В клетке. Вирус. Напролом Скальци Джон

Вот и сейчас поклонники выстроились вокруг него в два плотных кольца, держа в руках бокалы и глядя на него снизу вверх, пока он рассказывал одну историю за другой. Иными словами, папа находился в своей привычной обстановке.

При виде меня он помахал мне рукой, но к себе не позвал. Я знал, что это значит. Папа работал. Несколько окружавших его человек заинтересовались, кому это он машет, но, увидев какой-то незнакомый трил, тут же снова повернулись к папе. Меня это вполне устраивало.

– О, как кстати. Вот, возьмите, – сказал кто-то и ткнул в меня бокалом.

Я повернул голову и увидел солидного мужчину в костюме.

– Простите?

– Я допил, – сообщил он мне, помахав бокалом.

– Поздравляю.

Мужчина вгляделся в мой трил.

– Вы же официант, так? – спросил он.

– Не совсем, – признался я и подумал, не высветить ли на дисплее значок ФБР, а потом с удовольствием понаблюдать, как этот тип растеряется.

Но пока я раздумывал, появился какой-то человек в белой рубашке и фартуке.

– Позвольте, я заберу, – сказал он и взял бокал у типа в костюме.

– И принесите еще один, – проворчал тот. – Виски с колой. – С этими словами он пошел обратно к отцу.

– Простите, – сказал официант.

– Вы тут ни при чем, – ответил я, оглядывая ложу. – Надо же, как интересно.

– Что именно?

– Здесь полно нехаденов, которые пришли посмотреть, как играют хадены, и первое, что этот чувак делает, когда видит трил, – это протягивает ему свой пустой бокал, – кивнул я на бокал, который официант держал в руке.

– Мне надо принести ему другой, – сказал тот.

– Ну да. Только постарайтесь удержаться и не плюнуть туда.

Официант хмыкнул и удалился.

Я приблизился к стеклянной стене, отделявшей ВИП-ложу от ее собственного балкона, и прошел туда через дверь. Меня тут же окатило ревом трибун. Если размер толпы мог служить каким-то индикатором, то лига явно не ошиблась с решением прийти в Вашингтон. Все трибуны были забиты под завязку.

– Я так и не понимаю, в чем суть игры, – сказал стоящий рядом со мной мужчина своему собеседнику.

– Все просто, – ответил тот и показал на бегущего по полю трила, чью голову окружали мелькающие красные огоньки. – Этот трил – «козел отпущения». Игрок, у которого в команде соперника надо оторвать голову. И пока они пытаются, его собственная команда делает все, чтобы им помешать.

– А когда оторвут, то попытаются забить ее в ворота?

– Верно. Забить, забросить или пронести в руках.

– И у них у всех есть мечи, молоты, биты…

– Да, просто для забавы.

Его визави замолчал, переваривая полученную информацию.

– А почему «козел отпущения»? – наконец спросил он.

Второй мужчина пустился в пространные объяснения, но я уже не стал слушать и вернулся в ложу, чтобы найти маму.

Она сидела на месте, обращенном к игровому полю, с бокалом в руке, и напряженно улыбалась какому-то молодому хлыщу, который с неумеренным пылом что-то без умолку тараторил. Я узнал эту ее улыбку – обычно мама так улыбалась, когда хотела кого-то придушить. Нужно было срочно спасать ее от чересчур увлеченного юноши, а юношу – от нее, поэтому я торопливо направился к ним.

– Крис, ну наконец-то, – объявила мама, когда я подошел.

Я нагнулся и получил звонкий поцелуй в щечку. Она повернулась к своему соседу:

– Это Марвин Стивенс. Он работает в рекламном отделе лиги.

Парень встал и протянул мне руку, которую я вежливо пожал.

– Как же я счастлив с вами познакомиться, Крис, – воскликнул он. – Я ваш фанат.

– Не знал, что у агентов ФБР бывают фанаты.

