Тени сгущаются Шваб Виктория

Глава 6

Самозванцы

Белый Лондон

Холланд знал эти легенды наизусть.

Он с ними вырос. Сказки о злом короле, о безумном короле, о проклятии. О добром короле, о сильном короле, о спасителе. О том, почему ушла магия и кто сможет вернуть ее. И всякий раз, как на трон восходил новый властитель, в чьих жилах струилась кровь пополам с силой, люди говорили: вот теперь, наконец-то. Теперь магия вернется. Мир пробудится ото сна. Жизнь станет лучше, мы станем сильнее.

Эти легенды жили в крови у каждого лондонца. Даже когда люди стали слабыми и бледными, когда начали гнить изнутри, когда не было ни еды, ни силы, ни власти, легенды жили. И в молодости Холланд тоже верил им. Даже когда его глаз почернел, он верил, что может стать героем. Добрым королем. Сильным королем. Спасителем.

Но, стоя на коленях перед Атосом Даном, он разгадал истинную суть этих легенд. Жалкие сказки для отчаявшихся душ.

И все-таки.

Все-таки.

Теперь он стоял на площади в центре города, его имя было у всех на устах, а в крови струилась сила бога. Куда бы он ни ступал, мороз рассеивался. К чему бы ни прикоснулся, все обретало цвет. Город оттаивал. В тот день, когда Сиджлт освободился от льда, народ словно обезумел. Холланду доводилось видеть мятежи, вести за собой восставших, но ни разу в жизни он не видел ликования. Не все, конечно, шло гладко. Люди слишком долго голодали, слишком долго их питали лишь насилие и алчность. Он их не винил. Ничего, научатся. Увидят. Надежда, вера, перемены – вещи хрупкие, их надо лелеять и беречь.

– Кет! – кричали они. «Король!» А голос в голове, ставший отныне его постоянным спутником, мурлыкал от удовольствия.

День был ярким, воздух – живым, а толпу, собравшуюся на праздник к Холланду, сдерживала Железная стража. Рядом стояла Ожка, ее волосы пламенели на солнце, в руке сверкал нож.

– Король! Король! Король!

Площадь, где они стояли, называлась Кровавой. Здесь свершались казни. Почерневшие камни под его сапогами были исчерчены белыми полосками – скрюченные пальцы в отчаянии цеплялись за вытекающую жизнь, ища в ней вкус магии. Восемь лет назад Даны спасли его от быстрой смерти и обрекли на медленную.

Кровавая площадь.

Пора дать этому названию другой смысл.

Холланд протянул руки, и Ожка приложила к ним лезвие ножа. Толпа затаила дыхание.

– Мой король! – воскликнула Ожка, и ее желтые глаза спросили позволения. Это повторялось уже много раз, только раньше рука была его собственная, а воля – чужая. На этот раз будет рука служанки, а воля – его собственная.

Холланд кивнул, лезвие опустилось. Кровь пролилась на разбитые камни, и там, куда она падала, поверхность мира рушилась, как водная гладь под брошенным камнем. Земля содрогнулась, и внутренним взором Холланд увидел, как площадь возрождается. Чистая, целая. Рябь разбегалась, поглощала пятна, затягивала трещины, превращала битый булыжник в полированный мрамор, наполнила фонтан чистейшей водой, накрыла упавшие колонны стройными арками.

«Мы можем и больше», – прозвучал в голове голос бога.

И Холланд не успел отделить мысли осхока от своих собственных. Магия разливалась все дальше.

Стройные арки над Кровавой площадью затрепетали и преобразились, из каменных стали водяными, потом застыли, превратившись в стекло. Улица вдалеке покрылась рябью, и голые камни под ногами толпы превратились в плодородную почву. Люди упали на колени, горстями черпали благодатную землю.

«Хватит, Осарон», – мысленно сказал Холланд. Он сложил окровавленные ладони, но мир продолжал трепетать, скорлупки разрушенных зданий рассыпались в песок, в фонтане текла уже не вода, а янтарное вино.

