И в печали, и в радости Макущенко Марина

Я фыркнула. Поставила бокал на подоконник. Мне захотелось уйти от нее, без извинений и предупреждений. И еще совсем недавно я бы так и сделала. Но меня останавливали завышенные мною же требования к себе: я так дипломатична была весь вечер, и мне так жаль было терять марку из-за такой вот Зои… Она продолжала:

– Он никого не слушает, его ненавидят многие за его высокомерие. Но его ценят наверху. И нам с ним придется мириться. И здесь все видят, как он на тебя смотрит. Он тебе единственной никогда не перечит.

«Видела бы она нас дома!» – улыбнулась я про себя.

– Ты поможешь ему на этой должности. Я хорошо знаю, в чем состояла твоя работа в журналистике. Сегодня вы обслуживаете одних, завтра других. Ты умеешь договариваться с совестью. Убеждать и себя, и других.

– Вы заговариваетесь! И ошибаетесь! У меня нет на него такого влияния.

– Значит, добейся его! У тебя все есть для того, чтобы стать ему настоящей женой!

– Вы так говорите, как будто я могу карьеру построить на том, чтобы быть женой Мисценовского!

– Тут все этого хотят! И не у всех получается. Мало уметь вилять бедрами и красить ресницы. Видимо, для мужчины нужно быть чем-то большим. Нужно быть ему не просто любовницей, а матерью. У тебя получится!

Она была дурой, я это понимала. Я понимала ограниченность ее мировоззрения и природу умозаключений. Ей все время приходилось в жизни бороться, и она мечтала бы стать кому-то любимой, но не вышло, и уже не выйдет. Она не знает, что значит быть женщиной, она это видела только со стороны и примерила на себя: быть женой значит работать женой! Небось еще нашла подкрепление своим мыслям в каких-то биографиях российских цариц и похабных книжках жен олигархов. Она говорила глупости, и этот разговор меня унижал. Но, не отдавая себе в этом отчет, она случайно надавила на больную точку. Она назвала меня его мамой и нянькой! И видела в этом мое предназначение! Если бы я пошла по предложенному ею пути и Юре, правда, были бы интересны карьерные перспективы здесь, то неужели я такой бы и стала? Нет! Нет, не хочу, не буду! Хочу уйти. Хочу побыть одна. Долго одна.

Я все же нашла в себе силы извиниться и ушла от нее, хотя и без повода. Боковым зрением я видела Юру. Он шел ко мне, а я понимала, что видеть его сейчас хочу меньше, чем кого-либо. Кто угодно, только не он. Я не готова сейчас улыбаться ему и вести себя, как обещала: «Я буду всегда с тобой». Это было вчера, позавчера, не сегодня. Я его не стою, я не умею держать обещаний, меня тяготит чувство долга, я лживая, и она права, мне легче договориться с совестью, потому что смотреть правде в глаза больно. Мне больно и страшно смириться с реальностью и с моим новым альтер-эго, его матерью. Я еще не привыкла к этому и не сформировала своего отношения.

Навстречу мне шел и улыбался кто-то знакомый, я пыталась вспомнить его. Это Юрин коллега, его зовут Егор. Он, кажется, нейрохирург. Да, я с ним общалась несколько раз. Приятный молодой человек. Вот именно такой мне и нужен. Я улыбнулась ему в ответ и согласилась на предложение потанцевать. А потом на еще одно. И на бокал шампанского. Я честно пыталась понять, о чем он говорит, потому что мне нужно было вытеснить из себя собственные мысли. Он меня клеит, ага, это я понимаю. Что еще? Был в Египте на прошлой неделе, рассказывает об отпуске. Хорошо, я молодец, я слушаю. Говорю, что никогда не была там. Он рассказывает о пирамидах и отеле. Советует. Уже приглашает на новогодние праздники? Ну нет, дорогой, не так тебе повезло сегодня вечером! А у вас так много дней отпуска? Я удивилась, ведь Юра все время работает. Вспомнила своего личного дракона и схватила с проносящегося мимо подноса еще один бокал шампанского. Хорошо, что был поздний вечер, и большая половина присутствующих была выпившей и уже не пялилась на меня. А то как-то совсем не по-королевски пить столько шампанского и позволять какому-то не-королю вести такой скучный разговор.

