Во всем виновата книга – 2 Джордж Элизабет

От влажного, насыщенного пыльцой воздуха сладко болело сердце. Здесь с любой точки виден знак Голливуда, а это что-нибудь да значит.

Это жилье Пенни обнаружила случайно, шагая из «Карнавальной таверны» после трех виски с содовой.

– Каждого из нас предавали, – сочувственно проговорила официантка, захлопывая счетницу. – А по счетам мы как платили, так и платим.

– Меня не предали, – возразила Пенни.

Мистер Д. все-таки позвонил в бар, и старшая официантка вызвала Пенни в душную телефонную будку. Не успела Пенни отцепить юбку от дверных петель, как мистер Д. оглушил ее новостью. Сегодня он не придет. И вообще никогда не придет. Причин множество: плотный рабочий график, высокие требования студии, неудачные переговоры с Союзом кинематографистов… Когда он дошел до жены и шестерых детей, Пенни отодвинула трубку от уха и больше не слушала.

За стеклянными дверями будки виднелась длинная гирлянда мигающих фонариков в витрине бара. Пенни вспомнила о ночнике, который был у нее в детстве: от него по стенам комнаты скакали лошадки.

Благодаря этим фонарикам «Карнавальная таверна» была видна за несколько миль. Вблизи они выглядели занятно. На каждом полустертый клоун – старье, без претензий на гламур. Интересно, давно здесь эти фонарики? Посетители их еще замечают?

Пенни думала о фонариках, слушая мистера Д., в хриплом голосе которого звучали логика, безапелляционность, даже скрытая агрессия. Под конец он заявил, что это безумие должно закончиться и что Пенни, конечно же, с ним согласна. «Ты была вкусной конфеткой, но теперь тебя пора выплюнуть».

Чуть позже Пенни спускалась по крутой рампе, которая начиналась у бара, фонарики раскачивались на ветерке из каньона. Она шла и шла и в итоге набрела на Кэньон-Армс, скрытый за живыми изгородями, разросшимися настолько, что хоть прячься в них. От сильного запаха жасмина Пенни чуть не разрыдалась.

– Вы наверняка актриса, – проговорила миссис Сталь, ведя ее к бунгало номер четыре.

– Да. То есть нет. – Пенни покачала головой.

Она чувствовала себя пьяной. Из-за аромата абрикосов. Нет, из-за сигареты миссис Сталь. Нет, из-за ее помады «Тэнджи» со сладким апельсиновым запахом. У матери Пенни была такая же.

– Ну, наверное, мы все актрисы, – сказала миссис Сталь.

– Я была актрисой, – наконец выдавила Пенни. – Но потом решила найти занятие попрактичнее. Сейчас работаю гримером на киностудии «Рипаблик пикчерс».

Миссис Сталь вскинула тонюсенькие брови:

– Может, вы и мне как-нибудь грим наложите?

Пенни чувствовала: в ее жизни начинается новый этап.

Хватит ютиться в цементных коробках Западного Голливуда вместе с разношерстными старлетками. Хватит с нее вилл «Клевер» и «Солнечная». Хватит запахов кольдкрема, вчерашнего пота, талька между ног.

Пенни не знала, по карману ли ей отдельное жилье, но миссис Сталь брала низкую квартирную плату. Удивительно низкую. Даже если Пенни не удержится в гримершах, у нее есть неприкосновенный запас, довольно приличный, благодаря шести месяцам с мистером Д., киношной шишкой, в чьем кабинете стоял пыхтящий и скрипящий диван. Даже если мистер Д. говорил серьезно и их роману конец, у Пенни остался его последний чек. Похоже, он собирался ее отшить, ведь тот чек был самым большим и предназначался для получения наличных.

У Кэньон-Армс имелись и другие преимущества. Бунгало номер четыре, как и все остальные, сдавалось с мебелью. В гостиной с желто-зелеными стенами стоял черно-белый диван, выгоревший на солнце; кухня оказалась кипенно-белой, обои на ней – белыми, с вишенками. У Пенни это было первое съемное жилье без ржавых пятен в ванне и вездесущих шариков нафталина.

