Оборотная сторона Луны Морозова Эльрида

Глава 40

Время шло. Стрелка медленно продвигалась вперед. Не было никаких сигналов ни из корпуса, ни снаружи, только замкнутое пространство, замкнутый круг людей, замкнутый путь стрелки по часам.

Каторжники постепенно возвращались в зал ожидания. Человека, на которого все набросились, я не видела. Я подозревала, что его могли убить и оставить лежать в коридоре. Можно было бы пойти и посмотреть, что с ним. Может, он еще жив и ему требуется помощь. Но что я могла сделать? Может, они готовы убить каждого, кто к нему подойдет?

– Где же этот корабль? – рассуждал Брайен. – Наверное, готовят нам сюрприз: ждут, когда мы заснем от скуки.

– Все объясняется проще, – ответил ему Лео. – Они ждут, пока мы умрем. Видишь ли, мертвые не будут оказывать сопротивление.

Прошло два часа. Люди перекидывались словами, смотрели на часы, ходили с места на место. Было ясно, что корабль не прилетит. Мы бессмысленно проводили здесь время.

Послышался какой-то шум извне. Из коридора в зал ожидания вошел Джеральд и двое людей с автоматами. Я отметила про себя, что они увеличили охрану. Знали, что все это может нам не нравиться.

Каторжники в зале загудели, закричали. Все встали навстречу вошедшим, явно желая наброситься на них. Но вид наставленных на них автоматов охлаждал пыл.

– Вы что: нас уморить тут решили?

– Выпустите нас отсюда!

– Сами встречайте землян, если такие умные! – гудели люди.

Джеральду стоило немалых усилий перекричать толпу. Но всем было интересно, что он скажет. Поэтому вскоре люди стихли. Однако настроены они были скептически. На каждое слово Джеральда находилось, что ответить.

– Корабль задерживается, – объявил тот.

– И без тебя поняли! – гудели в толпе.

– Но он обязательно будет, – продолжал Джеральд.

– Теперь твоя очередь его встречать.

– Поскольку вы еще будете долго здесь находиться, мы принесли вам покушать.

После этой фразы настроение каторжников разделилось. Одни стали кричать, что их не купишь едой, что они сейчас запихают ее в глотку Джеральду. Другие, ободрившись, стали спрашивать, что сегодня дают и в каком количестве. После этого Джеральд сказал еще несколько фраз, призывающих набраться терпения, подкрепиться и дожидаться корабль, чтобы захватить его.

– А оружие? А газ? Дайте нам оружие! – вспомнил кто-то.

Но Джеральд сказал, что как только корабль прибудет на Луну, нам тотчас же выдадут оружие, а пока что беспокоиться не о чем. С этими словами вся эта делегация повернула в коридор. Каторжники бросились за ними. Вслед им неслись проклятия и угрозы. Раздалась пулеметная очередь.

Я обратила внимание, что не вжимаюсь в спинку кресла и не цепляюсь за подлокотник или за рукав Лео. Подумаешь там: стреляют. Все это происходит в коридоре, а я сижу в зале и остаюсь в безопасности. И если там убьют кого-то, это не мои проблемы.

Я стала черствой. Меня не волнуют судьбы людей. Я равнодушно смотрю в пол и не чувствую ни страха, ни боли.

– Рассказать, как я впервые взял оружие в руки? – спросил Брайен и, не дожидаясь ответа, начал рассказывать: – Мне тогда было пять лет. Мать у нас одна была, зато дружков заводила очень много. Один из ее дружков был очень рассеянным. Сестра часто шарилась по его карманам, шкуляла деньги. А он хоть бы что-нибудь заподозрил. Наоборот, бывало, скажет: «Странно, как много денег сегодня потратил! Я думал, меньше. Какие дорогие, оказывается, сигареты, да еще брал пиво, презервативы… Как все дорого». Кстати, мы как-то и презервативы у него стащили. Ходили потом, шарики надували…

– Это и было твое первое знакомство с оружием? – перебил его Лео.