Он предложил уехать отсюда. И тут я опять удивилась! В Юрином окружении я привыкла быть центром внимания и сплетен, я привыкла, что некоторые подобострастничают, а некоторые не упускают возможность мне «не помочь», «не подсказать», одним словом, продемонстрировать игнорирование меня и Мисценовского в моем лице. Но еще я привыкла к безопасности! Юру не любили, но его уважали и если не боялись, то понимали его влияние в профессиональной среде. Конечно, многие знали, что я няня, а не жена, но никто, кроме его близких друзей, не верил, что мы с ним спим раздельно. И этот клеит его женщину? А он смелый! Но это не умаляет его скучность. Хотя, честно признаться, я хотела домой. И мне была неприятна перспектива оказаться сейчас с Юрой в салоне авто и долго-долго ехать к дому. После его раскрепощения и после выпитого мною сегодня мы с ним можем и не доехать, или не дойти до спальни, или дойти и до спальни, и до кровати, и… Короче, это неизбежно произойдет сегодня, а я чувствовала, что еще рано и что еще не поздно остановиться и вообще передумать влезать в его сознание и жизнь. Я должна понимать его чувства ко мне. Три дня я была готова к сексу, но он остановил меня и потом не проявлял инициативы. Возможно, это знак. И знаком может оказался этот парень с его предложением. Вызывать такси в эту глушь значит вызвать вопрос «зачем?». Скажу, что мне дурно, так Юра увяжется за мной, а долго изображать из себя больную я не смогу. Избавиться от Мисценовского я могла только одним способом.

– Ребята! – подошла я к четверым, – мне пора, всем спасибо за вечер. Юра, ты оставайся, меня отвезет в город Егор.

– Кто? – хор мужских голосов звучал неподдельно изумленно.

– Егор, – холодно ответил за меня Юра.

Я старалась избегать его взгляда.

– Мы хотим пообщаться и выпить где-то в городе кофе. Он и отвезет меня домой. А Юре уезжать еще рано, не все спонсоры ушли.

Я не понимала в тот момент всей абсурдности ситуации. Я не хотела знать, что делаю ему больно и ставлю в дурацкое положение. Я уцепилась за соломинку в лице Егора, как за символ своей свободы. Я привыкла сама решать, с кем провожу время, и могу открыто об этом сказать! Это была моя позиция последние несколько лет, и она меня не раз спасала.

В машине Егора я думала о Юре и его матери. Деревья стали темной массой, которая то подкрадывалась ближе к трассе, то убегала от людей за воду или за степь. Я не следила за дорогой и ждала, когда покажутся огни города. Мне уже было тошно от мысли, что придется тусить с этим человеком в каком-то клубе, и только я захотела предложить кафе возле моего дома, которое как раз через полтора часа закрывается (достаточно, чтобы мы успели выпить по чашечке и…), как поняла, что мы не на трассе. Мимо проносятся дома, машина едет не ровно. Мы в селе? Он притормозил.

– Мы приехали!

– Куда?

– Ко мне.

Он вышел из машины и открыл дверь. Я отказалась выходить.

– Мы договаривались о том, что поедем в город.

– Но мы можем выпить кофе у меня. Я только недавно построил дом и хочу его тебе показать.

– Тебе не кажется, что поздно для таких экскурсий? Давай в другой раз.

– В другой раз у меня такого шанса не будет, – он улыбнулся.

Упираться сейчас, значит вступить в конфликт, а зайти в дом, значит застрять там надолго. Мне не нравилась эта ситуация, но он начал уговаривать и обещать, что это только на полчасика. Там всего два этажа. Пока будет вариться кофе, все успеем.

Я вышла из машины. Вокруг было тихо. Это было какое-то новое поселение, наверное, еще не до конца узаконенное. В темноте я насчитала около десяти домов. Там, откуда мы приехали, был лес.