Еще в бунгало имелись встроенные полки, на которых стояли романы со сморщенными обложками. Пенни любила читать, особенно бестселлеры Ллойда Дугласа[36] или Френсис Паркинсон Кейс[37]. Однако все книги из бунгало номер четыре были изданы не меньше двадцати лет назад и буквально источали лоск и благородство. На обложках таких книг людей не изображают.

Пенни пообещала себе: пока живет в Кэньон-Армс, она прочтет все, даже книги, обернутые коричневой бумагой, которые стояли во втором ряду. С них Пенни и начала. Она засиживалась с ними допоздна, угощаясь розовым джином, приготовленным из грейпфрутовой цедры и джина «Гилбис», бутылку которого нашла в буфете. От этих книг ей снились престранные сны.

– Она кого-то поймала.

Пенни развернулась на каблуках, да так, что едва не споткнулась о плитку во дворе, огляделась по сторонам, но никого не увидела – только открытое окно, из которого, как из драконьей пасти, клубился дым.

– Наконец-то она кого-то поймала, – снова проговорил голос.

– Кто здесь? – спросила Пенни, всматриваясь в окно.

Из окна соседнего бунгало, номер три, выглянул старик в бархатной домашней куртке, которая выцвела и стала розовой.

– Поймала она милашку, – добавил старик и, улыбаясь, обнажил серые зубы. – Тебе нравится в четвертом бунгало?

– Да, очень, – ответила Пенни и услышала шорох за спиной у старика. – Для меня это идеальный вариант.

– Конечно. – Старик медленно кивнул. – Нисколько не сомневаюсь.

За его спиной опять послышался шорох. У старика есть сосед? Домашнее животное? В темноте не поймешь. Когда шорох раздался снова, Пенни почудилось, что это шиканье – «тш-ш-ш!».

– Мне пора, – заявила Пенни и отступила на шаг, едва не споткнувшись.

– Ладно, в следующий раз, – сказал старик и затянулся.

Ночью Пенни проснулась. Во рту пересохло от джина, выпитого в два часа. Ей приснилось, что она лежит на досмотровом столе и доктор с огромным лобным зеркалом склоняется над ней так низко, что Пенни чувствует фиалковый запах его дыхания. Казалось, осветитель в центре зеркала кружится и гипнотизирует ее. Пенни видела блики, даже когда снова закрыла глаза.

Следующим утром старик из бунгало номер три вновь сидел у самого окна и следил за происходящим во дворе.

После джина ночью и двух сигарет утром Пенни соображала плохо. «Болит голова, не хотит работать» – говорила про такое состояние мама. Поэтому, увидев старика, Пенни остановилась и спросила напрямую:

– Что вы вчера имели в виду? Когда сказали: «Она кого-то поймала».

Старик беззвучно засмеялся – только плечи затряслись.

– Миссис Сталь поймала тебя, поймала! Слышала стишок: «„Ты ко мне заглянешь в гости?“ – Муху спрашивал Паук»[38].

Старик подался вперед, и под затертым бархатным рукавом Пенни разглядела полосатую ткань пижамной куртки. Розоватая кожа казалась влажной.

– Я не наивная идиотка, если вы об этом. Здесь хорошее съемное жилье. А я знаю, что такое хорошее съемное жилье.

– Не сомневаюсь, дорогуша, не сомневаюсь. Не пропустишь со мной стаканчик? Заходи, я расскажу тебе об этом месте. И о бунгало номер четыре.

В бунгало было темно, за спиной у старика что-то блестело. Может, бутылка?

– Каждый чем-нибудь утешается, – загадочно проговорил старик и подмигнул Пенни.

– Послушайте, мистер…

– Флэнт. Мистер Флэнт. Открывай дверь, мисс, и заходи. Я тебя не обижу.

И старик махнул бледно-розовой рукой, с таинственным видом показывая на свои колени.