– Да нет. Слушай дальше. Однажды сестра нашла у него в кармане пистолет. Ясное дело, она позвала нас, пацанов. Вот мы начали его разглядывать, разобрать пытались, проверить, что там есть. Хорошо, хватило ума на курок не нажимать. Целый день с ним проиграли, вечером спрятали в надежное место. Тут дружок-то мамин и хватился своего пистолета. До него дошло, что это мы по его карманам полазали. Стал он на нас орать, но мы ему все равно пистолет не отдали. Мы его продали одному пацану во дворе. И он отстрелил себе руку. Возили его в больницу, зашивали там что-то. Не знаю, почему он в наших руках ни разу не выстрелил. Наверное, какая-то случайность.

– А где сейчас твои мать и сестра? – спросила я.

– А хрен их знает. Я с пятнадцати лет не был дома. Слышал, что брат по тюрьмам сидит. Сестра пьет и мужиков как перчатки меняет. Замужем официально уже два раза была. И все в белом свадебном платье. Хоть бы постеснялась. Она с детства такая была: постоянно всем врала. Бывало уставится тебе в лицо честным взглядом и врет. Думаешь: ну не может быть, ведь должна же быть совесть у ребенка. Ведь нельзя же так откровенно врать.

– А твоя мать?

– Не так давно она умерла. Я уже тогда в тюрьме чалился. Не успел я перед смертью даже поговорить с ней. Жалко. Надо бы вернуться на Землю и навестить брата и сестру. Просто так, чтобы если что случилось, то чтобы потом себя не винить.

Мне остро захотелось, чтобы это осуществилось.

– А у меня не было родственников, – поддержал разговор Лео. Он удобнее расположился на сиденье, вытянул ноги и закинул их на противоположный ряд. – Та женщина, которую я называл матерью, постоянно попрекала меня. И лишним куском хлеба, и не выученными уроками, и немытой посудой. И еще она постоянно говорила: «Если бы ты был моим родным сыном, я бы оставила тебя в детдоме». И тогда я думал: «Наверное, там едой не попрекают».

– У нее были другие дети? – спросила я.

– Она была бездетная. Усыновила меня и еще одного пацана. Тот ей нравился больше. А я его ненавидел. Он издевался надо мной. На глазах у взрослых был примерным мальчиком, а как только оставались вдвоем…

– А что он с тобой делал? Трахал, небось? – спросил Брайен.

– А эта женщина была замужем? – спросила я отчасти для того, чтобы сгладить эту бестактность.

И Лео предпочел ответить мне, а не Брайену.

– Этот якобы «папа» – он был оболочка из человека. Ему надо было только поесть, поспать, сходить на работу и посмотреть телевизор. Сколько его помню, ни одной улыбки, ни одного окрика, сплошная невозмутимость. Словно завели игрушку, и она работает, пока не кончится заряд. Удивляюсь, как он еще решился усыновить нас. Ведь это решение выпадало из системы его привычной жизни.

– Наверное, все решила твоя мамаша, – сказал Брайен. – А он просто не стал с ней спорить. Ну а ты что молчишь? – спросил он меня.

Я не знала, что ответить, будто застигнутая врасплох. Я хорошо вжилась в роль каторжника. Но что отвечать на этот вопрос?

– У меня были замечательные родители.

Это было единственное, что я смогла сказать.

– Были бы у тебя замечательные родители, не оказался бы ты за решеткой, – обличил меня Брайен.

– Они тут вовсе не причем! – взорвалась я.

Нельзя было допускать, чтобы какой-то каторжник говорил плохо о моих родителях. Голос мой дрожал от злости. А Брайен сидел и улыбался, как будто бы довольный тем, что вывел меня из себя.

– То, что я здесь, это полностью моя вина! – доказывала я. – Мои родители – замечательные люди. Да, я здесь, но мои брат и сестра очень хорошо устроились в жизни и не сидят за решеткой.

– Значит, ты паршивая овца в семье? – уточнил Брайен.

Как мне ни тяжело это было говорить, но я сказала да. Не буду же я убеждать Брайена, что вовсе не каторжник, а переоделась в него, чтобы меня не убили.

– Значит, ты сделал пятно на репутации всей семьи, – сделал вывод Брайен. – Как они к этому относятся?

– Я знаю, что сейчас они очень переживают за меня, ведь им известно, где я нахожусь. Мне жаль, что их до…

Я закашлялась. Я чуть было не сказала «их дочь». Это была непростительная ошибка. И хорошо, что Лео и Брайен не обратили на это внимание.

– Мне жаль расстраивать их, – закончила я свою речь.