– О, это вовсе не из-за вашей работы! – поспешил заверить меня Стивенс и тут же явно испугался своей бестактности. – То есть я совсем не хотел сказать, что работа в ФБР плоха.

– Спасибо, – сухо поблагодарил я.

– Я имел в виду, когда вы были моложе.

– Ну да, и был знаменит тем, что был знаменит.

– Я совсем не это хотел сказать, – снова испугался Стивенс, – Просто… вы же были символом для всех хаденов.

Можно было, конечно, еще поиздеваться над этим Стивенсом и понаблюдать, сколько раз мне удастся вызвать выражение страха на его лице, но я сомневался, что все это доставит мне удовольствие.

К тому же он ведь сказал правду. В детстве я действительно был символом для всех хаденов, ребенком с плаката для огромного числа людей, запертых болезнью в собственных телах и использующих машины и нейронные сети для того, чтобы жить в этом мире, как делал я сам и продолжаю делать до сих пор. Быть ребенком с плаката было неплохим занятием, но до поры до времени. Вот почему я перестал им быть и пошел работать в ФБР.

Я бы мог объяснить все это Стивенсу, который смотрел на меня с растущей тревогой, догадываясь, что сболтнул лишнего. Он ведь только пытался польстить мне, как и тысячи других людей, которые без всякого злого умысла невольно напоминали, что я теперь отношусь к категории бывших знаменитостей, и лишь потом понимали, что такой жизни я себе не желал.

Но разговор на подобные темы отнял бы слишком много времени и совсем не подходил для спортивных состязаний.

– Да, был, – ответил я. – Спасибо, что об этом упомянули.

Стивенс заметно расслабился и снова сел на свое место.

– Марвин как раз объяснял мне смысл хилкеты, – сообщила мне мама и махнула рукой в сторону поля, где игроки «Бэйз» и «Сноубёрдз» бегали друг за другом с оружием рукопашного боя. – Во всех подробностях.

– Это потрясающая игра! – воскликнул Стивенс. – Вам она нравится?

Я пожал плечами.

– Крис в детстве больше увлекался компьютерными играми, – сообщила мама.

– Но хилкета ведь, по сути, тоже компьютерная игра. Более того, Североамериканская хилкетная лига спонсирует несколько виртуальных лиг, чтобы помочь тренировать наших спортсменов и находить новые таланты. Как среди хаденов, так и среди нехаденов.

– Я сейчас столкнулся с несколькими нехаденами, протестующими за воротами стадиона, – заметил я. – Похоже, им не кажется, что они хорошо представлены в вашей лиге.

– Ну, причина в уровне квалификации, – признал Стивенс. – Нехадены пока отстают от управляемых трилов. Время реакции разное.

– Неужели, – сказал я.

– Во всяком случае, такова официальная точка зрения, – снова заволновался Стивенс, запоздало понимая, что сказал и как; мне даже стало любопытно, как долго он на своей работе. – На самом деле это действительно причина, а не просто отговорка для отказа. СХЛ открыта для всех подготовленных спортсменов – не только для хаденов.

– Приятно слышать.

– Управлять трилом очень непросто. Видите ли… – он сделал жест рукой в мою сторону, а вернее, в сторону моего трила. – Передвижение в транспортере личности без нейронной сети – тяжелая задача, требующая навыков и внимания. – Стивенс указал на поле,где под восторженный рев толпы «танк» из Торонто кулаками вышибал механический дух из игрока «Бэйз». – Когда я только начал работать в лиге, меня поместили в виртуальную реальность и заставили управлять трилом-«танком», чтобы я смог понять, что чувствуют игроки.

– Ну и как, получилось? – спросил я.

– Я врезался в стену, – признался Стивенс. – Несколько раз. У меня так ничего и не получилось. Поэтому я понимаю, что среди профессиональных игроков пока нет нехаденов. Это единственное место, где хадены имеют преимущество перед всеми нами. – В его глазах в очередной раз мелькнул испуг. – Ну, то есть не единственное, конечно…

При этих словах мама взглянула на меня, а потом передала свой бокал с кусочками льда Стивенсу.