Пенни почудилось, что в темноте, за сутулыми плечами мистера Флэнта, что-то движется. В бунгало играла тихая музыка – кажется, старая песня о том, что мир нужно поджечь.

Мистер Флэнт мурлыкал в такт музыке. От возраста и малоподвижности его тело сделалось дряблым, но бледные глаза пронзали насквозь.

От ветерка входная дверь открылась, скрипя, на пару дюймов, и Пенни утонула в запахах табака и лавровишневой воды.

– Даже не знаю, – проговорила Пенни, уже делая шаг к двери.

Впоследствии она сама удивлялась тому, что это решение тогда показалось ей самым правильным.

Другой обитатель бунгало номер три был моложе мистера Флэнта, но куда старше Пенни. На нем были майка и брюки, а усы и массивные сутулые плечи, казалось, посерели от многолетнего пота. Когда он улыбался, что случалось нередко, Пенни понимала, что в свое время этот мужчина с большой, как у всех кинозвезд, головой был невероятно красив.

– Зови меня Бенни, – велел большеголовый, протягивая Пенни чашку кофе, сильно пахнущего ромом.

Мистер Флэнт объяснил, что бунгало номер четыре годами пустовало из-за давнего происшествия.

– Порой она ловит жильцов, – возразил Бенни. – Помнишь молодого музыканта со свитерами?

– Он долго не продержался, – покачал головой мистер Флэнт.

– Что же стряслось?

– Нагрянула полиция. Парень голыми руками разодрал стену.

Пенни подняла брови.

– Ага, – кивнул Бенни, – пальцы у него висели, как прищепки.

– Не пойму, что случилось в четвертом бунгало?

– Есть те, кто принимает эту историю слишком близко к сердцу, – покачал головой Бенни.

– Какую еще историю?

Мужчины переглянулись. Мистер Флэнт покрутил в руке кофейную чашку.

– Погиб человек, который жил в том бунгало, – тихо сказал мистер Флэнт. – Очень хороший человек. Его звали Лоренс. Ларри. Успешный книготорговец… И он погиб.

– Ой!

– Да уж, – кивнул Бенни. – Отравился газом.

– В Кэньон-Армс? – уточнила Пенни, чувствуя, как затылок покрывается потом, хотя везде работали вентиляторы, поднимая в воздух всякий сор и чешуйки старой кожи. Однажды, сдувая пыль с пальцев, соседка Пенни сказала, что пыль – это мертвая кожа. – В моем бунгало?

Оба мрачно кивнули.

– Тело несли через двор, – проговорил мистер Флэнт, безучастно глядя в окно. – Помню эту гриву белокурых волос. Боже! Боже!

– Некоторые люди зацикливаются на этой истории, – вставил Бенни. – Услышат и начинают зацикливаться.

Пенни вспомнила, как соседский мальчишка упал с их дерева и через два дня умер от заражения крови. Никто больше не собирал груш с этого дерева.

– Да, – проговорила Пенни, устремляя взгляд в грязное окно, – некоторые люди суеверны.

Вскоре Пенни начала захаживать в бунгало номер три несколько раз в неделю, по утрам, перед работой. А потом и по вечерам тоже. Соседи угощали ее ржаной и яблочной водкой. От водки лучше спалось. Своих снов Пенни не запоминала, но очень часто по ночам глаза ей жгли световые пятна. Иногда пятна принимали странные очертания, и Пенни нажимала пальцами на веки, чтобы это прекратилось.

– Заходите ко мне в бунгало, – предложила она однажды, но соседи медленно, в унисон покачали головой.

Говорили они большей частью о Лоренсе, о Ларри, который, похоже, был человеком деликатным, чувствительным, со слишком тонкой для этого города душевной организацией.

– Когда это случилось? – спросила Пенни, чья голова шла кругом: жаль, что Бенни добавил в яблочную водку так мало воды. – Когда погиб Ларри?

– Незадолго до войны. Двенадцать лет назад. Ему было всего тридцать пять.

– Как грустно, – отозвалась Пенни, чувствуя, как затуманиваются глаза: спиртное начало действовать.

