Оборотная сторона Луны Морозова Эльрида
Кричать, что-то доказывать было бессмысленно. Да я бы, наверное, и не смогла это сделать. Я с мольбой смотрела на Джеральда. На него была последняя надежда. Он же должен понимать, что нельзя это допускать.
Джеральд устало вздохнул:
– Ты сам не понимаешь, что говоришь!
Он не хотел больше разговаривать с Волком и направился к двери. Может, он просто хотел пройтись или сходить за пивом. Но мне показалось, что Джеральд пошел убивать.
Время словно застыло. Кучи мыслей за считанные секунды. Решения, которые я не успела обдумать. Эмоции, не дающие даже вдохнуть.
– Стойте! – крикнула я.
Еще секунда – и Джеральд выйдет за дверь. Там его уже никто не остановит. Мой голос прозвучал очень высоко, как обычно кричат женщины. И в ту же секунду я осмыслила, что, скорей всего, ничего страшного не происходит. Джеральд не был согласен с Волком. И вряд ли бы он пошел выполнять его приказ. А я поддалась панике и закричала, на секунду обнажая свою женскую сущность. И если не замять эту ошибку сейчас, она дорого мне обойдется.
Джеральд остановился на пороге. Волк глянул на меня. Даже лохи и то смотрели в мою сторону. Теперь надо было придумать, зачем я их остановила.
– Кажется, я нашла код и пароль! – выпалила я.
Это было единственное, что я могла придумать. И это было единственным, что могло бы заставить Джеральда вернуться сюда, а не уйти в неизвестном направлении.
Вся волчья стая направилась ко мне. У меня были считанные секунды. Я выключила программу генератора ключей, иначе они могли бы обнаружить, что она тут совершенно не причем.
Сначала я хотела ввести в окошечко настоящий код и подключиться к лунному спутнику. Это был бы очень хороший вариант. Они бы даже не стали спрашивать, как я это сделала, так как были бы рады.
Но мне нельзя так делать. Ясно, что первым делом я получу письмо, адресованное для Эл Гордон. Это будет не просто мое разоблачение. Это будет мой смертный приговор.
Надо изобрести другой способ. Другую ложь.
Например, я могла бы отослать письмо Волка на один из компьютеров в корпусе. На любой. Например, на ноутбук Дэна. Там я хотя бы знала его адрес. Волк даже не поймет, куда ушло письмо. Ему будет достаточно, что оно переместилось в папку отправленных.
Когда ко мне подошли Волк и его приспешники, я подключилась к внутренней сети. Я понимала, что ни один компьютер не работает в этой сети. Это будет общение в одну сторону. Но это было бы очень реально.
Если бы Волк по-настоящему отправил письмо президенту, вряд ли он бы стал сразу же отвечать ему. Понадобится время. А может, он бы вообще не ответил. Если он принял решение бросить нас на произвол судьбы и ждать, когда мы вымрем, ему лучше не общаться с нами.
Джеральд оказался не таким глупым, как я о нем думала.
– А в трее написано, что это внутренняя лунная сеть, – сказал он.
– Конечно, – продолжала я врать. – Мы не можем напрямую выйти на связь с земными спутниками. Нам первым делом нужно выйти на лунный. А он уже передаст сигнал на Землю.
– Как долго это будет?
– Несколько минут.
Здесь у меня не получалось выгадывать время. Но я выгадала другое.
Возле меня столпилась вся волчья стая, поздравляли друг друга, хлопали по плечам, как будто бы там был сигнал о спасении. Всего лишь связь с Землей. И та ложная.
Я улучила момент и затрясла Джеральда за локоть:
– Слушай, не убивай этих людей внизу. Волк приказал это в сердцах. И сам будет расстроен, если ты выполнишь его приказ. Ведь он сказал, чтобы больше никого не убивали.
Джеральд понимающе улыбнулся:
– Там у тебя остались друзья?
– Да, – ответила я.
Это было правдой. Я не покривила душой, когда говорила это. Я не притворялась рядовым каторжником, которому выгодно так сказать. Я была самой собой: роскошь, почти недоступная в этом корпусе.
– Не бойся, я не собираюсь их мочить, – сказал Джеральд.