Колонны превратились в яблони со стволами из мрамора, и в груди у Холланда заныло, сердце заколотилось. Из его жил, как кровь, вытекала магия, и с каждым ударом пульса в мир вливалась сила.

«Хватит!»

Рябь прекратилась.

В мире наступила тишина.

Магия иссякла, над площадью мерцали следы чудовищного разгула стихий. Люди стояли, перепачканные землей, вымокшие в фонтане, и их лица сияли, глаза широко распахнулись – не от голода, а от восторга.

– Король! Король! Король! – кричали они, и у него в голове эхом отдавались слова Осарона:

«Еще! Еще! Еще!»

Красный Лондон

В «Блуждающей дороге» толпа понемногу редела, но волкодав лежал перед камином все в той же позе. Лайла невольно задумалась, живой ли он. Она подошла к очагу, медленно опустилась на колени и протянула руку к груди животного.

– Я уже проверял, – послышался голос за спиной. Лайла оглянулась – рядом робко переминался Ленос. – Жив-здоров.

Лайла выпрямилась.

– Где остальные?

Ленос указал на стол в углу.

– Стросс и Тав затеяли игру.

Они играли в санкт, и, насколько она могла судить, партия началась недавно, потому что оба выглядели не слишком сердитыми и сохранили при себе все оружие и почти всю одежду. Лайла не любила эту игру, потому что за четыре месяца так и не успела толком разобраться в правилах, хотя постоянно наблюдала, как моряки режутся в санкт друг с другом.

Она шагнула к столу.

– Васри куда-то ушел, – продолжал доклад Ленос, – а Кобис лег спать.

– А Алукард? – спросила она, стараясь не выдать интереса. Взяла стакан Стросса и одним глотком опустошила, невзирая на сдавленные протесты первого помощника.

Стросс бросил карту с фигурой в капюшоне, держащей два кубка.

– Ты опоздала, – сказал он, не сводя глаз с карт на столе. – Капитан сказал, что пошел к себе и сегодня уже не выйдет.

– Не рановато ли? – протянула Лайла.

Тав хмыкнул и пробормотал что-то неразборчивое. Он был родом с дальнего края империи и чем больше пил, тем невнятнее становилась его речь. И поскольку Лайла взяла за правило молчать, если чего-то не понимает, то просто ушла. Через несколько шагов она обернулась к Леносу и достала из кармана ручной огонек. Свет уже начал гаснуть, а ей не пришло в голову спросить, можно ли его как-то восстановить или это одноразовое заклятие, что казалось расточительством.

– Лови! – она бросила шарик Леносу.

– Для чего это? – удивленно спросил он.

– Тени разгонять, – ответила она и шагнула к лестнице. Ленос остался стоять, глядя на шар, и неизвестно, что его потрясло больше – сама светящаяся сфера или тот факт, что Сарус неожиданно сделал ему подарок.

Почему она отдала ему шар?

«Размякла», – проворчал голос в голове. И принадлежал он не Келлу и не Бэррону. Нет, голос был ее собственный.

Поднимаясь по лестнице, Лайла достала бутылочку вина, похищенную не в таверне и не на рынке – она прекрасно знала, что воровать из охраняемых лавок нельзя, – а из личных запасов Алукарда на «Шпиле».

Ее комната и капитанская были расположены друг напротив друга, лицом к лицу, как два дуэлянта. И это правильно. Но, поднявшись, она остановилась между двумя дверьми и задалась вопросом: какую открыть?

Лайла замешкалась в коридоре.

Она и сама не понимала, почему ее тянуло в его комнату больше, чем в свою собственную. Может, потому, что, впервые вернувшись в этот город, такой чужой и такой знакомый, она не могла усидеть на месте. Может, потому, что стремилась скользнуть обратно в привычную легкость английского языка. Может, хотела расспросить Алукарда о турнире и о его в нем участии. А может, просто по привычке. В конце концов, они провели много ночей за бутылкой вина у магического огня, выпытывая секреты друг друга и не раскрывая своих собственных. Неужели она так привыкла к этому танцу и теперь скучает по нему?

«Брось», – велела она себе. Пустая трата времени – стоять тут и размышлять о всяких пустяках. Ну, какая разница, почему ей хочется увидеть капитана? Хочется – и все.

Отбросив сомнения, она протянула руку, чтобы постучать, да так и застыла – изнутри послышались шаги, они приближались.

Ее воровское чутье забило тревогу, ноги сами собой отступили на шаг, другой, и она неслышно скрылась за углом. Прятаться не было причин, но осторожность давно вошла в привычку. Кроме того, спрятаться – это видеть, оставаясь незамеченной, а значит, преимущество за ней. Она ничего не потеряет, а может, что-нибудь и приобретет.

Через мгновение дверь распахнулась, на пороге появился Алукард.

Она сразу заметила, что двигается он необычно тихо. Капитан «Ночного шпиля» всегда производил много шума – позвякивали украшения, бряцало оружие, стучали подкованные сапоги, и даже сидя неподвижно, Алукард обычно напевал себе под нос. Она уже обращала на это внимание, и он ответил, что не любит тишину. Ей казалось, что он просто не может не шуметь, но сейчас он шел по коридору, и его сопровождал только легкий скрип половиц. Значит, раньше он нарочно хотел, чтобы его слышали.

Еще одна сторона маски, которую он носил, а теперь отбросил, чтобы заменить… чем?

Он был одет хорошо, но не так, как обычно. Алукард всегда любил вещи роскошные, броские, но сейчас был похож не на пиратского капитана, а на свою элегантную тень. Он сменил синий сюртук, который обычно носил на берегу, на короткий черный плащ, повязал на шею простой серебристый шарф. Оружия не было заметно, сапфир на лбу исчез, а вместе с ним и перстни на руках, все, кроме одного – широкого серебряного кольца в виде перышка. Бронзовые волосы зачесаны назад и скрыты под черной шапочкой, и Лайле показалось, что он стал выглядеть моложе, почти как мальчишка.

Но куда он направляется? И к чему этот маскарад?

Лайла спустилась вслед за ним по лестнице, вышла на ночную улицу, стараясь не терять его из виду, оставаясь при этом незамеченной. И пусть последние четыре месяца она жила как пиратка, все же до этого она много лет тренировалась передвигаться незаметно. Она умела растворяться в темноте, преследовать жертву, дышать и двигаться в потоках ночи, а не против них. Шаги Алукарда были легки, а ее – неслышны.

Она ожидала, что он направится к рынку, переполненному народом, или нырнет в паутину улиц, прочерченных светлыми линиями вверх от реки. А он вместо этого пошел по берегу, вдоль красного сияния Айла, мимо дворца, к мосту на дальнем конце площади. Крытый мост из светлого камня был отделан медью: медные перила, медные столбы, медные скульптуры под крышей. Сооружение походило на сверкающий туннель. У входа Лайла неуверенно остановилась – мост был хорошо освещен, металл играл яркими бликами, и, хоть на всем пути виднелись люди, парами или компаниями, они не спешили перейти на другой берег. Смешаться с толпой не получится.

Под дымчатыми фонарями несколько торговцев раскинули свои прилавки. Лайла задержалась посмотреть, не подойдет ли Алукард к одному из них, но он быстро шагал на другую сторону, глядя только вперед. Либо идти за ним, либо бросить всю эту затею. Она побрела следом, изо всех сил стараясь идти неторопливо, не отвлекаясь на прилавки и узорчатый потолок, но при этом ничем не выдать свою цель. Ее усилия пропали напрасно – Алукард так ни разу и не оглянулся.

Шагая по мосту, Лайла обратила внимание на то, что медные своды были выполнены в форме деревьев, чьи кроны смыкались над головой, пронизанные звездным светом. Она снова подумала, как же странен этот мир, в который она попала совсем недавно, и до чего же ей тут нравится.

Алукард перешел через мост и по величественной лестнице спустился на южный берег Айла. Лайла была на той стороне только раз – когда вместе с Келлом несла Рая в святилище, и никогда не задумывалась, что же еще скрывается на той, темной половине города. Наверное, лавки и таверны, более сумрачная версия северного берега. Она ошибалась. Здесь было тише, чем на северной стороне, у излучины реки торжественно высилось святилище, а за горсткой прибрежных лавок и таверн начинались сады и парки, которые дальше уступали место роскошным поместьям.

Ее любимые места – Мэйфэр и Риджент-Парк – бледнели по сравнению с южным берегом этого Лондона. Улица за улицей тянулись великолепные особняки за высокими стенами из мрамора, стекла, металла. Исполинские кони тянули за собой изящные кареты. Казалось, даже вечерний туман переливался блеском роскоши.

Алукард ускорил шаг, и Лайла постаралась не отставать. Людей на этих улицах было гораздо меньше, и следить стало труднее, но капитан не сводил глаз с дороги. По мнению Лайлы, смотреть там было не на что. Ни с кем ни о чем не поговоришь. Ни во что не ввяжешься. Только дома, сплошь дома, и половина окон в них темная.

Наконец Алукард свернул, вошел в красивые кованые ворота и очутился во дворе, обсаженном кустами и деревьями. Их ветви были по-зимнему голыми.

Подойдя ближе, Лайла увидела, что изящное металлическое кружево ворот складывается в букву «Э». А заглянув внутрь, затаила дыхание. Мозаичный пол двора сверкал синими и серебристыми плитками. Скрывшись в тени, она смотрела, как Алукард идет по дорожке. На полпути к двери он остановился, собрался с мыслями. Снял с головы шапочку, сунул ее в кошель, висевший на плече, взъерошил волосы, размял руки, пробормотал что-то неслышное и спокойным, уверенным шагом пошел дальше. Поднялся на невысокое крыльцо, позвонил.

Створка парадной двери открылась, появился слуга. Увидев Алукарда, он поклонился.

– Лорд Эмери, – произнес он и отступил на шаг. – Добро пожаловать домой.

Лайла не верила своим глазам.

Она-то думала, что Алукард пришел в гости к хозяину этого дома.

А оказывается, он и был хозяином.

Не успел он переступить порог, как в дверях появилась девочка и с радостным визгом бросилась ему на шею.

– Алук! – закричала она. Он подбросил ее в воздух. Девочке было лет двенадцать-тринадцать, и у нее оказались такие же, как у него, волнистые бронзовые волосы и темные глаза.

– Аниса. – Он широко улыбнулся. – Лайла никогда прежде не видела его таким. Это была не гордая усмешка капитана, и не лукавая усмешка сердцееда, а полная обожания улыбка старшего брата. У Лайлы не было ни братьев, ни сестер, и она не сразу поняла этот взгляд, лишь ощутила в нем простую, слепую любовь, и у нее в душе что-то дрогнуло.

Вдруг девочка отстранилась, так же внезапно, как только что кинулась к брату, и на ее лице появилось выражение шутливого упрека, какое Лайла не раз замечала у Алукарда.

– А где Эса? – спросила она, и Лайла вздрогнула – не от самого вопроса, а оттого, что задан он был по-английски. В Красном Лондоне на этом языке не говорили – им пользовались, только если хотели произвести впечатление при дворе. А еще на нем говорила королевская семья.

Алукард рассмеялся.

– Ну конечно. – Он переступил порог. – Меня три года не было дома, и первый же твой вопрос – о кошке. – Они скрылись внутри, и Лайла осталась перед запертой дверью.

Алукард Эмери, капитан «Ночного шпиля», маг, участвующий в турнире… Особа королевской крови? Кто-нибудь об этом знает? Или же знают все? Лайла почему-то не удивилась. С самой первой встречи на борту «Ночного шпиля» она знала, что капитан носит маску. И все это время пыталась разглядеть человека, скрытого под ней. Теперь она узнала правду, и это давало ей преимущество. А когда имеешь дело с такими, как Алукард Эмери, не воспользоваться преимуществом грешно.

Дом был окружен декоративной стеной, и Лайла, уцепившись за ветку, вскарабкалась на нее. Ее силуэт сливался с кронами деревьев. Усевшись наверху, она сумела заглянуть в широкие стеклянные окна – многие не были закрыты ставнями. Лайла двинулась вдоль дома, следя за Алукардом и его сестрой. Они вошли в парадный зал, где ярко пылал камин. Присев на корточки, она разглядела в зале человека. Он был похож на Алукарда – те же волосы и глаза, та же квадратная челюсть, но без Алукардовой улыбки она выглядела суровее. Он был на несколько лет старше Алукарда.

– Здравствуй, Беррас, – приветствовал его Алукард. Слова долетели до Лайлы сквозь стекло.

Человек, которого назвали Беррас, шагнул вперед, и на миг показалось, что он сейчас ударит Алукарда, но не успел: девочка выскочила вперед и прикрыла собой брата. Жест показался привычным, как будто она проделывала его много раз, и это было страшно. Рука Берраса застыла в воздухе. На пальце Лайла заметила широкое кольцо в виде пера, точно такое же, как у Алукарда.

– Аниса, уйди, – приказал он.

Девочка заколебалась, но Алукард с улыбкой кивнул ей, она попятилась и вышла из зала. Едва они остались одни, Беррас рявкнул:

– Где Кобис?

– Я выбросил его за борт, – ответил Алукард. Лицо Берраса скривилось, и Алукард усмехнулся: – Да что ты, Беррас, я же пошутил. Твой жалкий шпион мирно спит в таверне вместе с остальной командой.

При упоминании о людях со «Шпиля» Беррас презрительно фыркнул.

– Напрасно ты так, братец, – сказал капитан. – «Ночной шпиль» ходит под королевским флагом. Оскорбить мой пост – значит нанести обиду дому Марешей, а это никому из нас не нужно.

– Чего явился? – прорычал Беррас и взял кубок, но отпить не успел: Алукард ударил его по запястью. Вино выплеснулось широкой лентой и свернулось кольцами. Через мгновение оно застыло куском рубинового льда.

Алукард взял висящий в воздухе кристалл и рассеянно осмотрел его.

– Я приехал на турнир. А сюда заглянул посмотреть, как поживает моя семья. Глупо было надеяться, что я встречу радушный прием.

Он бросил ледышку в камин и шагнул к двери.

Беррас не раскрыл рта, пока Алукард не очутился на пороге.

– Надо было оставить тебя гнить в тюрьме.

Губы Алукарда тронула горькая усмешка:

– Хорошо, что это зависело не от тебя.

С этими словами он выскочил из зала. Лайла пошла по стене, свернула за угол и увидела Алукарда – он стоял на широком балконе, выходившем во двор. За стеной в рассеянном мерцании реки виднелся королевский дворец.

Лицо Алукарда застыло в ледяном спокойствии, но пальцы, стиснувшие перила, побелели.

Лайла не издала ни звука, однако Алукард вздохнул и сказал:

– Подглядывать нехорошо.

Черт возьми. Она забыла о его способности видеть магию. Такой дар очень пригодился бы в воровском деле, и Лайла в который раз задумалась: интересно, можно ли украсть талант, как безделушку из кармана?

Она шагнула с невысокой стены на перила и спрыгнула к нему на террасу.

– Капитан, – произнесла она, то ли приветствуя, то ли извиняясь.

– Опять скажешь, что просто заботишься о своих интересах? – спросил он. Но в голосе не слышалось злости.

– А ты не сердишься, – заметила она.

Алукард приподнял бровь, и она вдруг поняла, что ей не хватает знакомой искорки над бровью.

– Пожалуй, нет. Кроме того, мои экскурсии совершенно безобидны по сравнению с твоими.

– Ты за мной следил? – возмутилась Лайла.

– Какое ты имеешь право обижаться? – усмехнулся он.

Лайла покачала головой, тихо радуясь, что не пошла напрямик во дворец к Келлу. Честно говоря, она до сих пор не решила, когда увидится с ним. И увидится ли вообще. Но когда – и если – она решится на это, ей бы очень не хотелось, чтобы за ними шпионил Алукард. Келл в этом мире важная особа, он принц, он святой, даже если для нее он всего лишь глупый контрабандист, который слишком много хмурится и едва не довел их обоих до беды.

– Чего усмехаешься?

– Ничего. – Лайла взяла себя в руки. – Значит, Алук? Да?

– Это прозвище. Они есть у всех. И к твоему сведению, я предпочитаю, чтобы меня называли Алукард. Или капитан Эмери.

– А команда знает?

– О чем?

– Что ты… – Она обвела рукой особняк, подыскивая слово.

– Это не секрет, Бард. Арнезийцы хорошо знают дом Эмери.

В его взгляде читалось: «Странно, что не знаешь ты».

– Разве ты не слышала, как меня называют «вестра»?

– Слышала. Я думала, это ругательство. Вроде «пилс».

Алукард беззвучно расхохотался.

– Для них – может быть. Это означает «человек из королевской семьи».

– Вроде как принц?

Он невесело рассмеялся.

– Должно быть, я тебя разочаровал. Ты бы хотела, чтобы я был пиратом. Надо тебе было пробираться на другой корабль. Но не волнуйся. Между мной и троном много дверей. И у меня нет желания их открывать.

Лайла задумалась.

– Но если все всё знают, то почему ты прячешься, как вор?

Он окинул взглядом садовую стену.

– Потому что в городе много других людей. Некоторых я не хочу видеть. А другим не хочу показываться на глаза.

– Неужели? – поддразнила она. – У великого Алукарда Эмери есть враги?

– Профессиональный риск.

– Трудно представить, что на свете есть люди, которых ты не сумел очаровать.

Он прищурился.

– Кажется, это вовсе не комплимент.

– Так оно и есть.

Повисло неловкое молчание.

– Красивый дом, – нарушила его Лайла.

Фраза оказалась неуместной. Он посуровел.

– Прошу прощения, что не приглашаю тебя войти и не знакомлю с моей достопочтенной семьей. Мне будет трудно объяснить внезапное появление девушки в мужском костюме, которая умеет говорить по-королевски, но не решается войти в парадную дверь.

Лайла прикусила язык. Она почувствовала, что ее прогоняют, и вспрыгнула на балконные перила, но Алукард сказал: «Погоди», – и в его голосе послышалась нотка, которую она не сразу распознала, потому что никогда раньше не слышала от него. Искренность. Она обернулась и увидела его на фоне света, падающего из комнаты, в обрамлении дверного проема. Он превратился в силуэт, в схематичный портрет дворянина.

Не того, какой он есть, а того, каким должен быть.

Алукард шагнул вперед, вышел из круга света в тень. И стал настоящим. И Лайла поняла – когда он сказал «Погоди», то имел в виду «Подожди меня».

– По-моему, нам обоим пора возвращаться, – сказал он, пытаясь изобразить безразличие. Не получилось.

– Даже не попрощаешься?

– Не люблю прощаний. Да и приветствий тоже. Пустая трата времени. Кроме того, они меня еще увидят.

Лайла оглянулась на дом.

– Разве Аниса не расстроится?

– Расстроится, наверное. Боюсь, я привык ее разочаровывать.

– А как же…

– Хватит вопросов, Лайла. Я устал.

Не дав ей возразить, Алукард встал на перила рядом с ней и одним легким шагом переступил на садовую стену.

Стена была узкая, но он шагал по ней легко и уверенно. Даже под ноги не смотрел.