думаешь? – засомневался Санька.
– Посоветуйся со знающими людьми, – пожал плечами наш стратег, вновь принимаясь за «Стратегия Перикла, описанная через стратегию Фридриха Великого[59]», хмыкая то и дело и помечая что-то прямо на страницах.
«– Надо и самому, што ли, прочесть» – подумал я, вновь принимаясь за почту, раз уж есть свободное время. Мешками приносят, и в основном мусор, мусор, мусор… Полусумасшедшие изобретатели, мутные авантюристы всех мастей, и… вишенка на этом тортике из говна – девицы, иногда даже с фотографиями. Ню.
Санька их коллекционирует, и если изначально со вполне определёнными целями, то сейчас именно что и да! Коллекционирует.
– Ага… – зацепив взглядом бандероль от Агапия Папаиоанну, подтянул её к себе. Чудаковатый грек, которого и приятелем-то первоначально мог назвать разве что с большой натяжкой, стал потихонечку если не другом, то как минимум добрым знакомым. В каждой его бандероли – непременно многостраничные письма-отсчёты и книги, книги… Все новинки культурной жизни Эллады, обычно с автографами автором.
Ну и ответно, не без этого… фотографии, приятные сувениры всей Элладе, ценные в основном своей памятностью. Трофейное оружие, купленная у кафров ритуальная маска и прочее. Мелочь.
И не то чтобы греки очень нужны мне… чего нет, того нет. При всем их культурном первородстве, как-то не срасталось пока. Выстрелы вхолостую. Но…
… это пока!
Пару часов спустя, спускаясь по лестнице вслед за братьями к ожидающему нас таксомотору, я разминал ноющую кисть, уставшую от писанины, и в который уже раз обещал себе…
… найти, наконец, секретаря!
«– … и шофёра» – подумалось мне получасом позже, когда мы приехали-таки в Бельвиль. Попробовал прикинуть, сколько времени мы тратим впусте, катаясь на общественном транспорте и ожидая то такси, а то извозчика. Пришёл к неутешительному выводу, что все мои попытки жить скромной жизнью…
… тупое жлобство! Сколько полезного я мог бы сделать в эти упущенные часы!
– Месье коммандер! – бросился ко мне Лангле, и экспрессивно размахивая руками, вывалил кучу претензий, не всегда адекватных. Художники, негодяи такие, отказываются слушать администрацию, а члены комиссии…
– Месье Лангле, – я закрыл дверцу автомобиля и переломил бровь треугольником, надевая маску человека, сдерживающего негодование, – мы с вами договаривались…
… и далее, с холодком в голосе, объяснил чиновнику, что если конкурс проводится силами ЮАС и на мои средства, то художники будут слушать членов комиссии, а члены комиссии – меня!
Сделав несколько попыток оспорить мои слова, чиновник как-то очень быстро сдался, и на физиономии его крупными буквами отпечаталось:
«– Не вышло, ну и ладно… но попытаться-то стоило!»
Сопровождаемый галдящей стайкой художников, чиновников и местных жителей, я медленно двигаюсь по улице Денуае, буквально заставленной холстами и листами ватмана. Картины и наброски стоят, загромождая проходы, висят на стенах домов и на протянутых меж ними проволоках и верёвках.
Голова идёт кругом от попыток увидеть все картины, выцепить из тысяч работ мало-мальски годные, а творцы по-волчьи рвут меня за рукава и полы пиджака, пытаясь обратить внимание, подтащить…
– Месье коммандер…
– … обратите внимание, – надрывается пахнущий чесноком тучный коротышка с лицом провинциального учителя на пенсии, тыча рукой куда-то вверх, – набросок боя на Тугеле! Это…
– … не вполне африканские мотивы, – интимно шепчет мне крепкий малый лет тридцати, прижав к груди холст и пытаясь забежать с ним вперёд, – а скорее библейские сюжеты, оформленные на новый лад. Взгляните на мои…
– Георг! – сквозь толпу протискивается Пабло, энергично здороваясь и не отпуская, – Оцени мои работы! Здесь я…
– … и особое внимание обратите на пометки в углу картин! – семенит рядом активист из местных жителей, – идея возникла стихийно, но мы поддержали её. Видите!? Вон… да, треугольная печать! Это значит, художник обязуется раскрасить стену полностью за свои деньги. Ну как? Как вы…
– Джордж! – крепыш Жан-Жак крепко жмёт мне руку и вцепляется в локоть, сияя широкоскулой физиономией, – Где ты, там всегда интересно!
Он буксиром распихивает самых назойливых, не пытаясь советовать, рекомендовать и обращать внимание, и становится чуть легче.
– Африканские мотивы – здорово! – с воодушевлением говорит Жан-Жак, вертя головой, – И весь Менильмонтан так, да? Здорово! Некоторые дома уже расписаны… ты тоже видел, да? А, ну конечно…
Киваю ему, тут же хмыкаю с сомнением при виде сунутых под нос набросков…
… неудачника оттаскивают в сторону.
– Отличная идея, просто отличная! – восхищается репортёр, – Насколько же интересно смотрятся такие дома, будто в художественной галерее идёшь!
– … нет, нет и нет! – сперва слышу, а потом вижу Саньку, влезшего на лавочку с ногами…
… разувшись предварительно.
– Подражательство африканскому китчу…
– Бляйшмановскому! – нервно перебивает брата художник.
– Неважно! – отметает брат его слова лёгким движением руки, – Подражание не даёт ни вам, ни кому-то другому, жетона номинанта!
Вижу, что Чиж раздражается, и спешу на помощь.
– Условия конкурса просты! – запрыгиваю рядом, предварительно разувшись, и размахивая штиблетами, – Прежде всего рисунки должны быть африканскими, и если не прямо, то как минимум косвенно напоминать об Африке! Далее – комиссия, которая допускает лучшие из представленных работ с холста на дома центральных улиц!
– Комиссия пристрастна! – выкрикивает кто-то, и шум становится вовсе уж чаячьим. Одни поддерживают это утверждение, другие против… А художников-то, батюшки-светы! Толпень! Я когда конкурс задумывал, думал о десятках человек, может паре сотен как максимум, а тут… Боюсь утверждать, но как бы не на тысячи счёт!
А что? Условия для участия ведь самые простые: принести свою «африканскую» работу в виде картины или наброска на улицу Денуае, и если члены комиссии сочтут её годной, то на полотне или бумаге появится соответствующая печать. Или печати, если работу сочтут годной сразу несколько членов комиссии. Несколько печатей дают жетон номинанта.
Отдельно предложение местных активистов, в которое я вцепился – возможность выбора домовладельцами из «проштампованных» работ, если они, домовладельцы, оплатят краски художнику.
– Комиссия пристрастна! – соглашаюсь громко, перехватывая инициативу, – Все мы пристрастны, несовершенны, и не всегда обладаем тем идеальным вкусом, который полностью совпадает с вашим!
Ох, как переменчиво мнение толпы… уже смеются! Парижане…
– Но месье, – не отпускаю инициативу, – членов комиссии с заветным штампом более тридцати человек, и если вы не сумели привлечь внимание хотя бы одного, я вам искренне сочувствую, но пропускать из жалости не стану!
– Ах ты ж в Бога… – слышу малый загиб от Саньки, – штиблеты сперли! Вот только што…
– Сувенир, месье! – орёт незадачливый воришка, отловленный почти тут же, – Я не уголовник, а…
Незадачливому клептоману насовали тумаков, да и выпроводили в пинки, а мы продолжили прогулку по улице, и…
… Божечки, как это здорово! Шумно, толкотно, пахуче… а от картин рябит в глазах, но…
… конкурс надо проводить каждый год! Обязательно!
– Лимона-ад! – прервал размышления уличный торговец, вопивший так неистово, будто ему доплачивают за каждый децибел сверх некоей нормы, – Лима-анад!
– Какой день, а?! – протолкался ко мне Санька, сияя глазами и всей физиономией.
– … месье коммандер!
… и всё-таки – отличный день!
– Итак… – Лубе нетерпеливо махнул рукой, обрывая приветствие префекта, – вам есть что сказать по поводу убийства президента Крюгера?
– Да, месье президент, – склонил голову Лепин, и пройдя вдоль стола, раздал кабинету министров папки.
– Выжимка, месье, – предупредил он вопросы, – дело в полном объёме занимает несколько полок, и разумеется, все желающие смогу ознакомиться…
Пока министры листали документы, хмыкая и переговариваясь, Лепин с помощью секретаря Лубе развесил полдюжины крупных листов ватмана с графиками, схемами и прочим, что счёл он необходимым. Далее пришёл черёд фотографий, и наконец…
– … нарочитость британского следа, признаю честно, месье, – рассказывал Лепин, расхаживая перед министром с видом лектора, – изрядно меня смутила поначалу. Слишком много улик, и улик грубых, едва ли не выпрыгивающих на полицейских.
– Но! – он воздел указательный палец, – Именно эта нарочитость и навела нас на след! Преступники будто дразнили нас, провоцировали на немедленные действия!
– Распни его! – пробормотал Лубе, и префект энергично кивнул.
– Да, месье президент! Все улики указывали на британцев, но слишком грубо, нередко обрываясь при попытке отследить их, самым притом неестественным образом.
– Можете привести пример? – поинтересовался Вальдек-Руссо.
– Разумеется! – для убедительности маленький префект даже приподнялся на носках, – В частности, мы наткнулись на окурки британских папирос, но полицейский химик, исследовав их, уверенно констатировал, что злоумышленник сделал от силы несколько затяжек. Скорее всего, папиросы обрезались, затем следовало несколько затяжек, и из окурков формировали так называемые улики.
– Однако! – удивился один из членов Кабинета.
– А уж как удивились мы! – растопорщил усы префект полиции, – И улик такого рода, месье, десятки! Всё буквально подзуживало нас объявить о британском следе!
– Провокация? – пробормотал Комб, доставая сигару, – Но чья?
– Я уже подбираюсь к этому моменту, – поправил усы префект.
– Как я уже говорил, – продолжил он, – буквально всё кричало о британцах, если бы не сдержанность месье президента…
Лепин отвесил короткий поклон Лубе.
– … и моя интуиция, мы могли бы знатно оскандалиться! Провокация была рассчитана на национальный французский характер, порывистый и энергичный. На то, что с самым началом расследования часть его попала бы в прессу, и добрые французы вышли на улицы, возмущённые подлость британцев. А далее, месье, нас ждал превеликий конфуз!
– Возмущение нации через несколько дней или же недель, неизбежно столкнулось бы с нарочитостью улик, с их… – Лепин задумался, – я бы сказал, театральностью! Да! Дальнейшее наше расследование, будучи даже столь же успешным, неизбежно упиралось в смущение нации недавним конфузом. Все улики, уже вполне настоящие, недоброжелателями могли бы трактоваться ложными.
– Британцы, – префект усмехнулся зло, – могли бы делать вид невинных агнцев, отметая все обвинения как заведомо ложные.
– И всё-таки, – пыхнул дымом Комб.
– Страница двадцать шестая, – ответил Лепин, и политики зашелестели бумагами.
– Русский след, – кивнул он, предупреждая вопросы, – притом все ниточки идут к одному из Великих Князей, а уже оттуда…
– Я так понимаю, – нахмуренный лоб Вальдек-Руссо свидетельствовал о напряжённой работе мысли, – что британцы сдвоили ложный след, подбросив нужные им улики, но работали русские?
– Вернее всего, – кивнул Лепин, – здесь возможна как тонкая игра британских спецслужб, работающая за спинами Великих Князей, так и более изящная интрига, когда одному из Романовых джентльмены помогают якобы частным образом. Русские Кантоны для Романовых – кость в горле! Но как вы понимаете…
Он развёл руками.
– … это уже не дипломатический иммунитет, это несколько выше! Вызвать на допрос одного из членов Дома Романовых не представляется возможным, равно как и провести обыск в русском посольстве. Да хоть бы и во дворце одного из Великих Князей в Париже! Де-юре их дома – территория Российской Империи, со всеми… хм, последствиями.
– Я не могу исключаю даже возможность, – твёрдо сказал маленький полицейский, – что координация с русской стороной осуществлялась на самом верху. Не знаю, дал ли русский император прямой приказ, или же он многозначительно промолчал при каком-то разговоре, но уверенность в осведомлённости Николая у меня почти стопроцентная.
– А ведь это государственный терроризм, господа, – констатировал Вальдек-Руссо, раздражённо вертя в пальцах серебряный карандаш.
– Терроризм, – подавленно подтвердил Лубе, – но и отношения с Россией нам нужны как воздух.
Воцарилось похоронное настроение. Российская Империя один из важнейших партнёров Франции, равно как торговых, так и военных. Естественный противовес прусскому милитаризму и…
… сырьевой придаток.
– И всё же! – прервал молчание Вальдек-Руссо, – Что мы будем делать с учётом известным нам фактов? Терпеть национальное унижение и делать вид, что не случилось ничего страшного, нельзя!
– Кхм! – кашлянул полицейский.
– Да, месье Лепин? – повернулся к нему Комб.
– Утечка в прессу? – слегка неуверенно сказал префект, – Порционно!