Дом Егора был полупустым, он не обманул, когда сказал, что только въехал. Чувствовался запах нового и необжитого. Люблю этот запах. В этом доме еще ничего не было, у него нет еще истории, и она может быть какой угодно. Я люблю новые дома и меня всегда интересовала архитектура. На несколько минут я забыла о досаде и о неловкости. Спрашивала о сроках строительства, планировке, похвалила камин.

– Далеко же тебе сюда ездить!

– Он того стоит!

– Да, дом хороший! Но зачем он тебе?

– Хочу семью, детей. Детям лучше жить в доме, ты так не думаешь?

– Согласна. Ты собираешься жениться?

– Да.

– Здорово. Когда?

– Не знаю, когда невесту подберу.

– В смысле? У тебя нет невесты?

– Пока нет.

– А-а-а… То есть ты решил жениться и найти кого-то с похожими желаниями?

– Да.

– Я думаю, у тебя получится!

– Правда?

– Да. Многие девушки хотят того же.

– А я думал, что ты видишь во мне перспективного мужа.

– Ну, для кого-то…

– Но не для тебя?

– Нет, – я попыталась улыбнуться, но мне совсем перестал нравиться его тон. Я начинала чувствовать, что с ним нельзя было быть откровенной, как с тем же Олегом или даже с Никитой.

– Нормальная семья – это не твоя мечта? – спросил он.

Я думала, как лучше ответить и не пора ли нам пить кофе. Он его вообще ставил?

– Нет. Ты не из таких, – продолжал он, и его тон потерял остатки дружественности. – Тебе нравится быть подстилкой у Мисценовского, а когда ему надоедает, то тебя имеют его друзья, да?

– Ничего себе, как грубо!

– Только не говори, что он с тобой нежный. Или он на работе на всех срывается, а дома – цыпленочек?

– Мне не нравится, как и что ты говоришь! И я уже не хочу кофе.

– А мне уже все равно, чего ты хочешь. Ты столько раз отказывалась пить со мной кофе в больнице, холодно улыбалась и забывала мое имя, что мне как-то теперь уже и неинтересно, чего хочешь ты.

Он говорил еще какие-то неприятные вещи, но меня нельзя было этим обидеть. Мне важно было уйти отсюда, и я чувствовала, что начинаю паниковать. Что будет, если он меня изнасилует? Убивать не будет, а секса он, очевидно, хочет. Хочет отомстить мне за невнимательность и Мисценовскому за профессиональное первенство. Второе, пожалуй, даже сильнее. Он идиот, но говорить ему этого не надо… Это была последняя здравая мысль, потому что потом я представила себе Юрин взгляд и как он на меня посмотрит после этого! Он знать меня не захочет и будет прав! Это же надо было, отказываться от секса с ним, чтобы меня взял вот этот! Я не смогу оправиться после этого позора, я не могу допустить этого!

Егор что-то говорил и подходил ко мне, я чувствовала угрозу и беззащитность. Мне были непонятны мои чувства, я к ним не привыкла. Я не знала, что делать. Он схватил меня за руку, и я ожидала чего-то такого. Со всей силой, на которую я была способна, я выдернула руку, он еще раз попытался схватить меня, я отскочила, повернулась, чтобы выбежать из дома, зацепилась за что-то и чуть не упала. То есть я не упала на пол, но все-таки оступилась и ударилась виском о каминную полку. Стало очень больно, и горячая кровь потекла по щеке. Я успела подняться с колен и побежала к выходу.

– Ты куда? Я даже не бегу за тобой! Ты сама вернешься и будешь умолять меня раздеть тебя. Там автобусы не ходят! И тут дачи, тут никто осенью не живет!

Он еще что-то кричал, но я уже была на улице. Вокруг – ни одного горящего окна. Проверять, сказал ли он правду про дачи, значит терять время. Сейчас он ждет, что я, набегавшись, пойму, что он – моя надежда на возвращение и… Да что за глупая самоуверенность? Я могу уехать на его машине! Я, правда, не умею водить, но… Ему даже не нужно знать это, он забрал ключи… Я помню, как он клал их на камин… Я могу позвонить кому-то! Сейчас так и сделаю, надо только уйти подальше от его дома. Я решила пойти в том направлении, откуда мы приехали.

