Во всем виновата книга – 2 Джордж Элизабет

– На эрготине и, возможно, на кокаине.

– Впечатляющий коктейль для писателя с уже воспаленным воображением. Вам известно, почему он предал свою рукопись огню?

– Фанни заставила. Считала, что повесть погубит его репутацию.

– Потому что она вышла чересчур непристойной, чересчур скандальной.

Терк смотрел, как я в два долгих глотка осушаю стакан апельсинового сока, смотрел, как я наливаю горячее молоко в густой черный кофе.

– Но доподлинно этого никто не знает, – наконец сказал я. – Тот первый вариант видели лишь Стивенсон и Фанни. С «Попучицей» та же история.

– Не совсем так.

– Ну да, еще издатель, – поправился я.

– Не совсем так, – повторил Терк почти шепотом.

– Только не говорите мне, что владеете той самой рукописью.

– Вы и в самом деле полагаете, что хоть кто-нибудь из писателей способен сжечь единственный экземпляр произведения, которое он считает стоящим?

– Разве Фанни не видела собственными глазами, как рукопись сгорела в камине?

– Она видела, как там что-то горело. Какие-то бумаги. Подозреваю, что бумаг у них было в избытке.

Поднеся чашку с кофе ко рту, я вдруг понял, что моя рука трясется. Терк подождал, пока я не сделаю первый глоток.

– В моем распоряжении находятся обе рукописи, – объявил он, отчего я поперхнулся.

Вытерев тыльной стороной ладони губы и помолчав, я признался:

– Не уверен, что поверю вам на слово.

– Почему нет?

– Потому что они стоили бы небольшое состояние. Кроме того, мир узнал бы о них. Прошел почти век, и сохранить их существование в секрете было бы невозможно.

– Нет ничего невозможного.

– Значит, вы мне их покажете?

– Это можно устроить. Вот только скажите мне, какое значение это имело бы для вашей докторской диссертации?

Я на секунду задумался:

– Надо полагать, мне, аспиранту, предложили бы место профессора. – Я даже рассмеялся, настолько это казалось невероятным. И все же почти поверил… почти.

– Насколько я понимаю, – небрежно продолжил Терк, – Стивенсон отдал обе рукописи на хранение своему хорошему другу Хенли. У нас в семье они оказались благодаря моему деду, который купил многое из того, чем владел Хенли, после его смерти, – они вроде как были друзьями. Имеются и примечания, сделанные, по-видимому, рукой Хенли. Они добавляют… впрочем, для этого вам придется прочитать их самому.

Снова эта улыбка. Мне захотелось схватить его за грудки и потрясти.

– Я не очень хороший хранитель секретов, – сообщил я.

– Может быть, пришла пора рассказать правду, – отпарировал он. – Вы – сосуд не хуже любого другого, разве нет?

Он достал из кармана мелочь и теперь пересчитывал монетки, выкладывая их на поверхность стола, чтобы расплатиться за напитки.

– Мне думается, большинство исследователей творчества Стивенсона стояли бы сейчас на коленях и слезно умоляли показать им хотя бы несколько страниц. – Он умолк и сунул руку под пиджак. – Таких, как эти.

Он протянул их мне. Листов было с полдюжины.

– Как вы понимаете, копии, не оригиналы, – добавил он.

Нелинованная бумага, исписанная от руки.

– Вступления к обеим книгам, – продолжил Терк; моя голова шла кругом, перед глазами все плыло. – Вы заметите кое-что интересное с самого…

– Эдинбург, – одними губами прошептал я.

– Место действия в обоих случаях, – подтвердил он. – Хотя несколько сцен «Попутчицы» разворачиваются во Франции, наша распутная героиня родом из вашего прекрасного города, Рональд. И поскольку считается, что в Джекиле отразились черты декана Броди и шотландского врача Джона Хантера, выбор Эдинбурга, я полагаю, объясняется легко – как выяснилось, чересчур легко для спокойствия Фанни.

Я поднял глаза на Терка, силясь понять скрытый в его словах смысл.

– В обеих работах слишком много самого Стивенсона, – снизошел он, поднимаясь на ноги.

– Вы могли стать жертвой мистификации, – выпалил я. – В том смысле, что это могут быть подделки.

Я держал страницы перед собой, сердце мое бешено билось.