– А ведь это… – Лубе посветлел лицом, – выход, месье!
Глава 31
Отражаясь в зеркале, на полу в гостиной плясали холодные солнечные зайчики, а ветер, врываясь порывисто в распахнутое окно, играл с плотными шторами. Нотки московского октября, дремотного и слегка промозглого, понемногу пропитывали четырёхкомнатную квартиру в доходном доме, но сидевший за столом загорелый мужчина, кажется, вовсе не замечал этого.
Одетый в костюм английского кроя, он невозмутимо курил, не снимая тонких лайковых перчаток. Несколько коротких затяжек, и короткая обрезанная папироса дотлевала почти до мундштука, а мужчина брал новую из открытой пачки, не отрывая взгляда от окна.
Помимо папирос, на столе лежал морской бинокль и винтовка «Ли-Энфильд», ствол которой был задран на пачку книг. Пристрастный наблюдатель, попавший каким-то чудом в эту комнату, был бы немало удивлён подобным использованием книг, и ничуть не меньшее удивление вызвала бы тенденциозная подборка литературы, среди которых был как «Капитал» и сочинения князя Кропоткина, так и старинное старообрядческое Евангелие.
Как это нередко бывает в домах, претендующих на звание приличных, в гостиной были развешаны портреты царствующих особ и представителей Дома Романовых. Хотя концентрические круги, нарисованные на них, несколько выбивались за рамки приличного – в представлении обывателей.
На карнизе висел белый шёлковый шарф, на котором нарочито аляписто был выведен алыми буквами лозунг «Свобода или смерть[60]!» Шёлк порывисто трепетал на ветру, и приглядевшись как следует, можно было понять, что аляпистость букв так высокохудожественна, что пожалуй, её можно назвать искусством.
К лакированной столешнице, слева от мужчины, грубым крестьянским косарем пришпилена выдранная из Ветхого завета страница. Отточенное до бритвенной остроты лезвие рассекло ветхую бумагу, остановившись едва ли в четверти дюйма от фразы «Отпусти народ Мой[61]».
Граммофон, похрипывая слегка заезженной пластинкой, работал исправно, и Шаляпин восхитительно исполнял арию князя Игоря[62], заполняя собой всё пространство. В гостиной ощущался избыток мебели и звука, и будто даже сам воздух подрагивал в такт голосу великого певца.
Достав из кармана хронометр, мужчина сверился с ним и мягко подтянул к себе винтовку, слившись с ней в единое целое. Приникнув к прицелу, он сидел в глубине комнаты и мерно дышал, расслабленно держа палец на спусковом крючке.
В новомодный оптический прицел подъезд к дворцу виден как на ладони. Сейчас… сердце забилось чуть чаще, когда к парадному подкатил экипаж, и услужливый лакей подскочил, распахивая украшенную гербами дверцу.
– Он… – одними губами шепнул мужчина, заглядывая вышедшему из экипажа через прицел – в глаза. Тот, в прицеле, будто почувствовал что-то, повернув голову в сторону стрелка…
… и палец мягко нажал на спусковой крючок. Брусчатку – там, вдалеке, широко и красиво забрызгало кровью. И мозгами.
«– Пораскинул мозгами» – весело подумал стрелок, не испытывая ни малейшего почтения к Смерти. Он столько раз сталкивался с Ней, что воспринимал Старуху как добрую знакомую.
Отложив винтовку, мужчина скользнул к окну, закрывая его, тотчас задёргивая шторы. Минута, и он вышел из квартиры, беззвучно закрыв за собой дверь. Пластинка всё ещё кружилась, и Шаляпин пел, заполняя собой пространство в квартире, которой самой Судьбой суждено приобрести мистическую славу.
Элегантный, как настоящий лондонский денди, в слегка надвинутой на высокий лоб кепке и небрежно намотанном вокруг шеи лёгком шарфе, прикрывающем нижнюю часть лица, мужчина выглядел совершенно беззаботным представителем высшего класса. Без какой-либо поклажи в руках, не обременённый даже лёгкой тросточкой, денди легко сбежал вниз, учтиво поздоровавшись со встреченной немолодой соседкой.
Где-то там, вдали, свистели городовые и кричали люди, и за этим шумом слышалась человеческая трагедия. Но какое дело светскому человеку до уличных сценок? Жестом подозвав извозчика, денди вскочил в пролётку, называя адрес.
Часом позже, сменив несколько извозчиков и часть гардероба, мужчина был уже на вокзале, в вагоне второго класса, и попутчик, словоохотливый окающий купец в сюртуке английского сукна, с удовольствием поделился с ним свежей, с пылу с жару, сенсацией.