В лес вела дорога, наверное, он свернул на нее с трассы. А там… Я поняла, что бегу по песчаной дороге, и мне стало очень страшно. Все ужасы, которые я с детства рисовала себе, воплотились в реальность. Я одна, вокруг темнота, сзади – монстр. А впереди нет даже фонарика! Я потеряла свой фонарик. Как же мне было стыдно! Дура! Дура! Дура! Ну что мне стрельнуло в голову? Зачем я уехала с этим маньяком?

Я вознеслась в своих глазах, а потом пришла Зоя, за ноги дернула меня вниз и прагматично описала мне совсем другую жизнь. И я психанула. Дура! Кому теперь я позвоню? Юре? Ни за что! Его друзья сейчас выпившие, никто за мной не поедет. У меня самой много друзей, но где я? Я же не помню ни названия ресторана, ни села, возле которого мы были, ни тем более того места, где я нахожусь. «Ээээ… Доброй ночи. Я в лесу. Приезжайте за мной».

Хорошо, что я шла по дороге, это значит, что она куда-то меня выведет. Очень хотелось сесть на обочину и расплакаться. Я плакала, но шла, потому что боялась услышать звук приближающейся машины. Но Егор не гнался за мной. Почему? Кажется, я заметила, что он был выпившим, когда садился за руль… Может, он пьян и поэтому так поступил? Сейчас догоняется коньяком и ждет моего возвращения? Как же я влипла…

И когда я стала такой «блондинкой»? Раньше я гордилась своей светлой головой и обманчивой внешностью. У меня все было схвачено, я все помнила, а теперь я часто ловлю себя на мыслях, которые не имеют отношения к реальности. О каких-то подводных жителях, о головокружительных романах, о дубах-мудрецах. Я ругаю себя за то, что могу зависнуть, воображая то, в чем даже стыдно признаться. И самое ужасное, что эти мысли и идеи очень навязчивы. Если у меня нет конкретной задачи написать страничку в диссертации, нарисовать Мише тигра, накрасить ногти, я начинаю улетать. Может, надо таблетки пить от рассеянности? И от глупости…

На мне было платье с голой спиной, легкое вечернее манто и туфли. Я еще сильнее расплакалась, представляя, как я их убила! И мне было холодно, и ноги болели, а еще остро болела голова и ныла рука, которую я выдернула из лап Егора, но я шла-шла. И спотыкаясь, вышла на трассу или что-то, на нее похожее. Фонарик! Один фонарик впереди. До него было далеко, но он был! Я пошла в его направлении, вглядываясь в темноту. Вдруг я увижу где-то указатель с названием села?

Ничего такого не было. Я пришла на остановку, ее освещала лампочка на столбе. Никакого плафона и никакой таблички. Я понятия не имела, где я. Я села на лавочку. Фух! Уже две победы! Я нашла дорогу, похожую на трассу, и я наконец сижу. Я разулась. Ноги очень болели от каблуков, но быстро замерзли без обуви. Пришлось опять надеть туфли. Мне было уже наплевать на степень их исцарапанности, я их ненавидела. Было очень холодно. Зубы начали стучать друг об друга. Я уже долго сидела, но ничего не проезжало мимо. Что не удивительно, ведь уже почти полночь. Я посмотрела на часы: без двадцати час. Очень хорошо.

А даже если кто-то будет ехать? Где гарантия, что это будет не Егор? Я же не увижу машину, только фары. А если и не он, то водитель наверняка примет меня за проститутку. Хотя если выбирать, то лучше пусть меня изнасилует кто-то, кто не расскажет об этом Юре, чем его коллега, который, сдается мне, очень хочет бросить ему это в лицо…

Я тут же поняла, что это не сработает. Я не смогу смотреть в Юрины глаза и врать. Раньше могла. Другим могла. Раньше я бы не попала в такую глупую ситуацию. На какое-то мгновение мне стало плевать на гордость, и я захотела позвонить Юре. Взяла телефон в руки. И что я скажу: «Прости, дорогой. Я все-таки решила, что ты меня отвезешь домой»? Только откуда он должен меня забрать? Если еще захочет, он может и бросить трубку. Или высказать мне все и потом бросить. Нет, не буду звонить. Если бы время быстрее бежало и если бы не было так холодно! Я бы дождалась утра и села на первый автобус. Если здесь есть остановка, значит, тут что-то ходит? Сзади, от леса, меня закрывал железный лист. Но я видела темную гущу впереди…