– Об анализе почерка расскажу как-нибудь потом, – пообещал Терк, оправляя манжеты белесого полотняного пиджака и будто принюхиваясь к утреннему воздуху. – Полагаю, вы скоро удостоите меня посещением, хотя бы для того, чтобы забрать те коробки с книгами.

– Это просто безумие, – с трудом проговорил я, держа страницы в трясущихся руках.

– И все-таки вам захочется их прочесть. Большую часть дня меня не будет дома, но к вечеру я должен появиться.

Терк развернулся и зашагал прочь, слегка опираясь на трость. Я смотрел ему вслед. Он выглядел как человек другого времени или культуры. Было нечто особенное в его походке и одежде. Я мог представить, как он, с цилиндром на голове, идет по бульвару, постукивая каблуками, а мимо него проезжают конные экипажи. Официант, проронив «мерси», собрал мелочь и очистил стол, но я не спешил уходить – все читал и перечитывал страницы. Они мало что говорили о сюжете, но местом действия обоих произведений и впрямь был Эдинбург. Описания «обрывистого города» у Стивенсона оказались столь же хлесткими, как и всегда. Казалось, он в равной мере любил и ненавидел это место. Мне вспомнилось, что я читал о студенческих годах Стивенсона: о том, как его все время мотало между строгой упорядоченностью семейного жилища на Хериот-роу и пьяной неразберихой суматошного Старого города, иначе говоря, между мирами Генри Джекила и Эдварда Хайда.

Официант откашлялся, предупреждая меня, что мой престижный столик понадобился состоятельной американской паре. Я скатал листы в трубку и захватил их с собой в магазин. Мой работодатель уступил свое место за кассой нашему новому «приобретению», англичанке по имени Тесса: длинные каштановые волосы, круглые очки и выдающийся нос.

– Если что нужно, я наверху, – сообщил я ей.

Мой альков был полностью скрыт за занавеской. Отдернув ее, я обнаружил внутри Майка с одной из своих подруг. Обнаженные до пояса, они пили дешевое вино из одной бутылки. Извинившись на английском с французским акцентом, девушка натянула футболку.

– Ронни не против небольшой обнаженки, – сказал ей Майк, ухмыльнувшись.

Она толкнула австралийца в плечо, выхватила у него бутылку и протянула мне. Я устроился в углу кровати и сделал хороший глоток.

– Что это у тебя? – поинтересовался Майк.

– Ничего особенного, – соврал я, заталкивая бумаги в карман пиджака. Там лежало что-то еще, и я выудил его. Это оказался каннабис.

– Это то, что я думаю? – спросил Майк, осклабившись. – Ну вот, теперь вечеринка у нас будет что надо! – Он подскочил, вернулся через минуту-две со всем необходимым, сел по-турецки и принялся сворачивать косяк. – Ты темная лошадка, приятель! – сказал он мне. – Никогда бы не подумал, что ты балуешься этим.

– Значит, ты плохо знаешь меня.

Его подруга пододвинулась поближе, коснувшись своей ногой моей ноги. Теперь я мог разглядеть мягкий пушок у нее на лице. Она передала мне зажженный косячок. Мне это показалось столь же интимным, как поцелуй.

– Я пробовал и получше, – сообщил Майк, когда очередь дошла до него. – Но этот тоже неплох, n’est ce pas, cherie?[97]

– Неплох, – эхом отозвалась подруга.

Это был не эрготин и даже не кокаин, но я почувствовал, как воображение мое разыгралось. В компании Стивенсона и его студенческих приятелей я совершал набеги на эдинбургские таверны, вращаясь там в обществе эстетов и распустившихся девиц. Я скитался по Франции, плавал на Самоа и, едва оправившись от страшной болезни, терпел лишения в Сильверадо. Я был немощен телом, но крепок духом и знал любовь женщины. Я писал «Джекила и Хайда», чтобы изгнать своих демонов, если можно так выразиться, – а менее чем через год, поборов их, позволил себе не такое опасное удовольствие в виде «Похищенного». Мной двигала прежде всего страсть к приключениям как во внешнем, так и во внутреннем мире – я не мог оставаться на месте и все дальше удалялся от того Эдинбурга, где родился и воспитывался. Даже несмотря на приближение смерти, мне нужно было полностью перекроить, обновить, исцелить себя. Мне нужно было выжить.