– Его книжный до сих пор работает на бульваре Кауэнга, – сообщил Бенни. – Ларри так гордился его открытием.

– А до этого он работал в книжном Стэнли Роуза[39], – добавил мистер Флэнт, вытаскивая носовой платок из манжеты потертого рукава. – Ларри все любили: видный мужчина, с выговором мягче виргинской сосны.

– В слове «постель» он растягивал второй слог – «по-сте-е-ель». – Бенни прислонился к подоконнику и растянул губы в улыбке, наподобие Кларка Гейбла. – Он часто вставлял это слово, «по-сте-е-ель».

– Я знал Ларри задолго до того, как он устроился к Стэнли, – зачастил мистер Флэнт. – Задолго до того, как встретил Бенни.

Бенни пожал плечами и долил всем водки.

– Он продавал книги из багажника своего старого «форда», – продолжил мистер Флэнт. – Я купил у него своего первого «Улисса».

– А я – свою первую Тихуанскую библию[40]. – Бенни снова улыбнулся. – «Семейная вечеринка у Дагвуда»[41].

– Он продал мне «Попая в искусстве любви», – кивнул мистер Флэнт, смеясь. – Я был просто потрясен. Ларри обладал невероятной интуицией. Знал, что нужно именно тебе.

Соседи объяснили, что Роуз, чей магазин некогда служил украшением Голливудского бульвара и притягивал известных писателей, посылал молодого Ларри на киностудии с полными книг чемоданами. Ларри должен был ловить крупных шишек, показывать товар и продавать книги в товарных количествах – от художественных альбомов, которые можно выставлять в кабинете, до грязной бульварщины, которую нужно прятать в большом золотом сейфе.

Пенни кивнула, вспоминая особые книги, которые мистер Д. держал у себя в кабинете за фальшивыми корешками томов энциклопедии. На картинках девушки выделывали разные фокусы с павлиньими перьями, веерами и стеками. Неужели их продал ему Ларри?

– Чтобы добраться до шишек, Ларри приходилось немало бегать – обходить секретарей, сценаристов, рекламщиков, даже гримерш, вроде тебя. Черт, даже установщиков декораций. Ларри обожал сексапильных установщиц декораций.

– Этот город кого угодно сделает шлюхой, – брякнула Пенни неожиданно для себя самой.

Устыдившись, она прикрыла рот ладонью, но ее соседи лишь засмеялись.

Мистер Флэнт выглянул во двор. Листья банана хлоп-хлоп-хлопали о жалюзи.

– Думаю, больше всего он любил актрис, и знаменитых, и простых.

– Ларри говорил, что ему нравится ощущать женскую кожу в по-сте-е-ели. – Бенни потер свою левую руку. Его глаза потемнели и казались бархатными. – Конечно, он до тринадцати лет спал на одной кровати с мамой.

По дороге в свое бунгало у Пенни всегда возникало странное чувство, что она увидит Ларри, что тот покажется из-за розовых кустов или из-за статуи Венеры. Однажды, посмотрев в чашу фонтана, Пенни подумала, что сейчас увидит лицо Ларри, а не свое. А ведь она даже не знает, как он выглядел.

Когда Пенни вернулась к себе, в голове стоял туман, в каньоне – тишина, и мысли вернулись к Ларри. Мебель – судя по дизайну, изготовленная не меньше двадцати лет назад – явно стояла здесь при Ларри. Руки Пенни покоятся на гладкой оконечности ротангового дивана, пальцы ног – на кисточках из бананового волокна, украшающих половик. В ванной, на старом зеркале – мелкие черные оспины.

Ночами, лежа на кровати с чересчур мягким, попахивающим плесенью матрасом, Пенни просыпалась снова и снова, каждый раз вздрагивая. Начиналось все со жжения в глазах, потом снился доктор с налобным зеркалом или машина, которая неслась к ней по шоссе, ослепляя фарами.