Нет, не сейчас! Нельзя давать разгуляться фантазии! Нельзя себя пугать! А если там что-то доброе? Там, может, есть фонарики в листве. Их не видно, потому что для того, чтобы их разглядеть, нужно не побояться и зайти туда, где страшнее всего, поднять листву и увидеть свет. Там живут маленькие… кто? Гномы живут в Германии, эльфы тоже не местные, тролли тоже северные жители. Там живуть маленькі лісовички! Да, это будет из украинской демонологии. Они, значит, там живут и… Меня закрутил сюжет.

Я не знаю, что это было: начался ли бред уже тогда, или я осознанно это выдумывала. Я помню историю встречи лісовиків с троллями, помню, что они делили территорию, помню, что тролли боялись трассы и людей… Но это нужно было сложить вместе, я жила историей, но жила эпизодами, а их нужно было сложить вместе, записать. Помню это навязчивое желание и не понимаю, что это было. Наверное, я начинала засыпать, потому что телефонный звонок я осознала не сразу.

Телефон звонил где-то в тумане, а не в кармане манто. Он был по ту сторону трассы, там… Да нет же, он здесь! Я очнулась и лихорадочно начала доставать мобильный. Пальцы окоченели и не слушались. Я достала и упустила трубку. Помню свет на экране и последние нотки рингтона. Бах! Он упал. Только не разбивайся, Боже, я прошу тебя, пусть он будет целым! Я наклонилась и стала водить рукой под скамейкой. Я нашла его! Включила. Он цел! Звонил Юра! И что? И что?..

Перезвонить, надо перезвонить. А может, не надо? Может, я дотерплю до утра, а потом скажу, что была у подруги? А если он уже позвонил и Кате, и Ире, и Вике, и всем? Я посмотрела на экран и широко раскрыла глаза. Ого! Два часа ночи. Я провалилась в забытье на полтора часа! Как это может быть? Да я усну здесь, замерзну окончательно, усну и умру! Не надо думать, надо звонить! Я набрала его. Гудок, другой, третий. Возьми же трубку!

– Алло.

Сердце замерло. Как же я рада слышать этот голос!

– Привет.

Я не знала, что сказать. Сразу извиняться? Он опередил меня.

– Извини, что помешал тебе.

– Помешал?

– Да, я так понял, тебе неудобно было говорить. Я надеюсь, что хоть не разбудил никого.

Он думает, что я с Егором… Естественно.

– Юра, ты никого не разбудил.

– Избавь меня от подробностей. Я просто сначала подумал, что, может, случилось что-то, но… Не важно. Ты утром приедешь или мне Александра вызывать, чтобы он посидел с Мишей?

– Я очень надеюсь, что приеду. – Я начинала раскисать.

– Хорошо, если до семи ты не перезвонишь и не определишься, я его наберу. Пока.

Он замолчал. Но не сбрасывал звонок. Мне было очень холодно, но, оказывается, есть чувства сильнее холода. Среди прочего – стыд. Мне стало очень стыдно, и я не могла сказать ни слова. Он молчал, и я решила, что его уже нет на связи. И связи между нами больше нет. И я тут умру, и это будет лучшее, что со мной может произойти, потому что если я и приеду утром, то мне никогда не убедить его в том, что я не спала с Егором. Я поняла, что всхлипываю. Я убрала от лица трубку и услышала оттуда голос.

– Маричка! Маричка, ты слышишь меня? Ответь!

– Да.

– Ты плачешь?

– Да.

Он вздохнул. Я чувствовала, как ему тяжело. Надо решиться и заставить голос слушаться.

– Юра, я не знаю, где я.

– Как это?

– Я на остановке. Тут лес и трасса.

– На какой остановке? Где Егор?

– Дома. У себя дома.

– Ты была у него дома?

– Да. Он живет недалеко от того ресторана. Хотя, может, и далеко… Но где-то в этих селах. Я задумалась и не заметила, как он повернул с дороги и привез меня домой… Я убежала! Но теперь не знаю, где я!