– Что, прости? – спросил Майк, развалившись на кровати и прислонив к стене голову.

– Я молчал.

– Ты сказал что-то про выживание.

– Нет.

Он повернулся к подруге. Та придвинулась к нему, и теперь ее босые немытые ноги покоились рядом со мной.

– Ты же слышала его, – подначил он ее.

– Выживание, – отозвалась она.

– К нему-то все и сводится, – согласился Майк, медленно кивнул и сосредоточился, чтобы не напортачить со следующим косяком.

Я обкурился, но все равно согласился подменить Тессу, пока она ходит за едой. Майк и Мариса – наконец-то она назвала свое имя – решили пойти вместе с ней. Им хватило такта спросить, не нужно ли мне чего, но я покачал головой. Я жадно попил воды из-под крана и встал за кассу. Пришли и ушли несколько посетителей. Один-два завсегдатая устроились поудобнее с книгами, которые они так и не купят. Позднее группа начинающих писателей соберется на втором этаже на еженедельную встречу. И вот она появилась снова. На этот раз – не мимолетное видение, а женщина из плоти и крови, стоящая в открытых дверях в своем неизменном платье с цветочным рисунком. Стройная фигурка, длинные светлые волосы. Она смотрела мне в глаза, но, когда я жестом пригласил ее подойти, покачала головой. Тогда я приблизился к ней сам.

– Я видел вас раньше, – начал я.

– Вы Рональд, – сказала она.

– Откуда вам известно, как меня зовут?

– Бен сказал.

– Вы знаете Бенджамина Терка?

Она медленно кивнула:

– Ему нельзя доверять. Он любит играть с людьми.

– Я встречался с ним всего дважды.

– И уже не можете выкинуть его из головы. Даже не пытайтесь это отрицать.

– Ну а вы-то кто?

– Я – Элис.

– Откуда вы знаете мистера Терка?

– Оказание услуг.

– Не уверен, что понимаю, о чем вы.

– Я иногда выполняю его поручения. Это я сняла те копии, что он отдал вам.

– Вам и о них известно?

– Вы, наверное, уже прочли их?

– Конечно.

– И хотите прочесть еще, а значит, скоро опять навестите его.

– Похоже на то.

Она подняла руку и пробежала кончиками пальцев по моей щеке, словно прикосновение к другому человеку было для нее чем-то новым и непривычным. Я слегка отстранился, но она шагнула вперед, прижалась своими губами к моим и, зажмурившись, поцеловала. Когда она снова открыла глаза, я почувствовал, что в них таится бескрайнее озеро грусти. Взор ее заволокло слезами, и она, развернувшись, выбежала на улицу. Потрясенный до глубины души, я стоял словно окаменелый и раздумывал, не броситься ли за ней вслед, но тут один из праздношатающихся решил изменить своей многолетней привычке и заплатить за книгу, которую держал в руках. Поэтому я отмахнулся от случившегося и направился обратно к кассе, где обнаружил, нисколько не удивившись, что приобретаемая книга была тем самым экземпляром «Сердца тьмы», который я взял с собой в ресторан…

Было уже почти одиннадцать, когда я оказался у дома Бенджамина Терка. На верхнем этаже горело несколько окон, но я не знал в точности, какие из них относились к его комнатам. Толкнув тяжелую дверь, я стал подниматься по лестнице. В воздухе витали ароматы, оставшиеся от съеденных ужинов, слышались разговоры – по большей части, как мне думалось, из телевизоров. За одной из дверей скреблась и поскуливала собака. Поднявшись на верхний этаж, я остановился, чтобы перевести дыхание, и в этот момент заметил записку, приколотую к двери Терка:

Еще не вернулся. Входите.

Подергал дверь. Та была не заперта. В прихожей горел верхний свет, но, как нередко бывает в Париже, освещение казалось удручающе слабым. Я крикнул, но никто не отозвался. В квартире, в нескольких ярдах от входной двери, на полу что-то лежало – следующие страницы рукописи, снова ксерокопии. Я поднял их и отнес в гостиную, где уселся в знакомое кресло. Рядом высился новый графин вина в компании двух хрустальных бокалов.

– Ну, раз такое дело… – пробормотал я про себя, наливая немного вина, и, закатав рукава рубашки, приступил к чтению.

Эти две части не были непосредственным продолжением своих предшественниц. Они были позаимствованы откуда-то из глубины книг. Однако я быстро понял, почему Терк выбрал именно их, – в обеих описывались очень похожие происшествия, злодейские нападения на женщин, торговавших своим телом. В «Попутчице» над куртизанкой, которой рассказ был обязан своим названием, надругался безымянный незнакомец, когда та спускалась по одной из крутых улочек, отходящих от эдинбургской Хай-стрит. В моем варианте «Джекила и Хайда» злоумышленника звали Эдвардом Хайдом. Но первоначально там стояло другое имя, заштрихованное чернилами так, что не поддавалось прочтению. Карандашные примечания на полях между тем указывали на то, что изначально Стивенсон назвал своего монстра Эдвином Хайтом. Поля той самой страницы были испещрены пометками и пояснениями, сделанными разными людьми – Стивенсоном, конечно же, возможно, его другом Хенли… и Фанни тоже? Не она ли вывела закругленными прописными буквами: «НЕ ХАЙТ!»?

Налив себе еще вина, я занялся расшифровкой каракулей, закорючек и исправлений. Всецело поглощенный работой, я услышал, как дверь в прихожей открывается и закрывается, как приближаются шаги, – и вот в дверном проеме нарисовался Бенджамин Терк, в накинутом на плечи пальто. Он был изысканно одет и, судя по всему, прекрасно провел вечер: на лице играл румянец, глаза горели огнем.

– Ах, мой дорогой юный друг, – сказал он, сбрасывая с плеч пальто и прислоняя трость к стопке книг.

– Надеюсь, вы не против, – отозвался я, указывая на графин.

Он грузно опустился в кресло напротив меня, рубашка на объемном торсе натянулась так, что пуговицы грозили оторваться.

– Вы все еще полагаете, что участвуете в жестоком розыгрыше? – спросил он, шумно выдыхая воздух.

– Возможно, но уже не настолько уверен.

Мои слова вызвали у него улыбку, пусть и усталую.

– Мы знаем, кто авторы пометок на полях?

– Всегдашние подозреваемые. – Он встал, чтобы налить вина. – Эдвин Хайт, – протянул он.

– Да.

– Вы, случаем, не знаете, кто он такой?

Расположившись в кресле, он изучающе разглядывал меня поверх своего бокала.

– Он – Хайд.

Но Терк медленно покачал головой:

– Друг Стивенсона, один из студентов, с которыми тот в свое время выпивал.

– Его действительно так звали? И Стивенсон собирался использовать его настоящее имя в своей книге?

Эти слова прозвучали недоверчиво, в соответствии с моим настроем.

– Знаю. – Терк пригубил бокал, смакуя вино. – Хайт снова объявился в жизни Стивенсона, посетив его в Борнсмуте, незадолго до того, как тот начал работу над повестью, которую вы сейчас держите в руках. В какой-то момент их пути разошлись, и к тому времени они уже несколько лет не общались. Сохранилась пара портретов Хайта – я их видел, но копиями поделиться не могу. Зато у меня есть вот это…

Он запустил руку в карман пиджака и вытащил оттуда лист с печатным текстом. Я забрал его и аккуратно развернул. Это оказалась первая страница газеты той эпохи, «Эдинбургских вечерних курантов», за один из февральских дней 1870 года. Заглавная статья излагала историю «молодой женщины, известной городским любителям ночной жизни», которую нашли «убитой самым чудовищным образом» в одном из переулков, примыкающих к Каугейту.

– Как и Стивенсон, – рассказывал Терк, – Эдвин Хайт был членом Университетского дискуссионного общества. Правда, любые дискуссии сопровождались там обильными возлияниями. И не забывайте: в ту пору Эдинбург был известен научными и медицинскими экспериментами, а значит, у студентов был доступ ко всевозможным препаратам, в большинстве своем непроверенным и порой смертельно опасным. Аппетитом Хайт отличался недюжинным: это касалось выпивки, наркотиков и бурных развлечений. Его несколько раз арестовывали и однажды обвинили в совершении «непристойных и распутных действий».

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Сами знаете зачем.

– Хайд был Хайтом? А газета?..

– Думаю, и тут вы все понимаете.

– Ее убил Хайт, хотите сказать? И Стивенсон знал об этом?

– Наш дорогой Льюис, скорее всего, присутствовал при этом, Рональд. Чувство вины снедает его до тех пор, пока он не разбирается с ним, сочиняя «Попутчицу». Книгу не принимают, но слухи о ней доходят до Хайта, который спешит в Борнсмут, дабы убедиться, что его старый приятель не раскололся. Может статься, Хайт сам надавил на Стивенсона, но я подозреваю, что гораздо сподручнее было привлечь для этого Фанни. Та думает, что у нее все получилось, когда Льюис демонстрирует ей горящие страницы. Затем он переписывает историю, перенося действие из Эдинбурга в Лондон и заменяя Хайта на Хайда…

– Он был врачом?

– Что, простите?

Я поймал взгляд Терка:

– Эдвин Хайт был врачом?

Он покачал головой. Я осушил свой бокал и тут же, не задумываясь, наполнил его.

– Откуда вы все это знаете?

– Эта история передается в моей семье из поколения в поколение.

– Зачем?

– Видимо, для острастки.

– Вы – потомок Хайта, – заявил я, не сводя с него глаз.

Немного помолчав, он насмешливо фыркнул:

– Искренне надеюсь, что нет, – и поднял свой бокал.

– Я могу увидеть повесть целиком?

– Которую?

– Обе.

– В свое время.

– Почему не сейчас?

– Я не уверен, что вы готовы.

– Не понимаю.

Но он лишь покачал головой.

– Все это напоминает пытку водой, – не отступал я. – Одна страница, две страницы, три…

– Когда я сказал, что вы не готовы, я имел в виду себя: это я пока не готов их передать.

– После всех этих поколений – почему я?

Он устало пожал плечами:

– Я – последний в роду. Причина, пожалуй, довольно веская. А как насчет вас?

– Меня?

– Есть братья? Сестры?

– Единственный ребенок в семье.

– И в этом мы с вами схожи. – Он зевнул и потянулся. – Прошу прощения, но мне, кажется, пора на покой.

– Я мог бы остаться здесь и почитать.

Терк снова покачал головой:

– Может быть, завтра.

Он поднялся на ноги и жестом пригласил меня сделать то же самое. Мы прошли в коридор, хозяин подал мне пиджак, и все это время я ощущал нечто совершенно противоположное его усталости. Меня чуть не трясло от возбуждения, от потребности двигаться, потребности действовать и напрягать свои силы.

– Я повстречал вашу подругу, – сказал я ему. – Она заглядывала в магазин.

– Да?

– Элис, светлые волосы.

– Элис, – повторил он.

– Просто подумал, что надо вам сказать.

– Спасибо.

Он потянул на себя дверь, и я устремился наружу, чуть не вприпрыжку сбегая по каменным ступеням. Элис, конечно, уже ждала на том же месте на противоположной стороне улицы, в своем платье в цветочек, озябшая с виду. Я скинул пиджак и укрыл им девушку, а потом взял ее за руку и повел за собой.

– Куда мы идем? – поинтересовалась она.

– К реке. Хочется пройтись.

В этот поздний час катера с туристами уже не ходили, и нам повстречались лишь несколько молчаливых влюбленных и шумных выпивох.

– Ты живешь у него? – спросил я.

– Нет.

– А где тогда?

– Здесь недалеко.

– Может, пойдем туда?

– Нет. – Казалось, мое предложение привело ее чуть ли не в ужас.

– Значит, пойдем ко мне, у меня комнатка при магазине.

– С чего я должна куда-то с тобой идти?

– Ты меня поцеловала.

– Не стоило мне этого делать.

– А я, наоборот, рад. – Я резко остановился и повернулся к ней. – Мне бы хотелось, чтобы это случилось снова.

Элис понадобилось несколько мгновений, чтобы решиться, и тогда она снова погладила меня по лицу, на этот раз обеими руками, словно хотела удостовериться, что я и вправду создан из плоти и крови. Я наклонился, губы наши встретились, рты приоткрылись. Однако она прервала поцелуй и со смехом отстранилась от меня. Я постарался придать лицу разочарованное выражение, и ей хватило такта, чтобы изобразить легкое смущение.

– Прости, – сказала она. – Это всего лишь…

– Что?

– Ничего. – Она помотала головой, но потом оживилась и, схватив меня за руку, потянула вдоль набережной к ближайшему ярко освещенному мосту. – Можем перейти на другую сторону.

– Зачем нам это делать?

– Там поспокойнее. У тебя дурь есть?

– Только вот это. – Я показал ей остатки каннабиса. – Но у меня нет ни сигарет, ни бумаги.

– Не страшно. – Она развернула целлофан и надкусила содержимое с уголка. – Можно есть просто так. Почти съедобно.

– Почти? – Я улыбнулся и вгрызся в кубик из зернистой массы. – Подействует так же?

– Скоро узнаем. У Гарри купил?

– Ты его знаешь?

– Если ты еще не заплатил, предложи ему половину того, что он попросит.

– А если это ему не понравится?

Она оглядела меня с головы до ног:

– Ты крупнее его.

– Зато у него есть друзья.

– А ты его ножиком. – Она изобразила, как вынимает лезвие из ножен и наносит удар. – Пырни прямо в брюхо, его дружки смотают удочки. – Увидев мое лицо, она прыснула от смеха и прикрыла рот ладонью.

Я схватил ее за плечи, притянул к себе и замер, ожидая, когда она будет готова к следующему поцелую.

– Глаза на этот раз не закрывай, – прошептал я. – Хочу видеть, что там в них…

Всю следующую неделю, когда я выходил из «Шекспира и компании», Элис уже ждала меня. Своему платью она не изменила ни разу, и я в знак уважения тоже бросил переодеваться, хотя Майк и выказывал недовольство, демонстративно нюхая мое плечо и морща нос.

– Приятель, ты когда в последний раз заглядывал в душ?

Но Элис, похоже, было все равно. Мы покупали самое дешевое вино в пластмассовой бутылке и шли к реке, Лувру или Триумфальной арке, посмеиваясь над туристами, позирующими для своих глупых фоток. Однажды мы позволили себе взять пятилитровую канистру красного и распивали ее с бездомными, собиравшимися у одного из мостов, пока не началась драка и нас не спугнули жандармы. Бриться я перестал, и Элис, проводя руками по моим щекам и подбородку, называла меня своим «дикарем». В кармане лежало сложенное письмо от отца. Я его не распечатал и Шарлотте позвонить так и не удосужился. Они жили в совершенно другом мире. Я чувствовал, как меняюсь, взрослею. Как-то ночью Гарри перехватил меня у ресторана, чтобы напомнить про одолженные у него деньги, и я уложил его одним ударом, после чего мне пришлось держаться подальше от ресторана. Не то чтобы это создавало большие неудобства – Элис никогда ничего не ела, и нас вроде как все устраивало. На деньги, позаимствованные из кассы книжного магазина, я купил нам у дилера-африканца несколько граммов кокаина, который окончательно отбил остатки аппетита. И когда Майк прицепился ко мне за то, что я пропустил свою смену и ему пришлось работать за меня, я в долгу не остался – он попятился, вытянув перед собой руки, а в его глазах застыл страх перед моими сжатыми кулаками и стиснутыми зубами.

О да, я менялся.

Я еще раз зашел к Терку, но дверь квартиры оставалась запертой, на стук никто не отвечал. Элис посоветовала выбить дверь плечом, что лишь подарило мне здоровенный синяк и нанесло легкий удар по самолюбию.

– Я бы мог вскарабкаться по фасадной стене, от окна к окну, – проворчал я за очередной порцией третьесортного вина, получив в ответ мягкую улыбку и объятие.

– Его часто не бывает по несколько дней, – посочувствовала она. – Скоро вернется.

А потом она меня поцеловала.

Секса у нас еще не было, что устраивало обоих. Мы охотно ждали подходящего момента, самого волнующего. Объятия и поцелуи, держание за руки, поглаживание пальцами плеча, щеки, основания шеи. У нее, похоже, не было друзей – или же не было никого, чью компанию она бы предпочла моей, и я мог сказать про себя то же самое. Делиться тем, что было между нами, с Майком или кем-нибудь еще я не собирался. Каждую свободную минуту я старался проводить с ней.