Я почувствовала, что камень сваливается с моих плеч. Я верила Джеральду. И я была очень благодарна ему за участие.
Глава 46
Мы ждали письмо с Земли. Скучное, нудное занятие. Тем более, когда знаешь, что оно не придет. Оно просто не может придти. Некому его отправлять.
– Ну что же они? – нервничал Волк.
– Ты уверен, что все сделал правильно? – спрашивал меня Микки Маус.
Я отвечала, что все правильно. И скорей всего, президент сейчас собрал экстренное совещание, поэтому не отвечает.
Волк стал ждать, когда кончится экстренное совещание. Но оно даже не начиналось. И я делала вид, что тоже жду письма. Но сколько так еще можно сидеть? Я и так целый день торчала у компьютера, постоянно обманывая Волка. Когда-нибудь он разоблачит меня.
– По-моему, они никогда не ответят, – сказал Джеральд.
– Вот если бы мы починили видеосвязь и показывали им, как убиваем заложников… – сказал Микки Маус.
– Сопляк сказал, что веб-камера не работает, – ответил Волк.
Я заработала себе славу эксперта среди преступников. А все это было обманом.
– Слушайте, тут же есть обычная электронная почта? – спросил Микки Маус. – Написать бы письмо домой.
Сердце у меня ушло в пятки. Я могла бы объяснить преступникам, почему не отвечает президент. Но почему Микки Маусу не ответят родные из дома – этому я не найду объяснения. Если только придумать что-то типа того, что все письма с Луны были заблокированы Землей. В принципе, это могло бы быть похожим на реальность.
Пока я судорожно соображала, как объяснить это действие, Волк принялся выговаривать:
– Никаких, к черту, писем родным. К черту все письма! Мы не будем этого делать!
Джеральд покачал головой и защелкал языком, тоже осуждая Микки. Тот даже смутился немного:
– А что тут такого? Я матери хочу письмо написать. Она же ждет, волнуется… Так бы знала, что я жив.
– Ну и зачем? – спросил его Джеральд. – Она только поверит в это, а ты подохнешь. И что?
– Не подохну я.
– Хватит! – оборвал их Волк. – Вы оба мне надоели. Мы ничего писать не будем. Они же первым делом побегут в полицию с этими писульками. И что? Мы должны тут делать главное, а не потакать своим собственным интересам. Так каждый захочет написать письмо на Землю: я, ты, Сопляк, лохи. Компьютер – не игрушки.
– Да я только матери хотел, – оправдывался Микки. – Она не побежит в полицию.
– Тебе есть кому писать, – заметил Джеральд.
– Да. Мать всегда относилась ко мне хорошо. Наверное, она единственная из всех людей, который до сих пор защищает меня. Если ей говорят что-то плохое обо мне, она всегда встает на мою сторону. Такое ощущение, что она не видит, какой я есть на самом деле. Глупая женщина.
– Ну и зачем писать такой дуре? – усмехнулся Джеральд.
– Эй, я о твоей матери ничего не говорил, – напомнил ему Микки.
– А что? Я могу первый тебе сказать. Моя мать была порядочная дура. И страшная врунья. Врала всегда и всюду. – Он помолчал немного, а потом сплюнул на пол. – Говорила сквозь слезы с улыбкой, что скоро умрет. У нее был рак. А может, СПИД – кто ее знает? «Умру я, – говорит, – деточки, и улечу на небо. Буду на вас оттуда смотреть». Мне все время так интересно было: как же она полетит, без крыльев? Посмотреть очень хотелось. Думал, быстрей бы она умерла.
– И что? – спросил Микки.
– Ну что? Умерла, и ее закопали в землю. Вот тебе и небо, вот тебе и крылья. И тогда я понял, что она все время врала.
Микки усмехнулся. Я тоже криво улыбнулась за компьютером, вымучив из себя какое-то подобие улыбки. В голове не укладывалось: как можно так отзываться о собственной матери? Видно, у Джеральда за душой совсем ничего хорошего не осталось. А мне ведь он казался одним их лучших в этой волчьей стае. Не стал убивать людей внизу. Пообещал мне, что выпустит их.
