Во всем виновата книга – 2 Джордж Элизабет
Я бросаюсь на дверь и падаю в комнату. Смотрю вверх. Вот Тэм, стоит за Карен, держит ее за локоть и вроде как толкает ее вперед, ко мне. Вот, прямо передо мной, рабочая поверхность с большим набором ножей в блоке. Там много ножей, может быть пятнадцать, всех размеров, и деревянные рукоятки указывают прямо на мою руку. Я могу за секунду дотянуться и схватить один из них.
Рот Карен широко открыт. Лицо Тэма за ее плечом похоже на мрачную грозовую тучу.
Я говорю: привет, Карен.
Никто не понимает, что же делать. Мы все стоим как вкопанные.
Привет, Эльза, говорит Карен.
Если бы я была дома, в Лондоне, и человек, с которым я ходила в школу семь лет назад, ввалился бы ко мне через кухонную дверь, у меня, наверное, возникло бы много вопросов. Но Карен просто смотрит на пол перед собой и говорит: чаю?
Чашечку чая? Хочешь горячего чая?
Вообще-то, говорю я, глядя на Тэма, лицо которого все сильнее наливается кровью, было бы здорово, Карен.
Карен ловко, словно привыкла к этому, выворачивает локоть, вырываясь из рук Тэма, и делает шаг в сторону. Берет чайник с плиты. Поворачивается и смотрит на нас обоих, о чем-то думая, а потом говорит: тогда поставлю, пожалуй, целый чайник.
Никто не отвечает. Движение локтя говорит о том, что чутье меня не обмануло. Тэм уже держал ее за локоть. И Карен уже много раз вырывалась. Он знал, что сегодня она не в школе. Я помню, как он смотрел на меня накануне вечером, как оценивал меня смеющимся взглядом, сидя за столом.
Карен поворачивается к нам спиной, наполняя чайник из крана. Тэм кивком показывает на блок с ножами. Вот он, написано у него на лице, вон там. А у меня на лице написано: что? Что ты говоришь? О! Тэм? Ножи? О да! Я забыла о ноже! Хорошо! Но про себя я говорю совсем другие вещи. Он не виноват, что не понимает этого. Ведь я постоянно снимаюсь в дерьмовых телесериалах. Тэм не знает, что я хорошая актриса.
Карен ставит на стол кружки и пакет с печеньем. И начинает беседу. Со мной.
Эльза, говорит она, я слышала, твоя мама умерла. И я знаю, что она умерла перед тем, как ты вчера пришла в школу.
Мы смотрим друг на друга, и я вижу, что она сейчас заплачет. Мне очень жаль, говорит она, и я думаю, не книгу ли она имеет в виду. Но нет. Я о выступлении, говорит она. Должно быть, ты решила, что не можешь отменить его. Или была в шоке, я не знаю, но мне очень жаль.
А потом она кладет мне руку на предплечье. Я вижу по глазам, что она и вправду сожалеет, соболезнует моей утрате и всем горестям всех дочерей и матерей, и я начинаю плакать.
Карен обнимает меня, мне тепло и уютно. Я слышу, как она тихо утешает меня: о нет, о нет, о милая. Она шепчет: надеюсь, тебе нравится книга. Я слишком сильно рыдаю, чтобы оторваться от Карен, и она добавляет: Тэм вспомнил, что раньше она тебе нравилась.
Думаю, Тэм ее не слышит. Он думает, мы шепчемся о чем-то женском. Мы стоим, горестно прижавшись друг к другу, довольно долго, пока свисток чайника не прерывает этот раунд.
Она усаживает меня за стол, я беру себя в руки, вытираю лицо и смотрю на Тэма. Тэм пристально смотрит на стол, ожесточенно хмурясь. Он перестал искать меня взглядом и кивать на ножи и так далее. Он ничего не слышал, но понял, что я не буду пырять ее ножом и никогда не собиралась. Он не знает, что теперь делать. Карен ставит передо мной тарелку с сахарным печеньем и дает мне чашку чая.
Я положила тебе сахар. Ты, наверное, не пьешь чай с сахаром, но я положила, потому что ты, наверное, пережила сильное потрясение.
Карен садится коленями ко мне. Берет кружку и, не глядя на Тэма, направляет на него палец.
Он тебе сказал? Я шмыгаю носом. О чем?
Она улыбается: о нас – и уголок ее рта лукаво изгибается.
Я непонимающе мотаю головой.
Она бросает на него взгляд. Он напряженно смотрит на нее, но она все равно говорит: мы женаты.
От потрясения я поднимаю чашку со сладким чаем и пью, хотя он слишком горячий. Когда я ставлю чашку назад, уже пустую, то говорю ей, что мама ничего не говорила об этом.
Она хмыкает. Это был секрет. Они поженились на материке, правда, Тэм. Тэм? Правда? Тайно. Тэм никак не поддерживает этот разговор, и она вроде как усмехается. Из-за наших семей, понимаешь. Она была богата и должна была унаследовать дома, а у него не было ничего. Ее семья ему не доверяла. Но видишь, не сложилось, и детей нет, поэтому никакого вреда. Теперь они разводятся. Правда, Тэм? Тэм? Тэм, ты так и будешь молчать?
Тэму настолько не по себе, что он не способен говорить. Он ест одно печенье за другим, чтобы занять рот. Он делает странные движения головой – не кивает и не качает, а как-то дергает вбок в неопределенном жесте.
Карен хмурится, глядя на него. Она не понимает. Она оставляет попытки и переключается на меня. Так что будет с похоронами твоей мамы?
Я говорю ей: заберу ее отсюда на самолете. Отвезу в Лондон и там кремирую. Карен спрашивает: разве не легче кремировать ее поблизости, а потом увезти в Лондон?
Тэм пришел тебя убить, говорю я. Карен спрашивает, не хочу ли я еще печенья.
Мне интересно, сказала ли я это вслух, потому что она вообще не отреагировала. Но потом я смотрю на лицо Тэма и понимаю, что сказала. Карен поднимает тарелку и предлагает мне еще печенья, все ее лицо выражает вопрос: печенье? Так принято на острове.
Тогда Тэм встает, и стул падает за его спиной. Грохот удара о каменный пол отдается от стен кухни. Он поворачивается к двери, идет через коридор и входную дверь, захлопывает ее за собой. Порыв ветра обдувает наши щиколотки.
Без всякого повода Карен говорит мне: это был дом Паки Харриса.
Я жую печенье и, прожевав, говорю: я в курсе.
Карен кивает. Не знаю, говорила ли ты о нем со своей мамой?
Нет.
Она кладет свою руку на мою, и ее лицо снова морщится, на глазах выступают слезы. Ты знаешь, кто твой отец, Эльза?
Мы никогда не говорили об отце.
Хм. Карен не знает, о чем она может и о чем не может говорить.
Из моего лондонского рта вырывается: думаешь, Паки изнасиловал маму и поэтому она его переехала?
Карен вздыхает. Я не знаю, говорит она, я не знаю, что случилось. Не мое это дело. Но, Эльза, я думаю, возможно, этот дом твой.
Мне он не нужен.
Он стоит немало – мне он не нужен.
Карен смотрит на меня, и я вижу, что она рада. Ей нравится дом. Это ее место. Это не временное пристанище.
Я так дурно обращалась с тобой, когда мы были маленькие. Мне жаль.
И я говорю: о! Забудь об этом! Потому что у меня горят щеки.
Но она не может. Она думала об этом, много думала. Но ей и вправду очень жаль. Она завидовала, потому что я была приезжей. Мне тогда казалось, говорит она, что вот она, свобода, – не принадлежать ко всему этому…
Тебя это не волнует, Карен? – вырывается у меня. Тэм позвал меня сюда, чтобы пырнуть тебя ножом в шею! Это тебя не заботит? Ты дала ему уйти. Куда он направился?
Она тепло смотрит на входную дверь. Пошел напиться, думаю. Неделя тяжелая. Завтра закончится возня с нашим разводом.
И я наконец понимаю. Он хотел убить ее сегодня, чтобы унаследовать дом. А если бы убийство совершила я, то не стала бы наследницей женщины, которую убила. Дом сразу отошел бы к нему.
Я думаю, он до сих пор к тебе неравнодушен.
Правда?
Ага.
Я так не думаю.
Ну, ты не права.