– Ты одна?

– Совсем одна.

– Что ты видишь вокруг?

– Лампочку на столбе, лес, асфальт. Здесь нет никаких названий. Я бы могла пойти по трассе, чтобы найти какой-то указатель, но я уже не могу идти! Я шагу не могу ступить в этих туфлях, и тут холодно… – Все. На этом лимит сдержанности был исчерпан, и жалость к себе захлестнула меня. Я стала плакать.

– Не уходи никуда. Я не найду тебя без ориентира. Ты помнишь какие-то названия перед тем, как вы свернули? Может, гостиницы, вывески?

– Ничего. Я даже не помню того, где мы были сегодня вечером. То есть вчера.

– Хорошо. Я приеду за тобой.

– Куда?

– Пока не знаю. Твой телефон заряжен?

– Да.

– Я перезвоню.

Он положил трубку. Я ждала. Казалось, градус опускался. Я встала, прошлась. Нет, ноги болят. Села, решила обнять себя руками за коленки, подтянув их к себе, и взвыла от боли. Я только сейчас поняла, что все это время очень болела рука. Я забыла о ней, хотя чувствовала боль. Я просто не поняла, откуда она исходит.

Звонок.

– Маричка, ты сейчас возле села Рокитне. Не рядом, но это единственный населенный пункт возле тебя. Там, где ты сидишь, вообще глухой лес.

– Егор говорил, что там дачи. Откуда я пришла… Откуда ты знаешь?

– Я с Олегом. Его друг работает в… короче, мы по спутнику нашли твой телефон и уже едем. Только не выключай его. И не уходи никуда!

– Я не уйду.

Связь прервалась. Несколько вечеров назад я ему тоже говорила: «Не уйду» – и ушла. Сегодня я точно не уйду. Главное, чтобы он не проводил параллели, а то переломает мне ноги, потому что это, видимо, единственный способ выбить из меня дурь… Если захочет. Сейчас они мне помогают, но… Я коснулась лба. Там тоже болело, я посветила телефоном на пальцы. Они были в крови. Лучше не трогать рану.

А что я все время себя ругаю? Если бы не он, я бы не оказалась в этой ситуации. До него я общалась с реальными маньяками и с душевнобольными, я соблазняла разных мужчин и всегда выходила сухонькой из воды. Из-за него я… как же холодно!

Прошло еще много времени, прежде чем подъехала машина. Я не знаю сколько, я уже не следила за временем и не думала о Юре, о Егоре, о лісовичках и о фонарике. Опять его рука. Он садит меня на место возле водителя. Олег сел сзади, Юра – за руль. Зажег свет. Я машинально отвернулась.

– Посмотри на меня.

Он осторожно повернул мое лицо к себе. Я не видела себя. Я не могла смотреть ему в глаза.

– Где еще?

– Рука.

Он снял с меня свое пальто, в которое укутал, усаживая в машину, потом мое, добрался до платья. Рука распухла и посинела.

– Еще? – чувствовалось, как он сдерживается.

– Все. Это я сама. Я упала.

– Где он… Где дорога, по которой ты пришла?

– Юра, это правда – я сама выдернула руку и упала на угол! Ничего больше не было. Я убежала от него. Давай уедем отсюда? Не ищи Егора!

– Юра, надо везти ее на рентген! – вмешался Олег. – Я сам хочу повырывать ему руки, но не сейчас. Пересади ее сюда. Я осмотрю ее и буду греть. Она же дрожит.

Меня пересадили на заднее сиденье. Их голоса опять звучали с той стороны трассы. Мы уже уехали или оставались на месте? Вот фонарик, значит мы здесь. Но фонариков уже больше… Ай! Мне обрабатывали рану. Потом я помню руку Юры на переключателе скоростей. Мы ехали. Олег обнимал меня, а я смотрела на руку. Фонарики исчезли.

– Это все из-за тебя! – сказала я сначала тихо. – Это все ты виноват!