– Она и раньше все время врала, – продолжил Джеральд. – Работала потаскушкой в соседнем квартале. А говорила, будто стюардесса. Будто летает по миру. Я ее порой спрашивал: «Куда ты сегодня летала?» А она отвечает: «В Сингапур, деточка».
– А может, она в это время была с каким-нибудь сингапурцем?
– Это неважно, понимаешь? Важно, что она постоянно врала.
Я не понимала Джеральда. Смерть сама по себе – такое явление, над которым нельзя глумиться. Это таинство, это трагедия, и одновременно с этим – обычная вещь. На смертном одре прощаются все обиды и недоразумения, потому что перед лицом смерти они становятся мелкими и ничего не стоящими.
Как можно с такой неприязнью и осуждением рассказывать о последних днях своей родной матери? Как можно к ней так относиться? Я не понимала Джеральда. Я считала, что в любом человеке, даже в последнем негодяе, должна быть частичка света. Даже по законам диалектики нельзя было представить себе абсолютное зло. Или хотя бы даже абсолютное отсутствие добра. И к смерти матери он мог бы относиться с должным уважением.
– Мне было стыдно за нее, – закончил Джеральд. – Всегда, сколько себя помню.
Может, проблема была именно в этом: он хотел отгородить себя от матери. Чем больше бы он облил ее грязью, тем больше бы возвысился в своих глазах.
– Да, не повезло тебе с матерью, – посочувствовал Микки Маус.
– Вообще не понимаю, как у такой дуры мог получиться такой я.
А вот это мне было понятно. Джеральд думает, что он умен. А сам посмотрел бы на себя: преступник, каторжник, поубивал хороших людей и сейчас сидит в собственной же клетке, которую собственноручно захлопнул. Очень умно!
Микки Маус смеялся:
– Говоришь, как у дуры мог получиться такой ты? Так она же тебя не одна, наверное, делала!
– Ну, значит, с отцом мне повезло больше, чем с матерью, – сделал вывод Джеральд.
– А им с тобой повезло? – спросил до сих пор молчавший Волк. Спросил с напором и осуждением. И это был, собственно, не вопрос. Джеральд и не собирался на него отвечать.
– Можно подумать, ты сам примерный сын, – буркнул себе под нос Микки.
Волк сверкнул глазами в их сторону. У него был очень мощный взгляд. Про такой говорят: «он может убить глазами». Смотреть на него было страшно.
– Я не примерный сын, – отчеканил Волк каждое слово. – Если хотите знать, я сам убил свою мать. Своими руками.
Микки Маус и Джеральд молчали. Я не удержалась и сказала:
– О Боже.
Наверное, это было слишком слабонервно с моей стороны. Не надо было так говорить.
Волк смотрел на нас своим пронзительным взглядом. И в нем явно читалось осознание правоты. Он не считал себя хоть сколько-нибудь виноватым.
– За это ты и попал сюда? – спросил Джеральд.
– Нет. Я попал сюда за то, в чем сам себя не упрекаю. А насчет матери… Я никогда себе этого не прощу. Но за это не садят в тюрьму. Не предусмотрено законодательством. – Он тяжело вздохнул и продолжил: – Я убивал ее медленно, несколько лет. И в конце концов доконал. Я испортил ей всю жизнь и приблизил смерть. За это в тюрьму не садят. Это не физической убийство, а психологическое. Едва заметное. Его не видно окружающим. Для него нет определенных мерок. Иногда просто обидно бывает. Иногда убьешь какое-нибудь никчемное существо. Или даже знаешь, что он сволочью был, что мир стал лучше без него. Стреляешь сразу в голову, чтобы не было мазни. Заботишься, чтобы он не мучился во время смерти. Тебя судят. Говорят: «Изверг, человека убил». А если вдуматься, это намного гуманней, чем мало-помалу, потихонечку доканывать своих родных.
Он замолчал. Сказал все, что хотел. Поставил на этом точку. Микки попробовал подытожить:
– Как говорится, друзья твои – враги твои.
– Меня даже не отпустили на похороны к матери, – мрачно вспомнил Волк.
– Наверное, вел себя нехорошо?
– Ну да. За день до этого охранника ножом пырнул.
– За что?
– Да просто так. У меня был нож, рядом был охранник.
Микки Маус засмеялся. Волк зло зыркнул на него. Джеральд сказал:
– Плюнь ты на это дело. Что толку смотреть на похороны? Всего лишь закапывают в землю, и дело с концом.
Волк подпрыгнул к нему и схватил за ворот:
– Это твоя мать дура была, а моя… – сказал он.
Джеральд вырвался, поправил на себе воротник.
– Что ты на людей бросаешься, Волк? Я говорю то, что есть. Моя мать была дура и дешевая шлюха. Да, она выродила меня когда-то, потому что не успела сделать аборт, но это ее не прощает. И не заставляет относиться по-другому.
Волк уже взял себя в руки. Он устало вздохнул:
– В таком случае оставь ее в покое. Одно дело – не уважать человека, а другое – обливать его грязью.
– Я говорю то, что думаю, – спорил с ним Джеральд. – Мои мысли, по-твоему, грязь?
Волк резко обернулся к нему. Мне показалось, сейчас он убьет его. Волчья стая – абсолютная власть в корпусе – сейчас рассыпалась на моих глазах. Я уже размышляла, что будет в этой ситуации. Кто возьмет верх. Будет ли мне на руку смена власти. Кого будут поддерживать лохи. И не безопаснее ли переждать этот переворот в другом месте? Хотя бы даже в туалете?
Некоторое время они просто ругались. Микки Маус встрял между ними и пытался растащить их в разные стороны. Я продолжала сидеть за компьютером и делать вид, что чем-то занята. Потом не выдержала, сорвалась с места и убежала в туалет.
Воспоминания нахлынули на меня, как только я туда вошла. Именно здесь я когда-то остриглась, смыла косметику и превратилась в настоящего каторжника. Здесь я впервые увидела других каторжников и вышла оттуда к ним. Здесь можно морально приготовиться, привести свои мысли в порядок.
Когда я вышла, на наблюдательном пункте все было спокойно. Микки Маус и Волк сидели в разных сторонах комнаты и не общались. Но они не дрались и не угрожали друг другу. И это было хорошо.
– А где Джеральд? – спросила я.
– Ушел выпускать людей из зала ожидания, – ответил мне Микки Маус.
Переворот не случился. Людей из зала отпустили. Кажется, все налаживалось.
Глава 47
Неизвестность и ожидание. Шаги Волка, меряющие помещение. Легкомысленная песенка Микки Мауса, которую он насвистывает себе под нос. Мерный храп Джеральда.
Лохи ушли и давно спали где-то в удобных номерах. А мы все сидели перед компьютером и ждали.
– Пора бы посмотреть правде в лицо, – сказал Микки Маус. – Земля не будет связываться с нами.
Прошло добрых пять минут, прежде чем Волк ответил:
– Что же делать?
– Спать ложиться. Говорят, утро вечера мудренее. Завтра может само собой все решиться.
– Я не смогу спать, – сказал Волк.
– Попроси у доктора снотворное. Оно должно где-то быть. Не зря же он так нахваливает этот склад.
– С вашего позволения, – сказала я. – Мне тоже надо отдохнуть немного.
Волк посмотрел на часы.
– Ладно. Давайте отбой до завтра. Если придет письмо, я смогу получить его сам? – спросил он меня.
– Конечно.
– Тогда иди отсюда. Ты мне понадобишься, когда я буду посылать ответ. В каком номере ты остановился?
– Семьсот четырнадцать.
– Понятно. Запиши, Микки Маус. Мы позовем тебя, как станет нужно.
– Если станет нужно, – поправил его Микки.
Когда я вышла с наблюдательного пункта, я почувствовала, как мои плечи опускаются вниз. Значит, все это время я была в сжатом состоянии. Все это время я провела в холодном поту. Надо бы принять душ.
Я пошла, а потом почти побежала в семьсот четырнадцатую. Я бежала по коридору, и у меня было странное ощущение, которое трудно описать словами. Я чувствовала себя как будто бы хозяйкой этого корпуса. Я понимала, что никто из людей, живших здесь ранее, не знал его лучше меня. Не выстоял здесь столько, как я. И не пережил столько.
Засохшая кровь на стенах уже не производили на меня впечатления. Трупов практически не было. Значит, Том все-таки ведет свою странную работу. А я бежала практически домой. Не в номер, где мы жили с Дэном: это было бы опасно. А в номер, где когда-то ночевали я, Лео и Брайен.
Я ворвалась туда. Не могла сдержать улыбку на лице, как бы глупо это не было.
Я остановилась на пороге, выхватила знакомые лица Лео и Браейна. Рядом с ними сидели еще какие-то люди, и это немного охладило мой пыл. Но ненадолго.
– Ты? – воскликнул Лео, поднимаясь мне навстречу. – Живой?
Я сама не заметила, как мы обнялись. Это было очень быстро и почти незаметно. Но, наверное, и этого нельзя было допускать. Что бы сделал обычный рядовой каторжник в такой ситуации? Он встретил своих друзей, те думали, что его убили. Могли бы они обняться? Я не слишком хорошо знала. Мне казалось, что это было вполне мужское выражение чувств. А вдруг нет?
Брайен хлопал меня по плечу:
– Ну, парень, ты и напугал нас. Мы тебя уже оплакали и помянули.
Глаза у меня щекотало слезами, но я сдерживалась. Я рядовой каторжник, а не слабонервная девчонка. Лео предупреждал меня: можно расхлюпаться при нем или Брайене, но не при посторонних. А в нашей комнате сидели еще два человека. И они бы не поняли, если бы я начала реветь.
– Вот, познакомьтесь, ребята, – сказал Лео, подводя меня к столу.
Я не знала этих людей, но была убеждена, что они не могут быть плохими. Лео и Брайен не стали бы общаться с кем попало и приглашать их к себе домой. Я была заранее расположена к этим людям, несмотря на то что они были каторжниками.
– Это Эл, – представил меня Лео. – Это Эндрю. А это Кевин.
Я пожала им руки, как того требовали правила приличия. И только потом вспомнила:
– Я видела вас, Эндрю! Вы были в зале заседания и пытались урезонить Волка.
– Да, – грустно усмехнулся тот. – Глупая мысль: воззвать к совести того, у кого она начисто отсутствует. Волк – исчадие ада.
Однако я не была с ним согласна. Сегодня я целый день провела возле Волка, общалась с ним, смотрела, как он себя ведет. Он защищал свою мать. Он говорил, что никогда не простит себе ее смерти. И он пытался сказать Джеральду, что какая бы мать ни была, нельзя говорить о ней плохо.
Я не стала спорить с Эндрю.
Кевина я видела впервые. Он был очень угрюм и почти ничего не говорил. Но он был другом Эндрю, и потому сидел с ним. И мне он тоже нравился. Хоть я и не считала Волка исчадием ада, но все же в его стае было очень некомфортно. А в этой комнате сейчас собрались люди, которых я могла бы назвать своими друзьями. И среди них было гораздо, гораздо лучше.
Именно в этот момент я сделала открытие в себе. Кажется, я влюбилась в Лео. Я не пыталась анализировать, ругать себя за это чувство или гнать его от себя. Оно просто было.
Мне было комфортно рядом с этим человеком. Мне хотелось смотреть на него, слушать его. И я заранее одобряла все его действия. Разве это не любовь?
Я рассказывала, как провела этот день. Сначала хотела чистосердечно выложить все, но потом подумала, что не следует этого делать. Как я могу доверять Эндрю или Кевину? Где гарантия, что они не пойдут и не заложат меня Волку? Я обманывала его целый день. Это была тонкая и сложная игра. А если бы я сейчас выдавала себя незнакомым людям, это могло бы перечеркнуть все.
Я просто сказала, что полдня подбирала ключи от программы, а потом Волк отослал письмо на Землю.
– Что он планирует делать дальше? – спросил Лео.
– У него нет четкого плана. Он высказывал несколько идей. Но, по-моему, они все нереальны.
– Раньше надо было думать о нереальности, – проворчал Эндрю. – Когда заварил всю эту кашу.
– Что сделано, то сделано, – сказал до сих пор молчавший Кевин. – А что мы планируем сделать в этой ситуации?
И вот тут мы сидели долго, и долго молчали. Моя радость по поводу того, что я вижу Лео и Брайена, была омрачена. Дальше-то делать было нечего. Никаких перспектив на будущее. У нас оставалось только настоящее: и с каждой минутой все меньше и меньше. Да, можно было вкусно покушать. Можно было посмотреть в голубые глаза Лео. Можно было лечь спать в теплую кровать. На этом радости жизни кончались, как кончалась и сама жизнь.
– Земля не прилетит сюда с помощью, – сказал Лео. – Надо исходить из этого. И она не будет вступать в переговоры с Волком. От этих данных мы и оттолкнемся.
– Ну и куда толкать? – спросил Брайен.
– Если бы тут был хоть какой-то завалящий корабль, мы могли бы улететь на нем на Землю. Но, как я понимаю, корабля нет.
– На Луне сейчас нет кораблей, – подтвердила я.
– Значит, нам остается только одно. Ждать, когда к нам прилетят с Земли. Мы начнем возделывать почву и выращивать урожай. Земля будет думать, что мы все вымерли, а мы тут сделаем новую цивилизацию. А пока не вырос новый урожай, мы наберем запасов и будем их уничтожать.
Брайен сказал, что он может набрать запасы. Но кроме него никому не понравилась эта идея. Эндрю и Кевин качали головами, слушая его. Мне тоже не хотелось строить новую цивилизацию с каторжниками.
– Черт побери, я просто говорю, какие есть варианты! – рассердился Лео. – Ясное дело, что это – самый последний. Это даже и вариантом-то не назовешь. Какая-то игра на выживание.
– Можно еще поубивать всех, чтоб не мучились, – сказал Брайен.
Его слова не восприняли всерьез. Эндрю спросил:
– Как вы думаете, на что может отреагировать президент, чтобы ответить нам?
Я знала, что президент не ответит в любом случае. Наши письма до него не доходят. И мне казалось, что не говоря всей правды этим людям, я обманываю их лучшие побуждения. Может, стоит сказать? Ведь они хотят найти выход, и это очень хорошо. А я не даю им полной информации.
Но самая полная информация заключалась в том, что я не каторжник и не мужчина. Такое нельзя было говорить. И я молчала. Чувствовала себя предателем этой группы, но продолжала молчать. Иначе бы предала сама себя.
– Знаете, – сказал Лео, – президент может отреагировать только на одну вещь. Он не будет отвечать ни Волку, ни кому бы то ни было из каторжников. Если бы ему написал кто-то из гражданских, он бы ответил.
– Так они ж все убиты, – напомнил ему Кевин.
– Не все.
Сердце мое упало. Такого предательства от Лео я не ожидала. Я видела в нем друга, поддержку, защиту, а он выдает меня. А я в него еще успела влюбиться. Он совершенно не стоил этого. Я просто сильно рано забыла о том, что среди преступников нельзя искать себе друзей. Надо было всегда к ним так относиться: просто быть в их тени и пользоваться их защитой, но никогда не впускать их в свое сердце. Они не достойны этого.
Как бы это ни было банально, но я поняла, что никогда в жизни больше не смогу полюбить. Да, тяжело было терять Дэна. Но он до конца был предан мне. В него я верила и не могла ошибаться.
Хуже всего было осознавать, что я сама виновата в этой ситуации. Кому поверила: человеку за решеткой, который участвовал в восстании каторжников? И я думала, что он может сочувствовать кому-то, держать в секрете его тайну и выполнять свои обещания?
– Арнольд Рассел, – сказал в это время Лео.
Я медленно приходила в себя. С трудом понимала, что происходит вокруг. Картинка мира становилась четче и яснее. Меня не выдали. Я опять осталась в тени.
– Рассел – комендант корпуса, – продолжил Лео. – Он и до этого вел переписку с президентом. Он лично ему отчитывается. И он действительно жив. Волк не стал его убивать. Это нам на руку. Так что если Рассел напишет письмо президенту, и если тот будет уверен, что это пишет именно он, а не кто-то другой, он не оставит письмо без ответа.
Лео обвел всех взглядом. В глазах его было торжество. Можно было предположить, у него есть план и он продумал его до мелочей.
– Рассел? – спросил Эндрю. – Надо убедить президента, что ему пишет Рассел, а не кто-то за него?
– Надо починить видеосвязь. Президент узнает Рассела, когда увидит его он-лайн.
– Но Рассела караулят люди Волка, – стал спорить с ним Эндрю. – И главным компьютером пользуются люди Волка. Куда ни глянь, всюду они.
Кевин тоже высказался:
– Даже если мы сумеем как-то сделать это, где гарантия, что президент станет спасать Рассела? Да, он комендант. Но он бывший комендант бывшего корпуса. Ради таких людей ничего не сделают. Его не смогут вызволить отсюда незаметно. Мы сидим в большой консервной банке. Сюда просто так не проникнешь. И отсюда просто так не выберешься.
– Значит, – сказал Лео, – нам надо вывести из строя всех людей Волка. Скажу даже больше: вообще всех людей этого корпуса. Затем мы освобождаем Арнольда Рассела, налаживаем связь, и он просит Землю о помощи. Если те будут видеть, что в нашем корпусе на самом деле все нормально и все преступники обезоружены, они смогут выслать нам корабль наподмогу.
Эндрю и Кевин качали головами:
– Слишком сложно. Мы не сможет вывести из строя всех. Надо убрать Волка и его приспешников. Это, по крайней мере, реально. И мы сможем это сделать.
– Каким образом? Насколько мне известно, он почти не появляется на людях. За него работу делают Джеральд и Микки Маус. И вокруг них есть толпа телохранителей. Они вооружены, мы – нет.
– Значит, надо убрать всю волчью стаю, – сделал вывод Эндрю. – Если мы убьем только Волка, командование возьмет на себя Джеральд или Микки. Или даже кто-то из лохов. Надо убрать из всех.
– Как?
Эндрю показал на меня пальцем:
– Вот у него есть доступ к Волку. Он общается с ним. Вот пусть он его и убьет.
Я стала отказываться. Просто сидела и трясла головой. Я вела себя так, будто мне предлагают билеты в кино, на которое я не хочу идти. Но в действительности я бы не смогла убить Волка, даже если бы захотела. Я не умею убивать. На это нужно либо оружие, либо элементарная мужская сила. А у меня не было ни того, ни другого.
Эндрю начал раздражаться, когда спорил со мной. В разговор вступил Кевин:
– Все поручать одному человеку нельзя, – сказал он, явно вставая на мою защиту. – Нас пятеро. Мы все должны идти в атаку.
Я представила, как пять человек с голыми руками идут атакой на сорок человек с автоматами. Это был плохой вариант.
– Мы должны взять Волка силой! – говорил в это время Кевин.
– Но это просто смешно, – сказал Лео. – Волк захватил власть силой. А у нас силы нет. Поэтому мы должны действовать хитростью. Его нужно просто обмануть.
Эндрю поддержал его:
– Да, обмануть. Волк тупой. Кроме силы у него нет ничего. Мы его вокруг пальца обведем.
Но я не была с этим согласна:
– Волк далеко не глуп. Нельзя недооценивать противника. И кроме силы у него есть еще кое-что. – Я не могла подобрать точного слова, чтобы описать это. – Что-то типа авторитета. Какая-то внутренняя сила воли, что ли. Или сила духа. То, как он умеет заставлять людей слушаться его. Бескомпромиссность.
Эндрю выслушал меня, а потом захлопал в ладоши:
– Браво! Дифирамбы Волку! Вот уж чего не ожидал здесь услышать!
– Причем тут это? – стала я с ним спорить. – Я не расхваливаю его, а говорю то, что успела заметить. Сегодня я целый день провела возле него. И я могла увидеть кое-что, чего раньше не замечала. Было бы очень глупо сказать, что Волк ничтожество. Он организовал восстание каторжников, поднял всех и перерезал всех гражданских. Это не смог бы сделать человек без силы духа. Волка можно считать узурпатором и фашистом. Но он умный и сильный человек. Взять хотя бы то, как он достает нужные вещи. Каким-то образом он достал себе и оружие, и еду, и ключи от всех дверей, и главный компьютер, и людей – профессионалов своего дела. Назвать его глупым – значит допустить ошибку. А нам тут ошибки не нужны.
Эндрю смотрел на меня с явным неодобрением. Брайен миролюбиво похлопал нас по плечам: