Дань псам. Том 1 Эриксон Стивен

На подобные вопросы она ответить не могла. Наверное, никто не мог. Впрочем, перед ней стояли более насущные проблемы, и весьма неприятные к тому же. Отряд бывших военных – судя по всему, паннионские тенебрии, – совершал набеги на лагеря паломников. Они грабили вновь прибывших, отнимая дары, которые те принесли на курган, избивали и даже насиловали.

Каждый лагерь выбрал по представителю, и эта группа пошла к Салинд с мольбой о помощи. Но что она могла ответить? Мы ошиблись, полагаясь на Осененного Ночью. Мне очень жаль. Он не оправдал наших ожиданий. Он посмотрел мне в глаза и сказал нет. Мне очень жаль. Ничем не могу помочь.

– Жрица, ты сказала, что Искупитель встревожен, – заговорил старший – пожилой худощавый мужчина.

Когда-то он был торговцем в Капастане, но перед осадой бежал на запад, в Сольтан. Там он своими глазами наблюдал Изгнание – ночь, когда из города выдворили передовых агентов Паннионского Домина. Он был среди первых паломников, пришедших к Великому кургану, и, похоже, намеревался провести здесь остаток дней. Все накопленные богатства он пожертвовал кургану – точнее, человеку, которого он когда-то знал и который ныне переродился в бога.

– Его тревожит Градитхан со своими головорезами. При жизни Искупитель был солдатом. Почему он не уничтожит тех, кто нападает на его последователей?

Салинд всплеснула руками.

– Простите, друзья, но я не общаюсь с ним. Я могу лишь… чувствовать его эмоции. Но мне кажется, Искупитель тревожится не из-за деяний Градитхана и его приспешников. Произошла… вспышка. Не здесь, вдалеке, но от ее силы содрогнулся сам эфир. – Она помолчала. – В ней ощущался привкус Куральд Галейна – пути тисте анди… и еще чего-то очень знакомого, словно южный сезон бурь, который каждый год повторяется снова и снова.

Взгляды собравшихся были пусты.

Салинд вздохнула.

– Тучи клубятся над морем – можем ли мы заставить их раствориться? Может ли кто-то из нас прогнать прочь ветер, дождь, град? Нет. Силы эти выше нас, мы не в состоянии на них повлиять. Они бушуют в небесах над нами, как им заблагорассудится. Вот что я ощущаю, друзья мои: волны, прокатывающиеся по эфиру, нарождающуюся на юге бурю, беспокойное шевеление Искупителя.

– Значит, мы для него – ничто, – произнес торговец, глаза его печально заблестели. – Я пожертвовал все свое богатство, а взамен получаю безразличие. Если бог не может защитить нас, в чем смысл поклоняться ему?

Как бы ей хотелось иметь готовые ответы на такие вопросы! Разве не в этом хлеб жреческой профессии? Выдавать удобоваримые ответы, пространно намекающие на пути к истинному спасению? Демонстрировать благостное лицо, осененное богоданной мудростью и освещенное святым духом?

– Я полагаю, – заговорила Салинд, подбирая слова, – вера, дающая однозначный ответ на любой вопрос, не может считаться истинной, ведь ее основная цель – успокоить разум и прекратить вопросы. – Видя, что паломники – все шестеро истово верующие – хотят возразить, жрица подняла руку. – Должна ли вера давать умиротворение, когда повсюду процветает несправедливость? И она будет только расти, если верующие, преисполненные блаженства, станут проходить мимо, удовлетворенные своей моральной чистотой и спокойствием духа. Да, вы можете протянуть руку страждущему, указать ему путь, тем самым преумножая число блаженных. Но всегда будут те, кто отвергнет вашу руку, ибо душа их склонна к исканиям, и они боятся впасть в соблазн умиротворения, не доверяют легким ответам. Станете ли вы считать их врагами? Восстанет ли против них святое воинство? Сокрушит ли неверных?

Она всмотрелась в глаза торговцу.

– Друзья мои, не слышите ли вы в моих словах тот ужас, который пережили эти земли? Не он ли погубил Капастан? Не от него ли отмежевались правители Сольтана, изгоняя паннионских священников? Не против него ли боролся Искупитель ценой своей жизни?

– А как быть со страданиями моей дочери? – процедила одна из женщин. – Ее изнасиловали, и теперь взгляд ее пуст. Разум покинул ее тело и едва ли вернется. Градитхан уничтожил ее. Что же, он не понесет никакого наказания? Когда я забирала у него дочь, он смеялся. Я держала на руках ее обмякшее тело, а он смеялся!

– Осененный Ночью должен вернуться, – изрек торговец. – Он должен защищать нас. Пусть объяснит, чем мы его подвели.

Салинд вгляделась в лица сидящих перед ней. Страх и злость, боль и нарастающее отчаяние. У нее не хватало воли отказать им, но что она могла сделать? Она не напрашивалась в жрицы; она до сих пор не понимала, как вообще стала ею. У нее была своя боль, свои травмы, как с ними быть? Салинд вкушала человеческую плоть. Не кровавые ошметки случайной жертвы, нет. Перворожденные тенескаури, Дети мертвого семени, считались особенными – и чтобы подчеркнуть эту особенность, должны были есть своих же сородичей. Как быть с тем ужасным бременем, которое привело сюда саму Салинд?

– Иди к нему, жрица, – сказал торговец. – Мы знаем, где искать его в Черном Коралле. Я отведу. Вместе мы сможем потребовать у него помощи. Он же Провидомин – бывший член личной гвардии Тирана. Он обязан ответить! Ответить за все!

– Я уже пыталась…

– Я поддержу тебя, – не отставал торговец. – Я покажу Осененному Ночью, что мы хотим помириться и готовы обращаться с ним с должным почтением.

Остальные одобрительно закивали.

– Мы все поддержим тебя, – подытожил торговец. – Мы все пойдем с тобой, жрица. Войдем в проклятую таверну, где он играет с тем проклятым тисте анди, встанем перед ним и поставим ультиматум. Уж тогда-то он не сможет развернуться и уйти.

Но будет ли это справедливо? У Провидомина тоже есть раны; вам разве все равно? Посмотри на своих спутников, посмотри на себя – вы полны рвения, готовы кричать ему в лицо свои требования. Но где же ваше сострадание?

Почему вы сами не можете себя защитить?

– Жрица!

– Хорошо. – Салинд поднялась и поплотнее запахнулась в шерстяную мантию. – Веди, торговец, раз знаешь, где его найти.

Мужчина возле стойки чихал так, что чудом не выплевывал зубы. Никто не пытался перекричать эти громовые раскаты, все молча пили. Капли келика блестели на губах, глаза с азартным блеском следили за происходящим на поле боя.

Спиннок Дюрав ждал, пока Провидомин сделает ход и каким-нибудь неожиданным финтом восстановит пошатнувшуюся оборону. У соперника всегда в запасе была парочка сюрпризов, способных затормозить наступление Спиннока или вовсе даже сломить его. Не в этих ли мгновениях славы кроется суть состязания тактических гениев?

Приступ чихания, наконец, прекратился. Мужчина смачно высморкался, потом долго рассматривал черную слизь на пальцах. Перебрал келика, не иначе. Спиннок все чаще видел черные пятна на стенах, улицах и обочинах – по всему городу. Привозной напиток раскупали даже охотнее, чем эль и вино. Естественно, находились те, кто подсел на эту дрянь; их можно было распознать по остекленелому взгляду, полуоткрытому рту и черному, как грязный червь, языку. Среди тисте анди таких пока не встречалось, но, вероятно, это лишь вопрос времени.

Он отпил вина из кубка. Пальцы, слава Матери, дрожать перестали. Всплеск силы Куральд Галейна, заставший его врасплох, прошел. Осталась лишь смутная тревога, от которой вино горчило немногим более обыкновенного. Необычные волнения; кто бы истолковал, что они означают?

У Верховной жрицы могли быть кое-какие предположения, хотя, случись что-то действительно серьезное, она бы вела себя иначе во время их кратких встреч… Спиннок улыбнулся и сделал еще глоток.

Провидомин, нахмурившись, отодвинулся от стола.

– С этим нападением я не справлюсь, – сообщил он. – Отличный Шутовской гамбит, Спиннок. Я оказался к нему совершенно не готов.

– Правда? – удивился Спиннок. – С такими-то союзниками?

Провидомин бросил взгляд на других игроков и кисло усмехнулся.

– Ну да, ну да, вижу, к чему ты клонишь. Келик окончательно отбил у них мозги.

– Вообще-то ум от него только проясняется, – возразил Гарстен, облизывая черные губы. – Хотя готов поклясться, что он не всегда одинаково забористый. Фулдит, подтверди!

– Ась?… А, ну как-то так, да. Ходить-то буш, Провидомин? А? Ресто, еще бутылку!

– Что ж, тогда, похоже, это я отупел, – пробормотал Провидомин. – Видимо, пора сдаваться.

Спиннок промолчал, но почувствовал разочарование, а точнее – потрясение. Он видел вполне достойный ответный маневр и пребывал в уверенности, что соперник тоже его увидел, но придумал нечто получше, нечто более неожиданное. Порой Провидомин демонстрировал в подобных ситуациях истинный гений – какой-нибудь отчаянный ход, который переворачивал расклад сил в настольной баталии.

Просто нужно еще немного подождать…

– Всё, сдаюсь, – произнес Провидомин.

Партия закончилась, а беды только начались.

– Ресто, принеси нам еще кувшин, будь…

Провидомин не договорил, уставясь на входную дверь. Словно невидимая рука толкнула его в грудь; он дернулся и чуть не упал со стула.

Спиннок развернулся и увидел, что в «Скребок» вошла группа незнакомцев во главе с девушкой. На ней была груботканая шерстяная мантия, волосы острижены коротко, даже короче, чем у Верховной жрицы, но такие же иссиня-черные. Лицо бледное, одновременно гладкое и изящное, глаза темно-карие. Девушка поводила ими по полутемной таверне и наконец нашла того, кого искала: Провидомина. Ее свита была одета в какое-то рванье, на исхудалых лицах застыло выражение, близкое к панике.

Девушка уверенно подошла к столику.

Провидомин сидел будто прибитый к стулу. Побледневшее было лицо начало темнеть, глаза наливались злобой.

– Осененный Ночью…

– Вам сюда нельзя, – отозвался Провидомин. – Уходите. Немедленно.

– Мы…

– Кто «мы»? Оглянись, жрица. Где твои спутники?

Она оглянулась: последний из паломников как раз выбегал из таверны.

Провидомин хмыкнул.

Девушка, к ее чести, держалась на удивление спокойно. Неподпоясанная мантия распахнулась, и Спиннок Дюрав увидел, что она еще почти подросток. Жрица? Ах да, Великий курган, Искупитель…

– Осененный Ночью, – повторила девушка; мало кто отказался бы слушать ее приятный голос. – Я здесь не по своей воле, меня попросили мои спутники. Пускай им не хватило храбрости изложить свою просьбу, но это не умаляет ее значимости.

– Они пришли не просить, а требовать, – сказал Провидомин, – однако увидев меня, поняли, что не смеют, и потому ушли. Тебе стоит последовать их примеру.

– Я должна…

Провидомин вскочил со стула, да так резко, что Гарстен с Фулдитом, хоть и были оба навеселе, испуганно воззрились на него.

А вот жрица даже не шелохнулась.

– Я должна довести дело до конца, ради них и ради себя. Паломники страдают…

– Замолчи, – перебил Провидомин. – Ты не смеешь со мной так говорить.

– И все же позволь мне закончить.

Сталь в ее голосе явно празила Провидомина. Гарстен с Фулдитом, подхватив бутылки и кружки, поспешили удалиться.

Спиннок Дюрав поднялся и, кивком попрощавшись с жрицей и Провидомином, направился к выходу. Проходя мимо Ресто – тот стоял с кувшином, не зная, что делать, – он сказал шепотом:

– Запиши весь этот вечер на мой счет. Провидомину будет не до тебя.

Ресто удивленно вскинул брови, но кивнул.

Спиннок Дюрав ждал в темноте напротив входа в «Скребок». Паломников снаружи, как ни странно, не было: все сбежали и наверняка уже добрались до лагеря. Да, внутреннего стержня последователям Искупителя явно недоставало.

За исключением жрицы, мысленно поправился Спиннок. А вот, кстати, и она.

Даже с десяти шагов было видно, что у нее как будто подкашиваются ноги. Поплотнее запахнувшись в мантию, жрица сделала три, четыре шага, потом замерла и повернулась в сторону Спиннока.

Он вышел ей навстречу.

– Прошу прощения, жрица.

– Ваш друг выпил кувшин в одиночку, – сказала она. – Так что ночь будет долгой. Если вам не все равно, заберите его через пару-тройку колоколов. Не хотелось бы, чтобы он валялся в беспамятстве на грязном полу.

– Разве такое развитие событий вас бы не устроило?

Жрица нахмурила брови.

– Нет. Он – Осененный Ночью.

– Кто-кто?

– До недавнего времени, – ответила жрица, помолчав, – он каждый день приходил к Великому кургану и вставал перед ним на колени. Не молился, не приносил дары.

– Что же он там делал? – не понял Спиннок.

– Думаю, ему хотелось бы сохранить это в тайне.

– Он мой друг, жрица. Я прекрасно вижу, что он не в себе…

– И почему вы так за него переживаете? Сильнее, чем просто друг, я чувствую. Друзья обычно дарят сострадание, иногда больше, но каждый втайне радуется, что беда случилась не с ним. Но между вами и Провидомином все иначе. – Она подошла ближе и внимательно вгляделась в лицо Спинноку. – Вы нуждаетесь в нем, и чем глубже его раны, тем сильнее кровоточит ваше сердце.

– Матерь Тьма, женщина!

Напуганная его тоном, жрица отпрянула и отвела глаза.

– Простите меня, сударь. Провидомин приходит к Великому кургану, чтобы преподнести Искупителю самый драгоценный дар: разделить с ним его одиночество. Взамен он не просит ничего. – Жрица провела рукой по коротким волосам. – Я хотела передать Провидомину кое-что, но он не стал меня слушать.

– Могу ли я…

– Сомневаюсь. Я хотела донести до него, что чувствует Искупитель. Он скучает, сударь. Скучает по вашему другу. – Жрица со вздохом отвернулась. – Если бы люди молились бескорыстно, если бы приходили к своему спасителю не ради его звания и бремени, а просто как друзья… – Она оглянулась через плечо. – Что бы тогда случилось, как думаете? Вот бы знать…

Спиннок смотрел ей вслед. Он был слишком унижен и потрясен, чтобы догонять и требовать ответов – подробностей, – в которых нуждался. Узнать, чем он может помочь. Провидомину. Ей.

Ей?

Она-то тут при чем? Бездна, что она со мной сотворила?

И откуда, во имя Матери, у Провидомина силы отказать ей?

Сколько женщин у него было? Он сбился со счета. Наверное, стоило хотя бы с одной поделиться даром долголетия. Это, пожалуй, лучше, чем наблюдать, как спутницы жизни увядают, теряют молодость, красоту, и единственный выход – убрать их с глаз долой, заточить куда-нибудь в башню на одиноком бугре. А как еще тут поступишь? Старость делает людей жалкими и тем самым оскорбляет чувствительную натуру Каллора. Он видел в глазах своих женщин слишком много горечи, слишком много злобы и зависти. С другой стороны, а он разве не стареет? Конечно, то, что для обычного смертного год, для Каллора – удар сердца, но и его лицо изрезано морщинами, мышцы одрябли, волосы побелели…

Дело ведь не в том, чтобы выбрать наиболее медленно горящее полено, так? С этой мыслью Каллор ткнул костер ногой, взметывая искры в ночное небо. Есть что-то в тепле, которое происходит от быстрого сгорания. Твердое дерево медленно тлеет, мягкое – чадит, а затем рассыпается в пепел. Зато молодое, сочащееся смолой, – как оно вспыхивает! Редкий мужчина устоит перед подобным жаром.

Увы, но всех своих отпрысков ему приходилось убивать. Несомненно, это печалило большинство его жен и любовниц. Однако Каллор был не жесток, вовсе нет. Он не ждал, а сразу же отрывал уродливых младенцев от матерей, стоило им покинуть утробу, – это ли не сострадание? Никто не привязывается к мертвым, даже мать.

Привязанности… Вот уж на что трата времени, более того – слабость. Хочешь править империей, а тем паче сотней империй, будь беспристрастен. Из всего нужно уметь извлекать пользу, переделывать под свои прихоти. Каллор любил начинать монументальные стройки, призванные увековечить его правление. Однако мало кто понимал, что затевалось это не ради результата, а чтобы еще раз продемонстрировать полный контроль над жизнью, верностью и усилиями народа. Стройки длились десятилетиями, рабы трудились над ними каждый день, поколения сменяли друг друга – и все равно никто не видел главного: что Каллор просто вытягивает из своих подданных смертную жизнь, год за годом, себе на потеху. Любой, у кого есть хоть толика здравого смысла, ужаснулся бы подобной жестокой несправедливости.

В этом-то, по мнению Каллора, крылась подлинная загадка цивилизации, и за все время он так и не приблизился к разгадке. Чем объяснить готовность вполне разумных (ну, в какой-то степени) людей добровольно отдавать значительную долю своей и без того короткой жизни в услужение другому? Ради чего? Ах да, ради безопасности. Стабильности. Ведь что нужно человеку: крыша над головой, еда на столе и любимый отпрыск, которому суждено повторить родительский путь. Но неужели это равноценный обмен?

Каллор на такое нипочем бы не согласился. С самого начала он дал себе слово, что никто не получит ни капли его жизни. Он не станет служить никому, ни пальцем не пошевелит ради возвеличивания или обогащения какого-нибудь болвана, вообразившего, будто осыпает своих подданных благодатью, будто служить ему – привилегия! Боги, что за спесь! Ложь, упивающаяся своей наглостью и безнаказанностью!

Сколько обычаев и правил было изобретено, дабы увековечить верховенство «избранных» над большинством! И правила эти отстаиваются до смерти (причем чаще всего до смерти большинства, а не избранных), защищаются войнами и законами, угрозами и жестокой карой… Вот это были деньки! Как он купался тогда в безнаказанности!

Он никогда не станет одним из множества. Снова и снова он доказывал это, а потом еще и еще раз. И продолжит доказывать впредь.

До короны было рукой подать, бери и царствуй. Причем на кону стояло не что-то заурядное вроде империи – эти игры Каллору давно наскучили, – а целый мир, власть над всеми силами бытия: земной плотью, свободными стихиями, блистающей верой, хитросплетениями политики, религии, общественной и индивидуальной воли – в трагическом пространстве между золотым веком беззаботного прошлого и невероятным светлым будущим. А над всем этим – ливень забвения, нескончаемый поток неудачи и смерти, страдания и боли. Сломленный бог был обречен вечно прозябать – и Каллор, без сомнения, смог бы урвать себе власть, заставив беспомощное создание валяться у него в ногах подобно самому жалкому из подданных.

И вот все это – все – буквально перед носом.

Он снова поворошил ногой угли – точнее то, что осталось от веточек, из которых был сложен костер. Посыпалась белая зола. Из нее торчали обглоданные косточки какой-то жалкой твари, ставшей Каллору ужином.

В небе уже начали появляться звезды, но их закрыло облаками. Где-то в ночной степи переругивались между собой койоты. Днем Каллор наткнулся на следы каравана, ведущие с юго-востока на северо-запад. Глубокая колея от фургонов, утрамбованная волами земля, мусор на обочинах. Находка его даже разочаровала: он уже так привык к одиночеству. Единственным признаком человеческого присутствия были редкие всполохи горящей травы на западе. Загадочный быт степных кочевников, видимо, связанный с разнотравьем и выпасом бхедеринов. Даже если онии выследили Каллора, то разумно держались на отдалении. Его присутствие нередко беспокоило древних духов; раньше это порядком раздражало, и Каллор убивал их, хотя в последнее время перестал. Пускай стонут и корчатся в бессильной злобе или что они там испытывают. Пускай смертные потомки скрываются в высокой траве, дожидаясь, пока он пройдет.

У Верховного короля другие заботы. Другие материи занимают его ум.

Он вдруг встрепенулся. Всем существом он ощутил всплеск силы на севере. Медленно поднявшись на ноги, Каллор вперил взгляд в темноту. Что-то пробуждалось, но что? И… да, там была еще одна сила, но уже хорошо знакомая: тисте анди.

Каллор прошипел сквозь порченые зубы. Конечно, если идти тем же путем, то круг замкнется, он снова окажется в том жутком месте… как там бишь его? Да, Коралл. Сразу припомнились жалкая, идиотская возня с Паннионским Домином и беспримерная тупость того сражения!

Неужели выследили? Неужели треклятые охотники все-таки его обошли и теперь устремились на юг, готовые настигнуть жертву? Ну и славно. На своем веку Каллор убил достаточно драконов – и чистокровных, и одиночников. По одному, конечно. Двоих за раз… что ж, это будет достойное испытание.

До сих пор охота шла топорно и безыскусно. Обдурить тисте анди и сбить их со следа не составляло труда; Каллор не раз мог заманить их в засаду. Наверное, так и надо было поступить. Хотя бы стало понятно, в чем причина их настойчивости, поистине болезненного упорства. Неужели он и вправду настолько прогневил Рейка? Смешно! Сыну Тьмы не свойственна одержимость, как и вообще всем тисте анди. Разве не в этом природная слабость их рода – в отсутствии воли?

Чем же он так прогневил Корлат с Орфанталом? Неужели тем, что ушел от сражения, не стал драться бок о бок с другими обреченными болванами? Пусть малазанцы гибнут! Они наши враги! Пусть т'лан имассы предадут Серебряную Лису! Она это заслужила!

То была не наша война, Бруд. Не наша, Рейк. Почему вы меня не послушали?

Эй, Корлат! Эй, Орфантал! Где вы там? Давайте уже покончим со всем этим!

Фонтаны силы вдруг иссякли.

Где-то на востоке вновь отчаянно завыли койоты.

Каллор поднял глаза к небу. На горизонте заблестела восходящая луна – отраженное сияние, щербатая улыбка, подернутая пылью. Взгляни на себя. Будем правдивы: твое лицо – это мое лицо, такое же тощее и потасканное. И все равно мы раз за разом поднимаемся вверх, не отклоняясь от пути.

Небу нет до тебя дела, дорогой. Звезды тебя даже не видят.

Но ты идешь дальше, ибо таков твой путь.

Каллор раскидал угли ногами. Пускай трава сгорит, оставляя выжженный след, – ему плевать. Нет, и на этот раз он круг не замкнет. Так он выживал до сих пор, так выживет и теперь. Какой смысл меняться?

Каллор отправился дальше. На север. Там, если он правильно помнит, есть города, дороги – и большой торговый тракт, тянущийся через Коричные пустоши к самому Даруджистану.

Там его ждала встреча. Судьба, принадлежащая ему по праву меча и несгибаемой воли.

Лунный свет упал на тень Каллора, превратив ее в бесформенное пятно. Королю было все равно.

Три тощие лошади, недокормленный вол и повозка с погнутой осью и сломанным тормозом – вот и все небогатое наследство из селения Морско. Трупы остались гнить на полу таверны. Нимандр вдруг подумал, что надо было бы ее поджечь. Впрочем, уже поздно, да и жуткое зрелище теперь так просто из головы не выкинешь. А что же с распятыми несчастными, замотанными в тряпье и сочащимися черной жижей? Их тоже бросили.

Чик неподвижно лежал на нарах, укрытый одеялом, и слепо смотрел на борт повозки. К подбородку прилипли хлопья каши, которой его пытались накормить утром. Вокруг рта ползали и жужжали мухи. Тело время от времени били судороги.

Похищен.

Был полдень. Уже третьи сутки они ехали по добротной мощеной дороге с дренажными канавами по бокам. За спиной осталось поселение под названием Вереск. Когда-то оно было крупнее – настоящий город, – впрочем, торговля келиком (разбавленный сейманкелик, он же «кровь Умирающего бога») вполне могла вернуть утраченное процветание. Об этом и многом другом путники узнали из разговоров с купеческими караванами. Десятки повозок чуть ли не порожняком отправлялись из Бастиона на восток по деревням и селам, вплоть до самого Обзора, а возвращались до отказа нагруженные амфорами тошнотворного напитка. В Бастионе было что-то вроде распределительного пункта.

Все эти поселения ютились на берегу озера Пилигримов, а тракт обходил их с юга. Попасть в них можно было по ответвлениям, обычно представлявшим собой грунтовые тропы, однако порой встречались и перекрестки с более качественными, отсыпанными дорогами. Они вели к возрождающимся городам: Вереску, Кель-Тору и Сарну, которые ожидали впереди.

Отряд Нимандра ехал, не маскируясь – зачем? И без того ясно, что жрецы уже разнесли весть о них вдоль всего тракта, а оттуда, вероятно, она попала и в села с деревнями. На каждом разъезде, в полуразвалившихся ямах и лабазах их ждали еда, питье и корм для животных.

Умирающий бог – или его жрецы – благословили тисте анди и теперь, вероятно, ожидали радости личного знакомства в Бастионе. Тот, кто пожертвовал душу Умирающему богу, был дважды благословлен. Оставался последний обряд, в ходе которого душа Чика будет окончательно поглощена. Для сущности, обреченной на вечные страдания, желание найти кого-то, с кем можно разделить эти муки, вполне естественно.

С какой стороны ни посмотри, дорога пока выходила комфортной и безмятежной. И хорошо, хотя Нимандр подозревал, что его спутникам было бы куда приятнее прорубаться сквозь орды оголтелых фанатиков – до тех пор, пока их не задавили бы числом.

Увидев, что Чику лучше не стало, Нимандр вылез из повозки и вернулся на косматую кобылу, на которой ехал от самого Морско. Ребра бедного животного напоминали прутья клетки, обтянутые тонким пергаментом, взгляд был безучастным, а шкура вылиняла и пятнами выгорела, но за три дня, несмотря на отсутствие остановок, кобыла немного поправилась. Особенной привязанности к лошадям Нимандр не питал, но оставить заморенное животное без ухода не мог.

Забравшись на потертое седло, он увидел, как Клещик поднимается на козлы рядом с Ненандой и, прикрываясь рукой от солнца, оглядывает пустынную равнину на юге.

– Заметил что-то?

Тишина, затем ответ:

– Да. Кто-то… идет.

– С юга? Но там же ничего нет.

Кэдевисс и Араната привстали в стременах.

– Поехали дальше, – крикнула Десра из повозки. – Нечего стоять на жаре.

Теперь и Нимандр разглядел одинокую фигуру, не по-человечески высокую. Спутанные седые волосы развевались вокруг головы наподобие нимба. Одет путник был в длинную – почти до середины голени – кольчужную рубаху с разрезами спереди. Из-за левого плеча выглядывала длинная полутораручная рукоять.

– Не староват ли он для таких прогулок? – пробормотал Клещик.

– Небось лошадь потерял, – махнул рукой Ненанда. – Десра права, поехали дальше.

Незнакомец тем временем неуклонно приближался. При взгляде на него Нимандра охватывало какое-то мрачное восхищение, хотя назвать причину он бы затруднился. В его голове один за другим возникали образы. Казалось, будто навстречу шагает призрак родом из седых легенд о тех далеких временах, когда боги воевали между собой, драли друг друга в клочья, когда с неба лилась кровь и само небо волнами разбивалось о берега Бездны. Это и многое другое витало в пыльном воздухе. Это и многое другое читалось в глубоких морщинах, изрезавших худощавое лицо, в блекло-серых пустых глазах.

– Он подобен зиме, – пробормотал Клещик.

Да, только… холоднее.

– Что за город в той стороне? – спросил незнакомец.

Нимандр слегка опешил, осознав, что к ним обратились на языке тисте анди.

– Вереск.

Незнакомец посмотрел на запад.

– Так. Тогда, значит, там Бастион и Коричный тракт.

Нимандр пожал плечами.

– Вы из Коралла? – спросил старик. – Выходит, он по-прежнему заседает там? Странно, я никого из вас не знаю, а такого не может быть. Назовите хоть одну причину, почему я не должен поубивать вас прямо сейчас.

Разговор принимал неожиданный оборот. Ненанда с издевательской усмешкой повернулся к старику.

Однако Нимандр весь внутри похолодел.

– Ну, во-первых, сударь, вы нас не знаете.

Незнакомец поднял на него белесые глаза.

– Что ж, в твоих словах есть смысл. Ладно, поеду с вами – да, в повозке. От перехода через эту треклятую равнину сапоги у меня совсем развалились. Воды и приличной еды у вас не найдется?

Ненанда гневно посмотрел на Нимандра.

– Гони этого полоумного прочь. Пусть глотает нашу пыль.

Старик взглянул на воина, затем снова повернулся к Нимандру.

– Посадите его на цепь, и всем будет спокойнее.

Оттолкнувшись от спицы заднего колеса, он поднялся в кузов и при виде лежащего там Чика замер.

– Он болен? – спросил старик, обращаясь к Десре. – Вы тут все чумные, что ли? Хотя нет, к вам такая зараза редко пристает. Прекрати пялиться, девочка, и скажи, что с ним случилось.

– Не твое дело, – вполне ожидаемо огрызнулась Десра. – Раз уж залез, то сядь сюда. Хотя бы тенек ему создашь.

Старик приподнял тонкие брови, на сухих, растрескавшихся губах появилась легкая усмешка. Не говоря более ни слова, он заполз на указанное место и вытянул ноги.

– Дорогуша, будь добра, угости водой.

Помедлив, Десра вытащила бурдюк и кинула старику.

– Только это не вода, – сказала она, мило улыбаясь. – Это местный напиток под названием келик. Пользуется большим спросом.

Нимандр неподвижно наблюдал за ними. Клещик с Ненандой тоже.

– Вода, конечно, была бы лучше, – поморщился старик, но бурдюк все-таки взял.

Вытащил пробку, понюхал и отшатнулся.

– Имперская пыль! – прорычал он и, закупорив бурдюк, кинул его в задок повозки. – Сучка, не хочешь делиться водой, не делись. Я отплачу тебе за негостеприимство потом.

– Десра, дай человеку воды, – сказал Нимандр, подбирая поводья.

– После того как он обозвал меня сучкой?

– После того как ты попыталась отравить его келиком.

И они отправились на запад вдоль тракта. Еще два дня, сказал торговец, повстречавшийся им утром. Проедете мимо Сарна и безымянного озерка, и дальше будет Бастион – город у внутреннего моря, настолько соленого, что ни моряк, ни рыбак там не утонет, а из живности можно выловить лишь огромных угрей с волчьими челюстями. Еще поколение назад такого количества соли там не было, но миру свойственно меняться, аминь.

А в Бастионе их ожидал Мерзостный храм Сейманкелика.

Итак, два дня до встречи с Умирающим богом, у которого предстоит отвоевать Чикову душу. Нимандр сомневался, что жрецы будут просто молча наблюдать за этим.

Поравнявшись с повозкой, Нимандр заговорил со стариком.

– Сударь, если вы направляетесь в Бастион, то наше общество не самый удачный выбор.

– Почему бы это, – отозвался тот бесцветным голосом даже без намека на вопрос.

– Боюсь, не смогу толком объяснить. Просто поверьте мне на слово.

Старик снял свой меч и положил его между собой и Чиком, затем улегся поудобнее, сплел пальцы за головой и закрыл глаза.

– Разбуди, когда будете есть.

Нимандр пристально рассматривал оружие: потертая рукоять, выщербленное яблоко, рассохшиеся деревянные ножны… Да, он стар, но еще наверняка может управляться со своим мечом.

Мрачные сказания, легенды о войнах между богами – этот худощавый старик точно явился оттуда.

Нимандр подобрал поводья.

– Хорошо, незнакомец.

Он послал кобылу рысцой и, проезжая мимо Клещика, встретился с братом взглядом. От обычной насмешки там не было и следа – только тоска и обреченность.

Да и над чем тут, собственно, смеяться.

Мое несчастное племя.

Что ж, тогда вперед, в Бастион.

Долина лежала за несколькими кряжами – водоразделами из прошлого, когда река была шире и несла бурные ледяные потоки с умирающих ледников и горных озер. Ныне от нее осталась лишь узкая извилистая промоина на дне долины, теряющаяся среди тополей. С самой высокой гряды Путник смотрел на следующий ярус, где стояли с полдюжины юрт, цветом сливающиеся с плоскогорьем. Среди них ходили люди в дубленой коже и шкурах, а еще несколько собак – те, навострив уши и задрав носы, подошли к окраине лагеря, однако не залаяли.

Чуть ниже пасся табун степных лошадей. Таких Путник раньше не видал: приземистые, мускулистые, шерсть цвета охры, на ляжках бурая, а хвосты и гривы почти черные.

На дне долины, чуть правее, в тополиной роще, сгрудились стервятники и клевали мертвую плоть. Там же паслись еще лошади, но уже более привычного вида и оседланные.

К подножию кряжа направились двое, Путник стал спускаться к ним. Псы, сопровождавшие его, утром ушли – охотиться или насовсем, он не знал.

Лица у встречающих были смуглые от солнца, глаза гнездились в узких щелках под тяжелыми веками. Чернильно-черные волосы собраны в хвосты, и в них вплетены белые цветы – довольно красиво. На расшитых бисером поясах висят длинные и узкие кривые ножи; металл черный, только сверкают заточенные лезвия. Одежда отменной выделки прошита красными нитками из кишок и украшена бронзовыми заклепками.

Старший, стоявший справа, воздел руки к небу ладонями наружу.

– Приветствуем тебя, хозяин волков-лошадей, – произнес он на архаичном дару. – Не убивай нас. Не насилуй наших женщин. Не воруй наших детей. Не приноси нам болезней. Не отбирай у нас наших каменных лошадей г'атендов, немых собак, пищу и дома, оружие и орудия. Ешь, чем мы тебя накормим. Пей, чем напоим. Кури, что предложим. Благодари нас за все это. Если ночью к тебе придет женщина, поделись с ней своим семенем. Если увидишь вредителей, убей их. Целуй страстно, ласкай нежно, делись с нами мудростью прожитых лет, но не их горечью. Не суди нас и не судим будешь. Не проявляй ненависти и страха, и мы не станем тебя ненавидеть и страшиться. Не зови своих волков-лошадей к нам в лагерь, иначе они всё здесь сожрут. Милости просим, странник, заходи, и мы расскажем и покажем тебе наши дела. Мы – киндару, хранители каменных лошадей, последний клан на всей Лама Тат'Андат. Мы оставили в округе только травы, чтобы деревья не закрывали собой небо. Будь нашим гостем. Тебе нужно помыться.

Ответить на такое приветствие Путнику было нечем, поэтому он просто стоял, не зная, смеяться ему или плакать.

Тот, что помоложе – на вид немного за двадцать, – криво улыбнулся и сказал:

– С каждым новым гостем мы дополняем свое приветствие. В нем заключен наш опыт, часто печальный и неприятный. Коли ты замыслил недоброе, то прислушайся к этим словам и иди своей дорогой. Конечно, если ты вздумаешь обмануть наше доверие, то помешать тебе мы не сможем. Мы хитрить не умеем.

Страницы: «« ... 1213141516171819 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Новый роман Сергея Алексеева погрузит читателя во времена Александра Македонского, когда мир был раз...
Грегори Поллок устраивает вечеринку, но она выглядит больше зловещей, нежели дружеской: каждому из п...
Новый роман пулитцеровского лауреата, автора “Эмпайр Фоллз” и “Непосредственного человека”, – обаяте...
988 год. Князь Владимир готовится к великому крещению Киевской Руси. Опасаясь бунта, он запирает в п...
Умер известный деятель культуры, писатель и коллекционер Андрей Протасов. Из родственников у него ос...
«Алая буква» – самый известный из романов Натаниеля Готорна. Об этом романе спорили в гостиных всей ...