Я повышала голос, мне захотелось крикнуть, хотелось, чтобы он развернулся, я хотела посмотреть в эти глаза, которые заставляли меня всегда говорить правду. Когда я развелась и решила быть с собой честной – я не имела в виду такие изменения. Мне нужно было видеть его глаза. Я пыталась найти их в зеркале заднего вида, но с того места, где я сидела, в отражении видна была только дорога. Я пыталась подвинуться, но меня крепко держал Олег. Всю злость, которая на меня нахлынула, я вложила в слова.

– Этого бы не произошло раньше. Я бы вышла из ситуации. Я бы смогла с ним пошутить, переключить внимание, заставить поговорить о наболевшем. Что мне раньше стоило манипулировать мужчиной, тем более если он хочет меня? Да ничего! Я так делала много раз! Я даже могла предложить ему станцевать для него и попробовать ввести в гипноз. Я часто была на грани, и всегда все заканчивалось хорошо. В конце концов, я могла бы переспать с ним, но не убегать, не падать, не ломать себе руки. Да я бы предпочла расслабиться и получить удовольствие, чем поцарапать себе туфли! Все ты со своей честностью! Ты поднял мне планку, и что мне с ней делать? Я этой планкой не умею отбиваться от разных Зой и Егоров! Я не знала, что делать! Я все забыла, я потеряла себя, потеряла контроль над своей жизнью! В мыслях было: только бы Юра не услышал, что она говорит, только бы он не увидел на моем лице, что я думаю, только бы меня не трахнул этот пацан, а то ведь Юра!

У меня началась истерика, я рыдала, и Олег больно прижимал меня к себе.

Я не помню, что было дальше. Были крики: «Смотри на дорогу!», «Где аптечка?!», «Она горит!». Помню, как меня несли. Помню боль в руке. Она тянула и тянула. Это лісовички тянули меня за руку: «Иди к нам, уже поздно бояться. Ты почти пришла. Ты же подняла листву и нас увидела. И назад мы тебя не отпустим. Нельзя нас увидеть и уйти. Пойдем к нам!» Я хотела к ним и боялась, что они меня обманут. Я стала маленькой, такой же, как они, и увидела, каким большим из травы кажется мир. И каким красивым, красочным и ярким! И в нем было жарко! Мне было все время очень жарко. Рука начала жечь, в голове пылало пламя. У меня пожар. Внутри меня пожар. Надо вынести Мишу. Юра!

– Я здесь, моя маленькая, я здесь.

Его лицо, глаза. Они горят. Они горят, как тогда в ванной и на полу в моей комнате. Он горит, и я сгораю. Мне больно! Теперь мне холодно. Почему меня не греют? Где Олег? Юра, его руки трогают меня, и они очень горячие. Он снимает с меня одежду, он одевает меня. Он что-то шепчет. Можно дотронуться? Нельзя, он не разрешает… Холодно, как же холодно. Я – лісовичок, и я живу в маленькой норке. Но здесь мало воздуха, и мне опять жарко! На воздух!

Глаза болели, и голова тоже. Я с трудом их открыла.

– Пить хочу.

Рука со стаканом. Вода теплая и сладкая на вкус. Невкусная, хватит. Это была Юрина рука. Я уснула.

– Мы и в прошлом году в ночь на Хеллоуин туда ездили, купили холодильник и сыну костюм. И теперь поедем на ночь скидок.

– Не верю я в скидки. Они себя не обманут!

– Вера Анатольевна, они себя не обманут. Но и меня не обманут! Я не знаю, как они считают, но в итоге всем выгодно!

– Не бывает так, чтобы всем хорошо, – ворчал старческий женский голос.

Молодой – ответил смехом.

Я повернула голову. Больничные стены. Возле меня стояла капельница. Игла торчала в вене на одной руке. Я повернула голову и посмотрела на другую руку. Она была перебинтована, я попыталась ее поднять, но казалась, что она чужая и принадлежит какому-то великану, раз такая тяжелая. Я вздохнула. Кто-то подошел.

– Ой, кто это у нас открыл глазки?

Старческий голос, который только что не верил в скидки, верил в то, что у меня «глазки». Мои веки мне казались тоже великанскими, потому что поднимать и опускать их было сложно.

– Я в больнице? Что со мной?