– Будьте так любезны, подлейте мне еще, – попросила она.

Стивенс так торопился схватить бокал, чтобы поскорее уйти и освободиться из неловкой ситуации, что едва не упал.

– Кажется таким милым, – сказал я, глядя, как он припустил к барной стойке.

– Бестолковый, – ответила мама. – Уверена, его приставили ко мне, потому что он единственный чиновник в лиге, кого они могли без ущерба для себя закрепить за человеком, из которого хотят вытянуть деньги. – она мотнула головой на папу, окруженного кольцом поклонников. – Наверняка сочли его относительно безобидным.

– А они знают, кто ты? – спросил я.

– Знают, что я жена Маркуса. – Другой бы на ее месте пожал бы плечами, но мама лишь изящно махнула рукой. – Если они пропустили все остальное, это их проблема.

Моя мама, то есть Жаклин Оксфорд Шейн, входила в совет директоров «Шейн энтерпрайзис», являлась исполнительным вице-президентом Национальной ассоциации семей с хаденами, неутомимым организатором публичных пожертвований и отпрыском одной из старейших и обладающих огромным политическим влиянием виргинских семей. До того как познакомиться с папой и выйти за него замуж, она встречалась с нынешним вице-президентом. По слухам, он до сих пор жалел, что тогда отпустил ее. О чем я уж точно не жалел. Меня бы здесь не было, останься она с ним.

– И как он, держится? – кивнул я в сторону папы.

– Все хорошо, – сказала она. – Он выполняет свою работу.

– Его богатый опыт участия в товарищеских матчах очевидно востребован международным бизнес-сообществом.

– Думаешь, нас пригласили сюда, потому что лига таким образом надеется произвести впечатление на твоего отца? – заметила мама и махнула рукой в сторону бизнесменов. – На самом деле нас пригласили, чтобы его присутствие произвело впечатление на них.

– Значит ли это, что папа собирается вложить капитал в новую команду?

Мама снова повела рукой в своей фирменной манере.

– Сейчас мы ведем подсчеты, – сказала она.

– И каковы результаты?

Ответа я не услышал, потому что к нам подошли два каких-то джентльмена, вежливо поклонились, а потом один из них заговорил по-японски.

– Мистер Фукуяма просит прощения за то, что прервал ваш разговор, – сказал второй, очевидно переводчик, – и хочет узнать, являетесь ли вы участником хилкетного матча.

Я уже понял, что сказал мистер Фукуяма, потому что мой встроенный переводчик выдал перевод, как только распознал, что ко мне обращаются не по-английски. Прежде чем ответить, я встал и слегка поклонился:

– Пожалуйста, сообщите мистеру Фукуяме, что я, к сожалению, не играю в хилкету.

– Этот робот – не игрок, – сказал переводчик японцу.

– Проклятье! – возмутился Фукуяма. – Мне обещали, что я непременно встречусь с игроками в эту поездку. Почему я должен вкладываться в Азиатскую хилкетную лигу, если мне даже не показывают товар лицом?

– Сэр, возможно, вы встретитесь с кем-нибудь из игроков после матча, – предположил переводчик.

– Хорошо бы, – сказал Фукуяма и кивнул на меня. – А у этого робота все же возьмите автограф. Я обещал внуку, что кто-нибудь из игроков для него распишется.

– Но он же не игрок, – сказал переводчик.

– Мой внук не поймет разницы.

Переводчик выудил из кармана пиджака ручку и маленький блокнот.

– Будьте любезны, автограф, – сказал он мне по-английски.

– Конечно, – ответил я, взял ручку и поставил подпись на страничке блокнота, а внизу приписал на английском: «Я не хилкетист»; потом закрыл блокнот и вернул вместе с ручкой переводчику, после чего они с Фукуямой поклонились и ушли.

– Да ты знаменитость, – поддела меня мама.

– Когда я только зашел в ложу, меня приняли за обслугу и пытались всучить пустой бокал, так что это уже рост по общественной лестнице.

– Кто принял?

– Вон тот. – я указал на типа в костюме, стоящего во внешнем кольце папиного окружения.

– Ах он, – сказала мама. – Я разговаривала с ним. Мелкий льстивый засранец.

– До того как нас прервали, мы говорили о результатах подсчетов, – напомнил я, чтобы сменить тему. – Ты как раз хотела их озвучить.

– Они весьма сомнительные.

– Даже так?

– СХЛ любит называть хилкету самым быстрорастущим массовым спортом в Северной Америке, – сказала мама, – но всем другим массовым видам спорта по нескольку десятков лет, так что это чистой воды маркетинг. Да, посещаемость хилкетных матчей растет, продажа рекламной атрибутики тоже, но лига очень много тратит. У твоего отца есть сомнения по поводу целесообразности вложения средств в новую команду.

– Ты хочешь сказать, сомнения есть у тебя.

– У нас обоих, – ответила мама. – Лига просто пока не понимает, что мы с твоим отцом общаемся.

– Дело идет к прекрасной развязке.

– Там видно будет. – мама вдруг посмотрела на меня так, словно только что о чем-то вспомнила. – А где Лесли? Я думала, она собиралась прийти с тобой.

– Она занята.

Упомянутая Лесли была моей напарницей Лесли Ванн, мы вместе работали в ФБР, в отделе по делам хаденов.

– Занята? Чем же?

– Прячется от солнечного света. Мама, сегодня же воскресенье.

Мама деликатно фыркнула:

– Крис, ей бы следовало меньше засиживаться по ночам.

– Я сообщу ей, что ты решила стать ее наставником.

– Знаешь, а я бы не отказалась. Лесли милая… – На этих словах я внутренне ухмыльнулся, ведь за год нашей с Лесли совместной работы прилагательное «милая» по отношению к ней употребили всего один раз – только что. – Но какая-то непутевая.

– Ей ее жизнь нравится.

– Что ж, если это делает ее счастливой, тогда конечно. Смотри-ка – наш трудный ребенок идет. – Мама указала на Стивенса, который возвращался с ее бокалом в руке.

Трибуны разразились неистовым ревом. И не потому, что мама получила свой бокал, а потому, что на поле Дуэйну Чэпмену оторвали голову.

– Терпеть не могу эти моменты, – поморщилась мама.

– Игрок не пострадал, – заверил ее Стивенс. – Выглядит жестоко, но ведь это всего лишь трил. Сам игрок и его настоящая голова в безопасности. В конце концов, он же хаден.

Мама молча смерила его взглядом.

– Ну… вы об этом и так знаете, – смущенно добавил Стивенс.

Мама продолжала не отрываясь смотреть на него.

– Мне надо вернуться к боссу, вдруг у нее есть ко мне какие-нибудь поручения, – пробормотал Стивенс и торопливо удалился.

Мама проводила его взглядом, потом снова стала смотреть на поле, где лежал обезглавленный трил Чэпмена. В то время как его голова, которой завладела команда противника, со скоростью один сокрушенный трил за метр продвигалась к воротам.

– Меня расстраивает вид обезглавленного трила на поле, – сказала мама. – Я сразу начинаю думать о тебе.

– Ни один из моих трилов еще ни разу не терял головы, – успокоил я ее.

– А когда ты на велосипеде выехал на дорогу перед грузовиком? – напомнила мама. – В восемь лет.

– Тогда мой трил столкнулся с грузовиком и развалился на куски, так что потеря головы уже не имела значения.

– Это-то меня и беспокоит, – сказала мама. – Конструкция трилов не подразумевает съемные части.

Я указал на поле, где «Бэйз» и «Сноубёрдз» гонялись друг за другом с мечами и боевыми молотами.

– У этих трилов все иначе, – сказал я. – Отсечение голов или конечностей привносит в игру драматизм.

Будто в подтверждение моих слов, игрок «Сноубёрдз» мощным ударом отрубил руку одному из «Бэйз». Тот в ответ хрястнул обидчика по черепу молотом. Затем оба игрока кинулись к голове Дуэйна Чэпмена. Толпа восторженно завыла.

– Кажется, мне не очень нравится эта игра, – снова поморщилась мама.

– А вот все мои соседи ее просто обожают. Когда они узнали, что я собираюсь на матч, то даже сговорились между собой убить меня и забрать билет. Они настоящие фанаты.

– Но тебе-то самому она ведь не слишком нравится? Я заметила, как ты пожал плечами, когда Стивенс спросил, не болельщик ли ты. И я не припомню, чтобы она тебе в детстве нравилась.

– Мне больше нравился баскетбол, – заметил я.

– Естественно, – сказала мама. – Баскетбол очень много сделал для нашей семьи. Но ты не ответил на вопрос.

Я молчал, думая, как ответить на такой вопрос.

Длинный вариант ответа мог бы выглядеть примерно так.

У меня синдром Хаден. Я заразился им в таком юном возрасте, что даже не помню себя здоровым. С этой болезнью ты заперт в собственном теле, когда работает лишь мозг, а тело неподвижно. Хадены составляют около одного процента от населения планеты; только в Соединенных Штатах их примерно четыре с половиной миллиона – иными словами, почти население штата Кентукки.

Нельзя оставить без внимания то, что население Кентукки заточено в их головах, тем более если одной из жертв болезни стала Маргарет Хаден, в ту пору первая леди США, в честь которой синдром и получил свое название. Поэтому Соединенные Штаты и другие страны выделили огромные средства на создание специальной исследовательской программы, благодаря которой были созданы встроенные нейронные сети, позволившие хаденам общаться, онлайн-пространство «Агора», где мы могли существовать как отдельное сообщество, а также человекоподобный транспортер личности, больше известный как трил, давший нам возможность передвигаться и взаимодействовать с нехаденами почти на равных.

Почему я сказал «почти на равных», думаю, понятно. Люди есть люди. Как это ни печально, многие из них не готовы относиться к роботу так же, как они относились бы к человеку на его месте. Мистер Скользкий Тип, который пытался всучить мне пустой бокал, едва я вошел в ложу, тому подтверждение.

При этом трилы действительно машины. Несмотря на то что в целом они рассчитаны на функционирование в стандартных пределах человеческой силы и скорости, для спорта трилы, как правило, не годны. Хотите, чтобы ваш сослуживец-хаден играл за офисную футбольную команду? Пожалуйста. А вот встать на вторую базу за «Вашингтон нэшионалс» – никогда. Да, это повлекло за собой судебные разбирательства. И оказалось, что в глазах закона трилы вовсе не то же самое, что человеческие тела. Для суда они как автомобили.

Другое дело – хилкета. Этот спорт был придуман для людей, управляющих трилами, то есть для спортсменов-хаденов. И он даже больше популярен среди нехаденов, а это означает, что игроки-хадены становятся настоящими знаменитостями за пределами хаденского сообщества. Спустя всего десять лет после своего возникновения Североамериканская хилкетная лига уже насчитывала двадцать восемь команд в четырех дивизионах по всем Соединенным Штатам и Канаде; каждую игру сезона посещало в среднем пятнадцать тысяч зрителей, причем только пять процентов из них были хаденами, а ее спортсмены зарабатывали миллионы, и постеры с их изображениями украшали детские спальни. Это имело большое значение для хаденов и для всех, кому они были небезразличны.

Пока я смотрел, как голова Дуэйна Чэпмена летит в ворота, принося «Сноубёрдз» восемь очков, я, разумеется, не мог не думать о том, что игроки набирают очки, гоняясь друг за другом с холодным оружием и устраивая фальшивые казни, – вот почему хилкета так популярна. Это командная гладиаторская борьба на футбольном поле, с извращенной балльной системой. О таком градусе жестокости мечтает любая другая спортивная команда, но не может себе этого позволить, потому что люди, в отличие от трилов, смертны.

Получается, те, кто играет в хилкету, как бы не совсем люди. И это тоже важно для хаденов и всех, кому они небезразличны.

В общем, хилкета для хаденов – это одновременно и способ заявить о себе, и средство отчуждения.

Отсюда вывод: сложно все это.

Во всяком случае, для хаденов. Остальные же просто с любопытством наблюдают, как трилы отрывают друг дружке головы.

– Нормально отношусь, – наконец ответил я маме.

Она кивнула, отпила из бокала и снова махнула рукой на поле:

– Что там сейчас происходит?

Игра к тому времени приостановилась; обезглавленный трил Дуэйна Чэпмена погрузили на тележку и увезли с поля. Со скамейки запасных «Бэйз» вышел другой игрок.

Ответить я не успел – по встроенной связи позвонил Тони Уилтон, один из моих соседей по дому.

– Ты на стадионе? – спросил он.

– Да, в ВИП-ложе, – ответил я.

– Все, дружба врозь!

– Ты бы лучше пожалел меня. Тут полно всяких важных шишек.

– Какая интересная у тебя жизнь. Но как бы то ни было, тебе непременно стоит взглянуть на хаденскую запись игры, если есть такая возможность.

– Почему?

– Потому что с Дуэйном Чэпменом происходит что-то очень странное. Мы смотрели платную трансляцию для хаденов. Так вот, сначала Чэпмен был там, а потом вдруг исчез.

– Его унесли с поля. То есть его трил.

– Правильно. Но характеристики и жизненно важные показатели игрока должны транслироваться на протяжении всего матча, независимо от того, на поле он или нет. Данные остальных игроков есть, а его пропали. Уже пошли разговоры. Вот я и хотел у тебя узнать, может, это просто глюк в нашей записи.

– Я проверю и перезвоню тебе, – сказал я и отсоединился.

– Все в порядке? – заметив паузу, спросила мама, когда я повернулся к ней.

– Нужно кое-что уточнить. Я сейчас.

Она кивнула.

Я открыл доступ к хаденскому просмотровому режиму.

Еще недавно пустое зеленое поле вмиг покрылось данными: обо всех игроках – тех, что на поле, и тех, что на скамейке запасных; о текущей игре; о параметрах самого поля; о стадионе и степени его заполнения. Нынешними данными, данными за прошлые периоды, прогнозами, составленными при помощи программы искусственного интеллекта и социологических опросов.

Видеть все данные и саму игру можно было с любого угла, в том числе и глазами игроков на поле. Благодаря невероятному количеству камер, установленных по всему периметру площадки, а также объему информации, восполняющей и мгновенно воссоздающей то, что камеры упустили, ты мог виртуально ходить по полю во время игры, находясь таким образом в самой гуще событий.

Вот что представлял собой хаденский просмотровый режим.

На самом деле им могли пользоваться не только хадены. Помимо того что в противном случае это сочли бы дискриминацией, но и с точки зрения бизнеса такое ограничение не сыграло бы на руку любому спорту, где перевес болельщиков значительно смещался в сторону именно нехаденов. Люди платили за доступ немалые деньги, и было бы глупо отказываться от дополнительного дохода. Поэтому даже во время матчей на трибунах можно было видеть зрителей-нехаденов, поблескивающих сетевыми очками, с помощью которых они получали доступ к информации через хаденский режим.

Назывался он так не случайно, потому что был создан в расчете именно на хаденов – людей, давно привыкших жить в альтернативной электронной реальности; и то, что нехаденами воспринималось как безумное нагромождение данных, для них было вполне привычной ежедневной рутиной. Нехадены могли использовать этот режим, но предназначался он не для них. Им просто приходилось справляться с ним в меру своих способностей.

Как ни смешно, но именно трудности восприятия сделали хаденский просмотровый коммерчески привлекательным. Нехаденам он казался экзотикой и внушал ощущение, что с его помощью они смогут заглянуть в наш мир и понять, что мы на самом деле испытываем.

Ну да, конечно. Это как ходить в «Тако белл» где-нибудь в глуши Кинтана-Роо, а потом узнать, что этих «Тако белл», оказывается, тысячи.

Я подтянул данные на всех игроков «Бостон бэйз».

Тони не преувеличивал – сведения обо всех членах команды приводились с утомительными подробностями. Тут была и всевозможная игровая статистика – от количества метров, что они пробежали за игру, до детального разбора любых повреждений, полученных их трилами, и скрупулезного описания всех ситуаций, когда они чуть не потеряли конечности или были полностью отключены; а также все мыслимые эпизоды спортивной карьеры в прошлом и настоящем, независимо от их значимости. Не говоря уже о данных по текущему состоянию здоровья, включая пульс и нейронную активность.

На первый взгляд все это могло бы показаться странным. Ведь хилкетисты играют в трилах и никак не задействуют свои настоящие тела. Но у трилов есть полноценные сенсорные вводы и выводы, поэтому хаден чувствует то же, что его трил, и это влияет на его мозг. А наше эмоциональное состояние, как и у всех людей, действует на физическое. Когда мы вовлечены в какой-то процесс, наш пульс учащается. Наша мозговая активность резко возрастает, когда мы чувствуем опасность или гнев. Всё как у всех.

И все эти показатели были приведены для каждого игрока «Бостон бэйз».

Кроме Дуэйна Чэпмена. Его данных я нигде не обнаружил.

Я открутил запись на несколько минут назад, до того момента, когда Чэпмен точно был на поле. Его ячейка была на месте, только пустая. Кто-то еще до меня зашел туда и удалил все его данные из записи.

Это было глупо. Тысячи людей записывали игру с хаденского просмотрового режима для личного использования. Что им, разумеется, запрещалось, ведь, как гласил стандартный текст предупреждения, «все предоставленные материалы являются исключительной собственностью Североамериканской хилкетной лиги и не могут быть записаны или сохранены каким-либо способом и в какой-либо форме без письменного разрешения СХЛ и ее руководящих органов», но они все равно записывали. Что бы лига ни попыталась стереть, это почти наверняка уже было слито в общий доступ в «Агоре» и других онлайн-ресурсах.

И тем не менее данные стерли. Значит, для этого была причина.

Я посмотрел туда, где в окружении своей свиты стоял папа, и заметил, что чиновники лиги выдернули парочку каких-то людей из толпы папиных обожателей и оттащили их в сторону. Я запустил сканирование лиц и выяснил, что это крупные шишки из СХЛ.

Один из них наклонился, чтобы услышать то, что ему шептал на ухо чиновник, перехватил мой взгляд и быстро повернулся ко мне спиной. Через минуту он уже выходил из ложи, и за ним – все остальные.

– Опаньки! – пробормотал я.

– Что случилось? – спросила мама, посмотрев на меня.

– Кажется, на поле произошло что-то очень нехорошее.

– С игроком, которому оторвали голову?

– Да. Вся информация о нем была стерта с записи хаденского просмотрового режима, а начальство из СХЛ только что покинуло ложу.

– Скверно, – согласилась мама.

– Я не знаю, законно ли это, – сказал я.

– Что – уходить из ложи?

– Нет. – Я было подумал, что мама шутит, но она просто пыталась понять то, что я хотел ей сказать. – Удалять данные из записи. Если это была официальная трансляция для лиги, можно ли было взламывать информацию, которую они по закону должны хранить.

– И что это значит?

– Это значит, что мне, видимо, придется заняться своей основной работой, – ответил я и открыл канал связи с напарником.

Она отозвалась не сразу.

– Ну вы и сволочь, Шейн, воскресенье же! – наконец услышал я голос Лесли Ванн.

– Простите, – пробормотал я. – Я подумал, мы могли бы получить сверхурочные.

– Что стряслось?

– По-моему, с одним из игроков на хилкетном матче произошло что-то плохое.

– Проклятье, Крис, – проворчала Ванн. – В этом весь смысл этой гребаной игры!

– Здесь другое, – сказал я. – Мне кажется, сейчас особый случай.