И в печали, и в радости Макущенко Марина

Поздно, он уже выбросил мне слова, которые, казалось, давно хотели сорваться с его языка. Я чуть не задохнулась от этого удара под дых. Мне не хватало воздуха. Я недостойна его? Я это знаю!

– Я и не стремлюсь быть твоим идеалом, если ты не заметил!

– Заметил, успокой свое самолюбие… Но я ничего не могу с собой поделать.

– Ничего! Это пройдет.

Успокоить самолюбие? После всего, что он мне наговорил? Я еще не понимала всего сказанного, но мне было достаточно последних фраз.

– И это точно пройдет после секса. Удовлетворишь свое желание и почувствуешь отвращение ко всем моим недостаткам. Еще неделю назад я бы тебе предложила сделать это прямо сейчас, чтобы не мучился. Только… Я больше так не могу! Я не могу просто переспать с тобой. Потому что я не приду в себя. Говорим сегодня правду? – Мне стало все равно, что он подумает. Я неделю прятала от него наш с Мишей секрет. Мне надоело. – Я скажу: для меня ты идеален. Я всегда начинала отношения с мужчиной, предвидя наш разрыв. Зная его недостатки и зная, что однажды из-за них я уйду. И останусь сильной. Потому что со мной, в моем сердце, есть тот, кого я себе представляю. А после тебя у меня этой поддержки не будет. У меня больше ничего не будет. Нет, Юра, я хочу оставить свой стержень в себе. Поэтому прости, но со своей странной страстью будешь мириться и дальше сам.

– Я мирился с отсутствием страсти до тебя. И я мирился с тем, что приближаюсь к тебе помимо своей воли. Я тебе сказал правду, и спасибо за ответную откровенность. Я совсем не хочу, чтобы ты отдавалась мне, представляя, как уходишь от меня, – устало сказал он.

Я злилась, хотела выгнать его, хотела сказать что-то колючее, чтобы отомстить, но что-то в его словах сегодня было важнее… Что-то, что спряталось за обидой.

– В чем мои недостатки? – спросила я спокойно, прислушиваясь к себе. Нет, это не то, что я ищу.

– Ты не можешь хранить верность. С тобой каждое утро как последнее. Для тебя любовь мужчины немногого стоит. Для тебя важнее эксперименты и новые ощущения. Сколько раз ты говорила: «люблю», сколько раз стонала в одних руках, а мечтала о других?

– Этих других не существовало! Я не была одновременно с двумя. Через день – может быть…

– Какая разница? Ты знала, что этот – не твой. Что есть другой, который ждет тебя.

– Да неужели? И в чем это ожидание проявлялось?

– Хотя бы в сердечной девственности.

– Юра, прекрати. Я зря спросила тебя об этом. Я знаю, как неприятна тебе. Я сама себе неприятна. Я чувствую себя запятнанной, и с этим уже ничего не сделаешь. Зачем говорить мне это? Это моя жизнь, и я такой останусь. Я никогда никому не смогу поклясться в верности. – Я опять упустила ниточку. Внутри все сжалось от горечи и боли.

– Прости. – Его тон стал мягче. – Я не думаю, что ты запятнана. Обычно я об этом не думаю. Сейчас мне больно, и я хочу наказать тебя.

– И всегда будешь так делать. Потому что со мной боль обеспечена.

– Я это знаю. Но, кажется, желание обладать тобой сильнее опасений стать ревнивым неврастеником. Страх потерять тебя – сильнее всех остальных страхов. Ужас от мысли, что моя прежняя пустая жизнь вернется, – сильнее. Жизнь без улыбки утром, без желания вернуться домой, чтобы увидеть тебя, без разговоров о чувствах, без счастья сидеть и рассматривать твое лицо и тело, жизнь без твоих глаз и голоса, без собаки и счастливого сына… Я не хочу назад! И я согласен платить такую цену.

– Что значит – жизнь без ласки? Он такого не сказал. – Вот оно! – Почему ты не знал ласки? Почему ты не звал маму? Ты говорил мне что-то, пока не вспомнил о моих недостатках и не перевел разговор.

Он замолчал. Замялся. Встал, вернулся на диван.

– У меня не было матери, – выдавил он.

– Что это значит?

– Это значит, что когда Лена была нами беременна, у нее начался роман с гинекологом. Мы с Янкой были у нее внутри, а она изменяла отцу. – Юра не смотрел на меня. Я видела, как ему нелегко. Он потирал шею, лоб. Он не был уже тем самоуверенным и озлобленным мужчиной, который зашел в квартиру несколько часов назад. Да я, по правде говоря, не видела его таким потерянным никогда в жизни. – Она родила нас. Он принял роды. Через пару часов она сказала отцу, что забирает Яну и уходит к любовнику. Сергей, старший брат, пусть, мол, пока поживет с отцом и я – тоже. Экстравагантно, правда?

– Ты ждешь ответа, Юра? Я шокирована.

– Это пройдет, и ты оценишь ее поступок. Даже, наверное, назовешь смелой и легендарной женщиной, идущей навстречу чувствам и сердцу.

– Юра, я не могу поверить, мне очень жаль… Но я не собираюсь искать оправдания такому поступку.

– Найдешь, уверен. Короче, меня воспитывал отец. Я ни разу не был у нее на руках, она меня не кормила грудью, не пела колыбельных. Мы с Мишей воспитывались по одной системе. Когда нам с Янкой было по два года, родители опять сошлись. Он ее простил. Я не знаю, как он смог, но… У них начался новый этап отношений, воспылала страсть, и они родили еще и Машу. Все хорошо. Я подружился с Яной, но не смог принять назад мать. Я не помню этого. Мне рассказывали папа и Сергей. Я не подходил к ней, не разговаривал с ней, сторонился. Ну что может понимать ребенок? Что было у меня в голове? Почему Сергей смог легко пережить это? Ведь его она тоже бросила, только ему было четыре года… Может, он решил, что это из-за родов, его же к ним готовили, объясняли, что мамы не будет… а он и до них не был избалован ее вниманием, из-за ее гастролей… Я не знаю! Мои первые воспоминания о ней связаны с Машкой на ее руках, с ее смехом, с тортами, с играми. Она – красивая и умная женщина, но я никогда не был привязан к ней. Я не любил ее так, как отца и брата, и даже как сестер. Она для меня всегда была приятельницей семьи. Меня научили слову «мама» в школе. Заставили так говорить, а до этого я называл ее Леной. Я не помню ненависти к ней. Я не оправдываю ее поступок, но и не злюсь на нее за это. Я бы и не думал о ней, если бы не Миша, ты и вся эта наша история.

– Миша…

– Миша теперь относится так ко всем женщинам. Но это не может передаваться по наследству. Такое было только у меня, и ни у кого в роду не было таких заскоков.

– Да при чем тут генетика? Он же чувствует твое недоверие к женщинам! Он чувствует твой страх быть брошенным!

– Я знаю.

– Знаешь? Ты говорил об этом психологу?

– Нет. Я никогда и никому об этом не рассказываю.

– Но это же очевидно! Его проблемы…

– Это его проблемы.

– Что? Да какое у тебя право?!

– У меня не было права заводить детей с такой поломанной психикой. Я и не собирался. Но я не мог из-за Миши пустить в свою жизнь кого-то. И Миша не мог быть другим, потому что его вынашивала женщина, которая хотела его сделать инструментом управления его отцом. Я не буду даже пытаться понять эти поступки. Я не знаю, почему мама решила поделить детей! Может, это отец настаивал, но почему она меня не отстояла? Почему Янка, моя родная сестра, с такими же глазами, родинками и с таким же характером, как у меня, на пятом месяце беременности сделала себе аборт? Только потому, что решила разойтись со своим парнем, она отрезала себе половину матки и теперь у нее не может быть детей. Почему Света, родив Сашке двоих детей, признаваясь ему в любви, прожив с ним пятнадцать лет в браке, бросила его?

– От Саши ушла Света?

– Да. Мы вчера помогали ему переезжать.

– Почему?

– Ты меня спрашиваешь? Потому что нашла другого! Сказала, что ей надоела бедность.

– Они не так и бедны.

– Ей, видимо, мало…

– Бедняга…

– Бедняга? Это все, что ты можешь сказать? «Ах, какая жалость – не сложилось»! Да он размазан! Мы его уже вторую неделю пытаемся привести в чувство. У него вся жизнь сломана! Он ее любит, он обожает девочек! У него теперь ничего и никого нет. Это предательство!

– Вы сегодня все вместе были? Ты из-за этого такой вернулся?

– Если бы ты его видела…

– И ты подумал обо мне? Что я тоже так поступлю?

– Не так. Уйти к тому, кто богаче, – это для тебя слишком банально, – к возмущению добавился сарказм. – Такие, как ты, любят оригинальные поступки. Чтобы было что вспомнить.

– Ты меня сейчас с кем сравниваешь?

Он посмотрел на меня. Решился:

– Тебе никогда не казалось, что мы с тобой похожи?

– При чем тут это? Ну хорошо, у нас один типаж.

– Похожи. Потому что я похож на свою мать. Угадай, на кого похожа ты?

– Ты проецируешь на меня ее образ, – закончила я.

– Да. Я теперь не могу без того, от чего всю жизнь убегал.

– Она похожа на меня и внешне, и по характеру?

Он вздохнул.

– Да, Марич. У меня скрытый в глубинах подсознания Эдипов комплекс. Давай называть все, как есть. – Он тяжело смотрел на меня. Мне становилось тревожно. – В свою защиту я мог бы сказать только то, что никогда не испытывал к ней осознанного сексуального влечения. Но… Это тоже ненормально. На первых двух курсах нам преподавали психиатрию, и мы проходили тесты. У многих парней их объекты влечений совпадали с образами матерей. Это нормально, когда мужчина хочет женщину, похожую на мать. У меня все было наоборот. Мне посоветовали заводить отношения со студентками мехмата. Надо сказать, что я только с такими и имел дело. А еще с брюнетками. Меня не привлекали вот такие, как вы, эффектные блондинки с мечтательными глазами и женственными формами. Это сейчас я с ума по тебе схожу. Это сейчас я понимаю, насколько задавленными были мои истинные желания и почему я не хотел продолжать отношения с теми, кто мне и не нравился.

– И когда ты видишь меня с Мишей, ты хочешь меня?

– Да, – глухо сказал он.

– Твои родители ни разу не навестили тебя за это время…

– Потому что я не пускал их, боясь, что ты догадаешься.

– Давно ты это все понимаешь?

– Давно.

Я замолчала. Как же я ошибалась в нем! Думала, что он зовет на свидание, а он попросил быть няней. Думала, что он хочет меня, а он хочет свою мать. Вот откуда вся его эмоциональная тупость и зажатость.

– Ну? – выдавил он из себя.

Юра поднялся с дивана, подошел ко мне.

– Теперь ты понимаешь, какими поверхностными и однобокими были твои страхи, что я хочу тебя, чтобы оставить при себе няню?

– Ты хочешь оставить маму. И не Мише, а себе.

Он улыбнулся только губами. Глаза его были настороженны и возбужденно блестели.

– Я испугал тебя? Давай, беги. Уходи от меня. Хотя можешь подождать до утра, если тебе не противно оставаться с таким, как я, в одном доме. Ты же говорила: «Уйду утром».

Он неровно и громко дышал. Это была бравада, я видела. Он боялся, я чувствовала. И если бы я задумалась, я бы сбежала, не дожидаясь утра. Потому что мне было страшно. Потому что на такого ребенка я не соглашалась. Потому что он был ненормальным! Но я не думала. Я как будто опять услышала и крик и, зов, и потянулась к выключателю. Нажала, стало темно. Через пару секунд глаза привыкли, и я увидела его. Свет фонарей с улиц освещал его лицо, я видела его глаза: встревоженные и непонимающие. Я молча смотрела на него. Я поднесла руку к его щеке, дотронулась. Он вздрогнул, и я не дала ему отвернуться другой рукой. Я гладила его лицо, он пытался уклониться, отойти.

– Тшшшшш, – успокаивала я, удерживая.

Я начала гладить его по голове и тянула на себя. Он не понимал, что я делаю, не ждал этого, и потому сдавался. Я заставила его сесть на пол, сама села перед ним, облокотилась спиной о диван. Положила его голову себе на плечо, сжала его тело ногами и тихо-тихо шептала: «Я не уйду. Все хорошо. Все хорошо, мой сладкий». И качала, качала, его напряженное тело становился тяжелее и мягче…

Он не выдержал, и я добилась своего. Мой халат стал мокрым от его слез. Мне было тяжело дышать от его объятий, потому что он сжимал меня сильнее и сильнее. Он вдавливал свое лицо мне в плечи, в шею, и я не давала ему передумать. Только так, только здесь, ты все делаешь правильно. Плачь, мой хороший. Мы раскачивались, как на качелях.

Я понимала, кто я для него сейчас, и не хотела думать о последствиях для себя. Мне было важнее его успокоить, чем себя спасти. Куда подевался инстинкт самосохранения? Я ведь никогда не смогу быть с мужчиной, который видит во мне другую? Этого не позволит мне моя гордость. Она куда-то вышла. И захватила с собой иллюзии. Теперь я верила в его влечение ко мне.

– Я не уйду, – обещала я.

И как же я буду с этим жить? Буду ему мамой? Интересно, и как это? Собирать ему бутерброды, следить за здоровьем и не позволять гулять ночами в темных переулках? Да, большая половина жен так поступают со своими мужьями! А вдруг он меня назовет ее именем? Он будет обвинять меня в ее грехах? Скорее всего, да. Он видит меня настоящую за всей этой страстью? Я буду руководить им и управлять? Вот я его успокоила! А вот я теряю над ним контроль…

Его руки, которые сжимали меня под лопатками и прижимали к себе, теперь стали двигаться по спине. Шелк под тяжестью слез и от его движений – упал с плеч. Пояса там, наверное, уже не было, потому что халат лежал на полу. Юрино лицо было на уровне груди. Одна его рука гладила плечо. Он нащупал тоненькую бретельку, и теперь вокруг этой полоски кружева сконцентрировалось все внимание его пальцев. Он дергал ее, как будто хотел снять, возвращал назад и вдавливал в кожу. Его дыхание из неровного стало глубоким и тяжелым. Свет фонарей освещал меня. Он не сводил глаз с груди, которую покрывало черное кружево. Сейчас он набросится на меня. Ему не нужно было двигаться, чтобы я знала, куда он пойдет. Я нащупала шелк кимоно на полу и лихорадочно попыталась прикрыться. Сначала он сделал движение, как будто хотел остановить, потом поднял голову. На его глазах и щеках еще были следы от слез. Но глаза горели огнем. Опять плавится лед. Я поспешно опустила взгляд. Юра полулежал на мне. Сел на колени и посмотрел на меня сверху вниз.

– Я неприятен тебе, я знаю…

– Не в этом дело. Просто…

– Скажи как есть. После моего признания и слез хуже уже не будет.

– Только, пожалуйста, не ругай себя за слезы. Это не то, что может оттолкнуть меня. Даже наоборот.

– Ты спрятала себя от меня.

– Юра, тему слез давай закроем сразу. Я не сомневаюсь в твоей силе и устойчивости. И я очень хотела, чтобы ты расслабился сейчас. Я старалась добиться этого. Слезы мужчины для меня не признак слабости. В данном случае – так точно. Просто я… Я боюсь…

– Боишься, что я тебя изнасилую?

– Не так буквально!

– А зря. Я этого все время боялся.

– А теперь уже нет?

– Я говорил тебе, что для меня очень важно было понять, насколько я могу себя контролировать. Та ночь была для меня показателем.

Теперь я осознала всю важность той ночи для него.

– Юра, я понимаю, что очень плохо тебя знаю.

– Ты презираешь меня?

– Нет.

– А что ты думаешь?

– Я думаю, что ты мне не ребенок, – сказала я, гладя на него снизу вверх. – Ты никогда так не вел себя по отношению ко мне. Ты обо мне заботился и учил меня. Ты меня ведешь, и я за тобой иду. И я нравлюсь себе тогда, когда подчиняюсь тебе. Я не сомневаюсь в твоей мужественности, но не знаю, как быть с тем, что я для тебя не я, а она? Я не знаю, что это будет для меня значить.

– Ты для меня – ты. Но я не могу отрицать, что вы похожи. И если бы ты увидела ее, то ты бы выстроила сама эту теорию и принялась бы меня в ней убеждать. И я бы не смог повернуть твои мысли обратно! Но у вас и много отличий. И главное, я не могу поверить, что говорю это, но главное – в твоем опыте. Он меня возмущает и успокаивает одновременно. На тот момент в маминой жизни были балет, муж, ребенок, которого она почти не видела, опять беременность… и все. Ей было двадцать четыре, но считай, что еще меньше. Она мало жизни видела. Я могу объяснить ее поступок, хотя не могу принять. Машку она ждала по-другому, она вернулась к отцу и ушла из театра, она воспитывать всех четверых детей начала, только когда Маша родилась. Я к тому веду, что, учитывая, с каким багажом романов и впечатлений ты попала ко мне… Я дурак?

– Потому что веришь в то, что я нагулялась? Нет, это очень здравая мысль.

– Я обидел тебя?

– Нет, я же сама это признаю. Я не стыжусь своего прошлого, хотя понимаю, что была слабой. Если бы я больше верила в себя и в реальность тебя, я бы раньше меньше кривила душой.

– Но количество сексуальных партнеров ты бы не преуменьшала?

– Нет, зачем?

– Ты что, играешь сейчас со мной?

Я смеялась и выпустила кимоно из рук.

– Тебе напомнить, что ты на полу? – продолжал он. – На тебе, считай, нет одежды, а я пылаю к тебе больной страстью. И, кстати, в стенах звукоизоляция.

– Напомни.

Я не просто играла. Я опять хотела добиться своего.

– Маричка, я буду тебе плохим любовником.

– Неожиданный анонс, – улыбнулась я.

– Я… Дело не только в отсутствии опыта. Дело в том, что я боюсь сорваться и забыть о тебе. Я – чудовище. Эгоистичное и жадное.

– Анонс просто в стиле моих научных интересов.

– Ты смеешься?

– Да. Не надо быть мне хорошим любовником, будь собой. Я хочу тебя. Больше всего хочу узнать и понять тебя.

В его глазах промелькнула мысль. Он прищурился:

– Я даже не знаю, как мне реагировать: радоваться или рвать на себе волосы? Такого неуверенного в себе, закомплексованного мужчины тридцяти четірех, почти тридцяти пяти лет с детскими психологическими травмами и с таким же ребенком у тебя еще не было в твоей биографии?

– Не было.

– И я – твой очередной эксперимент, – нерадостно подытожил он.

– У тебя свои проблемы с психикой, у меня – свои. Можем сидеть в разных углах и коситься друг на друга, можем пойти на поводу у желаний и посмотреть, что же будет?

– Это твоя линия поведения. Ты всегда так поступаешь. Но не я. Я не могу тобой рисковать.

– У тебя есть выбор?

Он встал, прошелся по комнате, перешагнул через диван – на мой подоконник. Сел на мое место. Отвернулся в окно. У него не было выбора. Он прислушивался к себе. Хорошо, значит, у меня есть время поговорить с собой.

Он прав? Это просто очередной эксперимент? И да, и нет. У меня опять выброс адреналина, и я готова рискнуть, хотя не уверена, что это закончится хорошо. В то же время, он по-прежнему мой идеал. Что я узнала сегодня? Что этот уверенный в себе человек, полный чувства личного и профессионального достоинства, умный, красивый, сильный – оказался сексуально неуверенным в себе. Кто бы мог подумать? Никто. Он высокомерен, он баловень, он пресыщен сексуальными похождениями – вот что я думала о нем вначале, и что сейчас думают все. Но я теперь знаю, что это не так. Что однажды, очень давно, еще не родившись, этот мальчик обиделся. Очень сильно обиделся и отказался играть в эту игру. Прежде всего потому, что в этой игре нет правил и логики. И он не может в ней выиграть только потому, что он крут. Он не понимает, как выигрывать в этой игре. Он умничка, он старается в других играх, он побеждает, а эту обходит стороной. Все потому, что когда-то ему не сказали, что его любят просто так, ему не сказали, что его любят не за что-то, а просто потому, что он родился и он есть в этом мире. Сколько же всего произошло из-за ее импульсивного решения!

Юра правильно предположил, я не буду осуждать ее. Не знаю, что значит рожать, но, мне кажется, оставить ребенка после родов очень тяжело. Она это сделала, значит, и вправду очень любила того, другого, или думала, что любила… Теперь этот мальчик вырос и отказался чувствовать. Он ей даже не высказывал свои обиды, он на нее и не сердится. Он решил, что ему все равно. Но почему он так резко свернул с пути, который, я так понимаю, она поощряла и понимала? Музыкой он, наверное, увлекался с ее подачи. У него получалось, но он пошел в медицинский. Потому что соперник был медиком или…? Сложно сказать. Юра почти добился успехов, о которых мечтает каждый амбициозный нейрохирург в мире. И, нет сомнений, он любит свою профессию.

Все сложно, и все интересно. Мне очень хочется еще глубже проникнуть в его сознание. Оказалось, что мне есть в нем место. Это опасно, но это увлекательно. Я уже настроилась, что первый секс будет ужасным. Наверняка его предыдущие любовницы о нем невысокого мнения. Зашел, кончил, вышел: «Пока». Юра, ты попал в точку, полагаясь на мой опыт! Десять лет назад я бы сбежала от такого любовника. После всех моих романов, после Ланы, после попробованного и переосмысленного, я уже сейчас знаю: это то, что мне надо. Я это чувствовала и перестала переживать по поводу того, что я его недостойна. Он – мой. Юра умеет стараться. Ему нравится быть ведущим, он чувствует мое тело, он хочет знать, как сделать мне приятное. В танго он ждет, пока я украшусь и закончу фигуру, у него чувственные пальцы и есть вкус.

Танго, ночь в старой мазанке, случай в ванной – все это вселяет в меня уверенность: со временем он будет хорошим любовником. Почему я хочу заняться его воспитанием: будильник звенит и сработал материнский инстинкт? Чушь, для этого есть Миша. Я просто знаю, что получу больше. Я чувствую, что он отдаст сторицей. Я села напротив него на подоконник. Я ждала.

– Ты уже готовишься к нашему разрыву?

– Нет.

– Скажи правду. – Он требовательно посмотрел на меня.

– Юра, я всегда говорю тебе правду. Думаешь, мне легко было признаться в том, что я о тебе думаю, после того как ты так низко меня оценил?

Он проигнорировал сказанное:

– Маричка, я не готов просто попробовать.

– Какие гарантии ты надеешься получить?

Он невесело улыбнулся:

– Я понимаю, что не может быть гарантий… Ты их не признаешь, а я не могу жить, как ты, и отдаваться чувствам, прыгать в воду и не видеть, куда я выплыву. Но и терять шанс я тоже не буду. Я долго ждал, пока ты решишься. Честно тебе скажу, я надеюсь, что ты изменишь свое поведение.

– Как?

– Я хочу верить в то, что смогу занять в твоей жизни и в твоем сердце больше места, чем это удавалось остальным. Я знаю, что это самонадеянно, и у меня пока нет оснований так думать, и я не знаю, как я это сделаю, но я хочу, чтобы ты остановилась на мне.

– Это звучит угрожающе.

Он не оценил шутку.

– Мне все советовали торопиться, чтобы не упустить тебя. Но я, наоборот, тормозил. Мне важно чувствовать тебя, я не хочу форсировать события, когда не понимаю, что происходит.

– Друзья советовали?

– Да.

– Не слушай их.

– Я понял, к чему ты вела только что. Но я хочу, чтобы у этого вечера был другой финал.

Он не хочет секса? Это еще интереснее, чем я думала!

– Ты можешь переодеться?

– Во что? – я была заинтригована.

– Ну, во что-то привычное мне. В какую-нибудь пижаму в клеточку. С длинными рукавами и с пуговичками.

– Во что-то асексуальное?

– Да, во что-нибудь не такое… – он показал на мой наряд. – Мне очень нравится, и, наверное, я когда-нибудь оценю прелесть таких вещей, но пока что, когда я вижу тебя в таком, я хочу, чтобы его на тебе не было. Я не могу его разглядывать и тем более обнимать тебя, когда под руками тонкая скользящая ткань и все падает и просвечивает. – Он с трудом закончил фразу и оторвал от меня взгляд. Глядя в окно, он сказал: – Я хочу спать с тобой. Можно? – спросил он, уже глядя мне в глаза.

– Я в замешательстве.

– Ты разочарована?

– Я не знаю, что надеть к такому событию.

Мы улыбнулись.

– Но правда, Юра, это же какие должны быть фасон и толщина ткани, чтобы ты лежал со мной, обнимал и спал!

– Просто что-то закрытое. И без кружева.

Мы легли у него. Он обнимал меня и не давал двигаться. Я была послушной, пока не начала дремать. Засыпая, я боролась за зону свободного передвижения. Я отвоевала дальние объятия. Перед тем как уснуть окончательно, я вспомнила, что еще упустила в этом вечере. Сегодня он сказал, что любит меня. И он, первый раз в жизни, сознательно лег спать с «этим», с женщиной.

Он: Юра чувствовал себя странно. Он мало спал ночью. Постоянно просыпался и проверял, на месте ли? Она ворочалась, сбрасывала одеяло, натягивала опять, но она была рядом. Не уходила. И ему это нравилось. Эта ночь была не такой, как в селе, тогда все было больно и безумно. Он тогда чудом сдержался, и она не знает, что самое ужасное началось после того, как она уснула, потому что она стала немилосердно прижиматься к нему и тереться о его тело ногами, грудью. Спать с ней – невозможно! Он чувствовал ее твердые соски, мягкий живот, сильные бедра, тепло между ног. Он старался прижимать ее крепче, чтобы сдерживать ее движения, а сегодня он прижимал ее, чтобы чувствовать ее близость. Ему это нравилось.

Он встал раньше, пробежался по набережной, принял душ, зашел на кухню, поздоровался с ней, как всегда, они выпили кофе, обычно поговорили. Он внимательно слушал ее и не слышал ни пренебрежения к себе, ни страха, ни агрессии. А вдруг она обманывает? Вдруг он сейчас уйдет, а она соберет вещи и вечером он вернется уже в пустую квартиру?

Он уехал в аэропорт – улетал в Краков, оперировать. Ему предлагали остаться, но он хотел в Киев. Там она. А она там? Он не звонил весь день, не писал. Они так не делают, это будет выглядеть подозрительно. Он с нетерпением ждал такси, нервничал в дороге, бежал по ступенькам и застыл перед дверью. Открыл ее.

Тишина. Темно. Где собака? Он прошел вглубь и услышал частое цоканье когтей по паркету. Хорошо дома! Юра нашел их в детской. Она уснула в кресле, напротив Миши. Сын держал ее за палец. Юра пробрался к нему через какие-то строения, поцеловал, забрал его ручку от Марички, спрятал под одеяло. Она не проснулась. В комнате был беспорядок, они строили шалаш и, судя по всему, занятие это было хлопотным. Он поднял ее на руки и не удивился тому, что она продолжила мирно сопеть. Даже обрадовался. После возвращения из больницы она все никак не могла выспаться. Куда нести? К себе? Нет, она не давала на это своего согласия. Он положил ее в ее же кровати. Она закашлялась, но не проснулась, он нахмурился, но решил не придавать значения. Прием – послезавтра, еще есть время для ее бронхов.

Он зашел к себе и решил посмаковать новые ощущения, но… уснул.

Он расслабился. И удивился себе утром. Он начал успокаиваться? Они вместе готовили завтрак. Она улыбалась, была приветливой, шутила. Он отвечал тем же. Он чувствовал себя странно. Он же с ума сходил, хотел секса с ней, и теперь, когда, он чувствовал, она согласна – ему хотелось оттянуть этот момент. Ему хотелось почувствовать вот это новое… Отсутствие страха. Она знает о его проблеме, о том, что так мучило, и что, может быть, будет мешать – и она не ушла.

Мишка носится счастливый и здоровый, она здесь, она с Юрой, и они есть. Она не отвернулась от него. Он не такое уж чудовище, она его может полюбить. Она его простит? Он все сделает для этого! Он докажет, что ему нужна она, именно она – Маричка. И он будет таким, каким ни с кем не был. Он будет ласковым, заботливым. Он хочет таким быть, и он был почти уверен, что он сможет. Но завтра, послезавтра. У них теперь есть время. Все будет, но сейчас, сегодня ему хотелось вот этого – просто быть с ней и не бояться смотреть на нее, не скрывать чувства, улыбаться без причины, находить ее руку и сжимать в своей ладони.

После завтрака они читали сказки по ролям. Иногда он притрагивался к ней, проводил рукой по волосам, и она не вздрагивала, как раньше, при любом случайном прикосновении. Не убегала, оставалась с ним, иногда он ловил ее взгляд. В ее глазах было тепло. Он хотел бы смотреть на нее постоянно, но она двигалась по квартире, и он, не стесняясь своей назойливости, не отступал ни на шаг. Завтра он вспомнит о такте, об уважении к чужому личному пространству. Сегодня он ходил за ней по пятам: в книжный магазин, за косметикой, в кафе, в котором он общался только с Мишей и смотрел на нее, а она смотрела в окно и молчала. Она думала о своем, но разрешала ему присутствовать. Потом они гуляли в парке, и ему пришлось расстаться с ролью наблюдателя и настоять на возвращении в дом. Ему не нравилась погода, и он боялся за их здоровье.

Подул ветер, Юра уловил ее запах. Она поежилась. Обнять ее, согреть? Это романтично, но бесполезно. В дом! Вечером она попросила время для своей работы, Юра взял Мишку на себя. Полтора часа без нее, в другой комнате, за стеной – это слишком. Они пришли пожелать спокойной ночи, Мишка просил, чтобы она его уложила. Юра не хотел его приучать к этому. После больницы сын часто ее не просто просил, а требовал. Юре это не нравилось. Ему не нравилось, что Миша мог сказать: «моя», и она не спорила с ним. «Она не его, она должна быть моей», – думал Юра.

Мишка поддался на уговоры и оставил ее одну. Через полчаса уснул. Юра открыл дверь в ее спальню. Она сидела там же, печатала.

– Можно к тебе?

– Да, – ответила она, не отрываясь от экрана. – Мне нужно еще…

– Не отвлекайся. Я с планшетом. Можно я тут посижу?

– Да.

Юра читал, смотрел на ее затылок, на плечи, она иногда оборачивалась на секунду, видела его взгляд и уходила опять в свою работу. Кажется, он ее не раздражал. Он приготовил чай. Они не разговаривали. Так прошло еще два часа.

– Я в душ, – сказала она, разворачиваясь.

– Да, я… – он не думал о том, что будет ночью. – Я у тебя задержался.

Он ушел в свой кабинет. Слышал, как она вышла из душа, ушла в спальню. Через несколько минут вернулась, заглянула в дверь его кабинета.

– Спокойной ночи, – улыбнулась она.

Он подошел к ней. Вот теперь ему захотелось ее поцеловать, прижать к себе, опять услышать ее срывающиеся дыхание, и он не будет уворачиваться от ее губ, хватать за руки. Он очень хотел услышать ее стон, и чтобы она больше не сдерживалась. Но он не осмелился. Пожелал ей спокойной ночи.

Она ушла. Он опять плохо спал и всю ночь думал: «А может она ждет? А что она там делает?». Вот Мишу он слышит, а ее нет… Ее дверь закрыта. Он хотел видеть ее сон, слышать дыхание, прислушиваться к хрипам. Ему начало казаться, что вчера ночью он и хрипы слышал в ее груди. Может, пойти к ней? А если проснется? Ну, мало ли? Тогда скажет, что она кашляла… Нет, он не будет накликать беду. Все хорошо. Все теперь будет хорошо. Она с ним, и он ее убережет. Не надо форсировать события, надо учиться – нежности, терпению. Он так много сделал, чтобы воспитать в себе эти качества. Он потерпит до завтра. Скорее бы начался новый день, прошел этот прием и они приехали вместе домой. Представляя их возвращение, он наконец уснул.

Я: В воскресенье мы опять переключились на Мишу и бытовые дела. Меня это уже не тревожило по двум причинам: во-первых, мы уже это прошли и я перестала паниковать и предрекать нам скучную жизнь. Я поняла, что мы умеем отвлекаться, и меня это устраивало. Вторая причина, по которой я не думала о нас с Юрой, была в том, что я действительно отвлеклась. Вечером был прием, поэтому весь день я готовилась: задобрила Мишу, посетила парикмахера, сделала макияж, встретила Александра и перепоручила ему ребенка. Юра весь день не выходил из своего кабинета.

Прием проходил в загородном ресторане. Я не очень хорошо знала направление к югу от Киева. Здесь было меньше сосен, зато больше пушистых лиственных деревьев. И они завораживали! Я просидела молча у окна всю долгую дорогу: желто-зеленая муфта отражалась в реке, которую мы проезжали. Я прямо кожей чувствовала холод и чистоту воды. Что в ней живет? Что под этим зеркалом, за всей красотой, которую оно отображает? Там мир, который похож на наш цветом и формой, но его так легко изменить. Вот кто-то плывет по реке и смешивает веслом все краски. На воде, как на мольберте, если смешать зеленый с желтым, получится коричневый. У мальчика с веслом не получалось. Не ты художник, мальчик, а время. Со временем листья на деревьях станут коричневыми и сухими, они упадут и в речном зеркале будет больше пространства. Там будет больше неба…

От мыслей о жителях водно-небесного мира меня отвлек Юра. Открыл дверь, помог выйти из машины. Его рука, которая поддерживает мой локоть, стала на долгое время самым ярким воспоминанием о нем и эпизодом в тревожных снах. Потому что, выйдя из машины, я потеряла Юру из виду. Хотя он был рядом со мной половину вечера, меня представили как его спутницу, но я знала, что его имя, репутация, его внимание и его внешность – это всего лишь часть моего собственного образа. Так же как и мое черное платье, и элегантный браслет, и дорогие туфли, и прическа, и макияж. Я была королевой с того момента, как открылась дверь и засияли глаза Макарыча, которые увидели меня, здоровую и громко его приветствующую, и потом я продолжала чувствовать себя по-королевски, когда Марта пожала мне руку, и когда Ларс попросил рассказать ему о своем исследовании, и когда меня знакомили с другими гостями и потенциальными спонсорами, и… до того момента, пока главные действующие лица не стали разъезжаться и прием не начал перерастать в корпоративную вечеринку. И до того момента, как, застав меня одну, ко мне не подошла Зоя, шеф над кадрами.

Я бы ее и не знала, если бы не ее активная и инициативная жизненная позиция. Она первая познакомилась со мной, еще когда я забегала за Мишей в больницу и уезжала с ребенком на съемки. Ее очень интересовала моя «интересная, полная событий и знаменитостей» жизнь. Когда я исчезла с экрана и стала больше появляться в больничных коридорах, ее интерес заметно, к моему облегчению, уменьшился. Теперь я стояла с бокалом шампанского и смотрела в зал, хотя не видела там ни танцующих, ни едящих, ни смеющихся. Я видела там свои перспективы и сотрудничество с австрийским центром медиаисследований, о котором говорила Марта. Я думала о том, что нужно подтянуть немецкий и отправить статью в университет в Амстердаме, который возглавлял брат Ларса. Я улыбалась, а меня внимательно изучала Зоя. Вправо улетела аудитория голландских слушателей, влево – горячие дискуссии с молодыми амбициозными учеными. В центре стояла невысокая, грудастая, хваткая и целеустремленная она.

Она была всего на несколько лет старше меня, но чувствовала себя мудрее на несколько поколений. Это выдавала ее манера говорить и смотреть на людей. Если задуматься, наверное, она могла бы быть красивой, для этого у нее были все данные. Но их испортила необходимость выживать в сложном мире интриг, подковерных игр, амбициозности и страха однажды оказаться где-то не первой. У нее были красивые волосы и фигура, но настороженные глаза и жадный маленький рот. «Она была бы хорошим репортером», – ни с того ни сего подумала я. Мне было жаль Зою, но не настолько, чтобы позволять ей врываться в мои фантазии.

– Я недооценила тебя, – огорошила она меня, прежде чем я придумала способ избавиться от ее общества.

– Это комплимент?

– Да. Я в восторге, хотя изначально думала, что ты просто нацелилась на Мисценовского как на спонсора и размечталась лениво прожигать жизнь.

– А я, кажется, нашла несколько спонсоров и вам…

– Я восхищаюсь не тем, как ты сегодня блистала тут целый вечер. С твоим коммуникативным опытом это несложно. Я не думала, что у тебя получится с ним.

Она указала бокалом на Юру. Он стоял спиной к нам и достаточно далеко, в кругу коллег. Он нас не слышал, и я бы тоже не хотела слышать того, что мне собираются сказать.

– Я столько раз наблюдала, как его пытаются соблазнить молодые красивые женщины – красивее тебя, не обижайся, у тебя хватит ума это признать. Умные, успешные, нежные, трогательные… А они не с той стороны заходили! Ему не нужны были их прелести, его просто надо было взять в оборот и сделать его жизнь подходящей ему! Я слышала сплетни о вас, но не верила, пока своими глазами не увидела, как ты в кафе читала ему его график операций, поездок и встреч. Ты стала ему секретаршей, ты стала матерью его ребенку, ты взяла на себя его дом…

У меня округлялись глаза. Я не верила, что слышу это. Только что такого тут не ходило! По какому праву кто-то там пищит и мешает мне мечтать? А Зоя продолжала:

– Знаешь, таким образом ты станешь его женой, и очень скоро. Ему не нужны были романтика, красота, ухаживания. Ему нужна была заботливая, уверенная в себе женщина. Ты очень ему подходишь! Он сделает еще много открытий, а ты будешь их обоих нянчить. И готовься, что к нему записываться на прием и налаживать с ним отношения будут через тебя. Уже в следующем году он заменит Макарыча, и ты должна быть к этому готова.

– Я?

Я не знала, что вычленить из всего оскорбительного, что она сказала, чтобы на это ответить. Я-то думала, что я красивая и все тут оценили мой вклад в будущее больницы. Я-то думала, что Юра собирается уезжать отсюда, и странно, что она – начальник отдела кадров – не готовится к этому. Я-то думала, что Евгений Макарович – специалист, которого высоко ценят за его опыт и знания и Юра никогда не будет его «подсиживать».

– Не думаю, что Юру интересует такая перспектива!

– А что ты думаешь, он уедет к этим, в Европу? А зачем он приехал? Он, конечно, талантлив, но там он – один из сотен таких же. А в нашем болоте он всегда будет первым.

– У него хорошие отношения с начальником…

– У Макарыча скверный, неуравновешенный характер, и ему давно ищут замену.

– У Мисценовского характер еще хуже! Кому вообще могла прийти в голову мысль, что он может занимать здесь административную должность? Он же в первый день вырвет колесо у этой машины взяточничества и алчности, и уже к вечеру его выпихнут!

– Вот ты и должна предотвратить это! – вкрадчиво советовала она. – Я не знаю, как так вышло, но ты на него оказываешь влияние. Уже не важно, кем ты была раньше. Сейчас тебя воспринимают, как Мисценовскую. И знаешь, это самый высокий пик твоей карьеры.