Однажды взгляд Пенни упал на плинтус дальней стены: там плясали огоньки. Пенни видела их несколько мгновений: огоньки проплывали, словно нанизанные на тончайшую нитку. Чем-то они напоминали мышей, которых Пенни видела дома в детстве. Только разве мыши мечутся так быстро? Так быстро, что моргнешь – и их нет, но потом появляются другие. Это и впрямь мыши? Если приглядеться, огоньки похожи на маленьких человечков. Может, это мыши на задних лапках?

Наутро Пенни поставила мышеловки.

– Извините, но он не может ответить, – сказала секретарь.

Пенни узнала ее даже по телефону – та самая, с родинками и жирафьей шеей.

– Послушайте, это не то, что он думает! – заверила Пенни. – Я звоню из-за чека, который он мне выдал. Банк не выплачивает по нему наличные.

Вот тебе и прощальный подарок от мистера Д.! Пенни хотела потратить деньги на квартирную плату, купить себе новый корсет-грацию, а может, даже телевизор.

– Мисс Смит, я передала ему ваши сообщения. Больше я ничего сделать не могу.

– А вот я могу и сделаю! – заявила Пенни дрожащим голосом. – Так ему и скажите!

Чем-нибудь занять себя – вот единственное утешение. На работе это легко: много людей, шум, актеры с непростыми характерами. Черные мысли одолевали ночью, и Пенни знала: их нужно прогонять. Раньше с этим помогали соседки, все как одна с жирной кожей, с сыпью от дешевого студийного грима, с гонореей от дешевых студийных мужчин и с хорошими фигурами, как и у самой Пенни. Девчонки болтали без умолку, накручивали волосы на папильотки и облизывали пальцы, листая журналы. Зато их болтовня не позволяла предаваться раздумьям. Да и сама обстановка – густая смесь пудры из магазина Вулворта и нейлоновых ночнушек, когда девчонки спали на одной кровати, – делала жизнь веселой, глуповатой, простой и дешевой.

Здесь, в бунгало, оставив мистера Флэнта и Бенни на милость водочных снов, Пенни оказывалась наедине с собой. И с книгами. Поздней ночью, дожидаясь огоньков, Пенни уже не могла сомкнуть глаз. Веки теперь постоянно дергались. Возможно, причиной был аромат никтантеса или полыни.

Но у Пенни были книги – множество книг в красивых высохших обложках, книг, которые пробуждали ее чувства, заставляли мечтать о таких местах, как Париж или река Лиффи. Еще были книги в свертках: коричневая бумага на сгибах размягчилась, белая веревка слегка истерлась. Больше всего Пенни понравилась история о детективе, который вызволил краденые драгоценности из немыслимого тайника. А другая сильно ее напугала: дочь фермера спала на сеновале, однажды сено ожило и давай тыкать и колоть девушку. Считалось, что это юмор, но Пенни после него снились кошмары.

– Ей очень нравился Ларри, – сообщил мистер Флэнт. – Но она, увы, была не в его вкусе.

Пенни только что пожаловалась соседям на миссис Сталь: накануне вечером та заявилась к ней, в старой атласной пижаме, с кольдкремом на лице, и отчитала Пенни за передвинутую мебель.

– Даже не представляю, откуда она узнала, – пожаловалась Пенни. – Я только кровать от стены отодвинула.

Хозяйке Пенни наврала, что ночами слышит хлопки увлажнителя кухонной печи. О тенях, огоньках и других чудесах, средь бела дня кажущихся бредом, она рассказать не решилась. Например, о мышах, бегающих за стеной на задних лапках, таких проворных, что Пенни представляла их гномами, пикси. Маленькими.

«Это не ваше личное жилье, чтобы мебель переставлять!» – воскликнула хозяйка так громко, что у Пенни мелькнула мысль: сейчас миссис Сталь разрыдается.

– Всю мебель в том бунгало покупал он, Ларри, – проговорил Бенни. – И всю утварь, вплоть до вилок и ложек.

У Пенни слегка застучали зубы.

– Ларри дарил хозяйке книжки, которые ей нравились, – добавил Бенни. – Чопорное британское чтиво. Дарил, а потом дразнил миссис Сталь из-за ее вкусов. Ларри месяцами не платил за квартиру.