– Значит, они живы? – спросил Лео.

– Да, оба.

– А почему ты говоришь о них «были»?

Я чуть заметно улыбнулась. Сама не зная почему, я допустила вторую речевую ошибку.

– Наверное, потому, что я себя уже считаю мертвой.

Глава 41

Обед был скудным. Ужин нам не приносили вообще. Мы были предоставлены сами себе, заперты в четырех стенах. В нашем распоряжении не было даже туалета. Каторжники ходили справлять нужды под двери. Больше доставалось внутренним дверям, которые соединяли зал ожиданий с остальным корпусом. Не имя возможности добраться до тех, кто нас здесь запер, каторжники вымещали злобу на дверях, отделяющих нас от них. Вскоре в коридор стало невозможно заходить: запах стоял ужасный. Там оставался только один человек – тот самый побитый, который предлагал всем сдаться. Он был еще живой. Лежал на полу, тяжело дышал и равнодушно смотрел на лужу, подползающую к нему.

Все эти подробности я знала от Лео и Брайена, которые тоже выходили в коридор по нужде. Я этого сделать не могла. Приходилось терпеть. Я ограничила себя в воде и не пила совершенно, хоть во рту у меня и пересохло.

Сначала выносить все это было можно. Потом настало время, когда я не смогла думать ни о чем другом. Я старалась убедить себя: «Это пустяки, временные неудобства. Я смогла вынести убийства, насилие, жестокость. Смогу вынести и это. Было бы глупо сломаться теперь…»

Но разум мог говорить что угодно, а простые животные потребности должны разрешаться. Моя душа смогла сместить в себя столько боли, а мочевой пузырь не выдерживал.

Настенные часы я не упускала из виду. Стрелка ползла вперед очень медленно. Наверное, это были последние часы в корпусе: иллюзия движения. Лучше бы эти часы были тоже разбиты. Они напоминали мне сестру Брайена, которая врала, глядя тебе в лицо честным взглядом.

Стрелка двигалась, а время застыло. Одни и те же мысли, настроение, разговоры, а потом все идет по новому кругу. Конечно, не все оставалось по-старому. Теперь уже из коридора так несло мочой, что воняло даже в зале ожидания. И во мне больше не спорили два человека. Я страстно желала, чтобы с Земли кто-нибудь прилетел. Тогда будет возможность сходить в туалет. Я бы смогла вынести еще боль и страх, но не эту ломоту в животе.

Я пыталась убеждать себя. «Вспомни свои первые мгновения здесь, – говорила я себе. – Вспомни, как у тебя на глазах убивали людей и резали их на части. Это было хуже».

«Может, и хуже, – соглашалась я. – Только мне сейчас нет до этого дела. То, что чувствует человек в настоящее время, это и есть главное для него. Тогда я думала, что нет ничего хуже убийства. Сейчас мне кажется, самое главное – это сходить в туалет».

Не знаю, что бы я делала, если бы совсем потеряла надежду. Но я все еще верила. Выходов было три, и хотя бы один из них должен осуществиться.

Во-первых, может прилететь корабль со спецназом. Во-вторых, Волк может выпустить нас. Ведь он не мог запереть нас навсегда. Он не судья, приговаривающий нас к заключению, а такой же каторжник, как и все. Скорей всего, он сделает это вечером перед сном. Мы выйдем отсюда и разбредемся по комнатам.

Ну а если нас не выпустят, то каторжники когда-нибудь устанут и лягут спать. Можно будет воспользоваться этой паузой.

Я продолжала ждать, прислушиваясь к малейшему шуму. Стрелки часов честно двигались вперед. Каторжники сидели в зале, кто-то уже дремал, другие переговаривались. Когда же все заснут? Я с тоской смотрела в сторону коридора. Там не было даже дверей, чтобы закрыться. Каторжники могли проходить мимо и входить в коридор.

– Вы как хотите, а я на боковую, – объявил Брайен.

Он встал, широко зевнул, а потом начал отдирать от сиденья мягкую спинку.

– Что ты делаешь? – спросил Лео.

– Готовлю себе спальное место, – охотно объяснил Брайен. – Или ты предпочитаешь спать сидя?

Он оторвал несколько спинок, перетаскал их к стене и сложил в один ряд. Получилось цельное и довольно удобное ложе. Брайен взгромоздился на него и в полный голос стал кричать, что здесь сильно светло и что нужно выбить лампы, чтобы можно было спать. Эти призывы не произвели впечатления на каторжников. Они не стали выбивать лампы, зато увидели, как можно удобно устроиться на сиденьях. Многие начали тоже ломать сиденья и делать себе постели.

Я еле поднялась с места. Хотелось скрючиться и держаться руками за живот. Я еще могла сдерживаться, могла перейти с места на место, но отдирать спинки от сидений было выше моих сил.

– Что с тобой? – спросил Лео, глядя на мои жалкие попытки.

Я держалась около правды:

– Живот болит.

Лео оттеснил меня в сторону, взялся своими большими руками за сиденье и оторвал мне его.

– Спасибо, – сказала я, принимая от него три спинки подряд.

– Не позорься больше, – сказал Лео. – И не забудь пройтись по врачам, когда доберешься до Земли.

Я подумала, что если когда-нибудь выберусь отсюда, то кабинета психиатра мне уж точно не миновать. Я взяла две спинки подмышки, третью поволокла за собой по полу. Все грозило упасть на пол. Ко мне подошел один каторжник, без разговоров отнял у меня одну спинку и унес себе. Я положила оставшиеся спинки возле Лео и Брайена. Свернулась в клубок, так было легче.

– Спокойной ночи, ребята, – сказал Брайен.

– Может, пока мы будем дрыхнуть, прилетит корабль с Земли, но мы этого уже не узнаем.

– После твоих слов спокойная ночь обеспечена, – проворчал Брайен. И громко сказал, чтобы его многие услышали: – Может, часового выставим, а? Пусть не спит, а следит за временем и ждет корабль?

Я испугалась его слов. Мне вовсе не хотелось, чтобы какой-то бодрствующий часовой мешался у меня под ногами. Мне нужно было, чтобы все здесь заснули, и сделали это как можно быстрей. Если они оставят здесь часового, я не смогу больше терпеть.

– Да пошел ты! – ответил кто-то на слова Брайена. – Тебе надо, ты а карауль, идиот!

– Нет, мне этого не надо.

Я успокоилась. Теперь ничто не должно мне помешать. Скорей бы только все уснули.

Все погружалось в тишину. Последние каторжники сделали себе постели и улеглись на них. Последние разговоры растворились в воздухе. Кое-где раздавался храп.

Неужели я дождалась, чтобы все заснули? Я села на своем ложе, едва удерживаясь, чтобы не застонать от боли и напряжения. Нужно все делать бесшумно, чтобы не разбудить людей и не вызвать подозрений.

Я еле передвигала ногами, когда шла по коридору. Какой-то каторжник открыл глаза, когда я проползала мимо, и проводил меня равнодушным взглядом. Я молилась, чтобы никто больше не открывал глаз и не смотрел на меня.

Я дошла до коридора и первым делом осмотрела его. Недалеко от запертой двери я увидела скрюченную фигуру побитого. Я и раньше помнила о нем, но он был наименьшей угрозой. У меня были проблемы поважнее, и я решала их. А теперь наступило время разобраться с этой преградой.

Я подходила к нему с трепетом в сердце. Он лежал на полу без движения и выглядел как мертвый. И я действительно хотела, чтобы это было именно так. Впервые в жизни я хотела смерти человека ради собственной безопасности. Я уже больше не презирала и не ругала себя за это.

Я подошла ближе. Человек почувствовал, что я смотрю на него в упор, зашевелился и открыл глаза. Он выжидательно уставился на меня. Я ощутила разочарование и какую-то безысходную тоску. Этот человек мог бы умереть после побоев, но он жив, находится в этом коридоре и смотрит на меня.

– Живой? – спросила я, стараясь скрыть в своем голосе нотки явного разочарования. – Ну как ты? – спросила я, чтобы показаться любезной.

Человек не ответил. Так и продолжал смотреть на меня снизу вверх настороженным взглядом. Наверное, он чувствовал себя разбитым и обессиленным. Ему казалось, что я сейчас сильнее его, хотя я сама держалась из последних сил.

– Пошли, – сказала я и протянула ему руку. – Пошли, я отведу тебя в зал, будешь спать. Я там уже приготовил постель.

Я смотрела в его черные жесткие и недоверчивые глаза. Наверное, только они одни остались целыми на его лице. Все остальное было разбито и перепачкано кровью.

– Пошли! – Я начала терять терпение. – Хватит валяться тут среди дерьма!

Это подействовало. Человек попытался подняться. Оперся на руку, но снова упал на пол. Я помогла ему подняться. Он был тяжелый, но мне надо было увести его отсюда. Я играла свою роль рядового каторжника. Ведь, в принципе, он мог бы так поступить – помочь человеку. Лео и Брайен уж точно могли бы. Но они бы при этом что-то говорили.

Я закинула его руку себе на плечо.

– Тебе надо попить и поесть, – сказала я. – Но ничего этого нет. Пошли, не стой на месте. Там есть постель. Тебе остается только отсыпаться. Сон, говорят, лучше лекарство. Ты согласен с этим?

Я вела его по коридору и постоянно говорила что-то, сама с трудом понимая смысл. Главное для меня было – говорить, двигаться, чтобы поскорее увести отсюда человека.

Мы вышли в зал ожидания, я подвела человека к своей постели и помогла ему улечься.

– Спи, давай, – сказала я. – Ложись и спи. И не поднимайся больше.

Там я еще раз окинула взглядом зал ожиданий. Все каторжники мирно спали на своих местах. Надо действовать быстрей. Если кому-то вдруг приспичит и он поднимется, это будет крах всего.

Посреди коридора лежало сломанное сиденье. Днем его притащили сюда каторжники, пытались им таранить дверь. Она не поддавалась, сиденье треснуло, и его бросили здесь. Сейчас им можно воспользоваться и загородиться.

Я подняла сиденье, протащила его ближе к дверям и поставила. Если присесть, меня практически не будет видно. Ни одни мужчина не ходит так в туалет, но у меня не было другого выхода.

Эти несколько минут, когда я присела за сиденьем, показались мне несколькими часами. Я ждала разоблачения отовсюду: из-за двери, из зала ожидания, из коридора, с потолка, с разбитой камеры слежения, с вентиляционных решеток. Я зажмурилась, пытаясь отгородиться от этого мира: я ничего не вижу, и пусть не смотрят на меня. Психология ребенка, пытающегося спрятаться за свои ладони.

Я быстро натянула на себя комбинезон и застегнулась до самого подбородка. И вдруг мне очень захотелось плакать: прямо навзрыд, настоящими слезами. Я оперлась руками о стену, пытаясь отдышаться и подавить в себе слезы. Потом уткнулась в стену лбом, специально до боли, чтобы заглушить в себе остальные чувства. Мне надо взять себя в руки и не хлюпать больше. Я могу расхлюпаться при Лео и Брайене, но не посреди пустого коридора, в которую в каждый минуту может кто-то зайти.

Все осталось позади. Я сделала то, что хотела. Теперь можно быть спокойной, пока снова не захочу в туалет.

Глава 42

Я вернулась в зал ожидания. На моем месте спал побитый. Лицо его было почти безмятежно. Может быть, ему снилась Земля.

Надо было сделать себе новое спальное место. Пришлось погреметь немного. Но каторжники почти не просыпались. В этот раз у меня получилось оторвать себе спинки сидений и расположиться на них. Вот что значит содержать свой организм в оптимальном состоянии.

Посреди ночи я проснулась. Что-то было не так. Я открыла глаза и увидела совсем близко от себя лицо Лео. Он спал на своих сиденьях, подкатившись к краю. Он был так близко, что его дыхание касалось моей руки. Этого нельзя было допускать. Мне нужно быть как можно дальше от людей.

Я отвернулась от него, но с той стороны спал другой каторжник, совсем незнакомый. Его дыхание было направлено в другую сторону, но все равно слишком близко.

Мне надо было устроить себе место не здесь, а где-нибудь посреди зала, подальше от остальных. Но, с другой стороны, рядом с Лео я почему-то чувствовала себя в большей безопасности, чем в любом другом месте. Хотя он знал, что я не каторжник. Это было против всякого здравого смысла.

Я снова повернулась к Лео, посмотрела в его лицо и только сейчас заметила то, о чем должна была подумать раньше.

На его лице была щетина. Было видно, что он давно не брился. И тот, что спал с другой стороны от меня, он тоже был небритым. И на Брайене можно было увидеть щетину. И это нормально: здесь каждый каторжник начал зарастать.

Кроме меня. Если бы я была в комнате, я бы могла симулировать, что пошла бриться. Но здесь не было ни туалета, ни раковины, ни лезвия. Обычно женщины не любят растительность на себе и всячески борются с ней. Но сейчас я бы все отдала за то, чтобы у меня выросли борода и усы.

Пришлось спрятать подбородок в ворот комбинезона. Хорошо, что здесь были воротнички стоечкой. Но я же не смогу так ходить вечно! Скорей бы прилетал этот долбанный корабль с Земли. Я была согласна на то, чтобы нас тут всех перестреляли.

Хорошо, что многие лампы в корпусе были разбиты и освещение работало не на полную мощь. Это сглаживало углы, но не все. Таковы были правила этой жесткой игры: не успеешь свободно вздохнуть, избавившись от одной проблемы, как тут же нависает другая. И мне все время приходится что-то придумывать, как-то изворачиваться. Что же делать теперь с этим?

Если корабль не прилетит и завтра, я буду лежать здесь и симулировать приступ аппендицита или заворот кишок – что угодно. Лишь бы от меня отстали и не смотрели в мою сторону. Я буду лежать лицом вниз и прятать подбородок в вороте комбинезона. И буду ждать время, когда прилетит космический корабль с Земли.

Ведь он должен прилететь, правда? Земля ведь не может взять и предать нас всех?

Я проснулась от напряжения и угрозы. Я открыла глаза и постаралась выглянуть из-под руки, чтобы загородить свое лицо. Надо мной завис автомат, уставившись на меня своим дулом. Первое мгновение я не могла понять, что происходит. Я разоблачена? Они увидели, что на мне нет щетины? Или прибыл корабль с Земли и нас всех берут в плен?

– А ну вставай, – толкнул меня человек автоматом.

И только потом я узнала его. Джеральд.

– Вставай, говорю!

Он пнул меня сапогом в живот. Не со злости, а просто чтобы окончательно меня разбудить.

Я стала медленно подниматься с места. Я старалась опустить голову как можно ниже и спрятать подбородок в ворот комбинезона. Только когда я поднялась в полный рост, то осмелилась посмотреть по сторонам, чтобы сообразить, что происходит.

Разбуженные каторжники гудели, выкрикивали что-то и грозились разнести все к чертовой матери. Но несколько человек с автоматами держали все под контролем. Никто не осмеливался в открытую выступить против них.

Лео поднялся со мной тоже. Брайен продолжал делать вид, что спит. Побитый сидел, прислонившись спиной к стене, и смотрел снизу вверх на Джеральда.

– Идем, – сказал Джеральд и ткнул меня в плечо дулом автомата.

И только тут я поняла, что зовут не всех, а только меня. И это могло означать одно. Меня разоблачили!

Я бросила последний взгляд на Лео. Ничего утешительного там не было. Теперь все было против меня.

Джеральд снова ткнул меня автоматом в спину, и я пошла вперед. Услышала за собой чей-то голос:

– Замочат сейчас парнишку.

Я шла по залу ожидания, и все каторжники провожали меня глазами. И в глазах у всех было что-то вроде сочувствия: «замочат сейчас парнишку».

Уже на выходе я услышала еще одну фразу:

– Трахать повели.

В принципе, это было одно и то же. Меня ожидает одно – смерть.

Это открытие не заставило меня почувствовать ни ужас, ни горе. Мне как будто бы было все равно. Я устала бояться и переживать. Надоело. Будь что будет. И желательно, чтобы все кончилось поскорей.

– Всем остальным быть здесь! – закричал Джеральд. – И если будете плохо себя вести, я вернусь и всем отстрелю яйца.

– Да пошел ты! – дружно отвечали ему в зале. Но никто не стал лезть на рожон. Кроме пустых угроз каторжники больше ничего не делали.

Остался позади коридор. Я вышла из замкнутого пространства, в котором просидела почти сутки.

– Стоять, – сказал Джеральд.

Я послушно остановилась и ждала, когда он закроет эту дверь на замок. Я смотрела на их спины, когда он возился с замком. За эти секунды я многое успела передумать, но сделать не смогла ничего.

Меня снова окружили люди с автоматами и повели куда-то. Как много чести для меня одной. Ведут как особо опасного преступника. Замочат. Или изнасилуют, а потом замочат. Либо замочат, а потом изнасилуют. Не все ли равно? Когда-нибудь это должно кончиться.

– Налево, – сказал Джеральд.

Я слушалась его указаний. Так, под конвоем, я поднялась по лестнице вверх на несколько этажей и оказалась на самом последнем. Меня вели на мой родной наблюдательный пункт. Было в этом что-то символичное: оттуда я начинала, там я и закончу.

И только когда дверь передо мной распахнулась и я увидела Волка, то вдруг подумала: «А может, им просто нужен компьютерщик?»

Странно, что эта простая мысль раньше не приходила мне в голову. Ведь еще вчера Джеральд предлагал мне пойти с ним. А потом – они блефовали, рассказывая, что у них есть связь с Землей. А им она действительно нужна. И на самом деле если кто-то и смог бы это сделать, то только я. Одна на весь корпус.

– Привет, Сопляк! – сказал Волк, выходя мне навстречу.

Я что-то промямлила в ответ. Волк посмотрел на Джеральда.

– Что-то вы долго за ним ходили.

– Просто этот парень дрых, когда мы пришли за ним. Зато другие встали и начали орать, чтобы их выпустили.

Самым лучшим словом тут было «парень». Они видят во мне парня. Значит, я еще не разоблачена.

Я кинула быстрый взгляд на Волка, и мне стало легче. На нем не было щетины, он был гладко выбрит. В таком случае я могу сделать вид, что со мной все в порядке.

Итак, им просто понадобился компьютерщик. Правда, за компьютером сидел какой-то парень и тыкал клавиши. Я не знаю, получалось ли у него что-нибудь.

– Открой машинные гонки, – сказал мне Волк.

Я вспомнила, как прошлой ночью открыла ему гонки. Надо было действовать так же. Я оттеснила человека, сидящего за компьютером, нашла нужную программу, убрала меню, запрашивающее пароли и открыла игру. Все произошло очень быстро.

– Ну, что я тебе говорил? – почти ласково спросил Волк у парня за компьютером.

– Ну, я бы так тоже смог, если бы знал… – сказал он.

Это было последнее, что он сказал. Волк вскинул на него автомат и выстрелил. Парень хотел бежать, сделал неуклюжее движение, взмахнул руками и повалился на пол вместе со стулом. Он остался лежать на ковре, под ним была лужа крови.

Я с трудом перевела туда взгляд. Уши как будто бы заложило от только что услышанного грохота. Глаза отказывались показывать то, что здесь произошло, и, как специально, их чем-то заволокло.

– Ты уволен, – сказал Волк, подходя ближе к парню и пиная его ногой.

Я поняла, что прошла кастинг. Предыдущий компьютерщик уволен, теперь им буду являться я.

– Убери мусор, – сказал Волк Джеральду.

Тот не стал это делать своими руками. Он позвал уже знакомого мне Лоха. Казалось, тому в радость исполнять поручения своих господ. Или кем они ему приходились?

Лох потащил тело в коридор. Я стояла у стола и держалась за него, чтобы не упасть.

– Садись, – сказал Волк.

Я все еще стояла. Джеральд поднял с пола стул и услужливо пододвинул ближе. Я не стала смотреть, запачкан ли он кровью. Сейчас это было неважно.

– Чтобы через пять минут открыл программу связи с Землей, – сказал Волк.

Я поняла, что в моем распоряжении есть пять минут. Достаточно, чтобы принять решение. Если я сейчас слушаюсь Волка и открываю ему программу, он больше во мне не нуждается и убивает меня. Если я обещаю ему сделать это потом, то выигрываю время.

Второе. Если я открываю программу, он начинает подозревать, что я когда-то здесь работала. Это не просто главный компьютер какого-нибудь бизнес-офиса. Это главный компьютер Луны, и он может связываться с главным компьютером Земли. Он защищен от хакеров самыми надежными методами. Если я его вскрываю, значит, я не тот, за кого себя выдаю.

К тому же, вчера Волк тоже хотел связаться с Землей. Я сказала, что не могу это сделать, и он поверил. Если я сейчас открою программу, значит, я вчера сказала ложь. А он этого не простит.

– При всем моем уважении… – сказала я.