Я смотрю на нее и понимаю, что она милая, эта Карен. Она не озлоблена. Она привязана к этому месту и всегда будет привязана. Она принимает все, что должно войти сюда и выйти отсюда. Карен не может сбежать ни из дома моего отца-насильника, ни от Тэма, который хотел ее убить. Она принимает место, где находится, и то, кто она такая, и то, что случилось. Она похожа на мою маму. Карен лидирует в гонке. Разреши подвезти тебя в город, Эльза, в качестве извинения. И в благодарность за твою стойкость вчера. Она похлопывает меня по руке.
Стойкость – это важно.
Она выходит в коридор, натягивает пальто, и я вижу за ней яростное море. Волны заливают утесы. На высоком мысу – прижатая к земле соленая трава; Карен оглядывается на меня. Она улыбается нежной островной улыбкой, которая может означать все, что угодно.
Я уезжаю отсюда. Уезжаю и на этот раз беру маму с собой.
Джеймс Грейди
КОНДОР СРЕДИ СТЕЛЛАЖЕЙ
Джеймс Грейди окончил Школу журналистики Университета Монтаны. Работал на американского сенатора Ли Меткалфа, потом сотрудничал с пионером расследовательской журналистики Джеком Андерсоном. Публиковался в различных изданиях: PoliticsDaily.com, Slate, The Washington Post, American Film, The New Republic, Sport, Parade, The Journal of Asian Martial Arts («Слейт», «Вашингтон пост», «Америкен филм», «Нью рипаблик», «Спорт», «Перейд», «Джорнэл оф эжн маршал артс»).
Его шпионский триллер «Шесть дней Кондора» послужил основой для сценария знаменитого фильма Сидни Поллака «Три дня Кондора» с Робертом Рэдфордом в главной роли. Грейди состоит в Восточной гильдии писателей Америки, является номинантом премии «Эдгар» и обладателем литературных наград Франции, Италии и Японии. Автор более чем десятка романов и множества рассказов, а также сценариев для кино и телевидения, Грейди работает в жанре нуар, публикует произведения, посвященные шпионажу и полицейским расследованиям, и выступает под псевдонимами Джеймс Далтон и Брит Шелби. Страстный библиофил, он, кроме того, увлеченно изучает тай-чи, занимается плаванием, любит прогрессивный рок.
– Будешь создавать нам проблемы? – спросил сидевший за директорским столом мужчина в костюме в узкую полоску.
Дело было мартовским утром. Шло второе десятилетие первой войны США в Афганистане.
– Надеюсь, нет, – ответил с кресла для посетителей седой мужчина.
Разговор происходил в роскошном кабинете директора по специальным проектам Библиотеки Конгресса. Все стены – в шкафах из красного дерева.
Директор крутил в руках перьевую ручку.
«Смотри, как бы я не воткнул ее тебе в глаз», – подумал гость.
Эта нормальная человеческая мысль мелькнула у седовласого, в синей спортивной куртке, новой бордовой рубашке и поношенных черных джинсах, сама собой, не причинив ему беспокойства.
Тревожило ощущение, что он пойман в ловушку – тоннель, заполненный серым туманом отупения.
Может, это новые таблетки – зеленые пилюли, которые ему всучили по дороге из штаб-квартиры ЦРУ вдоль бульвара Джорджа Вашингтона, – этим же маршрутом, но по воздуху летел угнанный самолет, который 11 сентября врезался в здание Пентагона.
Машина ЦРУ переправила его через Потомак. Мимо мемориала Линкольна. Вознесла на «Холм», проехав три мраморные крепости палаты представителей конгресса, где в 1975-м он выслеживал шпиона из союзной страны, Южной Кореи, который работал под глубоким прикрытием и проник в страну как рядовой последователь корейского мессианского культа, поставлявшего последних доброхотов в группу поддержки отстраненного от должности президента Никсона.
Промелькнуло здание американского Капитолия цвета слоновой кости, и автомобиль ЦРУ доставил Эмму, специалиста по адаптации персонала, и его, седовласого, к Библиотеке Конгресса.
Директор по специальным проектам библиотеки сказал ему:
– Мне все равно, что у тебя за квалификация. Делай свою работу и не создавай проблем, иначе будешь иметь дело со мной.
Начальник положил на стол перьевую ручку, поднес руки к клавиатуре:
– Твое имя?
– Вин, – ответил седой.
– Фамилия?
Вин что-то соврал.
Босс послал файл на распечатку. Принтер выдал, гудя, теплые листы с анкетой. Директор поставил подпись в нужных местах перьевой ручкой.
– Пошли, – сказал он, бросив на стол письменную принадлежность минувшей эпохи, – доставим тебя в твою нору.
После этого он важно прошествовал к красно-коричневой двери.
Не заметив, как ручка с пером исчезла в ладони Вина.
Дверь из красного дерева распахнулась. За столом зевала молоденькая секретарша, проявляя полное безразличие к пистолету, контуры которого обрисовывались под весенним жакетом Эммы, сидевшей в приемной. При появлении двух мужчин Эмма встала, уверенная, что применять оружие не придется, но готовая взять его в руку, которую не протягивала для пожатия уже давно.
Директор провел «вторженцев» из другого ведомства по двум соединенным тоннелями библиотечным замкам – каждый занимал территорию городского квартала – в подвал с желтыми стенами из шлакобетона и зеленой металлической дверью на кодовом замке, которую охраняла невзрачная женщина средних лет, похожая на бурую птицу.
– Это мисс Дойл, – сказал Вину босс, – одна из наших. Она выполняла возложенные теперь на тебя обязанности с отличным результатом и превосходно справлялась с прочей работой.
Женщина-птица обратилась к Вину:
– Зовите меня Фрэн, – и показала ему пластиковую карточку, пропуск в библиотеку, свисавший со шнурка у нее на шее. – Используем мой, чтобы впустить вас.
Она приложила прямоугольную пластинку к замку, нажала кнопки на экране и продолжила инструктаж:
– Теперь введите свой пароль.
– Сперва, – сказала церэушница Эмма библиотечным работникам, – посмотрите на меня, вы двое.
Директор и Фрэн повернулись спиной к стоявшему у зеленой двери мужчине.
Вин набрал шесть букв на панели. Ткнул во «ВВОД».
Замок щелкнул, и он смог открыть дверь.
Душную каморку заливал тусклый свет. Напротив входа расположился металлический стол модели 1984 года, разработанной для государственных учреждений. Его занимал почти такой же древний монитор. Перед столом стояло кресло на колесиках. У задней стены высился штабель грубых сосновых ящиков, достаточно объемных, чтобы уложить спящего ребенка.
Как гробы.
– Пустые ящики ввозятся, – пояснила Фрэн, – полные вывозятся. Их забирают из коридора и доставляют туда же. Ваша работа – затаскивать их внутрь и выставлять наружу. Используйте эту каталку.
Она развернула на экране компьютера ведомость: сколько ящиков доставлено, сколько заполнено, сколько вывезено. Все цифры совпадали.
– Данные вводит отдел техобслуживания, вы заносите только сведения о том, что взято в работу. Материал для инвентаризации оставляют снаружи, в коридоре. – Фрэн указала на кучу картонных коробок. – С закрывающихся военных баз. Из посольств. И других… надежных мест. Вы распаковываете книги, – наставляла женщина-птица, – и проверяете на предмет нарушения правил безопасности. К примеру, не забыл ли офицер с нашей ракетной базы какой-нибудь секретный план в книге из библиотеки своей части. Не записано ли на полях то, чего там не должно быть.
– А какое это имеет значение? – спросил Вин. – Вы ведь все равно сожжете книги.
– Сдадим на утилизацию, – поправил его директор. – Мы не нарушаем правил использования вторсырья.
Церэушница Эмма сказала:
– Вин, это важная работа, требующая хорошего глаза.
– Разумеется, – отозвался он, – и пока я ее выполняю, вы сможете меня контролировать.
– Просто делай все как надо! – рявкнул босс. – Складываешь книги в ящики, ящики увозят, содержимое утилизируют.
– Кроме тех, которые мы сохраняем, – вставил Вин.
– Твои обязанности не предусматривают спасательных работ, – съязвил директор. – Ты можешь отправлять в хранилище не больше одной каталки в неделю. Будешь проверять только художественную литературу.
Босс взглянул на часы.
– Папка с инструкциями для новых сотрудников, – добавил он, – у тебя на столе. Мы все распечатали. Твой компьютер и принтер не подключены к Интернету.
– Политика безопасности, – ввернула церэушница Эмма. – Касается не только тебя.
– Точно. – Улыбка босса искривилась, как ятаган. – По настоянию ведомства, которое тебя прислало, только этот компьютер во всей библиотеке принимает твой код доступа. Конечно, я бы назвал это своего рода изоляцией, но такова «политика безопасности», ничего личного.
Директор и бурая птица Фрэн вместе пошли по желтому подземному коридору.
Вин остался стоять рядом со стальным столом.
Эмма задержалась у двери. Окинула взглядом подопечного, которого вводят в дело:
– Ты в порядке?
– Из-за этих зеленых пилюль я перестал понимать, что значит «быть в порядке».
– Я сообщу об этом, но, послушай, тебя ведь выпустили с объекта в штате Мэн только…
– Из психбольницы, – оборвал он ее, – из секретной психушки ЦРУ.
– Отдохни. Тебя выписали только одиннадцать дней назад и после того, что случилось в Нью-Джерси, пока тебя везли сюда… – Она замялась. – Слушай, у тебя новая работа, первый день. С обедом вышла задержка. Давай сходим в какое-нибудь кафе из тех, что мы видели, когда везли тебя домой. Помнишь, как добраться до дому?
– У тебя есть дети?
Ее взгляд ответил: «нет».
– Это все равно что отвозить ребенка в детский сад, – сказал Вин. – Иди.
– Ты настроил замок на свое кодовое имя? – спросила Эмма.
– Да, – ответил он. – Кондор.
– Хоть Вин, хоть Кондор, но по крайней мере у тебя есть имя. Знаешь мой номер?
Он показал ей старенький раскладной мобильник, запрограммированный технарями из управления.
Эмма оставила новичка одного в подземной пещере. Хоть Вин, хоть Кондор.
Мерзкий свет. На сером стальном столе тучной жабой уселся монитор. Куча кособоких картонных коробок. За спиной у стены целый штабель деревянных ящиков – гробов.
Воздух тяжелый, пахнет… подвальной гнилью, бумагой, камнем, старой изоляцией, картоном, усталым металлом, паром из отопительной системы. И совсем чуть-чуть – нелакированными гробовыми досками из сосны.
Вин крутанул вертлявый стул и плюхнулся на него. На мониторе светилась таблица: девять ящиков – сосновых гробов – доставлены в бюро инвентаризации. Новоявленный библиотекарь отключил монитор. В погасшем экране отразился он сам и семь ящиков, составленные в штабель, у него за спиной.
По сторонам от ниши для ног – пустые выдвижные ящики, в них только пыль. Руководство для сотрудников настоятельно требовало, чтобы они прятались под столами в случае нападения террористов или психов. Похоже на отработку экстренных действий при атомном взрыве, когда я был…
И он вспомнил! Выписанные ЦРУ таблетки – целая горсть в день – не справлялись с задачей: он все еще что-то помнил!
Никому не говори.
Вин открыл средний ящик стола. Обнаружил в нем три скрепки и одно пенни.
Вынул из бокового кармана синей спортивной куртки украденную перьевую ручку.
Иногда приходится делать кое-что, просто чтобы побыть собой.
Кинул ручку в стол.
Заметил отражение семи ящиков в мониторе.
ПОГОДИТЕ.
Я сошел с ума?
ДА – это была правда, но не ответ.
Он повернулся и пересчитал составленные у стены ящики: семь.
Разбудил монитор, чтобы проверить опись привезенных на ревизию гробов: девять.
Куда подевались еще два?
На столе лежал мобильник, выданный ЦРУ.
Нет работы, нет свободы.
Кондор сунул телефон в нагрудный карман рядом с сердцем.
Внезапно ему расхотелось быть здесь, потому что его сюда доставили, прикатили, как тележку с обреченными на уничтожение книгами. Он снова сосчитал гробы: по-прежнему семь. Вышел за дверь, закрыл ее и щелкнул выключателем.
Налево, постепенно сужаясь и погружаясь в темноту, тянулся широкий коридор со стенами из желтых блоков. Справа был тоннель, который шагов через тридцать упирался в кирпичную стену и раздваивался в виде буквы «Т».
Вин направился влево – так можно было дольше не терять из виду места, откуда он начал двигаться. При каждом шаге он выносил вперед ногу, не нагружая ее, как учил Виктор в психбольнице: эстетически совершенное тай-чи плюс прием воинского искусства, который сбивал со следа шаркающих ногами ниндзя и спасал, если пол под тобой вдруг исчезал.
Шаги! Кто-то шел по перпендикулярному тоннелю.
Вин заторопился вслед за этим звуком, чтобы спросить у незнакомца дорогу.
Шаги участились.
Не пугай никого: кашляни, пусть человек знает, что ты тут.
Шаги перешли в бег.
Кондору пришлось сделать то же самое, моторчик сердца застучал в груди.
Иди направо – не налево, до следующего пересечения тоннелей двадцать шагов.
«Вир-р», – заурчала откатная дверь.
Бросок за угол желтой стены…
Лифт – дверь закрывается! Вин успел вскинуть левую руку и вставить ее между створками – те качнулись, разъехались в стороны, и он ввалился в сверкающую металлическую клетку.
КУЛАК!
Не задумываясь – прием, отработанный тысячу раз, – он встретил правым предплечьем руку с кулаком, не блокируя удар, а объединив свою силу с силой нападавшего, так что удар не достиг цели.
Кулак был женским.
За то мгновение, что его обладательница восстанавливала равновесие, Кондор успел правой рукой запустить ее, как ракету, вверх и назад. Женщина стукнулась о заднюю стенку лифта, металлические двери закрылись за спиной Вина.
Клетка со стоном двинулась на первый этаж.
– Оставь меня! – завопила незнакомка.
– Ты меня ударила!
Нападавшая злобно смотрела на него сквозь очки в черной оправе. Короткие темные волосы. Тонкое серебряное колечко в правом углу нижней губы. Черное пальто. Руки сжаты в кулаки, но опущены, не готовы к бою. У нее хватило смелости для атаки, но драться она не умела.
– Ты преследуешь меня! – крикнула она. – Не отпирайся! Наконец я тебя застукала! Прекрати это! Ты следишь за мной! Делаешь всякие гадости!
– Ничего я не делаю!
– Вечно следишь исподтишка. Прячешься. Вынюхиваешь. Трогаешь вещи на моем столе в читальном зале. ЗАКАНЧИВАЙ! Занимаешься этим уже не одну неделю. В следующий раз я тебе как следует врежу…
– Не одну неделю? – прервал он поток угроз. – Я это делаю не одну неделю? Здесь?
Лифт дернулся и замер. Двери за спиной Кондора разъехались в стороны.
Он застыл между разъяренной женщиной и единственным выходом из клетки.
Двери лифта, пророкотав, закрылись. Клетка загромыхала вверх.
Вин запустил правую руку в карман спортивной куртки. Незнакомка позволила ему это сделать, подтверждая тем самым, что она не из числа профессиональных убийц.
– Это мой первый день здесь. Вряд ли я – тот, кто тебя выслеживал.
Лифт вздрогнул и остановился.
Двери за спиной Кондора открылись.
– Ох! – Женщина кивнула в сторону выхода.
Вин задом вышел из кабинки. Незнакомка последовала за ним в коридор с гладкими стенами. Двери лифта закрылись.
– Хм, прости.
– Не за что. Ты сделала все как надо, чтобы потом не пожалеть. Это умно.
– Зачем ты преследовал меня?
– Пытался найти выход.
– Вот он, – сказала женщина и повела его по замку. – Меня зовут Ким.
Он представился как Вин.
– Ты, наверное, думаешь, что я псих.
– У каждого из нас – свой путь в Городе помешанных.
Она засмеялась, считая это шуткой, но веселья надолго не хватило.
– Я не знаю, что делать, – пожаловалась Ким. – Иногда мне кажется, что я это придумала. Чувствую, что за мной следят, а когда оборачиваюсь, никого нет.
– В книгах по китайскому военному искусству говорится, что взгляд имеет вес, – сказал Вин.
– Я из Небраски, не из Китая, – ответила девушка и посмотрела на него, теперь уже по-настоящему. – Ты, наверное, хороший отец, – вздохнула она.
– Я скучаю по отцу и по дому, но жить там не хотел бы.
– А здесь что за жизнь?
– Ты шутишь? Здесь я участвую в том, что позволяет людям улучшить свою жизнь, расширить свои возможности, стать не тем, кем они были рождены.
Ким нахмурилась:
– Почему ты живешь здесь?
Читать бесплатно другие книги:
