Мой чужой дом Кларк Люси

Глава 19

Эль

Персонажи – краеугольный камень хорошего романа. Читателю необязательно их любить или даже доверять – он должен за них переживать.

Писательница Эль Филдинг

На крыльце дома Фионы я бросаю взгляд на часы. Начало девятого. Дрейк уже в кроватке. Я тихонько стучу в дверь.

Открывает Билл. А я-то думала, он на работе!

– Прости… Не знала, что ты дома.

– Эль, – приподняв брови, озабоченно говорит он, – у тебя все в порядке?

– Конечно! Просто я… проезжала мимо.

Он испытующе на меня смотрит.

– Ну, дорогая, проходи. Сейчас налью тебе бокальчик вина.

Я захожу в дом, но мне не по себе – все вспоминаю силуэт, бродящий в темноте у моего дома.

– Где Фиона? – Вопрос звучит резко.

– Наверху, работает, – отвечает Билл.

– Я думала, она закончила свою брошюру.

Он пожимает плечами.

– Наверное, у нее новый проект.

Я расстегиваю пальто и вешаю его на стул. Билл продолжает меня с подозрением рассматривать. Надо расспросить его, пока мы наедине.

– Билл, ты не прогуливался этой ночью в моих краях?

– В твоих краях? – удивляется он. – Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, просто… Видела похожего на тебя мужчину, вот и все.

– Он тоже был сногсшибательно красив и великолепно одет?

Я невольно расплываюсь в улыбке, меня начинает отпускать.

– Кстати, почему ты в черном платье?

– Ходила на похороны Элисон, – объясняю я.

– Точно! Я и забыл, что похороны сегодня! – Билл сжимает мои плечи в теплых ладонях. – Как ты? – Под ласковым взглядом его светло-карих глаз, обрамленных короткими лучиками ресниц, мне становится спокойно и уютно.

Ну как можно заподозрить Билла?! Видимо, даже собственным мыслям нельзя доверять. Я кидаюсь на Флинна, сомневаюсь в Билле, нервничаю из-за комментариев читателей… Из-за моего попустительства все выходит из-под контроля. Пока я пытаюсь подобрать слова, на глазах, как ни глупо, выступают слезы.

– Да, тяжелый день, – вздыхает Билл, избавляя меня от необходимости отвечать.

За спиной скрипит лестница – спускается Фиона: в пижаме, очках, темные волосы растрепаны и вьются, будто с них только что стянули заколку. До чего она похожа сейчас на мать! Я молча рассматриваю ее, изучая прямую линию носа, морщинки под глазами…

– Услышала твой голос. Думала, показалось…

– Извини, что заявилась без предупреждения.

Щелчком пальцев сестра решительно прерывает мои извинения.

– Ты же с похорон! Как все прошло? – Она целует меня в щеку.

– Саму службу я пропустила… – смущенно говорю я.

– Как?! – удивляется Фиона.

– Отравилась. Грешу на пасту с морепродуктами. В результате уснула прямо на полу в ванной.

– Боже, Эль! Почему нам не позвонила?!

– Не было сил даже спуститься к телефону.

– Ты голодна? Могу поджарить тосты, – предлагает Билл.

– Спасибо, не надо. Перекушу дома.

Он неодобрительно качает головой, однако не настаивает.

– Ладно, девочки, оставляю вас наедине, – объявляет Билл, взглянув на часы. – Пойду поглажу рубашки на неделю.

– Билл, не надо! Не позорь меня перед сестрой! – восклицает Фиона.

– По-моему, она в курсе, почему я на тебе женился – уж не ради твоих талантов по части домашнего хозяйства. – Он на прощание чмокает меня в щеку. – Пока!

Я слышу его глухие шаги по ступеням, скрип двери в спальне. Затем плюхаюсь в кресло, подобрав под себя ноги.

– Выглядишь ужасно – краше в гроб кладут, – взглянув на меня, произносит Фиона.

– Продолжай, не стесняйся! – усмехаюсь я.

– Билл рассказал, как ты блистала в передаче «Сонная закупка».

– Гнусная клевета. Я устала. Просто прикрыла глаза перед тем, как тронуться.

– А водить в таком изнуренном состоянии безопасно?

– Со мной полный порядок, – отрезала я.

Окинув меня недоверчивым взглядом, сестра садится на другой край дивана и меняет тему:

– Как Флинн?

– Я опоздала в паб на четыре стакана виски, – усмехаюсь я.

– Плохо.

– Он вдруг вспомнил об аборте.

