Дань псам. Том 1 Эриксон Стивен

– Сомневаюсь.

– Что заставило тебя вернуться? – спросил Мурильо вдогонку.

– Думаю, что чувство долга.

– Какого долга?

Город в опасности, и только я могу его спасти.

– А, обычное мальчишеское самомнение, – бросил Резчик, отворачиваясь к двери. – Ты поправляйся, Мурильо. По мне ты хорошо придумал. Если Раллик будет меня искать, скажи, что я зайду к нему позже.

Он воспользовался черной лестницей и через тесную, грязную кухню вышел в проулок. Воздух еще не разогрелся после ночи. Резчик понимал, что должен переговорить с Ралликом Номом, только не сейчас. Он до сих пор был как мешком ушибленный. Тут и шок от возвращения, и внутренняя борьба между тем, кем он был и кем стал. Нужно успокоиться, прочистить голову. А по трезвом размышлении станет понятно, что делать дальше.

Выйти в город, побродить по улицам. Поноситься уже не получится.

То время давно прошло.

Рана зажила быстро, снова напомнив о переменах, которые принес с собой отатараловый порошок. Казалось, он втер его в кожу всего несколько дней назад, незадолго до той кровопролитной ночи, а на самом деле прошло уже несколько лет. Были и другие перемены, более неприятные. Столько времени потеряно. Его исчезновения мир даже не заметил. Как будто Раллик Ном умер – что, впрочем, не слишком далеко от истины, – только теперь он вернулся, хотя так быть не должно. Вытащи палку из грязи, и она сомкнется, поглотив углубление, словно никакой палки не было и в помине.

Мог ли он считать себя членом Гильдии убийц? В данный момент нет, и от осознания открывающихся перспектив голова шла кругом. Хотелось уже выбрать самое простое: спуститься в катакомбы, встретиться с Сэбой Крафаром, объявить о своем возвращении – и жить, как раньше.

Если Сэба хоть в чем-то похож на своего папашу Тало, то он улыбнется, скажет: «Здравствуй, будь как дома» – после чего шансов выйти из подземелья живым у Раллика не останется. Сэба сразу же разглядит стоящую перед ним угрозу. Хватит уже того, что Воркан благоволила Раллику. Новых соперников магистр не потерпит; одной междоусобицы, если верить рассказам Круйта, было более чем достаточно.

Другой вариант: убить Крафара, объявить себя временным магистром и ждать возвращения Воркан. Или залечь на дно, дожидаясь, пока Воркан сама сделает ход. Когда восстановится старый порядок, Раллик выйдет из тени и все вернется на круги своя. Конечно же, она сделает Раллика своею правой рукой, ведь на кого Воркан еще положиться, как не на того, кто разделил с ней многолетнее забвение? Можно ли желать большего?

Ах, опять старая дилемма. И он еще рассчитывал, что Тюрбан Орр станет последней жертвой. Как была эта мысль идиотской, так и осталась.

Раллик сел на край кровати. Из общего зала снизу доносились разглагольствования Круппа о прелестях завтрака, прерываемые неразборчивыми, но, без сомнения, негодующими репликами Мизы. Эти двое словно вовсе не изменились, чего, увы, не скажешь о Мурильо. И о Крокусе тоже. Ныне он называет себя Резчиком – очень подходящее имя, имя убийцы. Кто же научил его так владеть кинжалами? Стиль как будто малазанский, вроде того, что используют Когти.

Раллик ожидал, что Резчик зайдет, засыплет его вопросами. Захочет оправдаться, опять же объяснить Раллику свой выбор, даже если никакого разумного объяснения нет. Все-таки он меня не послушал, не внял моим предостережениям. Только глупцы верят, будто могут на что-то повлиять. Так где же он? Надо полагать, с Мурильо, пытается отсрочить неизбежное.

В дверь коротко постучали, вошла Ирильта с подносом в руках. В последнее время ей, видно, жилось непросто; на женщинах отпечаток тягот заметнее, чем на мужчинах – впрочем, и отмучиваются мужчины быстрее.

– Принесла тебе завтрак. Все, что ты любишь. Видишь, даже про инжир в медовом соусе не забыла.

Какой еще инжир в медовом соусе?

– Спасибо, Ирильта. Передай Кро… э-э… Резчику, что я хочу с ним повидаться.

– Он ушел.

– Ушел? А когда?

– Не знаю. Мурильо говорит, недавно.

Ирильта вдруг закашлялась, да так, что лицо покраснело.

– Нашла бы ты себе лекаря, – предложил Раллик, когда она отдышалась.

– Слушай, Раллик, я пожила достаточно и ни о чем не жалею, – ответила она, открывая дверь. – Я не жду, что боги меня примут на той стороне с распростертыми объятиями. И здесь едва ли кто-то скажет, будто Ирильта скучно прожила свою жизнь. Так что…

Последние слова были произнесены уже в коридоре, за закрытой дверью, и Раллик их не расслышал. Уловил только что-то вроде «пусть тебе это будет уроком…» – а раздражительности раньше за Ирильтой не водилось.

Он посмотрел на поднос, нахмурился и, взяв его, вышел из комнаты. Подойдя к соседней двери, где отдыхал Мурильо, он перехватил поднос одной рукой, а другой открыл засов.

– Это тебе, – сказал Раллик, заходя. – Инжир в медовом соусе, как ты любишь.

Мурильо с кряхтением приподнялся в постели.

– Теперь понятно, для кого это вяленое мясо. Ты то, что ты ешь, да?

– Допустим, но ты едва ли столь приторно сладок. – Раллик поставил поднос. – Ирильту жалко.

– Даже не думай ее жалеть: эта женщина прожила более насыщенную жизнь, чем мы все вместе взятые. Да, она умирает, но лекарей видеть не хочет, потому что готова оставить этот мир. – Мурильо вздохнул и потянулся к тарелке с инжиром. – Если бы Ирильта узнала, что ты ее жалеешь, она бы тебя точно прикончила.

– Вижу, вы тут все по мне скучали.

Мурильо помолчал, пережевывая инжир.

В комнате, кроме кровати, помещалась только пара кресел. Раллик выбрал одно и сел.

– Ты с Резчиком разговаривал?

– Немного.

– Я думал, он зайдет повидаться.

– Правда?

– Он ведь сбежал не потому, что меня испугался?

Мурильо медленно покачал головой. Раллик вздохнул.

– Встречался накануне с Коллом. Стало быть, у нас получилось: он вернул себе поместье, восстановил имя и самоуважение. Знаешь, Мурильо, я и не думал, что все столь удачно сложится. Просто… идеально. Во имя Худа, как мы вообще такое провернули?

– В ту ночь произошло немало чудес.

– Я… все никак не освоюсь.

– Неудивительно. – Мурильо снова потянулся к тарелке. – Поешь мяса, а то меня уже подташнивает от запаха.

– Думаешь, от меня будет пахнуть лучше?

– Ну, целоваться с тобой я в ближайшее время не собираюсь.

– Я не голоден, – сказал Раллик. – Да, хотелось есть, когда только проснулся, но с тех пор желание прошло.

– Получается, все это время в Финнэсте ты спал? В кроватке под одеялом?

– Ага, на каменном полу у двери. Рядом с Воркан, по всей видимости. Правда, когда я пришел в себя, ее уже не было. Был только дохлый яггут.

Мурильо какое-то время осмысливал услышанное.

– Ну, и что дальше, Раллик Ном?

– Если бы я знал.

– У Барука, как и раньше, может найтись для тебя дело.

– Подстраховывать Резчика? Присматривать за Коллом? А как быть, когда в Гильдии узнают, что я вернулся? Когда они попытаются меня убить?

– Ах да, Гильдия… Я думал, ты сразу пойдешь туда, положишь пару десятков молодчиков и займешь подобающее место. А если и Воркан здесь… По-моему, план вполне очевидный.

– Мурильо, ты же знаешь, это не мой стиль.

– Знаю. Но времена меняются.

– И не говори.

– Он вернется, – сказал Мурильо. – Будет готов к разговору и вернется. Не забывай, это уже не Крокус, и он обзавелся новыми ранами, довольно глубокими. Некоторые до сих пор кровоточат. Если бы Маммот не погиб, – добавил он, помолчав, – все могло бы быть иначе. Но случилось как случилось. Крокус отплыл с малазанцами, чтобы отвезти Апсалар домой… ах, ну да, ты же не в курсе. Что ж, давай расскажу, чем кончилась та ночь – после твоего исчезновения. Только прошу: съешь мясо!

– Ну, дружище, от такого предложения трудно отказаться.

И впервые за это утро Мурильо улыбнулся.

Постель по-прежнему хранила ее аромат, сладкий до слез. Даже подушка была еще теплой, хотя, возможно, это от солнца, которое золотом струилось из окна, принося с собой слегка раздражающие брачные песни птиц, резвящихся на заднем дворе. Пташки, к чему спешить? У вас впереди еще уйма времени. В это мгновение он вполне искренне так думал.

Из внешней комнаты доносился скрип гончарного круга. Наконец, после долгой разлуки, этот звук вернулся в его жизнь – и как будто не было ни гнусного разбоя и рабства, послужившего справедливым наказанием, ни гнилой ямы, где он лежал с наручниками бок о бок с варварами-теблорами. Не было огромного воителя, распятого между кораблями, которому Торвальд вливал в растрескавшийся рот соленую воду. Не было ни чародейских бурь, ни акул, ни искореженных миров, сквозь которые надо ползти, ни кошмаров об утоплении… Нет, все это произошло не с ним, а с кем-то еще – история, спетая полупьяным бардом, столь фальшивая и неправдоподобная, что слушатели готовы были буквально разорвать кретина на части, вспомни он еще один невероятный подвиг. Да, это все произошло с кем-то другим. Круг скрипел, как и раньше, а жена придавала глине форму, симметрию и красоту. Конечно, после любовных утех работа у нее не спорилась, словно экстаз высосал из нее силы, питавшие творчество. Он, бывало, переживал по этому поводу, но она лишь с улыбкой отмахивалась и сильнее нажимала на педали.

Полки в общей комнате были уставлены посредственной работы горшками. Повод для беспокойства? Когда-то – возможно, сейчас – нет. Торвальд, по сути, бросил жену, и ей не было никакого резона чахнуть в одиночестве или трауре. Жизнь продолжается, значит, надо жить. Естественно, у нее были другие мужчины и, скорее всего, даже остались. По правде сказать, чудо, что в момент его возвращения Тисерра была одна. Торвальд почти не сомневался, что дверь ему откроет какой-нибудь богатырь-полубог с растрепанными золотистыми локонами и челюстью, просящей кулака.

– Наверное, ушел навестить матушку, – проворчал Торвальд.

Он присел на кровати, наступил на тканый коврик, почувствовал ступнями нашитые на него плоские подушечки с лавандой. Теперь ясно, почему у нее так приятно пахнут ноги. В любом случае его совершенно не интересовало, чем жена занималась в его отсутствие, даже если у нее до сих пор остались заботы на стороне, хотя теперь эти… заботы совмещать ей будет непросто.

Начался новый день. Нужно было уладить кое-какие дела и после этого снова вернуться к жизни обычного даруджистанца. Навестить пару старых друзей, кого-нибудь из родственников (тех, кто станет с ним разговаривать), посетить места, по которым тосковал больше всего, а уж тогда и подумать, чем заниматься дальше.

Но всё по порядку. Надев привезенный издалека наряд (чистый комплект, жаль только весь мятый с просушки), Торвальд Ном вышел в общую комнату. Жена сидела спиной к нему, склонившись над гончарным кругом и нажимая на педали. Корыто с чистой водой стояло так же, где и всегда; Торвальд подошел и умыл лицо. Уколовшись о щетину, вспомнил, что надо бы побриться, – но за этим можно пойти, благо есть чем заплатить. Кто сумел подстроиться под обстоятельства, тот и в выигрыше. Он точно слышал эти слова от кого-то, но не помнил от кого.

– Любимая!

Тисерра повернула голову и улыбнулась.

– Вот, Тор, взгляни, как все ужасно. Видишь, что ты натворил?

– Ну это все злость…

– Не злость, а усталые бедра, – сказала она.

– А что, многие жалуются? – спросил он, разглядывая скособоченные тарелки на полках.

– Да нет, почти никто. Ты, муж, все неправильно понял. Вот такой нынче стиль в моде. Долой симметрию, да здравствует кривизна и убогость. Каждой благородной даме сейчас нужен бедный родственник из деревни – какая-нибудь пожилая тетушка, которая будет делать для семьи посуду, когда не сворачивает головы курам или чистит тыквы.

– Замысловатая ложь.

– Ну же, Тор, кто говорит о таком напрямую? Только намеки.

– Я никогда не умел разгадывать намеки. Разве что если мне намекнут на разгадку.

– За все время, Тор, у меня было ровно два любовника, каждый всего несколько месяцев. Имена назвать?

– А это кто-то из знакомых?

Тисерра не ответила. Торвальд повернул голову и встретился с ней взглядом.

– Понятно… – мудро кивнул он.

– Что ж, надеюсь, ты не будешь коситься на всех, кто зайдет к нам или поздоровается со мной на улице. Иначе мне лучше сразу сказать тебе…

– Нет, дорогая, не надо. Пусть это останется тайной… так интереснее. Не уверен, что сдержусь, если узнаю.

– Согласна. Именно поэтому я тебя тоже расспрашивать не стану. Ни где ты пропадал, ни чем ты там занимался.

– Но это совсем другое!

Тисерра вскинула брови. Торвальд подошел к ней.

– Нет, правда. Во вчерашнем рассказе я ни слова не приукрасил.

– Как скажешь.

Значит, не поверила.

– Дорогая, ты меня ранишь в самое сердце.

– Тебе пора, – сказала Тисерра, возвращаясь к глиняной массе на круге…

– Все чисто?

– Насколько это возможно. Я проверила. Если только Гареб не вырезает секретные знаки на каждой монете. Но у него могут возникнуть подозрения.

– Не беспокойся, на этот случай у меня заготовлена хорошая история, – заверил Торвальд. – Зарубежные заработки, неожиданное наследство…

– Только не переусердствуй, как вчера со мной, – сказала Тисерра с насмешкой.

Торвальд ничего не ответил. Да и зачем? Того великана, которого я неоднократно спасал, звали Карса Орлонг. Тис, ты правда думаешь, что я бы подобное выдумал? А отметины от наручников? Ну да, такая нынче мода у высокородных – смирение и покорность.

Да и какая разница.

– Я не собираюсь встречаться с Гаребом лично, – сказал он уже у двери. – Просто передам деньги через Ожога и Леффа.

Глиняная масса сорвалась с круга и шмякнулась о стену, повисела немного, затем с хлюпаньем сползла на пол.

Торвальд удивленно обернулся. Жена сидела с таким лицом, какого он не видел… уже порядочно долго.

– Погоди! – воскликнул он. – Никаких новых дел с ними, клянусь! Дорогая, они просто посредники, и всё…

– Торвальд Ном, если я узнаю, что ваша троица снова что-то затевает, я лично закажу тебя убийцам.

– Знаешь, ты им всегда нравилась.

– Торвальд…

– Понял, любимая, понял. Не волнуйся. С Ожогом и Леффом я больше не вожусь. Обещаю. Да и зачем? Мы же теперь богаты.

– Беда со списками в том, – сказал Ожог, – что в них много имен.

Лефф кивнул.

– Да, точно, беда. С именами ты попал в яблочко. У них ведь наверняка было целое собрание, как думаешь? Вот они, ростовщики, вальяжно устроились в тесной, прокуренной комнате, вокруг ходят юные красотки, кормят их виноградом, а в углу сидит писарь с перепачканным чернилами лицом и ведет список. В нем всякие неудачники, отчаявшиеся или глупые настолько, что готовы подписать любую бумагу, согласиться на любой, даже самый дикий процент. Верно ты говоришь, Ожог: имена. Имена бедных и отчаявшихся дураков.

– Вот-вот, а когда список составлен, за него берутся другие бедные и отчаявшиеся дураки.

– Эй, погоди-ка, мы не бедные!

– Бедные-бедные. С тех пор как Торвальд Ном нас кинул. Признай, Лефф, он был у нас головой. Ты попытался его заменить, и к чему это привело? К проклятому списку с проклятыми именами.

Лефф поднял палец.

– Но теперь-то у нас есть Крупп. Он уже разыскал нам шестерых.

– Да, и мы их сдали. А знаешь, что случилось дальше? Дальше к ним посреди ночи стали ломиться мордовороты с угрозами или чем похуже. Из-за нас, Лефф, люди страдают. Серьезно так страдают.

– Страдают они из-за того, что не могут расплатиться. У них есть выход – бежать, причем не просто из города, а за сотни лиг – туда, где их никто не знает. Вот только они не бегут, а знаешь почему? Потому что запутались в сетях и сети их держат. Кроме того, у них здесь мужья, жены и дети. Да, жизнь тяжелая, но хотя бы все вокруг привычно. Понимаешь, о чем я?

– Не-а.

Лефф удивленно моргнул.

– Я хочу сказать…

– Чего они в эти сети-то полезли? В озере захотелось поплавать?… Да и дело ведь не только в долгах. Здесь еще шантаж и вымогательство, и я подумал…

– Нет-нет, Ожог. Я не собираюсь с этим связываться.

– Я лишь предлагаю обсудить все с Тором. Вдруг он что-нибудь придумает?

– Если он вообще появится.

– Появится, Лефф, вот увидишь. Мы же были партнерами. И вот он вернулся.

Разговор внезапно и без видимой на то причины оборвался. Ожог с Леффом некоторое время просто молча смотрели друг на друга. Они стояли у входа в таверну «Феникс». Лучше всего им думалось по утрам, но это быстро сходило на нет, и к вечеру они заваливались куда-нибудь, вялые, будто черепахи под градом, и односложно спорили о том да о сем, с каждым мгновением все сильнее распаляясь.

Не говоря более ни слова, они зашли в таверну.

Внутри на всякий случай огляделись и направились к столику Круппа. Тот сидел, воздев пухлые ручки на манер змей перед броском, затем набросился на пирожные, десятками громоздящиеся на бесчисленных тарелках, которыми был заставлен стол. Пальцы-челюсти молниеносно хватали беззащитные сладости и переправляли в рот – только крошки сыпались.

Не прошло и пары мгновений, как тарелки наполовину опустели. Щеки у Круппа надулись, перепачканный джемом рот еле закрывался, но коротышка умудрялся как-то пережевывать и глотать, шумно дыша через нос. Завидев Ожога с Леффом, он молча замахал руками, мол, садитесь.

– Однажды, Крупп, ты просто лопнешь, – заметил Лефф.

Ожог, как всегда, смотрел с искренним изумлением.

Крупп все-таки проглотил то, что жевал, и снова вскинул руки-змеи, глядя на гостей.

– Благословенные партнеры, не находите ли вы это утро чудесным?

– Еще не решили, – проворчал Лефф. – Мы так и не дождались Торвальда. Он послал гонца на пристань передать, что хочет встретиться здесь. Меняет планы, как будто нам не доверяет. Обидно, скажу я тебе, Крупп. До боли обидно.

– Нет никакой необходимости раздувать пожар подозрений до самых небес, о недоверчивые друзья мудрейшего Круппа. Однако печально знаменитый и почти известный отпрыск рода Номов слово сдержит, и Крупп с всеподавляющей уверенностью заверяет, что из скорбного списка скоро пропадет первое имя!

– Первое? А как же те шесть?…

– Так вы не в курсе? Ох, батюшки. Все до единого скрылись незадолго до появления жестоких вымогателей. Прямо злой рок какой-то.

Ожог схватился за лицо.

– Боги, теперь все начинать сызнова!

– Крупп, так не бывает! Их кто-то предупредил!

Крупп зашевелил кустистыми бровями.

– Да усладит ваш слух, что достоверность переданной вами информации сомнению не подлежит. Иначе говоря, свою задачу в отношении тех шестерых вы выполнили, а вот создатели данного списка, увы, сравняться с вами в эффективности не сумели. Итого сколько остается? Двенадцать? Если, конечно, не считать заспавшегося Торвальда Нома.

– Никакой он не заспавшийся, – возразил Ожог. – Вчера он выглядел вполне бодрым.

– Что ж, возможно, сладостное воссоединение выжало из него все соки. Однако Крупп склоняется к пересыпу, видя, как растерянно озирается искомое лицо… а, вот он нас и заметил!

Ожог с Леффом дружно обернулись. Действительно, к ним навстречу рассекал Торвальд Ном, чья широкая улыбка одновременно вызывала облегчение и беспокойство.

– Прошу извинить мое опоздание. – Торвальд подтащил еще один стул. – Ходил в цирюльню, а старуха предложила мне бесплатно подпилить ногти, сказала, что без бакенбард я очень даже миленький. Не знаю, можно ли представить более удачное начало дня? Ей, конечно, сто лет в обед, но комплимент от этого не перестает быть комплиментом, да? А ты, я так понимаю, Крупп. Кто еще в городе станет запихивать еду через нос, когда рот набит? Я Торвальд Ном, рад знакомству.

– Что ж, садись, новый друг. Этим прелестным утром Крупп милостиво пропустит мимо ушей двусмысленные замечания касательно его застольных привычек и использования различных отверстий, а сам, в свою очередь, отметит, что видит перед собой нищего, который вдруг разжился внушительным богатством, принарядился и прихорошился. И с превеликим облегчением добавит, что старые друзья Ожог и Лефф в скором времени благополучно нанесут визит некоему ростовщику Гаребу, ибо сегодня, как никогда, Гареб будет рад выплате долга.

Торвальд молча смотрел на Круппа с нескрываемым восхищением.

Левой рукой толстяк загарпунил пухлое пирожное, которое и впрямь, видимо, пыталось сбежать со стола, запихнул в рот целиком и принялся, сияя улыбкой, жевать.

– Деньги принес? – спросил Лефф у Торвальда.

– Чего? А, да, вот. – Тот достал кошель. – Всё до последней монеты, Крупп свидетель. Так что, Лефф, не пытайся меня надуть. И ты, Ожог, тоже. Отдайте деньги в руки Гаребу, и пусть он вам лично скажет, что я ему ничего не должен. А как вернетесь, угощу всех обедом.

Ожог переводил взгляд с Торвальда на Круппа и обратно.

– Что ты там говорил про Гареба? – спросил он наконец у коротышки.

Крупп проглотил еду, облизнул губы.

– Да ничего особенного. Вчера ночью некий дерзкий вор пробрался в его усадьбу и похитил все накопленное богатство. Бедный Гареб! И поговаривают, означенный вор украл еще нечто куда более ценное: честь супруги, по крайней мере, ее невинность в отношении внесупружеского соития.

– Постой, постой, – сказал Лефф. – Вор переспал с Гаребовой женой? А Гареб сам где был?

– Насколько Круппу известно, на сходке ростовщиков. Обсуждал важные дела и вдоволь угощался виноградом и прочими фруктами.

– То-то он обрадуется, – сказал Торвальд Ном, – когда узнает, что я возвращаю ему долг.

– Воистину обрадуется! – воскликнул Крупп, снова расплываясь в улыбке.

Лефф взял кошель, заглянул внутрь.

– Точно всё?

– Точно, – ответил Торвальд.

– Ладно, Ожог, – сказал Лефф, поднимаясь. – Давай покончим с этим.

Они ушли, а Торвальд откинулся на спинку стула и улыбнулся Круппу.

Тот улыбнулся в ответ.

Закончив обмен любезностями, Крупп подхватил очередное пирожное, подержал перед ртом, чтобы насладиться его видом и, возможно, немного помучить, прежде чем отправить в свою медвежью утробу. Толстяк стрельнул взглядом в сторону Торвальда Нома.

– А если соизволишь подняться наверх, милостисдарь, то отыщешь там небезызвестного тебе родственника, который так же внезапно, как и ты, возвратился в Даруджистан. И я имею в виду, конечно же, Раллика из рода Номо, на мой взгляд, самую белую ворону в вашем семействе. Белее снега, тогда как среди твоих перьев попадаются и серые. Две вороны белейших оттенков под одной крышей! Ах, хотя бы глазком Круппу взглянуть на такую встречу! – Затем добавил, наставительно воздев вверх палец: – Но, дражайший Торвальд Ном, возвращение Раллика – большой секрет! Замкни губы и никому ни слова, молю!

– Он скрывается? От кого?

Пухлые пальцы зашевелились, подобно червям, копошащимся в навозной куче.

– Поторопись, пока он не ввязался в какое-нибудь смертельно опасное дело. Крупп придержит для тебя стул. Он в числе прочих с нетерпением ждет роскошного обеда, за который обещался раскошелиться щедрый Торвальд!

Торвальд, покрывшись испариной, заерзал на стуле.

– Родственная встреча… может и обождать. Правда, зачем мне его тревожить? А что до секрета, то я его сохраню, э-э… если ты отплатишь мне тем же. То есть ничего не скажешь Раллику. Пусть это будет для него сюрпризом!

– Торвальд, думаю, тебе прекрасно известно, что Раллик не большой поклонник сюрпризов. Буквально накануне ночью он…

– Просто ничего ему не говори, ладно?

– Ох эти сладостные заговоры! Крупп ничего никому не скажет, можешь быть совершенно покоен. Торжественно клянусь своей торжественной клятвой! А теперь, старый друг, будь добр и потребуй у Мизы – вон она – вина, дабы расслабить горло перед большой трапезой. Рот Круппа переполняется слюной в предвкушении, как, возможно, и его нос!

– Даже если это то, чего я хочу, то я этого не хочу.

– А, ну теперь-то понятно, Мураш! И если ты окажешься не мужиком, а кривоногим краснорожим раком, то тебе лучше быть кривоногим краснорожим раком…

– Ты кретин, Перл, и этого не изменишь. Я что, о сложных вещах толкую? Даже до тебя должно было дойти. Солдат уходит на покой и ищет простой и мирной жизни, но такая ли она?

– Такая ли – какая?

– Какая – такая?

– Простая или мирная?

– Да ни та и ни другая, вот я о чем!

– Нет, не об этом, а о том, что тебе такая жизнь не нужна. Ну и шел бы тогда сдаваться в малазанское посольство. Если тебя сразу не повесят, то с радостью завербуют снова.

– Да нет же! Я хочу уйти на покой, но не могу!

– Все, я иду в подвал проверить запасы.

Мураш посмотрел магу вслед, потом хмыкнул и покачал головой.

– Ему нужна помощь.

– Так иди помогай, – сказала Дымка, сидящая за соседним столиком.

Мураш аж подскочил на месте и недовольно посмотрел на нее.

– Прекрати так делать!.. И да, я не про эту помощь. О боги, как голова-то раскалывается.

– Я просто стараюсь вести себя очень тихо, и тогда военный оркестр, марширующий в моей голове, меня не замечает.

– Вот как. – Мураш наморщил лоб. – Даже не знал, Дымка, что ты играешь. На каком инструменте?

– На трубах, барабанах, флейте, трещотке, горне и варгане.

– Правда? На всех сразу?

– Еще бы. Знаешь, вот представляю, будто поднимаюсь наверх, вижу, как Хватка выползает из комнаты Скиллары, – и такая злость берет.

– Так не ходи никуда, сиди здесь.

– Ну да, просто воображение разыгралось.

– Уверена?

Не прошло пяти ударов сердца, как Дымка тихо выругалась и встала.