– Когда он погиб, хозяйка несколько недель рыдала во дворе, – вспомнил мистер Флэнт.

– Миссис Сталь хотела развеять пепел в каньоне, но тут нагрянули родственники Ларри, – добавил Бенни.

– Мужчина и женщина прикатили на поезде из Каролины, с картонными чемоданами, набитыми сэндвичами с душистым перцем. И забрали тело домой.

– Они сказали, что Ларри убил Голливуд. – Бенни покачал головой и улыбнулся, показав зубы с табачным налетом. – Так всегда говорят.

– Для гримерши ты слишком красивая, – заявил один из актеров, запуская руки под длинную накидку.

Пенни в ответ улыбнулась и сбежала, пока не дошло до щипка.

Снимали вестерн, поэтому ей в основном достались мужчины с бакенбардами, потрескавшимися губами и пыльной трехдневной щетиной.

Девушек красить сложнее. У каждой свои представления о том, как должно выглядеть ее лицо. Девчонки тут бойкие, рвущиеся в «Парамаунт» и Эм-джи-эм. Или те, которые начинали там, но покатились вниз и для начала оказались в «Рипаблик пикчерс». Потом будут «Эллайд пикчерс», «Американ интернешнл пикчерс» – и наконец никому не известная студия на дому у какого-нибудь пройдохи из долины Сан-Фердандо.

У этих девчонок есть вши и гнилые зубы, а некоторые пахнут так, словно моются очень редко. Костюмерши вечно зажимают нос у них за спиной. Голливуд – мясорубка для красавиц, но других вариантов нет.

Пенни знала, что давно потеряла блеск. Мужчины стерли его, слой за слоем. Впрочем, ей и в гримершах неплохо. Когда с девчонок стирается блеск, Пенни достает кисти и пуховки и занимается реставрацией. Пока накладываешь пудру, думать можно о чем угодно. Пенни думала о Ларри – представляла, как он носится по задним дворам студий. Привез бы он свой товар в «Рипаблик пикчерс»? Да, наверное. Подлизался бы к Пенни в надежде, что ее боссы любят Т. С. Элиота или французские игральные карты?

Днем Ларри виделся ей обольстителем, бойким, сладкоречивым повесой, а вот ночью в Кэньон-Армс все было иначе. Ночью Пенни порой представляла, как Ларри бродит по комнатам, бледный, в грязном белье, как он пьет и рыдает по тому, кого потерял и никогда не вернет.

Появились звуки. Звуки сопровождались огоньками, которые загорались в два часа ночи, или мышами, или что уж это было?

Стук-стук-стук.

Сначала Пенни думала, что листья банана стучат о стену бунгало. Она выглянула в окно, посмотрела на залитый лунным светом двор и поняла, что вряд ли. Воздух казался неподвижным. Может, это веерная пальма за окном кухни? Вокруг столько сочной зелени, которую Пенни, вообще-то, любит, но сейчас эта растительность раздражает и пугает.

Ночью Пенни старалась не заходить на кухню. Белый кафель жутко отсвечивал и что-то напоминал. Обширный белый живот мистера Д., его задранная рубашка, его цепочка для часов. Большое блюдце с молоком, которое она оставила кошке утром, когда сбежала из дома в Голливуд.

В мышеловки никто не попадал. Каждое утро после сна, нарушенного метанием и мерцанием у дальней стены, Пенни переставляла ловушки. Она искала следы, но не видела ни одного.

Однажды в три утра Пенни опустилась на колени у стены и потрогала плинтус. «Это внутри стучит?» – подумала она, прижав ухо к стене. «Тук-тук-тук». Или «тик-тик-тик»?

– Здесь я ни разу ничего не слышал, – заявил мистер Флэнт на следующий день, когда Пенни рассказала про стук. – Но я принимаю успокоительное.

– Однажды я видел розовых слонов, – нахмурившись, признался Бенни. – Думаешь, здесь то же самое?

Пенни покачала головой:

– Стук мешает мне спать.

– Дорогуша, хочешь помощницу? – предложил мистер Флэнт и раскрыл влажную розовую ладонь. На ней белела таблетка.

Той ночью Пенни спала невероятно крепко. Так крепко, что не могла шевельнуться. Шея вывернулась, тело скрючилось. Когда она проснулась, ее вырвало в мусорное ведро.

Вечером, после работы, Пенни ждала миссис Сталь во дворе. Раскуривая одну сигарету за другой, она заметила то, на что раньше не обращала внимания. Плитка частично потрескалась, частично пропала. Львы в центре фонтана покрылись выемками и сколами, их пасти извергали ядовито-зеленые струйки. Сток чаши был забит мятыми сигаретными пачками и использованными контрацептивами.

Наконец показалась миссис Сталь, с большой нарядной шляпой на маленькой головке.

– Миссис Сталь, вы когда-нибудь вызывали дезинсектора? – спросила Пенни.

На миг хозяйка встала как вкопанная, потом левой рукой убрала волосы под шарф горчичного цвета.

– Я сдаю чистое жилье, – негромко ответила она посреди солнечной пустоты двора. Двора, окруженного олеандрами и глициниями, яркими и ядовитыми, как и все в этом городе.

– Иногда из-за обшивки стен слышится шорох, – сообщила Пенни. – Может, это мыши, а может, детеныш опоссума застрял в стене между спальней и кухней.

Миссис Сталь пристально посмотрела на нее:

– Шорох слышится после того, как вы печете? Может, увлажнители снова хлопают:

– Я почти не готовлю. Плиту я еще не включала.

– Неправда! – Миссис Сталь торжествующе подняла подбородок. – Вчера поздно вечером включали.

– Что?! – воскликнула Пенни и вспомнила. Накануне дождь лил как из ведра, и она включила плиту, чтобы подсушить платье. Но время было позднее. Откуда об этом знает миссис Сталь? – Вы что, в окна ко мне заглядываете? – спросила она зазвеневшим от напряжения голосом.

– Я увидела свет. Дверь была открыта. Одежду у духовки сушить нельзя. – Миссис Сталь покачала головой. – Это очень опасно.

– Вы у меня не первая хозяйка, которая любит подсматривать. Нужно будет задергивать занавески, – холодно проговорила Пенни. – Но то, что я слышу каждую ночь, – это явно не хлопки увлажнителя. Говорю вам – в простенке что-то есть. В кухонном простенке.

Губы у миссис Сталь дрогнули, и это придало Пенни смелости.

– Если я возьму молоточек, который нашла под кухонной раковиной, и пробью брешь в стене? А, миссис Сталь?

– Не смей! – Хозяйка стиснула руку Пенни так, что дешевые кольца впились в кожу. – Не смей!

У миссис Сталь сбилось дыхание. Пенни поняла, что та в панике, усадила ее на краешек фонтана и села рядом.

Какое-то время они просто дышали вместе. Пахнущий абрикосами воздух казался Пенни густым.

– Миссис Сталь, простите. Я… я не высыпаюсь.

Хозяйка сделала глубокий вдох и прищурилась:

– Это те два болтуна по соседству? Они тебе гадости рассказывают?

– Что? Только не об этом, я…

– После того, что случилось, кухню как следует вымыли. Кухню вымыли, линолеум ободрали. После того, что случилось, я наклеила свежие обои на каждый квадратный дюйм. Все оклеила обоями.

– Так это случилось на кухне? – спросила Пенни. – Ну, с тем беднягой из четвертого бунгало? С Ларри?

Миссис Сталь говорить не могла или не хотела. Она дышала в носовой платок. Квадратик из сиреневого шелка поверх ее рта надувался и сдувался, надувался и сдувался.

– Ларри был очень красивым, – наконец прошептала хозяйка. – Когда его оттащили от духовки, лицо у него оказалось чудесного красного цвета. Как спелая-спелая вишня.

Рассказ миссис Сталь изменил все. Пенни всегда представляла, как меланхоличный красавец Ларри обходит бунгало, включает газ, потом забредает в гостиную и устраивается в клубном кресле. Ну, или устраивается на кровати и сбрасывает оковы жизни.

Как же теперь использовать плиту? Как смотреть на нее? Плита ведь наверняка та самая, «Мэджик шеф», белый фарфор, чугунное литье. Точно такая же сохранилась в детских воспоминаниях Пенни – совсем не то, что современные плиты, ярко-желтые или мятно-зеленые.

Впоследствии мистер Флэнт рассказывал, что последняя жиличка вечно чувствовала запах газа.

– Жаловалась, что от этого запаха у нее болит голова, – сообщил он. – А однажды вечером явилась сюда, мертвенно-бледная, и сказала, что минуту назад видела на кухне святую Агату[42] с окровавленной грудью.

– Я… ничего такого не видела, – пролепетала Пенни.

Перед сном Пенни вспоминала события недельной давности. Как она оставила дверцу духовки открытой и развесила на плечиках тонкое, мокрое от дождя платье. Если честно, Пенни забыла о платье и вернулась за ним через несколько часов.

Сейчас Пенни подошла к шкафу, сняла платье с плечиков и прижала к лицу. Никакого запаха газа.

Мистер Д. упорно не отвечал на звонки. Пришлось рассчитаться с банком за непокрытый чек, поэтому Пенни вернула купленную шляпку. А через два дня предстояло платить за жилье.

Пока другие работники студии направлялись в буфет, на ланч, Пенни выскользнула на улицу и потратилась на такси до студии.

Едва Пенни открыла дверь приемной, секретарь вскочила и решительно двинулась к ней.

– Мисс, – начала она, фактически загородив Пенни дорогу, – вам сюда нельзя. Мак не должен был пускать вас даже на первый этаж.

– Почему это нельзя? Я десятки раз…

– В списке встреч, мисс, вы не значитесь. Такая теперь у нас система.

– Чтобы попасть на скрипучий диван, нужно значиться в списке встреч?

Пенни указала на обитую кожей дверь. Мужчина с тонкими усиками и женщина в шляпе с пером оторвались от своих журналов.

Секретарь уже разговаривала по телефону:

– Мак, мне нужна твоя помощь… Да, она.

– Если он думает, что может вышвырнуть меня, как уличную торговку, – Пенни подошла к двери мистера Д. и принялась колотить в нее, – он сильно, сильно об этом пожалеет.

Ни костяшки пальцев, ни кулак не смогли извлечь звуков из мягчайшей кожи.

– Мисс! – позвал кто-то. К Пенни шел охранник.

– Я имею право здесь находиться! – заявила Пенни звенящим от напряжения голосом. – Я заработала его! Заслужила…

Охранник схватил ее за руку. В отчаянии Пенни посмотрела на мужчину и женщину с журналами: вдруг они помогут? Хотя с какой стати? Женщина притворилась, что увлечена статьей в «Синестаре». Мужчина улыбнулся, сверкая напомаженными волосами. И подмигнул Пенни.

Утром следующего дня Пенни проснулась в изнеможении, но была настроена решительно. Не нужны ей деньги мистера Д.! У нее есть работа, причем хорошая.

После обеда на съемочной площадке было жарко, и гримеры не успевали стирать пыль с лиц актеров. У каждого столько морщин и складок – об этом не задумываешься, если тебе не нужно сделать лицо гладким.

– Пенни! – окликнул ее Гордон, старший гример.

Понимая, что Гордон наблюдает, как она накладывает актеру пудру, Пенни действовала без спешки.

– Здесь так пыльно, – посетовала она. – Поэтому я трачу столько времени.

Гордон дождался, когда Пенни закончит и актер отойдет, а потом спросил:

– Пен, ты как, ничего?

Гордон смотрел ей не то на шею, не то на грудь.

– О чем это ты?

Но Гордон продолжал таращиться.

– Эй, красотка, ты что, карбюратор чинишь? – спросил установщик декораций, проходя мимо.