– Сергея Александровича убили!
– Пф-ф!
– Санька! Да штоб тебя! – заругался Адамусь, отбирая обфырканную кофием газету и пытаясь промокнуть влагу, пока брат махал руками и тыкал пальцами в газетные листы. Вместо салфетки под руки ему попалась не слишком чистая ветошь с верстака по соседству, которой мы протирали промасленные руки, и страницы стали не только грязными, но и промасленными.
Раздражённо кинув тряпку на бетонный пол ангара, и обтерев обмасленную руку об почти чистый комбинезон, он встряхнул газету, разворачивая листы поудобней, и замер, бегая глазами по строчкам.
– Однако… – сомнабулически произнёс литвин, ухватив суть статьи.
– Чево, чево там?! – заволновался Илья, потянувшись всем телом через столик, и едва не опрокидывая серебряный кофейник, ухватив его в последний момент.
– Князя Ходынского убили! – выпалил Санька, восторженно округляя глаза и вскакивая от переполнивших эмоций.
– Да ладно! – я перехватил газету, – Сергея Александровича?!
– … это печальный для России день… ага, ага… и правда убили!
– Вслух чти или сюды давай! – безапелляционно сказал помор, и я начал читать с выражением, с трудом иногда разбирая слова под потёками напрысканного кофе и машинного масла.
– Эт кто же так постарался? – озадачился Адамусь завистливо, будто охотник, мечтающий о знатной добыче, да вот незадача – опередили! Метафорическая голова знатной добычи повиснет теперь над метафорическим камином, но – не над его, Ивашкевича! Кто-то другой через несколько десятков лет будет рассказывать дребезжащим от старости голосом забравшимся на колени внукам о том, каким знатным охотником был некогда их старый любящий дедушка…
– Пулю в башку вогнать с трёхсот метров? Хе… – Санька заулыбался.
– А вот и не факт! – понял его Илья, – После англо-бурской додуматься кто угодно мог, да и умельцы на всякой стороне найдутся!
– Не без этого, – согласился я с ним, всё гадая, не мог ли провернуть операцию кто-то из наших, и чем это может аукнуться.
По всему выходило, что да, непременно аукнется… но как именно?! Затягивать гайки ещё туже царь-батюшка не имеет физической возможности. И без того уже ропщут скверноподданные, не запуганные, а скорее озлобленные бессудными расстрелами.
Восставших, а более всего непричастных, только при подавлении убито около десяти тысяч, если верить статистикам из МВД… А после – военно-полевые суды и вовсе бессудные расстрелы, облавы на виновных и не виновных, но неизменно – со стрельбой. Трупами, не влезающими в полицейскую статистику.
Тюрьмы переполнены, и сидельцы чуть сплошь – политические, бунташные! Чуть ещё, и уголовных не останется вовсе, а иваны, проникнувшись речами, грабить и убивать начнут не безыдейно, а по законам классовой и политической борьбы!
Ещё сильней затянуть, и будет уже не жестокость палачей, выплеснувшаяся за рамки целесообразности, а натурально – народы Гога и Магога[63], пошедшие войной на народ Божий. И дубина народной войны поднимется в таком разе, и не исключено, что тоже… эсхатологически[64]!
На шум подтянулись Уточкин с Ефимовым, уже закончившие обедать и курившие в сторонке, обсуждая какую скабрезную историю, произошедшую с общим их знакомым.
– Что с-с… – затянул Уточкин, как всегда заикаясь при волнении.
– Сергея Ходынского убили, – выпалил Санька, забавно кругля глаза, – представляешь?!
Сергей с Мишей Ефимовым тут же уставились на…
… меня?!
– Да што вы… – я замахал руками, – не я это, ясно вам?!
– Так и будем говорить, – серьёзно сказал Ефимов, – если вдруг кто спрашивать будет.
– Да што ты будешь… – дёргая шеей, обрывая фразу, ибо окончание её только матерным и просится.
– Все поняли? – Миша Ефимов обвёл нас взглядом, – Не Егор, и точка!
– Да тьфу ты… – но даже Санька склонил этак голову чуть набок в задумчивости, будто действительно вспоминает, а не мог ли я…
Обеденный перерыв в Ле-Бурже пошёл кувырком, скомкано преобразовавшись то ли в предельно идеологизированное обсуждение убийства, то ли в митинг. Подтянулись французы, исторически донельзя политизированные и не стесняющиеся высказывать своё мнение. Рабочие спорили с пилотами и друг с другом, а молоденький механик Жюль Ведрин[65], по прозвищу «Маленький Жюль» и «Возвышенный Гаврош» и вовсе, распалившись, наскакивал на Блерио[66], решительно разойдясь взглядами на правомочность террора!
Митинг удалось прервать только напоминанием, что в ноябре планируется не просто выпустить первые летадлы (которые, к моей досаде, всё чаще именовали аэропланами), но и организовать грандиозное воздушное шоу. И крайне важно сделать всё это до окончания Выставки, то бишь до двенадцатого ноября!
– Месье! – надрывался я с верстака, – Не мне – вам, французам, рассказывать о важности нашей работы! Закончив всё до окончания выставки, мы сделаем заводу такую рекламу, что работой все вы будете обеспечены на десять лет вперёд! Вы, и десятки, сотни ваших знакомых и товарищей!
Ворча и переругиваясь, народ разошёлся по своим рабочим местам. Я же, спрыгнув с верстака, прислонился лбом к холодному железу. Пытаясь охладить возмущённый разум[67], я пытался понять, как же меня уговорили на такую авантюру. И ведь не хотел изначально!
Руководить строительством завода, на котором предстоит выпускать аэропланы класса «Рарог» или в европейской классификации «Феникс», и непременно – до окончания выставки! С учётом имеющихся ресурсов компаньонов из «Жокей-клуба», и отработанной технологии – реально, но…
… с надрывом. И так за что ни возьмись – всё-то у меня через грыжу, выпученные глаза и дурную гонку со временем и судьбой.
– Это карма, – сказал я Саньке, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, и подхватив чертежи, пошёл в токарку.
Глава 32
25 октября 1900 года Южно-Африканский Союз подписал последние документы мирного договора, получив наконец статус полноценной державы, признанной во всём мире. Коос Де ла Рей на следующий день стал послом ЮАС во Франции, и наша фракция с большим размахом отпраздновала эти два события.
Де ла Рея нельзя назвать прорусским в полном смысле этого слова, он африканер и большой националист, но именно в союзе с Русскими Кантонами генерал видит будущее страны. Хотя назвать его вовсе уж идеальным союзником сложно, человек он глубоко религиозный, и опирается не на русских «вообще», а на фракцию староверов, видя в них близких людей если не по крови и языку, то по духу.
С большим уважением относясь к Дзержинскому, к собственно идеям социализма Коос относится настороженно, видя в них размывание национальных интересов. Отчасти он прав, некоторые наши товарищи, впав в неумеренную эйфорию от столь грандиозных свершений, буквально грезят наяву, напоминая скорее наркоманов, и видя своей целью установление некоей Мировой Коммуны.
Власти в Русских Кантонах они не имеют вовсе, пользуясь репутацией людей высоколобых, но напрочь оторванных от реалий, едва ли не юродивых. Вся их небольшая популяция переливает по большей части из пустого в порожнее, искренне веря, что когда-нибудь их оторванное от жизни теоретизирование принесёт реальные плоды.
Высоколобый этот народ приносит ощутимую пользу на должностях статистиков и в нарождающемся Департаменте Образования, где и нужны такие идеалисты, способные светом своих глаз разгонять тьму невежества. Ну а теоретизированием занимаются они в свободное время, чем вполне и довольны.
Я же чем дальше, тем больше сомневаюсь в устроительстве коммунизма на землях Русских Кантонов. Коммунистические идеалы, как бы их не трактовать, с превеликим треском разбиваются об исконно-посконное сознание переселенцев из Российской Империи.
Не возражая против общинности «вообще», и оценив экономическую пользу кооперативов, мужики благосклонно относятся к предлагаемым социалистами благам, как-то бесплатному образованию и медицине. Но и не более!
Государство у нас вырисовывается скорее социал-демократическим, притом с явственным пониманием и скорее даже – превалированием интересов национальных, а никак не интернациональных, что крайне огорчает высоколобых. Я лично этим не огорчён, воспринимая скорее как данность, ну дальше, как говорит дядя Фима – будем посмотреть!
– Да где же ты… а чорт! Переезд этот…
Найдя наконец нужные бумаги в одной из многочисленных коробок, захламляющих мой новенький кабинет, я заспешил в конференц-зал посольства.
ЮАС выкупил недавно здание под посольство в аристократическом квартале Пале-Бурбон, поближе к министерствам и Национальному собранию Франции. Дело даже не в престиже, хотя в международных делах без учёта подобных вещей никуда, каким бы надуванием щёк этот самый престиж не казался человеку несведущему.
Всё гораздо проще и прозаичней, и возможность для рядового сотрудника посольства вот так вот запросто забежать в расположенное рядом министерство, очень существенно сокращает время прохождения каких-то документов по инстанциям. А время – деньги, и на государственном уровне – немалые. Ну и само собой, личные контакты налаживаются не только проще, но и естественней.
Здание огромное, а поскольку большая часть делегации вернулась в Африку, пропал привычный уже эффект цыганского табора. Мраморные каньоны давят на сознание своими просторами и безлюдностью, и хотя умом понимаю, что эффект временный, ощущение маленького мураша под микроскопом естествоиспытателя всё же присутствует.
Всех сотрудников посольства осталось меньше сорока человек, а через полгода-год будет и того меньше, притом существенно. Франция для нас важна, являясь одним из основных партнёров ЮАС, но держать «раздутые» штаты мы не можем даже ради стратегического партнёра. Нас попросту мало…
После англо-бурской все мало-мальски амбициозные и дельные, желающие притом послужить стране на ниве дипломатии, получили должности послов, атташе, консулов… Etcetera[68]. Все!
Франция, Британия… да-да, куда ж без неё… Германия, Австрия, Российская Империя, США и Мексика, Бразилия и Аргентина, Япония и… все-все-все, включая южно-американскую мелочь! ЮАС заинтересован не просто в установлении дипломатических отношений, а прежде всего – в налаживании экономических связей.
А всех нас, включая африканеров и натурализовавшихся иностранцев, чуть более полумиллиона. Совсем, мягко говоря, немного.
Потому-то дипломатические должности получают подчас едва ли не случайные персонажи, но куда деваться? Говорить об этом не принято, но за исключением ряда ключевых стран, консулами, а порой и послами, назначаются люди, хоть сколько-нибудь на то пригодные, и…
… самое главное – желающие ехать! Есть у человека экономические интересы в Чили? Готов ехать? Хвала Господу, мы нашли посла!
Бывает и семейный подряд, когда глава семейства направляется послом, а старший сын – военным атташе, если он хоть немного «натягивается» на эту должность. И чорт его знает, что из этого выйдет…
С Францией та же история, хотя отбор, разумеется, был несколько пожёстче, чем в Парагвай. Если Де ла Рея мы «продавили» на должность посла, то все остальные сотрудники посольства назначались по принципу деловых или иных интересов в этой прекрасной стране, ну и разумеется, мало-мальских дипломатических амбициях и талантах. Варианты встречаются – ну очень интересные!
Я наконец-то получил кабинет, причём даже с приёмной, но пока без секретаря. Всерьёз думаю нанять кого-нибудь из русских политэмигрантов, ибо плюсов в таком найме масса, но – только если выберу – правильно!
Найти крепкого гуманитария несложно, гимназии в Российской Империи на гуманитариях, собственно, и специализируются. А технические вопросы? То-то… загвоздка! Скорее всего, придётся брать двух, как бы ни противилась душа раздуванию бюрократического аппарата.
По соседству обосновался Санька в ранге первого, и пока единственного, помощника атташе по культуре. Без секретаря! А тоже ведь – надо. При своих талантах, брат не то чтобы блещет грамотностью, и умения вести документацию за ним не наблюдалось.
Планов по культурной линии у меня громадьё, и должность его отнюдь не синекура, особенно с учётом моей занятости на заводе.
Между прочим, не жлобство, а политическое дело! Уж на что я не хотел браться за производство, но когда наседает Вильбуа-Марейль с одной стороны, и Сниман с другой, а Дзержинский отбивает по закрытым каналам телеграмму о «неоценимом опыте» и намекает на неких «товарищей», которым нужно внедриться в промышленно-финансовые группы Франции, то хрен там откажешь! Нет, если бы попробовали приказать… но они, суки, просят!
Благо, строительство корпусов и хозяйственная деятельность на замах, я только контролирую общий ход работ, ну и задаю попутно вопросы, подчас откровенно «малышовые». Сам это понимаю, но что делать, если специалист за пять минут может рассказать лучше и больше, чем я узнаю за несколько дней чтения нужных книг.
Для начала, нужно понимать, где брать эти самые книги, и иметь какую-то базу, дабы сразу вычленять суть, пропуская вторичное. И время, время… где б его одолжить, пусть даже под проценты!?
Мне осталась техническая сторона вопроса, и де-факто я скорее главный инженер, скорее даже генеральный конструктор и технолог в одном лице. Попытки контролировать подчинённые не опротестовывают, но вздыхают подчас весьма выразительно, отчего бывает весьма неловко, но…
… где я возьму такой вот опыт за чужой счёт? Инженера– строители, подрядчики, экономисты, юристы, профсоюзные деятели и прочие, прочие… имя им – легион! Вернусь домой, буду хотя бы знать, куда смотреть в документы и при выполнении работ, ибо у меня – шахты! И университет не построен.
Нынешнее моё директорство скорее рекламный ход, призванный подстегнуть воображение французов, а по возможности и всей мировую общественность. Отчасти получается. Я пока на слуху, и по планам компаньонов, в ближайшие годы лицом фирмы предстоит быть именно мне.
Подозреваю, что решение это аукнется не раз попытками слить неудачи общие на вполне конкретного меня, но готов заранее к подобному развитию событий. Я бы даже сказал – готовлюсь. Кто, где, с кем… компромат и шантаж как основа добрососедских отношений!
Жаль только, Мишка всё-таки уехал в ЮАС со Сниманом, его советы по этой части были бы куда как к месту! Ну да что об этом теперь… Адъютант командующего армией ЮАС, да в его-то годы, это серьёзная заявка на будущее лидерство. Пусть не единственный, да и подводных камней в этой должности предостаточно, но руку на пульсе Армии держать надо.
Сниман пусть и союзник, но у его фракции есть и свои, отдельные интересы. Ну и так… пусть привыкают африканеры к Мишке.
Луис Бота, вон, при всём том, что официально возглавляет противную фракцию, именно что к Пономарёнку относится хорошо, а такое отношение президента дорогого стоит! Через убеждения Бота не перешагнёт, но…
… а вдруг?
Дождавшись, пока Де ла Рей закончит собрание и начнёт собирать бумаги, я заскочил на трибуну.
– Посол… – дёргаю подбородком в сторону кафедры, – разрешите?
Коос отмахнулся, как от мухи, буры вообще не страдают чинопочитанием, тем более среди своих.
– Господа! – прерываю начавшийся гомон и расхождение народа, уже начавшего вставать с кресел, – Минуточку внимания! Готов первый отчёт по операции «Катакомба», прошу задержаться всех причастных, ну и если кому интересно, тоже можете послушать.
Остались почти все, в том числе и Де ла Рей, усевшийся в первом ряду, с Матвеевым по левую руку. Закурив, посол с военным атташе принялись обсуждать какие-то свои дела, поглядывая изредка на трибуну. Я же при помощи Саньки развешивал диаграммы, фотографии и прочие показатели.
Добрая половина из них – ни к чорту не нужна, но что-то вставлено просто потому, что людям интересно и нужен ворох такой вот наглядности, а что-то – с расчётом на чужие глаза и уши. Лапша.
– … поддержка полиции, пусть и символическая из-за Выставки и дикой загруженности ажанов, сказывается самым положительным образом. Добровольцы с большой охотой идут под наше командование…
– Пусть привыкают! – весело выкрикнул с места Корнелиус Борст, переехавший недавно в Париж, имея наказ отца:
«– Раз уж решило картинки рисовать, то научись делать это лучше всех в Африке!»
… а пока молодому африканеру кружит голову воздух Франции, и да – ляпает иногда… всякое. Почти тут же осознаёт, и краснеет густо. Да, вот как сейчас!
– …и на карту нанесено много новых участков, – продолжаю я, – Фотографии… господа, задёрните, пожалуйста… благодарю!
На белом экране высветились фотографии, и хотя добрая половина собравшихся не раз и не два участвовала в исследованиях, а прочие спускались хотя бы по разу как экскурсанты, смотрели и обсуждали увиденное весьма живо. Всё ж таки немалая разница между плохо освещёнными, сырыми, и нередко вонючими подземельями, и красивыми картинками, с подобранными кадрами и выставленным светом.
– Во-от туточки… да назад прощёлкай, торопыжка! – засердился Матвеев, и тут же продублировал фразу на африкаанс, далее не сбиваясь уже с государственного языка:
– За полсотни метров до того труп нашли, так что чуть не задохлись от вони, пока фотографии снимали. Так что… – выпустив клуб дыма, военный аташе пожал плечами, – когда говорят о здешнем отребье, как об обитателях дна, это ни разу не аллегория.
Читать бесплатно другие книги:
