Оборотная сторона Луны Морозова Эльрида
Волк обернулся. Я подумала, что совершенно не уважаю этого человека. Я презираю и боюсь его. Но шаблонные фразы вошли в привычку. Ими я говорю даже с Волком.
– Что ты там мямлишь, Сопляк? – спросил он.
– Я говорю, что не смогу за пять минут открыть эту программу. Я же говорил вчера. Здесь нужен опытный хакер.
– Тебя уволить, как его?
Волк показал пальцем в коридор, куда Лох утащил новый труп. Это было простое запугивание. Я не должна была вестись на это.
– Ты можешь меня уволить, но тогда точно не взломаешь этот комп, – сказала я.
– Хорошо. Сколько времени тебе нужно?
– Я не знаю. Дай мне посмотреть.
Я подвинула к себе клавиатуру. Только сейчас обратила внимание, что руки мои дрожат. Это был страх. Тот самый, который я не ощущала, но он был у меня внутри.
Я старалась действовать так, как бы это сделал хакер. Но поскольку я им не была, то просто что-то открывала, что-то закрывала, тыкала клавиши. Я надеялась только на то, что Волк и его товарищи разбираются в компьютерах еще хуже меня и, в таком случае, не заметят моих махинаций.
Минут через десять я открыла программу связи с Землей. Я порадовалась, что связи нет, а свои собственные письма оттуда я успела изъять вчера. Но вся личная переписка Арнольда Рассела с президентом Америки была у Волка как на ладони.
Он хищно набросился на нее. Читал письма президента, сыпал матом, угрожал в дальнейшем кастрировать его. Откровенно ржал, читая письма Арнольда Рассела. Говорил, что на него просто не было управы. Обещал навести порядки в корпусе.
Порядки он уже навел. Волк и сам не заметил, как установил тут свою диктатуру. Я не думала, что кто-то из каторжников подомнет тут все под себя, что будет централизованная власть и ее диктат. Будут свои правила и ограничения. Даже свой электорат.
– Сейчас мы ему напишем! – хищно говорил Волк. – Я заставлю это ничтожество пожалеть о том, что он стал президентом!
Откуда в нем было столько ненависти? Я бы поняла, если бы он мстил своему личному врагу. Но вряд ли Волк знал президента лично. Наверное, он был зол на эту систему, которая засадила его за решетку. Ему нужно было объявить кого-то виноватым. И самым доступным оказался президент.
– Ты умеешь писать быстро? – спросил меня Волк.
– Да.
– Тогда давай. Пиши: «Что, сволочи, довольны? Мы взяли ваш чертов корпус! Мы всех тут перерезали к чертовой матери! Всех ваших женщин мы поимели во все дыры! Мы…»
Я послушно писала то, что он диктовал. Наверное, рядовой каторжник сделал бы то же самое. Наверное, как и тот человек, который работал до меня, а потом Волк его «уволил». Вот к чему приводит беспрекословное подчинение дурацким приказам.
– При всем моем уважении… – осмелилась я вставить слово.
– Ну что опять?
– Вы собираетесь отослать это президенту?
– Да!
– По-моему, надо написать немного по-другому.
– Ты кто тут: секретарь или консул?
– При всем моем уважении, – снова сказала я. – Нужно знать, зачем вы пишете президенту. Если просто хотите его оскорбить, то это письмо составлено как нельзя лучше. Но если хотите о чем-то договориться, то это не пойдет.
– Много ты понимаешь, Сопляк!
Я думала о том, что заработала себе прозвище. Оно прилипло ко мне основательно. Волк специально унижает других людей, чтобы отбить у них охоту перечить. И все же…
– Какова цель вашего письма?
– Не твое дело, Сопляк!
– Вы говорили, что хотите идти на переговоры.
Волк не ответил. Слишком уж был злой. Он ходил за спинкой моего стула, и я все время ждала, что он вот-вот ударит. Однажды я уже испробовала кулак Волка на себе. Сейчас он сдерживался. Надо бы не вывести его из себя.
Хорошо, что вмешался Микки Маус.
– Черт возьми, Волк. Сопляк говорит дело. Нельзя отсылать такое письмо.
– Почему?
– Да потому что президенту надо угрожать чем-то. А это не угроза: «Мы всех поубивали». Ему наоборот надо написать, что все остались живы. Надо сделать вид, что мы взяли заложников. Вспомни, Волк. Ведь мы именно об этом говорили с тобой.
– Заткнись, черт бы тебя побрал! Вокруг меня собраны одни придурки! Если такие умные, сами составляйте письмо президенту!
Микки Маус начал составлять письмо. Вот что у него получилось: «Уважаемый президент! У вас есть сутки на то, чтобы попрощаться с жизнями наших заложников. Их около шести тысяч человек, среди них есть известные. К сожалению, здесь нет видеосвязи, иначе мы бы показали вам, как они напуганы и молят о помощи. Если вам не безразличны их жизни, советуем вам посуетиться.
Наши условия таковы. Вы присылаете за нами корабль, на котором мы и некоторые из наших заложников улетим на Землю. Вы обеспечиваете нам посадку на одном из американских космодромов. Там нас должна поджидать машина и миллион долларов. Заложников мы отпускаем, а сами садимся в машину и уезжаем.
Если вы не ответите в ближайшие два часа и не пришлете за нами корабль в ближайшие сутки, мы начнем убивать заложников. В час по пять штук».
Здесь опять вмешалась я и сказала, что было бы лучше перечислить фамилии известных людей для достоверности.
– Откуда я знаю этих тварей? – кипятился Волк. – Мне нет разницы, кто они!
– А президенту есть. И ему небезразлично, готовить ему деньги для неизвестной уборщицы или для коменданта корпуса.
– Вообще-то он прав, – сказал Микки Маус. – А ты смог бы найти где-то фамилии этих людей?
– Я думаю, они есть где-то в компьютере. Если там были списки кораблей с Земли, то должны быть и списки людей. Дайте мне время, чтобы найти их.
Так я выиграла еще немного времени. Но потом я не представляла, что делать. Посылать такие письма президенту было неправильно. Дело было даже не в долге американского гражданина перед государством. И не в том, что президент может запутаться, получив такую информацию, и действовать неверно. Я могла элементарно выдать себя.
Вчера я постаралась дать президенту правдивую информацию о ситуации в корпусе. Если сегодня я отошлю ему другую, где гарантия, что он не напишет: «Дорогая Эл Гордон. Поясните мне, пожалуйста, что там у вас происходит на самом деле?» И что тогда сделает Волк? Хоть он и не демонстрирует шикарный ум, но все же он может догадаться, что кто-то уже отправлял письма на Землю. И этим кто-то могла быть только я: непревзойденный хакер лунного корпуса.
Ни при каких обстоятельствах мне нельзя было устанавливать связь с Землей. Мне нужно было тянуть время. Только до каких пор?
Я нашла список людей, работавших когда-то в лунном корпусе. Нашла некоторых известных бизнесменов, одного политика и всю группу Рикардо Гомеса. У них было много фанатов. За него одного могли бы выплатить миллион долларов. При одном условии: если бы он был жив.
Но насколько я знала, в корпусе оставались лишь два живых человека из некаторжников: я и Арнольд Рассел.
Я услышала о Расселе, когда Джеральд вспомнил, что время обеда. Он отправил лохов за едой. Затем напомнил Волку:
– Ты хочешь, чтобы Арни подох с голоду или ты будешь выменивать его? Я бы посоветовал его покормить.
– Разве он еще не сдох?
– Конечно, нет. Ты же сам послал к нему доктора.
– Ладно, покорми его, если хочешь. Хотя я не вижу в этом надобности. Мы написали в письме, что у нас много заложников. Зачем нам дорожить одним из многих?
– Да затем, – повысил голос Джеральд, – что на самом деле у нас нет других заложников. Надо сохранить хотя бы этого.
А Микки Маус сказал:
– Зря мы всех поубивали. Я же говорил тебе, Волк.
– А мне плевать, что ты говорил, – огрызнулся тот.
Джеральд ушел кормить Рассела. Я была рада, что в корпусе находится еще кто-то живой. Это обнадеживало.
– А может, стоит написать на Землю правду? – спросила я. – Что у нас только один заложник? Ведь это не просто какая-нибудь уборщица, а Арнольд Рассел, комендант корпуса.
– Нет! – отрезал Волк. – Этим сволочам никогда нельзя говорить правду. Да они не будут дорожить своим Арни. Они с радостью отдадут его на заклание. У нас только один путь: убедить их, что у нас много заложников. Тогда они решатся что-то сделать для нас.
– А что ты будешь делать, когда настанет время отдавать им заложников? – спросил Микки Маус.
– Вот тогда и буду думать. Тебя переодену в заложника и отдам им. Пусть порадуются, что спасли чью-то задницу.
Мы скорректировали письмо президенту. Вставили туда список людей, назвали нескольких известных. Я дала Волку прочитать то, что получилось. Он склонился над экраном. Потом зло посмотрел на меня, у меня аж сердце оборвалось от этого пронзительного взгляда.
– Ты что написал, урод?! – закричал на меня Волк. – Убери эти чертовы запятые! Я всегда говорю прямо, без этих экивоков. Юлить мне тут будешь?
Я попыталась было спорить: запятые нужны, чтобы передать смысл. Но получила в ухо и полетела на пол.
Через несколько секунд пришла в себя. Увидела знакомый узор на полу и неподалеку – лужицу засохшей крови. Я поняла, что это след от предыдущего компьютерщика, которого «уволили» передо мной. Именно в этот момент я поняла, что как бы не тянула время, но ничего выиграть от этого не смогу. Надо придумать другой способ. Надо обязательно что-то придумать. Только я не знаю, что именно и как это осуществить.
Я поднялась с пола.
– Обеденный перерыв, – объявил мне Волк.
У него была странная манера увольнять и объявлять об обеденных перерывах.
Глава 43
Когда-то Брайен хвастался, что умеет доставать продукты. Он просто не видел, как это делает волчья стая. Я тоже не знала, как у них так получается. Но на обед я ела жареного цыпленка. У каждого человека из волчьей стаи было по цыпленку.
Волк не зря был лидером каторжников. Он умел доставать то, что у простых смертных не получалось. Он прибрал к рукам весь корпус и расположился в лучшем месте – на наблюдательном пункте. Он занял центральный компьютер. В его распоряжении были автоматы, которых не было у простых людей, таких как Лео и Брайен. В его распоряжении были ключи от дверей.
Каким образом он сумел провернуть все это, я не понимала.
Вся волчья стая обедала здесь, на наблюдательном пункте. Было ниже их достоинства идти в столовую. Там ели простые смертные, а не элита.
Из всей волчьей стаи я была очень рада видеть одного человека. Это был Том, доктор. Он тоже пришел на обед. Кивнул мне головой, как старому знакомому. И я была рада, что среди этих людей есть хоть кто-то нормальный.
– За Рассела не беспокойтесь. Будет жить, – объявил он. – И Питеру легче стало.
Я не знала, кто такой Питер. Но порадовалась за него, что ему стало легче.
Людей в зале ожидания тоже покормили. Этим занимался Джеральд. Он вернулся оттуда и сказал:
– Одного пришлось пристрелить.
Я испугалась. А вдруг это был Лео или Брайен?
– За что? – спросил Волк.
– Он стоял посреди коридора и кричал, что надо сдаться.
У меня от сердца отлегло. Лео и Брайен бы не стали так делать. Скорей всего, это сделал тот побитый человек, которого я отвела из коридора в зал ожидания. Его тоже было жалко. Все-таки я о нем позаботилась, а его убили. Когда мы заботимся о ком-то, то потом чувствуем себя ответственными за его жизнь.
А может, это был не он. Вчера он еле выдавил из себя, что надо сдаться. Его за это побили. Неужели он бы полез на рожон во второй раз? Он выглядел очень усталым и больным, чтобы призывать народ к действию. Скорей всего, это был совсем другой. Может быть даже, Грин Пис.
– Я очень разозлился, – сказал Джеральд. – Этот проповедник ничего не хотел слушать. И пытался убедить меня в том, что нам надо сдаться на милость Земле. Что, мол, нет другого выхода. Пришлось замочить его. Чтобы знал: другой выход всегда есть.
– Ты хоть понимаешь, что замочил умного человека? – спросил его Микки Маус.
– Был бы он умным, не попадался бы мне на глаза, – ответил Джеральд.
– Слушайте, никаких больше убийств! – объявил вдруг Волк. – Поиграли, и хватит. Нас и так слишком мало, чтобы можно было разбазаривать добро. Что будем делать, когда прилетят с Земли? Нам нужны люди, а не трупы, понимаете?
Я думала о том, что когда-то каторжники были огромной силой. Они были армией со своими лидерами и подчиненными. У них была одна цель, они двигались в общем направлении. Именно поэтому они и смогли одержать победу.
Но сейчас эта армия рассыпалась прямо на глазах. Расслаивалась, как прокисшее молоко. И это началось в тот момент, когда свои обернули оружие против своих же. Это было роковой ошибкой Волка.
Я не знала, смогут ли они сплотиться еще раз, чтобы пойти в бой с Землей. Наверное, нет. Прокисшее молоко уже никогда не сможет стать нормальным.
– Все слышали? – гремел Волк. – Никого больше не убивать! И даже не калечить. Нам нужны люди, ясно?
– А бить можно? – спросил кто-то из лохов.
– А трахать? – поддержал его второй.
Микки Маус приложил палец к губам, призывая к молчанию. Мол, эти вопросы тут неуместны. И лучше бы вам помолчать немного.
– Так нечестно, – начал возмущаться кто-то из волчьей стаи. – Я тогда не вижу никакого смысла держать в руках автомат. Зачем я буду ходить с ним и даже не смогу ни в кого выстрелить? А смысл?
И напрасно Волк говорил:
– Смысл будет, когда ты заткнешься.
Человек продолжал бухтеть себе под нос, что он в армию к Волку не нанимался, что тот ему даже не платит, и что выполнять его требования он не собирается. Раньше он выполнял его требования, потому что ему самому это нравилось. А когда Волк лишает его всех удовольствий в жизни, зачем ему его слушаться?
Это бурчание мы слушали довольно долго. Я понимала, что добром это не кончится. Молоко расслаивалось дальше. Уже в стае Волка происходит такой разброд. А что будет дальше? Мне казалось, что у Волка только двое по-настоящему надежных людей: Джеральд и Микки Маус. Остальных называли лохами. Но я бы дала им более подходящее название: продажные люди. Они просто нашли себе достаточно обеспеченного хозяина. И хоть Волк не платил им денег, но его приспешники пользовались льготами, которых остальные были лишены. Это хорошая еда, неограниченность пространства в корпусе, ношение оружия.
– Если ты не заткнешься прямо сейчас, я тебя пристрелю, – предупредил Волк.
– Сам сказал: никаких больше убийств! – попытался напомнить ему человек. – Что же ты: сам свое слово не держишь?
– Мое слово. Хочу держу, хочу нет.
Волк взял автомат и прицелился в человека. Лохи отодвинулись, чтобы им не досталось. Человек до последнего кричал и доказывал что-то. А после выстрела упал головой в тарелку и остался лежать неподвижно.
– Наконец-то заткнулся, – сказал Волк.
У меня появилась надежда: может, Волк всех вот так перестреляет? При мне он уже убил второго из своей же стаи. Самая явная угроза исходила от Волка и его приспешников. Если бы стая была уничтожена, проще было бы связаться с Землей и просить у них помощи. Можно было бы надеяться на какое-то чудо.
– И больше никаких убийств, – сказал Волк, опуская автомат.
– Хорошо. Будем брать пример с тебя, – отозвался Джеральд.
– Жаль парня. Хороший был человек, – подал голос кто-то из лохов.
– Все люди хорошие, – ответил ему Волк.
Глава 44
Вам когда-нибудь приходилось так лгать? Не словами, а действиями – мелкими, скрупулезными, незначительными? Измышлять что-то новое, похожее на правду? И делать это каждую секунду, каждый новый шаг? Все время быть начеку и мысленно продумывать что-то прежде, чем твои пальцы с деловым видом нажимают новую фальшивую клавишу?
Порой ты устаешь себя контролировать, и твои пальцы начинают делать работу быстрее, чем ее успевает придумать разум. И тогда ты чувствуешь, что не прикрыт ничем.
Я сидела за компьютером и делала вид, что ищу пароли и ключи. Волк, Джеральд и Микки Маус не слишком следили за мной. И это было хорошо. Они могли бы увидеть фальшь.
Я слышала как-то выражение, что можно обманывать мыслями, а не только словами. Да, убаюкивать свою совесть, старательно закрывать глаза на что-то – дело, конечно, трудное. Оно требует огромной силы воли и самовнушения. Но лгать действиями, по-моему, еще труднее. Приходится обдумывать каждую свою мысль, подчинять ее одной идее, перепроверять на предмет подозрительности. И следить, чтобы не выбиться из этого режима. Каждая моя мысль была посвящена одному: прикрытию правды. И я не могла отвлекаться от этого ни на секунду.
Я врала всеми известными мне способами: хронически притворялась мужчиной, каторжником. Теперь еще разыгрывала из себя хакера. Я искала в компьютере ключи и пароли, которые знала наизусть, но теперь мысленно вычеркнула из памяти.
Я несколько часов просидела в компьютере, роясь в материале. За это время я должна была осмыслить, что делать дальше. Но ответы не приходили. У меня хорошо получалось тянуть время, но я его не выигрывала.
– Ну ты там скоро? – время от времени подходил ко мне Волк.
– Паролей и ключей здесь нет. Надо составить программу, которая бы их сгенерировала.
– Это как?
– В пароле должно быть пятнадцать знаков. Это конечное число. Клавиш на клавиатуре тоже конечное число. Вручную у меня не получится подобрать код, так как на это уйдет очень много времени. Надо сделать программу, которая бы подставляла все буквы и числа автоматически. И проверяла бы правильность такого кода. И когда-нибудь, на одном из кодов, это сработает.
– Что для этого нужно?
– Время. Больше ничего.
– Ты сможешь сделать такую программу?
– Да.
– Сколько тебе может понадобиться времени?
– Несколько часов на составление программы и несколько часов на проверку кодов. Итого примерно сутки. Плюс минут часов шесть.
Я думала, что уж за эти сутки должно что-то произойти. Может, я ошибалась. Ближайший корабль должен был прилететь вчера. Его не было. Лео говорил, что сюда больше никто не прилетит, пока мы тут не вымрем. Может, он был прав.
Иногда мне хотелось именно этого: чтобы нас бросили тут на произвол судьбы. Это было бы хорошим уроком для каторжников: временная победа и медленное поражение. Я с презрением смотрела на Волка, расхаживающего по своей клетке. На Лоха, который выпивал одну бутылку пива за другой. На Джеральда, который сдвинув брови и поджав губы, сидел на одном месте и думал о чем-то, чего было не постичь размерами его мозга. Разве эти люди были достойны жить или хотя бы умереть спокойно?
– Слушай, Сопляк! Меня не устраивают сутки! – взорвался Волк. – Я тебе сейчас яйца отстрелю, если ты не сделаешь все это немедленно!
Я не стала напоминать ему о том, что он призывает не калечить людей. Это бы его только разозлило.
– Слушай, Волк, – сказала я. – Я и так делаю все возможное. И даже невозможное. Говорят, что внутренности компьютера нельзя сравнивать с мозгом человека. Но в одном они очень похожи. У человека есть сознание и подсознание. Есть то, что лежит на поверхности и им можно пользоваться. Но есть так же то, что невозможно увидеть сразу, как подсознание у человека. Именно в этом я и копаюсь. Думаешь, это легко?
Я сама не ожидала, что смогу в такой форме ответить. Наверное, я хорошо вжилась в образ.
Волк стоял передо мной, не зная, что сказать. Он не был достаточно образован в этой сфере, чтобы уличить меня в махинациях. Моя речь была очень эмоциональной. Она была рассчитана на то, чтобы ей верили.
За меня вступился Джеральд:
– Он и правда что-то делает. Ищет пароли. Без него мы их не найдем.
– Ладно, – с трудом согласился Волк. – Давай делай. Только быстрей.
Микки Маус спросил, смогу ли я наладить видеосвязь.
– А что с ней? – спросила я, чтобы протянуть время.
– Веб-камера валялась на полу, – пожал плечами Микки. – Я пытался воткнуть ее штекер, но комп молчит, как будто не видит ее.
– Можно попробовать, – сказала я и подумала, что еще могу протянуть время с этой новой работой.
Но тут к нам подступился Волк.
– Какая, к черту, видеосвзязь?! Вы о чем, придурки?
– Нет, ребята, нам нужна видеосвязь, – попытался настоять на своем Микки Маус. – Такие письма, как написал Сопляк, они очень смахивают на обычные интернетовские письма. Знаете, когда знакомится парень с девушкой, занимается с ней виртуальным сексом. А потом они встречаются вживую, и оказывается, что это старая бабка или какой-нибудь младенец. Писать можно что угодно. В этом нет достоверности. А у нас не чат и не любовная переписка. Если мы требуем что-то от Земли, мы должны делать все на уровне.
Джеральд уже начал кивать головой в знак согласия. Но Волк разозлился и стукнул кулаком по столу:
– Какая, к черту, видеосвязь?! Нахрена она нам нужна?! Мы пишем о шести тысячах заложников, а что показывать будем?
– Слушай, у нас есть один. Мы могли бы показать Арнольда Рассела. И потом, мы угрожали, что будем убивать по заложнику. Мы могли бы починить связь и разыгрывать эти убийства, чтобы запугать их. Одежды в корпусе хоть отбавляй. Мы могли бы поймать кого-то из каторжников, переодеть в гражданскую одежду, завязать ему рот, чтобы он не брякнул ничего лишнего. Убить его и снимать все это на камеру. Как вам моя идея?
Мне стало жутковато. Надо убедить их, что связь не работает. Я бы не хотела, чтобы перед моими глазами разыгрывались такие жестокие сцены. А если веб-камера в рабочем состоянии, то ее нужно незаметно доломать.
– Я сказал: больше никаких смертей! – ответил Волк.
– Но в час по одному человеку. Это не так уж и много, как ты думаешь? Да мы будем брать, кого не жалко. Всяких там сопляков, лохов, хлюпиков.
Я подумала, что меня могут убить одной из первых.
– У камеры разбит штекер, – сказала я. – Ее подсоединить не получится.
– Поискать по корпусу другие веб-камеры, – выдвигал решения Микки Маус.
– Нет! – рявкнул на него Волк. – Больше мы никого убивать не будем! Хватит!
Он ходил по комнате, сунув руки в карманы. Внезапно ссутулившийся и постаревший. И я вдруг поняла то, что раньше до меня не доходило. Волк тоже боится. И тоже чувствует безысходность. И он считает себя виноватым в том, что произошло, потому что он на самом деле виноват. Каким огромным самовнушением нужно обладать, чтобы не сойти с ума в этой ситуации. Он убил около шести тысяч человек. И потенциально он является убийцей еще нескольких тысяч каторжников. Он не может этого не понимать. Он не может игнорировать ненависть, которая идет к нему от других людей. Он пытается выглядеть так, будто знает, что делает. Но самом деле он ничего не знает. И та империя, что он выстроил здесь, была создана для того, чтобы хоть как-то реабилитироваться в своих собственных глазах. Что, якобы, он что-то может сделать в этих условиях.
И все это понимают Джеральд и Микки Маус. И они находятся рядом с Волком, иногда смягчая его резкость, иногда направляя его в нужное русло. Они честно смотрят в глаза своих лохов, хотя понимают, что обманывают их. Ложь держится на лжи. Это очень прочное строение. У него есть только один минус: нет фундамента. Оно плавает в воздухе. И его очень легко разрушить.
Сейчас мне показалось, что мое место в этом корпусе гораздо лучше, чем место Волка. Ему еще хуже, чем мне. Это была не жалость к этому человеку, а констатация фактов. Я была на том уровне, когда осознаешь свою боль, вину и страх. Он давно уже скатился ниже. Он делал вид, что не чувствует ни боли, ни вины, ни страха. А что на самом деле?
Та злость, с которой он обращается с другими людьми, показывает, как на самом деле он относится к себе. Он ненавидит себя за то, что сделал. И чтобы не думать об этом, срывается на других.
Я бы не хотела поменяться с ним местами.
Глава 45
Время было не резиновым. Нельзя было тянуть вечно. К вечеру я сделала программу, генерирующую коды, бросила голодной стае еще одну пустую кость. Они поймались. Стали говорить о том, что скоро выйдут на связь с Землей и тогда всем не поздоровится.
Я поставила программу на автономный режим. Она работала сама, а мои руки были свободны.
– Пиво хочешь? – обратился ко мне Лох, увидев, что я сижу без дела.
Я отказалась. Мне нужно быть предельно собранной. От пива я могу расслабиться и начать делать промахи. Мне было бы выгоднее, чтобы наоборот спились все эти люди.
Я пыталась пересчитать приспешников Волка. Их было много. Они менялись: выходили, заходили на пункт. По моим подсчетам их было человек тридцать-сорок. А может, и все пятьдесят. Я различала здесь немногих.
Пообщалась с Томом. Он пытался убедить Волка, что трупы нужно изъять из корпуса, пока тут не началась чума. Он предлагал отволочь их все к внешним дверям. А потом одеться в скафандр, выйти на улицу и сложить все трупы в кучу. Он говорил очень зажигательно. Но Волк ответил, что ему нет дела до трупов. И что мы тут все умрем не от чумы, а по другим причинам. И что если Том еще раз поднимет эту тему, то трупов станет больше. Только некому будет их вытаскивать. И если он не хочет распространять зловоние и чуму, пусть заткнет свою пасть и не воняет здесь больше.
– Ты нашел медпункт? – спросила я Тома.
– Да, возле столовой. Неплохой склад медикаментов. Но мне кажется, там кто-то побывал до меня. Многое валяется на полу, везде беспорядок.
– Наверное, это я.
– Зачем же ты так? – упрекнул меня Том.
Каторжники разрушили почти весь корпус. Они ломали все, что попадает им под руку. И вдруг мне делают упреки за то, что я кинула на пол несколько лекарств.
Я уже поняла, что в жизни нет справедливости.
Больше я не пыталась общаться с кем-то здесь. Лучше уж мне было держаться в тени. С кем тут было разговаривать: кругом либо лохи, либо волки.
И все же человеку свойственно делить все на «наших» и «ваших», на хорошее и плохое, на добро и зло. Еще недавно я считала всех каторжников олицетворением зла. Но после того как в корпусе уже никого из мирных жителей не осталось, я начала делить каторжников. Волк и его стая казались мне диктаторами, а запертые в зале ожидания люди – несчастными подчиненными, которых нужно освободить. Я не хотела, чтобы они сидели там взаперти и во всем подчинялись. К тому же, там были Лео и Брайен. Я бы хотела, чтобы они были рядом со мной. Без них я чувствовала себя незащищенной.
А теперь, попав в волчью стаю, я вдруг поняла, что здесь есть люди, которым я симпатизирую. Например, Том. А сколько раз Микки Маус сглаживал острые углы? А сколько раз Джеральд говорил трезвые мысли? Если бы этих людей не было рядом с Волком, все было бы гораздо хуже.
А может, было бы лучше: Волк не собрал бы вокруг себя группу людей и не приобрел бы такую власть.
Был перерыв на ужин. Я снова ела хорошую еду, которая неизвестно откуда взялась. И думала о том, что там делают Лео, Брайен и остальные запертые внизу люди. Наверное, голодают. Брайен так болезненно относится к голоду. Наверное, ему там хуже всех.
– Их надо выпустить оттуда, – сказал после ужина Джеральд.
Я обрадовалась, но решила не подавать виду.
– Почему? – спросил Волк.
– Корабля не будет. Неужели ты сам не понимаешь? Они не станут присылать сюда своих людей и рисковать ими. Мы сдохнем вперед, чем тут появятся люди. Корпус-то закрытый, все запасы скоро кончатся, и все.
Волк выслушал его бесстрастно.
– Пусть люди сидят там. Вдруг корабль все-таки будет?
– Я не могу их уже контролировать, – пожаловался Джеральд.
– А что они там натворили?
– Всего лишь возненавидели тебя. Грозятся разнести корпус по кирпичику. И в следующий раз их уже не остановишь автоматами. Они пройдут через наши трупы.
– И ты предлагаешь выпустить их? – взорвался Волк. – Думай, что говоришь! Чтобы они сделали что-нибудь с нашими людьми?
– Есть еще одна проблема, – спокойно продолжал Джеральд. – Они нагадили прямо на пороге. Там невозможно пройти, чтобы не наступить на дерьмо. Я просто не захочу в следующий раз заходить туда, чтобы принести еду.
– Отпустить их только из-за того, что ты испугался чьего-то дерьма? Боишься испачкать ботиночки? Пусть эти сволочи сидят там, куда я их посадил! Не нравится ходить туда – не надо! Клади еду прямо в кучу дерьма. Захотят жрать – съедят.
Я внимательно слушала этот разговор. Он касался Лео и Брайена, и множества других людей, с которыми я провела долгое время.
Джеральд спокойно выслушал Волка, даже не колыхнулся. А потом продолжал гнуть свою линию:
– Держать их там просто бессмысленно. В ближайшее время земляне не прилетят. А если это и случится, то люди им будут очень рады. Они откроют им двери и укажут пальцем на тебя.
– Стая ублюдков! – выматерился Волк. – Пусть там и подыхают.
Я должна была что-то сделать. Тут решалась судьба многих людей, а я просто сидела и слушала, чем кончится дело. Я должна была как-то повлиять, как-то вмешаться. Но у меня тут не было никаких прав. Что я могла в этой ситуации?
Я все еще лихорадочно соображала, а Джеральд продолжал гнуть свою линию:
– Держать их взаперти бессмысленно. Это не приносит пользы.
– Тогда убей их! – взорвался Волк. – Они мне не нужны!
Я с ужасом посмотрела на него. Убить всех этих людей? Просто потому, что Волк не знает, что с ними делать? А если ему напомнить, что он запретил убивать людей? Поможет ли это? Ведь после этих слов он самолично убил одного из лохов.
Читать бесплатно другие книги:
