Тени сгущаются Шваб Виктория

– Я здесь вырос, – пояснил он, заметив ее удивление. – Знаю все ходы и выходы.

Они спустились со стены во двор и, держась в тени, добрались до ворот.

Алукард вышел на улицу, не оглядываясь, но Лайла все же бросила взгляд на роскошный особняк.

По правде говоря, она понимала Алукарда. Понимала, почему он променял скучную надежность на приключения. Она сама никогда не чувствовала себя в безопасности и никогда не знала безмятежной скуки. Но однажды сама сказала Келлу: люди воруют, чтобы остаться в живых или чтобы почувствовать вкус жизни. Убегают, наверное, по тем же причинам.

Лайла вприпрыжку догнала капитана. На тихой улице звучали только их шаги. Она украдкой покосилась на него, но взгляд Алукарда был обращен вперед, в неведомую даль.

Она всегда терпеть не могла таких, как он. Тех, кто не ценит добро. Кто высокомерно отказывается от теплой еды и крыши над головой.

Но потом погиб Бэррон, и она поняла, что и сама сделала то же самое. Убежала от хорошей жизни… По крайней мере, от счастливой. Лайла всегда считала, что счастье – это слишком мало. Ей хотелось большего. Хотелось приключений. Она думала, что, если будет воровать как можно больше, то эта жажда утихнет, рассеется, но, видимо, все не так просто. Наверное, дело не в том, что у нее есть и чего нет, а в ней самой. Может быть, она не из тех, кто ворует ради того, чтобы выжить. Может, ее это просто развлекает? И от этих мыслей становилось страшно. Они означали, что ей не нужно заниматься воровством, а, значит, у нее нет оправдания и она вполне могла бы остаться в таверне «В двух шагах», могла бы спасти Бэррона… Эти мысли были скользкими, как мокрый склон, ведущий к обрыву, и Лайла попятилась.

Она – это она, и этим все сказано.

А Алукард Эмери?

Что ж, у него свои тайны.

И не ей его за это винить.

Келл метался по Цистерне, как тень, ловко уходя от ударов.

Мышцы горели, сердце стучало, но ему это нравилось. Он плохо спал, тяжело просыпался, все мысли вертелись вокруг одного: Лайла вернулась. Что ж, этого следовало ожидать: ведь она ушла на арнезийском корабле, а теперь почти все они прибыли в Лондон на турнир.

До Эссен Таш осталось всего два дня.

Высоко взметнулся клинок, и Келл отпрянул.

Всего два дня, а ее еще нет. Ему казалось, что он должен почувствовать ее появление, ощутить в душе тот же отклик, какой вызывали таверны «В двух шагах», «Заходящее солнце» и «Горелая кость». Они притягивали его. Опорные точки в разных мирах. Может быть, она для него – такая же опора. Легкая, невидимая сила, которая притянула его в город.

Но он ее потерял. А сейчас, когда город переполнен, как найти ее вновь?

«Иди за ножами, – прозвучал в голове ее голос. – И за телами, в которых они торчат».

Он улыбнулся про себя. И потом его больно уколола другая мысль: интересно, давно ли она в Лондоне? И почему до сих пор не пришла? Их пути пересеклись всего на несколько дней, но в этом мире она знает только троих: его самого, Рая и Тирена. Точнее, знала четыре месяца назад. Может быть, за это время у нее появились десятки друзей – но он в этом сомневался.

Обрушился новый удар, и Келл едва успел увернуться.

«Будь внимательнее, – велел себе он. – Дыши ровней».

Серебряная маска идеально повторяла очертания лица, скрывая его, но не мешала дышать и видеть. Он надел шлем, чтобы привыкнуть к его размеру и весу, и быстро обнаружил, что ему это нравится. Он нырял в уютное тепло неузнанности, примерял на себя другую личность. В этой маске он переставал быть Келлом.

И становился Камероу.

Что подумает об этом Лайла? Лайла, Лайла. Он даже хотел призвать магию крови, чтобы найти ее, – ведь у него остался ее платок. Но остановился, так и не достав нож. Он не собачонка, чтобы бегать за хозяином или за косточкой. Пусть сама придет. Но почему она еще не…

Совсем рядом сверкнул металл, он чертыхнулся и отскочил.

Он сменил десятки противников на одного-единственного, но этот был уже не манекеном, а вполне живым человеком. Гастра в боевых доспехах ловко избегал ударов Келла. Он на удивление охотно вызвался поработать мишенью и проворно сновал по Цистерне, вооруженный лишь небольшим щитом и тупым мечом, а Келл упражнялся в ловкости и превращал стихии в оружие.

«Доспехи сконструированы так, – повторял он правила турнира, закружив руками воздух, – чтобы треснуть, – отскочил и направил порыв ветра в спину Гастре, – под ударом. – Гастра шагнул и повернулся к нему лицом. – Победителем станет тот, – под его руками забурлила вода, – кто первым нанесет десять ударов. – Вода разошлась на два потока, окутав обе руки. – Если только один из участников, – он метнул обе струи, заморозив их на лету, – не окажется неспособен продолжать борьбу, – Гастра сумел отбить только одну сосульку, вторая ударила в ногу и разбилась о доспех, – или не признает поражение».

Под маской Келл улыбнулся. Запыхавшийся стражник снял шлем – под ним тоже сияла улыбка. Келл снял серебряную маску, взъерошив влажные волосы.

– Вот, значит, чем вы здесь занимаетесь все последние недели, мастер Келл! – проговорил Гастра. – Готовитесь к турниру!

Поколебавшись, Келл ответил:

– Да, наверное. – Ведь он и вправду тренировался, только не знал, для чего.

– Оно и чувствуется, – подтвердил стражник. – Вам это легко дается.

Келл рассмеялся. Честно говоря, у него болело все тело, и хотя кровь пела в бою, силы быстро иссякали. Он слишком привык к магии крови; владение стихиями требовало большей отдачи. После заклинаний крови сразу наваливалась усталость, но такая битва изматывала гораздо сильнее. Перед турниром надо бы хорошенько выспаться.

Гастра пересек тренировочный зал, ступая осторожно, будто по священной земле, и остановился у сводчатых дверей, глядя на стол, где было разложено снаряжение – чаша с водой, сосуды с землей, песком, маслом.

– А у тебя есть своя стихия? – спросил Келл, приглаживая волосы.

Улыбка Гастры стала мягче.

– Всего понемногу, сэр.

– Как это? – заинтересовался Келл.

– Родители хотели, чтобы я стал жрецом, – ответил Гастра, почесав затылок. – А мне это казалось неинтересным. Целыми днями медитировать в этом сыром каменном…

– Ты умеешь создавать равновесие? – изумленно спросил Келл. Жрецов выбирали не за силу во владении одной стихией, а за умение повелевать всеми сразу. Им была подвластна гармония, дающая жизнь. Равновесие стихий считалось священным искусством. Даже Келлу оно давалось с трудом. Как порыв ветра может выкорчевать с корнем слабый росток, так и сила антари была слишком велика для тонких материй. Он мог воздействовать на то, что уже созрело, но юная жизнь хрупка и требует бережного отношения.

Молодой стражник пожал плечами и просиял.

– Хотите посмотреть? – В его голосе слышалось смущение.

– Прямо сейчас? – Келл поглядел по сторонам.

Гастра улыбнулся и достал из кармана маленькое семечко. Келл удивленно приподнял бровь.

– Держу на случай, если понадобится очаровать девушку, – усмехнулся стражник. – Люди ведь любят грудь раздувать, хотят, чтоб все кругом сверкало да гремело. Но знали б вы, сколько ночей начинались с такого семечка, а заканчивались… – Гастра, когда волновался, начинал болтать без умолку, а рядом с Келлом, похоже, волновался сильнее обычного. – И вряд ли вам, сэр, приходилось так напрягаться, чтобы им понравиться.

Гастра окинул взглядом частички стихий на столе. В небольшой миске лежала земля – не жирная садовая, а сухая дорожная, собранная между булыжниками мостовой. Не самый изящный объект для тренировок. Келл вообще-то предпочитал не землю, а камни. Зато земля имелась кругом в изобилии. Гастра зачерпнул пригоршню, сделал пальцем вмятинку и положил семечко. Потом обмакнул руку в миску с водой, придавил землю, слепил шар с семечком внутри. Закрыл глаза, шевельнул губами. Келл почувствовал в воздухе едва уловимое тепло – это ощущение он часто испытывал рядом с Тиреном.

И потом, что-то шепча, Гастра медленно раскрыл ладони. Шарик влажной земли лежал в них, как яйцо.

Вдруг из сырой земли проклюнулся зеленый стебелек. Келл смотрел как завороженный. Стебелек подрос на дюйм, на два, изогнулся в воздухе. Раскрылись темно-фиолетовые листья, между ними распустился круглый белый цветок.

Гастра показал ему деревце, явно довольный собой.

– Как оно называется? – спросил Келл.

– Ацина, – ответил стражник. – Ее листья успокаивают боль.

– Потрясающе.

Юноша пожал плечами.

– Мама с отцом не одобрили, когда я выбрал военную службу.

– Я их понимаю. – Келл хотел сказать Гастре, что он напрасно теряет время. Что его талант слишком ценен, чтобы отринуть его ради меча и доспехов. Но, с другой стороны, если бы место человека определялось только его талантами, мог бы Келл претендовать на большее?

– Но это только потому, что они не знают, где я служу, – радостно продолжал Гастра. – Они ведь думают, я патрулирую улицы в ша. Знай они, что я охраняю вас, сэр, они бы гордились. Кроме того, мы с отцом договорились, – добавил он. – Рано или поздно я все-таки уйду в святилище. Но я с детства, сколько себя помню, мечтал быть стражником. Я понимал, что если не попробую, не знать мне покоя. Нет ничего хуже, чем думать да гадать, что было бы, если бы… Поэтому я и решил – а почему бы не поспеть и тут, и там? Святилище от меня не уйдет, когда буду готов – отправлюсь туда.

– А если погибнешь раньше?

Радостный огонек в глазах Гастры не дрогнул.

– Тогда мой дар унаследует кто-то другой. И хорошо, если не такой упрямый. Так моя матушка говорит. А когда никто не видит, – доверительно сообщил он, – я иногда ухаживаю за дворцовыми клумбами.

Келл улыбнулся. Для зимы зелень в саду и впрямь слишком пышная. Гастра покосился на лестницу:

– Нам пора идти…

– Время еще есть, – заверил его Келл и встал.

– Откуда вы знаете? – спросил Гастра. – Колоколов здесь не слышно, и окон нет.

– Магия, – сказал Келл и, когда глаза Гастры распахнулись, добавил: – И еще вот это. – Он указал на песочные часы, стоявшие на столе среди прочего снаряжения.

Песок в часах еще оставался, и Келл не хотел появляться перед внешним миром раньше положенного.

– Давай еще потренируемся.

Гастра встал на позицию.

– Да, сэр.

– Зови меня Камероу, – велел Келл и снова надел шлем.

Сесса ав!

Эти слова пылали на прорицательских стендах по всему Лондону.

Два дня!

Город начал обратный отсчет.

Два дня до Эссен Таш!

Всего два дня, а у Лайлы Бард хлопот полон рот.

Она надеялась найти какой-либо неизбежный сбой в системе, запугать или подкупить того, кто составляет списки, полагалась на счастливый случай. Но, как выяснилось, участники были выбраны много недель назад. В списке было всего двенадцать имен и двое запасных, а значит, если Лайла Бард хочет выйти на арену, придется похитить чье-то имя.

В свое время Лайла чего только не воровала, но личностей в этом списке не было. Да, она брала вымышленные имена, играла множество придуманных ролей, но никогда не выдавала себя за другого, реального человека.

И надо не просто выдать себя за другого. Надо еще занять его место.

«Овчинка выделки не стоит», – предостерег ее голос в голове, занудный и прагматичный, так похожий на голос Келла. Конечно, это безумие. Конечно, надо просто сидеть на трибунах и болеть за своего капитана, поставить на него и заработать пару монет. И вообще, что она будет делать на ринге? Она тренируется всего-то несколько месяцев.

И все-таки.

Это слово бередило душу, как заноза.

Все-таки.

Все-таки она неугомонна.

Все-таки мечтает пощекотать нервы.

Все-таки как же это будет здорово!

А в том, что касается магии, Лайла не просто прилежная ученица. У нее врожденный талант.

Много месяцев назад мастер Тирен сказал, что в ней таится некая сила, которая ждет, когда ее разбудят. Что ж, Лайла давно тыкала ее палкой, и теперь эта сила проснулась – живет, трепещет, такая же неугомонная.

И от этого Лайла потеряла голову.

Но оставалась еще эта скучная проблема со списком.

Лайла целый день бродила по Красному Лондону, выясняя все, что можно, об Эссен Таш и его участниках. Заходила в таверны, бордели, общественные места, потому что знала: там легко найти ответы, даже не задавая вопросов. Можно, конечно, позолотить нужную руку, однако, если посидеть подольше за столом, выяснишь куда больше, чем тебе расскажут за деньги. А все разговоры крутились вокруг турнира.

Одним из арнезийских претендентов на победу считался Алукард. Другими фаворитами были женщина по имени Кисмайра, победительница прошлого турнира, и некий Джиннар. Но это лишь имена. А ей надо было увидеть их воочию до выхода на арену. Она пообещала себе: если они не подойдут для ее целей, она откажется от этой затеи и будет тихо сидеть на трибунах со всей командой. Но только если не подойдут. А значит, надо на них посмотреть. Оценить.

Лайла в сердцах отставила пустой бокал, встала и побрела к себе в таверну.

Но ноги сами собой свернули с дороги, и, опомнившись, она обнаружила, что стоит на главном проспекте напротив королевского дворца. Она не удивилась. Ее целый день тянуло сюда. И взгляд целый день невольно возвращался к сверкающему зданию.

«Входи», – сказал голос.

Лайла фыркнула. И что теперь делать? Подняться по парадной лестнице? Она уже бывала здесь, но в качестве гостьи, по украденному приглашению. Тогда двери были распахнуты, а сейчас стояли закрытыми, под охраной десятка стражников в сияющей броне и красных капюшонах.

И что она им скажет? «Я пришла повидать принца с черным глазом»? Возможно, знание английского поможет пройти в парадную дверь, но что дальше? Узнают ли в ней король и королева ту жалкую девчонку, которая помогла Келлу спасти город? Наверное, Рай ее вспомнил бы. При мысли о принце на душе стало теплее. Она вспомнила его не таким, каким он был, оказавшись во власти Астрид Дан, и не истекающим кровью в святилище, а позже – среди подушек, с темными кругами вокруг золотистых глаз. Усталый, добрый, он пытался заигрывать с ней, невзирая на боль.

А Келл?

Как живет черноглазый принц? Будет ли рад увидеть ее? Предложит выпить и станет расспрашивать о ее странствиях? Или нахмурится и отправит обратно в ее собственный мир?

Лайла прищурилась – в холодных вечерних сумерках вокруг балконов мерцали светлые круги. Кажется, на одном из верхних этажей мелькнул стройный силуэт. Но издали не разглядеть. На таком расстоянии все, что видишь, превращается в смутные тени, которые можно принять за что угодно. И все же ей почудилось, что тень склонилась к перилам балкона, на миг превратившись в волшебника в плаще с высоким воротником. Лайла стояла и смотрела, пока тень не растаяла, поглощенная ночной темнотой.

Взгляд опустился к паре черных прорицательских экранов, возвышавшихся перед дворцом, подобно черным колоннам. Несколько месяцев назад на них появилось лицо Келла – сначала с подписью «Пропал», потом «Разыскивается». А теперь призрачный мелок возвещал о событиях, ожидавшихся в последние часы перед турниром. Черт, до чего же их много, этих празднеств! Ее внимание приковало одно из них, называвшееся «Ис госар ноче».

«Ночь знамен».

Она заметила это объявление за миг до того, как доска опустела, и пришлось ждать еще десять минут, пока очередь снова дойдет до него. И тогда она стала торопливо читать, пытаясь понять арнезийские буквы.

Насколько она поняла, этим вечером, накануне турнира, участников из всех трех империй приглашали во дворец на королевский прием. Чтобы выбрать свое знамя – она не очень понимала, что это означает.

Вот он, долгожданный случай!

Повод войти в королевский дворец.

Надо только добыть себе имя.

Зазвонили колокола, и она побрела обратно в «Блуждающую дорогу», ругаясь про себя. Прошел целый день, а она ни на шаг не приблизилась к цели.

– А вот и ты, – встретил ее на пороге голос капитана.

Здесь уже собралось несколько человек из команды. Одеты они были не как на корабле, или в порту, или в портовой таверне. Тав, Стросс и Васри щеголяли в коротких плащах с рукавами, присобранными у манжет, с блестящими серебряными пряжками на воротниках. Сам Алукард нарядился в изящный камзол, полуночно-синий с серебристой подкладкой, пышные кудри заколол сзади, надел шляпу с полями, волнистыми, как море. Его рука покоилась на эфесе короткой шпаги, в тусклом свете поблескивало кольцо в виде пера. Ничто, кроме сапфира над правой бровью, не напоминало о касеро с «Ночного шпиля». И все-таки, хоть он уже и не был похож на пирата, принцем до конца тоже не стал. Он сверкал, но был острым, как хорошо заточенный нож.

– Где ты была, Бард?

– Бродила по городу, – пожала плечами она.

– Мы чуть не ушли без тебя.

– Куда это? – нахмурилась она.

Алукард сверкнул улыбкой:

– На праздник.

Слово «праздник» в арнезийском имело немало значений. Лайла успела понять, что смысл слова часто меняется в зависимости от контекста. Слово «тасура», которое произнес капитан, могло означать и «праздник», и «событие», и «действие», и «собрание», и оттенок его мог меняться от торжественного до презрительного.

– Терпеть не могу праздники, – поведала она, направляясь к лестнице.

Но Алукарда было не так-то просто выбить из колеи. Он подошел к ней, взял за локоть – осторожно, на один миг, он прекрасно знал, как опасно трогать Лайлу, когда она этого не хочет.

– Я думаю, на этот раз тебе понравится, – прошептал он по-английски.

– Это еще почему?

– Потому что я знаю, как волнуют тебя предстоящие игры.

– И что?

– А то, что есть неофициальная традиция, – ответил он. – Перед началом турнира местные участники встречаются, чтобы пропустить по стаканчику. – Лайла навострила уши. – В этом, конечно, есть немного позерства, – он обвел рукой остальных, – но я надеялся, что ты тоже составишь мне компанию.

– Почему я?

– Потому что это удобный случай оценить силы претендентов, – пояснил Алукард. – А у тебя очень острый глаз, – подмигнул он.

Лайла постаралась не выказать радости.

– Так уж и быть, – сказала она. – Если ты настаиваешь…

Алукард с улыбкой достал из кармана серебряный шарф и повязал ей на шею.

– Это еще зачем?

– Ты сегодня в моей свите.

Лайла расхохоталась, и остальные обиженно переглянулись.

– Свита?

А что дальше, подумала она. «Ваше сиятельство»?

– Это то же самое, что команда, только на суше.

– Надеюсь, ты не потребуешь называть тебя господином? – Она поправила узел на шее.

– Разумеется, нет, это слово уместно только в постели. А от «лорда» меня дрожь пробирает. Зови лучше капитаном. – Он махнул заждавшимся людям. – Идем!

Лайла с улыбкой, резкой, как нож, кивнула на дверь.

– Веди, капитан!

Таверна называлась «Ис Каснор Аст».

«Заходящее солнце».

Лайла замедлила шаги, потом остановилась. Странное дело – ее не отпускало чувство, что она здесь уже была. Это, конечно, невозможно. До «Шпиля» она провела в Красном Лондоне всего несколько дней – залечивала раны, отвечала на расспросы. И не выходила из дворца.

И все же это место казалось знакомым. Стоя на пороге, она закрыла глаза и как будто очутилась… Не может быть. Лайла моргнула, окинула взглядом окрестные улицы, попыталась наложить карту одного города на другой – тот, где она прожила всю жизнь. И когда образы слились, она сразу поняла, где оказалась. Там, где нужно. В Сером Лондоне здесь, на углу, именно на таком расстоянии от реки, стояла другая таверна, хорошо ей знакомая.

«В двух шагах».

Может быть, это случайность? Таверн везде полно, но чтобы две из них стояли на одном и том же месте? Даже снаружи они были непохожи, и все же это место притягивало ее той же неведомой силой, какую она ощущала дома. Дома… Раньше она никогда не считала «В двух шагах» своим домом, но сейчас не могла назвать старую таверну никак иначе. Ее тянули к себе вовсе не каменные стены. Отнюдь не они.

Она сунула руку в карман и сжала серебряные часы, спрятанные в шелковых складках.

– Керс ла, Бард?

Она подняла глаза и увидела, что Алукард придерживает для нее дверь.

– Скан, – помотала головой она. «Ничего».

Едва она ступила на порог, как ее захлестнула волна силы. Лайла не умела видеть магию, как Алукард, но все же чувствовала ее, ощущала, как та поднимается в воздух от собравшихся волшебников, будто струйки пара. И не все участники явились со свитой. Одни, как вон та загорелая женщина с черными, переплетенными золотом кудрями, у задней стены, вращались в центре своей вселенной, другие расселись небольшими компаниями или в одиночку бродили по залу, оставляя за собой шлейф силы.

Ощущение, что она уже видела все это, не отступало. Лайла изо всех сил пыталась стряхнуть наваждение. Ведь она пришла сюда не только затем, чтобы оттенять Алукарда. Ее главная задача – найти себе добычу, сотворить собственное волшебство. В таверне полным-полно магов, и усилиями Дилайлы Бард один из них исчезнет.

Кто-то громогласно поприветствовал Алукарда, и его свита рассеялась. Тав подошел к стойке, Стросс внимательно оглядывался по сторонам. Лайла заподозрила, что его привели с той же целью, что и ее, – оценить соперников.

А Васри не скрывал восторга.

– Смотри, вон нынешняя чемпионка, Кисмайра, – шепнул он Лайле по-арнезийски и взглядом указал на женщину с черными кудрями. Она шла навстречу Алукарду, грохоча сапогами по дощатому полу. Человек, говоривший с капитаном, отступил на пару шагов.

– Эмери, – произнесла она с кошачьей улыбкой и акцентом, – не умеешь ты держаться подальше от греха. – Она явно была не из Лондона. Говорила она по-королевски, и слова сплетались воедино, но не извивались по-змеиному, как у фароанцев; она словно обрубала края и отбрасывала паузы. Голос у нее был низкий, звучный, будто раскаты грома.

– Ведь грешить – это так весело, – поклонился Алукард. Кисмайра улыбнулась еще шире, и они погрузились в тихую беседу. В ее усмешке было что-то дерзкое, и в сочетании со сдвинутыми бровями и взглядом в упор это читалось как вызов. Кисмайра источала уверенность. Нет, не высокомерие – оно обычно бывает ни на чем не основано, а Кисмайра всем своим видом показывала, что охотно продемонстрирует каждому, на что способна.

Лайле это понравилось, она попыталась повторить мимику Кисмайры. Интересно, какое у нее получается лицо?

Она сама не знала, чего больше хочет – сразиться с этой женщиной или подружиться с ней. Но ясно одно – занять ее место не получится. Лайла обвела взглядом пару мускулистых фигур и хорошенькую девицу в голубом платье, с каскадом темных волос и выразительными формами. Никого подходящего. Свита Алукарда направилась к угловому столу, а она продолжала осмотр.

Кисмайра удалилась к своей компании и заговорила со смуглым юношей. Он был худощав, с голыми руками, в ушах золотые кольца, как у Кисмайры.

– Это Лозен, – тихо сказал Алукард. – Ее протеже.

– Они будут сражаться друг с другом?

– Как жребий выпадет. – Он пожал плечами.

Возле Кисмайры появился человек со стопкой бумаги.

– Он работает на провидцев, – предупредил Стросс. – Держись от него подальше, если не хочешь увидеть свое имя на экранах.

В этот миг двери таверны распахнулись, и порыв ветра внес – в прямом смысле этого слова – молодого человека. Ветер закружился по всей таверне, задувая свечи и раскачивая фонари. Алукард снисходительно улыбнулся.

– Джиннар, – сказал он, и неясно было, что это – имя нового гостя или ругательство.

Даже по сравнению с могучими вескийцами и разукрашенными фароанцами, которых Лайла встречала в Сейзенроше, незнакомец производил сильное впечатление. Тонкий, как гаснущая тень, с темным арнезийским загаром и копной темных волос. Из-под густых бровей сверкали серебряные глаза – они горели в полумраке, как у кошки, в обрамлении пушистых ресниц, оттеняя черные бусинки зрачков. Улыбка была как у шакала – не резкая, зато очень широкая. При виде Алукарда она стала еще шире.

– Эмери! – воскликнул он и шагнул навстречу, скидывая плащ. Одежда под плащом не просто сидела плотно, она словно слилась с телом. От пышного воротника по рукавам сбегали вниз серебряные полоски.

Алукард встал.

– Тебя уже выпускают на публику?

Юноша обнял капитана за плечи.

– Только на Эссен Таш. Ты же знаешь, старик Тирен питает ко мне слабость.

Говорил он так быстро, что Лайла едва поспевала, но при упоминании лондонского верховного жреца навострила уши.

– Джиннар, познакомься с моей командой. Это лучшие из них.

Юноша обвел взглядом сидевших вокруг стола, лишь на миг остановившись на Лайле – на нее словно подуло холодным ветром, – и снова повернулся к Алукарду. Вблизи его металлический взгляд был еще неприятнее.

– Как тебя нынче называть?

– Капитаном.

– Слишком официально. Но все равно лучше, чем «вестра». – Он замысловато взмахнул рукой, изобразив нечто вроде поклона пополам с непристойным жестом. – Его высокородие Алукард, второй сын королевского дома Эмери.

– Джин, не стыдно тебе валять дурака?

– Нет, это я тебя дураком выставляю, – ответил Джиннар. – Большая разница.

Алукард предложил ему сесть, но Джиннар отказался, устроившись на подлокотнике Алукардова кресла. Он был легким как перышко.

– Я что-то пропустил?

– Пока ничего.

Джиннар огляделся.

– Ну, и занятный турнир будет!

– Да?

– Вокруг него весь год веют ветры тайны.

– Опять твоя шутка про стихии?

– Не-а, – отозвался Джиннар. – Мне даже в голову не пришло.

– Мне кажется, ты коллекционируешь шутки на тему ветра, – поддел его Алукард. – Я для тебя их весь год коплю. Сортирую по разделам: сквознячок, порыв, ураган…

– Я как твои паруса, – парировал Джиннар и спрыгнул с подлокотника. – Всегда полон воздуха. Но если серьезно, я еще не видел и половины участников. Прячутся, наверное, для пущего эффекта. А уж с какой помпой все обставлено! Я три года назад был в Фаро. Ты же знаешь, как они любят золото, и все равно их игры казались нищебродскими по сравнению с нынешними. Из-за этой роскоши исчезает сам дух состязаний. Чертов принц. Любитель драматических эффектов.

– И это говорит человек, висящий в трех дюймах над землей?

Лайла пригляделась и вздрогнула: Джиннар и впрямь парил в воздухе. Нет, не постоянно, но при каждом движении он зависал на мгновение дольше положенного, словно на него не действовала гравитация. А может, его приподнимала другая сила.

– Ну да, – подтвердил Джиннар. – Думаю, я придусь ко двору. И ты тоже, – добавил он, теребя серебряное перо на шляпе Алукарда. – А теперь прошу меня извинить, надо поздороваться с другими гостями. Я еще вернусь.

С этими словами он ушел. Лайла озадаченно посмотрела на Алукарда.

– Он всегда такой?

– Джиннар? Он слишком… восторженный. Но не обманывайся. При всем своем ребячестве он лучший маг ветра, какого я знаю.

– Он левитировал, – сказала Лайла. Она много раз видела, как творится магия. Но Джиннар был самим ее воплощением.

– Джиннар принадлежит к магической школе, которая считает: надо не только повелевать стихиями, но и сливаться с ними воедино, – пояснил Алукард. – Знаешь, когда детей учат играть в ренну, они повсюду носят с собой мяч, чтобы привыкнуть к нему. Ну а Джин никогда не выпускает свой мяч из рук.

Ветровой маг облетел комнату, поздоровался с Кисмайрой и Лозеном, с девицей в голубом. Потом уселся на край дивана и заговорил с человеком, которого Лайла до сих пор не замечала. Точнее, заметила, но решила, что он из чьей-то свиты, потому что он был в простом черном плаще с радужной застежкой на шее. Чуть раньше он бродил по залу с бокалом белого эля, но все больше жался к стенам, не смешиваясь с толпой. Он старался не привлекать внимания, но лишь путался у всех под ногами и в конце концов уселся со своим напитком на диван в сторонке.

Джин пожал ему руку, и Лайла пригляделась. Кожа у незнакомца была светлая, волосы темные – темнее, чем у Лайлы, и короче, скулы острые. Интересно, какого он роста, подумала она, оценивая разворот плеч, длину рук. Щеку пощекотал холодный ветерок, и она вздрогнула: это вернулся Джин.