– Ты болеешь, поэтому нужно слушаться и не дергаться. Я уже и не знаю, куда тебя колоть. Все вены исколоты на этой руке и на ладошке, – говорила она сама с собой. – Ничего, ты уже пойдешь на поправку, и тебя не надо будет капать.

Я рада была, что ей будет меньше работы и хлопот с моими венами.

– Очень чешется нос.

– Давай почешу? – Фух, вот она – первая радость!

– Вера Анатольевна, позвоните в нейрохирургию. Пусть Мисценовскому передадут, что она пришла в себя. Здравствуй, Маша.

– Здрасьте.

Ее голоса я раньше не слышала. Я ее откуда-то знаю… Она наклонилась надо мной, и я услышала приятный запах духов. Волосы собраны в хвост, полные губы, полная грудь. Жаль, что я не мужчина. Это была бы вторая радость.

– Вы мой доктор?

– Да… Ты не узнаешь меня?

Я молчала.

– Как тебя зовут?

– Маричка.

– Правильно, хотя я и сказала: Маша. Сколько тебе лет?

– Тридцать.

– Какой сегодня день?

– Не знаю…

– Ты помнишь, как ты сюда попала?

– Я упала и замерзла. За мной приехали ваши коллеги Юрий Мисценовский и Олег Ермоленко. Они, наверное, меня сюда и привезли. Что со мной? Зачем капельница?

– Маричка, сегодня двенадцатое октября. Ты четыре дня не приходила в сознание, держалась очень высокая температура. У тебя тяжелая форма пневмонии обоих легких. Была. Общими усилиями мы приведем тебя в порядок. Самое страшное ты проспала.

– Когда был прием – было пятое октября. Вы сказали, что четыре дня я была без сознания, а еще три дня?

– Ты спала. Просыпалась, пила воду. Мы ставили тебе капельницы. Но ты восстанавливалась. Ты пережила сильный стресс еще до обострения болезни, а потом организм сильно боролся и устал. Вот и три дня сна. Но это был спокойный, хороший сон.

– Я не помню.

– Это нормально. Ты еще будешь спать. Ты еще не выздоровела. Сейчас день, я приду вечером и осмотрю тебя. Отдыхай.

– Вас зовут Анна, да? И вы заведующий пульмонологией?

– Да, – она улыбнулась.

Вера Анатольевна принесла воды.

– Ему передадут. Но сейчас он на операции, что-то там важное.

Конечно, важное. Колупается в чьей-то спине или голове, пока я тут вылеживаюсь. С кем же Миша? Я не додумала мысль и уснула. Когда я проснулась, Юра с Анной о чем-то говорили.

– Привет.

Он наклонился:

– Привет.

Он старался улыбаться и внимательно смотрел на меня.

– Я ужасно выгляжу.

– Ты уже требовала зеркало?

– Нет, только сейчас об этом вспомнила. Все равно руки болят держать зеркало или что-то еще.

– Сейчас Аня тебя послушает. А потом я поменяю повязку и дам тебе зеркало.

– Хрипы есть, и сильные. Болит здесь? – Она убрала стетоскоп и надавила на грудную клетку.

– Да! – сказала я поспешно и закашлялась. – У меня нет места, где не болит. Грудь, голова, руки, все тело.

– После всего перенесенного это ожидаемо, – сказала Аня.

– А я перенесла это уже?

– Ты переносишь, все будет хорошо. – Она посмотрела на Юру. – Завтра утром сделаем рентгенографию. Менять схему лечения пока не будем.

– Завтра нужно добавить… я утром зайду к тебе, – сказал он.

– Хорошо. Спокойной ночи, – сказала доктор и ушла.

Юра снял с моей головы бинты, промокнул рану.

– Больно!

– Потерпи, еще чуть-чуть.

Замотал назад. Потом то же самое проделал с рукой. Под бинтами была сине-зеленая кожа.

– Ужас какой! Ты мне зеркало дашь?

– Давай завтра?

– О, мамочки, я так ужасна? Уходи отсюда.

Он закончил с рукой.

– Маричка, ты очень сильно заболела. Твоя жизнь была в опасности.

– Воспаление легких сейчас лечат не так, как в начале прошлого века…