– Господи! – восклицает Фиона. – Два года ты пыталась с ним это обсудить – и он дожидается похорон. Самое время!

– Знаю…

– Значит, он не поменял мнение? Не смягчился?

Я мотаю головой.

– Нет. И я его понимаю. Правда. Не то чтобы он против абортов в целом… просто он…

– Против вранья? – подсказывает она.

Я киваю.

– Выходит, если бы не аборт, вы бы не развелись?

Узнаю Фиону: бьет не в бровь, а в глаз. Разумеется, браки распадаются не из-за одного-единственного промаха, но иногда, наверное, и его достаточно – сразу замечаешь трещины, на которые раньше не обращал внимания.

– Выходит, так.

– Жалеешь?

Глаза у меня лезут на лоб.

– Ты спрашиваешь, жалею ли я об аборте?!

– Да.

– С тридцати лет я безуспешно пытаюсь забеременеть – расплата за ошибки десятилетней давности. Мой брак развалился. Живу одна – ни семьи, ни детей. Конечно, жалею! – Я сокрушенно мотаю головой. – А я-то надеялась, ты поднимешь мне настроение…

– Поднимать настроение – не мой конек.

– Что верно, то верно.

– Как я понимаю, ты не попросила у Флинна ключ от дома? – интересуется она.

– Момент не очень подходящий.

– Пожалуй…

Сестра, поднявшись, поправляет на камине свечу и приминает размягченный воск кончиком пальца. По взгляду, который она на меня искоса бросает, становится ясно – ей хочется продолжить разговор.

Я молча жду.

– Иногда я думаю о твоем аборте… Помнишь, ты спрашивала у меня совета?

Я киваю: еще бы! Я приехала к Фионе в Лондон и уселась на пороге ее дома, ожидая, когда она вернется с работы. Мимо текла река автомобилей, ползли автобусы, у дверей магазинов бурлил поток людей, забегающих за сигаретами или журналами. Прежде я лишь раз навещала сестру, еще в старой квартире на юго-востоке Лондона, которую она снимала с двумя коллегами-журналистами мужского пола. Квартира выглядела запущенной, беспорядком будто подчеркивалось, насколько кипящая здесь работа важнее домашнего уюта. Самой грязной была комната Фионы.

Наблюдая за женщиной, подметающей тротуар у магазина напротив, я думала о Флинне: путешествует где-то в южной части Тихого океана и даже не догадывается, что в теплом уголке моего тела растет, пульсирует комочек клеток с его ДНК.

Беременность настолько не входила в мои планы, что я не сразу сложила два плюс два – постоянную усталость, прибавку в весе и отсутствие менструации. Руки до теста на беременность дошли только накануне. Под вопли бегущей по лестнице соседки: «Куда запропастился чертов телефон?!» – я сжимала в руках полоску, в которой заключалось мое будущее. При виде проступившего голубого плюсика у меня закружилась голова, каким-то образом я очутилась на полу, на четвереньках, упираясь лбом во вздувшийся линолеум.

Кто бы мог подумать, что несколько лет спустя я буду валяться на полу уже другой ванной, сжимая в ладони пустой тест! И так двенадцать раз, тринадцать, четырнадцать…

Кто бы мог подумать, какая тоска меня одолеет, каким сильным станет желание иметь ребенка, ощущать внутри себя легкие, словно трепетание крыльев бабочки, толчки… В какой голод это превратится…

Кто бы мог подумать, что каждый день я буду получать удар-напоминание: в кафе при виде беременной женщины за соседним столиком, при виде матери, застегивающей пальтишко своего малыша, при поздравлении подруги с беременностью вторым, а потом и третьим ребенком…

Кто бы мог подумать, что человек, к которому я вот-вот обращусь за советом – противник детей и брака, – сам обзаведется семьей.

Наконец приехала Фиона, в черном застегнутом наглухо пальто в стиле милитари. Она быстро протащила меня через коридор в свою комнату, захламленную книгами и исписанными листами. Где бы сестра ни обитала, ее стол всегда тонул в море книг, бумаг и стикеров.

«Я не знаю, что делать», – обхватив голову руками, в отчаянии пробормотала я.

«У тебя нет мужа. Нет работы. Нет образования. – Густая челка до бровей, которую тогда носила Фиона, придавала ее лицу еще большую суровость. – Только представь, каково жить с ребенком в съемной комнате?»

Представить оказалось сложно. Дом был переполнен: три комнаты, одна ванная – и все это на пятерых человек. Большего на зарплату официантки я позволить не могла.

«А как поступила бы ты?»

«Я бы в такой ситуации, – ответила сестра, размыкая скрещенные руки», – прервала беременность».

«Прервать беременность». «Аборт». Жестокие, грубые слова. Слова, означающие «конец».

Я представила загорелого Флинна, плавающего с маской среди коралловых рифов, – недостижимо далекого, будто в другой вселенной. Мы обитали в разных мирах. Кому захотелось бы вернуться из тропического рая ко мне?

С двадцати лет, еще до Флинна, в груди у меня часто оживал сгусток тьмы, и ребра распирало тяжестью воспоминаний. Что я только не делала, чтобы ослабить боль! Ночи напролет заливала ее алкоголем; настраивала на полную громкость музыку в наушниках, заглушая гул мыслей; с истертыми в кровь ногами бродила по бристольским улицам, проветривая голову до полной пустоты. А потом встретила Флинна – открытого, доброго, честного. Была в нем какая-то неподдельная чистота. И ему удалось меня перенастроить. Я не могла его потерять! Я не хотела вновь окунуться в тот мрак, где пребывала раньше.

Прижав к уху мобильник размером с кирпич, спокойно и четко, в своей обычной манере, Фиона записала меня к врачу, а в конце добавила: – «Это моя сестра».

Когда мы ехали в метро, мой взгляд то и дело упирался в беременную женщину – та сидела с закрытыми глазами, сомкнув руки под круглым животом.

У автоматических раздвижных дверей больницы я замялась, стеклянные створки открылись и нетерпеливо захлопнулись под мое бормотание: – «Я не знаю… Правда, я не знаю…»

Но Фиона решительно провела меня внутрь. Именно благодаря ее практичности, деловитости и уверенности я дошла до конца.

– Ты винишь меня? – глядя в глаза, спрашивает сестра.

Я и сама часто задавалась этим вопросом. Как бы все сложилось, если бы мать не уехала за границу навестить тетю? Был бы результат иным, если бы я вернулась в родной дом, где меня усадили бы на диван и поили ароматным горячим шоколадом, обсуждая не варианты действий, а чувства?

– Ты повлияла на мой выбор, – честно говорю я. – Но я никого не виню. Я спросила твое мнение – ты его высказала.

Фиона серьезно кивает в ответ.

– Просто теперь у меня есть Дрейк, а у тебя нет…

– Никого. – Я отвожу взгляд. – Я знаю.

Сестра уходит на кухню за бокалами для вина. Я достаю из кармана телефон в надежде увидеть там сообщение от Флинна.

От него ни словечка, зато от Джейн целое послание. Обычно она звонит или пишет на электронную почту – в основном строго в рабочее время. Я открываю сообщение.

По поводу твоего последнего поста в «Фейсбуке»… Я подумала, неплохо бы создать вокруг новой книги чуть больший ажиотаж. Нам не надо, чтобы читатели занервничали! Пока. Джейн.

Я, конечно, в курсе, что Джейн следит за обновлениями в социальных сетях своих авторов, репостит их на главной странице издательства, рассылает членам команды – тут ей нет равных. Однако она никогда не критиковала содержимое постов. Странная фраза: «Но нам не надо, чтобы читатели занервничали!»

Я открываю страничку в «Фейсбуке». Что у меня там вывешено?

При виде последнего поста мои глаза лезут на лоб.

Имеешь ли ты право называться писателем, если ни черта не можешь написать?

Я ошарашенно смотрю на экран, меня захлестывает паника. Когда я такое запостила? Я не помню!

Читаю снова и снова. Слова кажутся знакомыми.

– Фиона! – зову я сестру.

Щеки у меня горят.

Нахмуренная Фиона входит в комнату.

– Что?

Я подскакиваю с дивана и поворачиваю к ней экран телефона.

– Я отправляла тебе такую эсэмэску?

Она поправляет на носу очки и читает сообщение.

– Нет. Правда, я давно не заглядывала в телефон, последний раз часа два назад.

– Не сегодня, – нетерпеливо говорю я. – Вчера. Ты прислала мне эсэмэс, я ответила.

– Что? Вчера вечером? Когда я спросила, как продвигается книга?

Я киваю.

– Но ты ничего не ответила.

– Ответила! Мне показалось, я ответила… Но… – Какое унижение! Что я натворила! От стыда хочется провалиться сквозь землю. Я писала всю вторую половину дня, жутко устала, нервничала. Писала второпях, постоянно отвлекаясь на эсэмэски и соцсети. – Наверное, я по ошибке отправила это на страницу в «Фейсбук».

– Просто удали, – предлагает сестра. – Люди быстро забудут, что ты писала.

– Только это прочитали уже несколько тысяч человек. – Я прокручиваю комментарии.

МэттХ: Неудачные дни бывают у всех, все получится!

КриссиЭдж: Я называю себя писателем, хотя издательства отвергли пять моих рукописей.

СьюРТерм: Мы в вас верим! Обожаю вашу первую книгу.

Книгочей101: Эль, вам не идет чертыхаться.

В горле клокочет ярость. Разумеется, у Книгочея101 на все есть мнение! И этот менторский тон – как родитель с неразумным ребенком. Книгочей101 ничего обо мне не знает! Как и все остальные. Мне хочется кричать прямо в экран, сообщить Книгочею101 и прочим подписчикам, что последний пост – единственный правдивый из написанных за эти недели!

Фиона внимательно на меня смотрит.

Я так сильно сжимаю телефон, что побелели кончики пальцев, поэтому я отодвигаю мобильник в сторону, пытаясь придать лицу расслабленное выражение.

– Прости… В голове не укладывается, что я натворила такое. Пост увидел мой редактор. Она недавно прислала мне сообщение с просьбой создать вокруг книги «больший ажиотаж».

– Эль, ты измотана. В твоем состоянии немудрено ошибиться. Первые три месяца после рождения Дрейка я даже имя свое не помнила. Не переживай! Проблема легко решаема: удали пост, извинись перед редактором и напиши о книге что-нибудь жизнерадостное.

Прекрасный, разумный совет. Глубоко вздохнув, я выполняю пункты, предложенные Фионой.

Когда я заканчиваю, сестра ставит передо мной бокал вина.

– Завтра ты посмеешься над этой историей.

Я бросаю на пол сумку и скидываю ботинки. Желудок еще не совсем в порядке после отравления, да и от усталости я буквально валюсь с ног. Надо было ехать с похорон прямиком домой! Из-за визита к Фионе я доберусь до письменного стола позже, чем могла бы.

Настало время традиционного ночного обхода. Я стараюсь не обращать внимания на участившийся пульс. Начинаю с кухни, проверяю черный ход, окна, закрываю плотно шторы. По пути к винному погребу включаю радио – болтовня ведущего меня успокаивает, – отпираю дверь и, не переступая порог, заглядываю внутрь. В нос ударяет холодный, пахнущий землей воздух. Я быстро запираю дверь и направляюсь в гостиную, включая по ходу следования светильники.

Чем тщательнее моя проверка, тем больше времени она занимает. Я заглядываю за диван, за кресла, за дверь, тяну шторы. Понимаю: пора остановиться. Мое поведение ненормально. Едва узнаю саму себя в этой перепуганной неврастеничке.

Вру. Неврастеничка мне хорошо знакома. С моих двадцати лет она взяла бразды правления в свои руки, уверяя, что я слаба, труслива и уязвима. Похоже, те странные, изломанные годы крадутся за мной, преследуют и вот-вот настигнут.

Осмотрев первый этаж, я иду наверх и на лестнице наступаю в мокрое – на деревянной ступеньке лужица воды. Откуда ей тут взяться? Я ничего не разливала.

Пока я раздумываю о происхождении лужи, что-то легкое падает мне на макушку. Трогаю волосы – капля.

Запрокидываю голову. С потолка сочатся бусины влаги.

В ужасе бегу наверх. Откуда же течет? Нога наступает в одну лужу, в другую, вода ручьем струится по деревянным лакированным ступеням.

В растерянности я упираюсь рукой в стену – она тоже влажная.

– Что за…

Сверху доносится шум льющейся воды. Я гоню себя вперед по опасно затопленной лестнице. На последнем этаже включаю свет, и моим глазам предстает следующая картина: дверь ванной распахнута, кран открыт на полную мощность – напор такой сильный, что вода, не успевая уходить в слив, выплескивается из раковины на пол.

По щиколотку в ледяной воде я бреду закрывать кран.

– Господи… – ахаю я, оглядываясь вокруг.

Вот это разрушения! Затоплена ванная, затоплена лестничная площадка. Прошлепав к кабинету, я со страхом открываю дверь: за дверью лужа в метр шириной, остальное, к счастью, не пострадало.

Не протекла ли вода сквозь потолок в другие комнаты этажом ниже? Я возвращаюсь на лестницу, осторожно спускаюсь на второй этаж, захожу в спальню, включаю свет – и холодею от ужаса: с потолка течет. Темные капли усеивают одеяло будто брызги крови. Внутри меня все сжимается, хочется повернуться и бежать куда подальше.

Но нельзя.

Глубоко вдохнув, я приказываю себе успокоиться. Надо включить разум и логику и попытаться минимизировать ущерб.

Действуем!

Вооружившись шваброй, ведром и грудой полотенец, я начинаю уборку с самого верха – с затопленной ванной, – затем обхожу по очереди остальные комнаты. Масштаб разрушений убийственен: ковры и мебель мокры насквозь, по стенам потеки, залиты розетки и выключатели.

Вскоре сухие полотенца заканчиваются, приходится выжимать использованные, что нелегко; мышцы рук горят от напряжения. Разместить такое количество влажных полотенец и промокшего постельного белья негде, я вынуждена развешивать их на перилах балкона в спальне.

В свете полной луны серебрятся гребни волн. Пока я перевожу дух, созерцая ночной пляж, у меня возникает неприятное ощущение, что на берегу кто-то есть – и этот кто-то смотрит на меня.

До кровати я добираюсь только к трем часам ночи. Постель в гостевой спальне накрахмаленная, жесткая; я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Противно пахнет мокрой древесиной.

Где-то в недрах дома продолжает капать вода. Мало-помалу назойливый звук поглощает даже мои мысли: все внимание сосредоточено на невидимом, мерном капанье.

Ну что я за тупица?! Такие ошибки мне не по карману. Мрачные думы о понесенном ущербе вгоняют меня в панику: ковры придется отпаривать, испорченную краску – перекрашивать, доски на полу вздуются…

Произошедшее не укладывается в голове. Я прекрасно помню, как, растерянная, оглушенная, проснулась в ванной на полу с ковриком под щекой; как поднялась на подкашивающихся ногах и уцепилась за раковину; как чистила зубы; как жгло лицо от ледяной воды… Неужели я не закрыла кран? Возможно. Я тогда плохо соображала, да еще спешила на похороны, бегала по комнатам как ошпаренная.

И все равно что-то не стыкуется. Если я чистила зубы, то почему в раковине пробка, которую я обычно почти не использую? Пытаюсь вспомнить миг, когда поворачивала кран. Неужели я сначала заткнула отверстие пробкой? Вряд ли.

Хотя с чего такая уверенность? Сколько у меня в последнее время было промахов, сколько ошибочных выводов!

Усевшись на кровати, я сжимаю пальцами лоб. Вдалеке за стенами дома шумят, плещут о темный берег волны.

Если я все-таки себе верю, если я твердо знаю, что не закрывала раковину пробкой и не оставляла кран открытым, напрашивается одно-единственное объяснение: это сделал кто-то другой.

Глава 20

Эль

На следующее утро я с удовольствием рассматриваю извлеченные из принтера теплые страницы своей рукописи. Чернила, тонер, запас бумаги – вот о чем следует думать. Сейчас не до запаха сырости, пропитавшего весь дом, не до последствий наводнения. Потом разберусь.

Мобильник стоит на беззвучном режиме, Интернет отключен – отвлекаться не на что. В кабинете только я и мой роман.

Я выравниваю стопку страниц, скрепляю уголок огромным зажимом и с чашечкой дымящегося кофе усаживаюсь в кресло для чтения.

На титульном листе заглавие: «Книга 2, Эль Филдинг». До срока сдачи две недели, но я до сих пор не представляю, как закончить роман. Работа писателя в том, чтобы сплести сюжетные нити воедино, натянуть их и довести читателя до кульминации – разгадки тайны.

Я набираю в грудь воздуха, внутри все дрожит.

Мне страшно читать собственную книгу.

Пальцы решительно сжимают пачку страниц. С места не встану, пока не дочитаю: надо управиться за один присест, оценить историю свежим взглядом – она сама подскажет, какую выбрать концовку.

А если концовка мне не понравится?

Понравится – не понравится, выбора нет. Не сдам роман – потеряю дом. Такова жизнь.

Иначе к чему были мои старания и жертвы?

Затуманенным взглядом я смотрю вдаль, туда, где море и небо сливаются в мерцающую серебристо-серую полосу горизонта.

Я так верила, что окончание истории сложится само, откроется, как открываются цветочные лепестки, демонстрируя миру блестящие, усеянные пыльцой тычинки. Но ничего подобного не произошло. Ни единого намека на следующие события. Как же привести это к логичной развязке?

«От тебя никакого толку!»