Зимняя луна Кунц Дин
Такое уникальное событие случается раз в жизни. Никогда у нее не будет другой возможности сообщить ему что-то настолько же восхитительное. Нет, к черту телефон, — она должна видеть глаза Джека в тот момент, когда он услышит эту новость.
Взяв блокнот и карандаш с полки под телефоном, вернулась к столу, где снова перечитала письмо. Написала вопросы для Пола Янгблада, затем вернулась к аппарату и позвонила ему в Иглз Руст, штат Монтана.
Когда Хитер представлялась секретарю адвоката и затем ему самому, ее голос дрожал из-за боязни, что вот сейчас ей сообщат, что все было ошибкой, что кто-то оспорил завещание, или, что найдено более позднее, а это, которое называло Джека единственным наследником, аннулировано. Ведь все могло быть.
Ужинать сели позже из-за того, что Джек задержался на полтора часа, застряв в пробке. Усталый и измотанный он изображал из себя человека влюбленного в свою работу и довольного жизнью.
Закончив есть, Тоби попросил разрешения посмотреть любимую телевизионную программу, и Хизер отпустила его. Она хотела сообщить новости Джеку, оставшись с ним наедине, пусть будут только они двое, Тоби узнает позже.
Как обычно, Джек помог убрать со стола и загрузить посудомойку. Когда они с этим покончили, он сказал:
— Пройдусь, потренирую ноги.
— У тебя боли?
— Только небольшие судороги.
Хотя Джек и прекратил пользоваться тростью. Хит боялась, что он не скажет ей, если возникнут проблемы с равновесием или какие-нибудь другие.
— Ты уверен, что все в порядке?
— Совершенно. — Он поцеловал ее в щеку. — Ты и Моше Блум никогда не смогли бы пожениться. Вам пришлось бы вечно ссориться, решая, кто из вас должен быть Матерью, чья прерогатива проявлять заботу.
— Присядь на минутку, — сказала она, подталкивая мужа к столу и усаживая. — Нам нужно кое о чем поговорить.
— Если дело в зубах Тоби, я сам этим займусь.
— Не в зубах.
— Ты видела этот последний счет?
— Да. Я его видела.
— Кому вообще нужны зубы? У моллюсков нет зубов, и они превосходно справляются. У устриц нет зубов. И у червяков. Очень многие не имеют зубов, но они совершенно счастливы.
— Забудь о зубах, — сказала Хитер, беря письмо Янгблада и фотографии с холодильника.
Он взял протянутый конверт:
— Что ты такая радостная? Что здесь?
— Прочти…
Хитер села напротив Джека, поставив локти на стол, подперев голову ладонями, и принялась пристально глядеть на него, пытаясь отгадать по выражению лица, какое место письма он сейчас читает. Зрелище мужа, впитывавшего в себя новости, доставляло ей удовольствие, которого она уже давно не испытывала.
— Так это… я… но почему, черт возьми?.. — Он оторвал взгляд от письма и посмотрел на нее. — Это правда?
Она радостно рассмеялась. Так она не смеялась уже целую вечность.
— Да. Да! Это правда, невероятно, но каждое слово — правда. Я звонила Полу Янгбладу. Судя по голосу, он очень хороший человек. Он был соседом Эдуардо и его адвокатом, ближайшим соседом, всего в четырех километрах. Он подтвердил все, что написано в письме. Спроси меня, сколько это — «значительная сумма наличностью»?
Джек глуповато моргнул, ошеломленный и тупо спросил:
— Сколько? — Было впечатление, что он получил пыльным мешком по голове и еще не пришел в себя.
— Он еще не совсем уверен, пока не получил окончательную цифру налогов, но приблизительно это будет триста пятьдесят — четыреста тысяч долларов.
Джек побледнел:
— Этого не может быть!
— Так он мне сказал.
— Плюс ранчо?
— Плюс ранчо.
— Томми рассказывал о местечке в Монтане, говорил, что отец любит это место, а он — ненавидит. Мол, скука, ничего не происходит, полный отстой. Он любил своего отца, рассказывал про него смешные истории, но никогда не говорил, что тот богат. — Джек снова взял письмо, которое дрожало в его руке. — Почему отец Тома оставил все мне, ради Бога?
— Это было в числе вопросов, которые я задала Полу Янгбладу. Он сказал, что Томми, бывало, писал отцу о тебе, какой ты отличный парень. Рассказывал о тебе как о брате. Поэтому, когда Томми погиб, его отец решил оставить все тебе.
— А что скажут на это другие родственники?
— Нет никаких других родственников.
Джек потряс головой.
— Но я никогда не видел… — он глянул в письмо, — Эдуардо. Боже. Это безумие. Я имею в виду это чудесно, но это безумие. Он оставил все тому, кого даже не видел?
Не в силах усидеть на месте, в волнении, Хитер вскочила и подошла к холодильнику.
— Пол Янгблад говорит, что эта идея пришла Эдуардо в голову потому, что он сам унаследовал все восемь лет назад от своего хозяина, и это было тоже для него полной неожиданностью.
— Черт меня побери! — воскликнул Джек с удивлением. — Надо же.
Она достала бутылку шампанского, которую спрятала в отделении для овощей, чтобы Джек не увидел ее раньше времени.
— Я думаю, Эдуардо решил преподнести тебе сюрприз… ну, ему наверно казалось, что его хозяину понравился бы такой поступок.
Когда она вернулась к столу, Джек нахмурился на бутылку шампанского.
— Я переполнен счастьем и как воздушный шарик готов взлететь к потолку, но… в то же время…
— Ты думаешь о Томми, — произнесла она.
Он кивнул.
Сняв фольгу с горлышка бутылки, она сказала:
— Мы не можем его воскресить.
— Нет, но…
— Он бы порадовался нашему счастью.
— Да. Я знаю. Томми был отличным парнем.
— Поэтому давай быть счастливыми.
Джек ничего не ответил.
Раскручивая проволочную сеточку, которая которая удерживала пробку, она сказала: — Мы были бы идиотами, если не были бы счастливы.
— Я знаю.
— Это чудо, и как раз такое, в котором мы нуждаемся.
Он уставился на шампанское.
Хитер напомнила: — Это не только наше будущее. И Тоби тоже.
— Да, теперь он может уладить все с зубами.
Смеясь, она согласилась:
— Это замечательно, Джек.
Наконец его улыбка стала широкой и ни чем не сдерживаемой:
— Ты права, черт возьми, — это замечательно. Теперь нам не нужно будет слушать, как малыш мелет еду деснами.
Сняв проволоку с пробки, она заявила:
— Даже если мы не заслужили такую удачу, Тоби заслужил.
— Мы все заслужили. — Джек встал, подошел к ближайшему шкафу, и взял чистое посудное полотенце с полки. — Вот, давай мне. — Он взял у Хитер бутылку, обернул полотенцем. — Может взорваться. — Вытащил пробку, хлопок прозвучал, но пена выше горлышка не пошла.
Хитер принесла пару рюмок, Джек их наполнил.
— За Эдуардо Фернандеса, — сказала она вместо тоста.
— За Томми.
Они выпили, стоя у стола, и затем Джек ее поцеловал. Его быстрый язык был сладким от шампанского. Они снова сели.
— Боже мой, Хитер, ты понимаешь, что это все означает?
— То, что когда мы пойдем ужинать в следующий раз, это будет ресторан, где еду подают на настоящих, а не на бумажных тарелках.
Его глаза сияли и она радовалась, видя мужа таким счастливым.
— Мы сможем оплатить ипотеку, все счета, отложить деньги на учебу Тоби в колледже после окончании школы. Можем даже поехать путешествовать — и это на одни эти наличные. А если мы продадим ранчо…
— Погляди на фото, — перебила она его, схватила фотографии и разложила на столе.
— Очень мило!
— Больше, чем мило. Это роскошно, Джек. Погляди на эти горы! А сюда — гляди, это снято, стоя перед домом, да на это все можно любоваться вечность!
Он оторвал взгляд от снимков и встретился с ней взглядом:
— Что я слышу?
— Нам не обязательно продавать ранчо.
— И жить там?
— Почему бы и нет?
— Мы люди города. Прожили в Лос-Анджелесе всю жизнь.
— Это легко может стать прошлым.
Хитер видела, что эта идея его захватывает, и ее собственное возбуждение росло, по мере того, как Джек начинал соглашаться с ее точкой зрения.
— Мы так давно хотели перемен. Но я никогда не думал, что они будут так радикальны.
— Погляди на фото.
— Хорошо, да, это роскошно. А что мы будем там делать? Куча денег, но на всю жизнь не хватит. Кроме того, мы молоды — не можем же мы всю оставшуюся жизнь прожить как растения!
— Может быть, сможем начать бизнес в Иглз Руст.
— Какой бизнес?
— Я не знаю. Какой-нибудь. Давай съездим, посмотрим и определимся там на месте, может быть, сразу же найдем возможность. А если нет… ну, поживем год, два, и если не понравится, продадим.
Он допил свое шампанское и налил снова в оба бокала:
— Тоби идет в школу через две недели…
— В Монтане тоже есть школы, — ответила она, хотя и знала, что это не то, о чем он хотел сказать.
Джек без сомнения, думал об одиннадцатилетней девочке, которую застрелили насмерть в квартале от начальной школы, куда должен был пойти Тоби.
Она слегка подтолкнула его локтем:
— У него будет шестьсот акров для игр, Джек. Он так долго хотел собаку, золотистого ретривера, там мы сможем ему это позволить.
Поглядев на один из снимков, Джек сказал:
— Сегодня на работе мы говорили о всех кличках, которые есть у этого города, их больше, чем у всех других. Ведь Нью-Йорк — это Большое Яблоко. Но Лос-Анджелес имеет кучу имен — и ни одно из них ему не подходит, они все ничего не значат. Например, Большой Апельсин. Но здесь больше нет апельсиновых рощ, все вырубили под дома, магазины и стоянки машин. Называют его Городом Ангелов — но в нем нет ничего ангельского, слишком много на улице чертей.
— Город, где Рождаются Звезды, — подсказала она.
— Лишь один из тысячи претендентов становится кинозвездой, а что происходит с остальными? Ломаются, становятся наркоманами, бандитами.
— Город, где Садится Солнце.
— Да, с этим не поспоришь, оно все еще садится на западе, — признал он, взяв в руки фотографию. — Говоришь, Город, Где Садится Солнце… Это заставляет вспоминать о тридцатых и сороковых. О джазе, мужчинах, приподнимающих шляпы друг перед другом и придерживающих двери для дам в черных вечерних туалетах. Элегантные ночные клубы, окнами выходящие на океан. Богарт[39] и Гейбл[40]. Люди потягивают мартини и глядят на золотой закат. Все прошло. Большей частью. Сегодня его надо звать Городом Умирающего Дня.
Джек умолк. Тасуя фотографии, рассматривая их.
Наконец он поднял глаза и сказал:
— Давай сделаем это!
Часть вторая
Земля зимней луны
14
В далекие времена динозавры, ужасные создания, гибли проваливаясь в коварные ямы со смолой первобытных болот, над которыми строители Лос-Анджелеса позже возвели автострады, торговые центры, дома, здания разных офисов, театры, топлес бары — то есть бары, в которых вас обслужат обнаженные до пояса девушки, рестораны в форме хот-дога или котелка, церкви, автомойки, и все прочее. Глубоко под линиями метро, эти окаменевшие монстры лежат в вечном сне.
Весь сентябрь и октябрь Джек ощущал, что город — та же яма, в которой он серьезно завяз, подобно доисторическому ящеру. Он предупредил Лайла Кроуфорда о своей отставке за тридцать дней. По совету своего агента по недвижимости, прежде чем выставить дом на продажу, они выкрасили его изнутри и снаружи, положили новый ковролин и сделали мелкий ремонт. Джек уже мысленно упаковал вещи и снялся с места. Теперь его сердце было в горах Монтаны , а он сам все еще пытался вытянуть ноги из лос-анджелесской трясины.
Макгарвеям теперь не требовалось считать за каждый доллар, и дом, чтобы его быстрее продать, они оценили ниже его рыночной стоимости. И уже к двадцать восьмому октября был заключен договор с покупателем, который казался надежным, и завершение продажи можно было доверить риэлтору.
Четвертого ноября Макгарвеи отбыли к своему новому дому на «Форд Эксплорер», купленном на деньги из наследства. Джек настоял на том, чтобы выехали в шесть утра, заявив, что их последний день в городе не должен содержать утомительное ползание в час пик.
Взяли с собой только несколько чемоданов с личными вещами и немного коробок, загруженных по большей части книгами. Фотографии, которые дополнительно прислал Пол Янгблад, убеждали, что их новый дом уже меблирован в том стиле, к которому они смогут легко привыкнуть. Предстоит лишь кое-где заменить обивку, но в целом вся мебель была антиквариатом высокого качества и немалой стоимости.
Выехав из города по федеральному пятому шоссе, они не оглядывались назад. С каждым километром Джек чувствовал, как все выше поднимается из эмоционального и духовного мрака. Он был как пловец, отягощенный железными кандалами и наручниками, тонувший в океанских глубинах, а теперь освободившийся и оказавшийся на поверхности, увидевший свет, глотнувший воздух.
Тоби был очарован сельскохозяйственными угодьями, прилегающими к шоссе, и Хитер зачитывала ему пассажи из справочника для туристов:
— Мы сейчас едем по долине Сан-Хоакин. Ее длина более двухсот сорока километров. Эти тысячи квадратных километров самые плодородные в мире, на них выращивается восемьдесят процентов всех овощей и дынь страны, половина фруктов и миндаля и многое другое.
Они остановились на обочине около ларька и купили жареного миндаля за четверть той цены, которую пришлось бы платить в супермаркете. Джек стоял у машины, поедая орехи и глядя на просторы плодородных полей и садов. День был благословенно спокоен, а воздух чист.
Живя в городе, легко забыть, что есть еще и другая жизнь, другой мир, вне пределов переполненных улиц человеческого улья. Он словно спал, а теперь проснулся в этом другом, настоящем мире, более разнообразном и интересном, чем тот, в котором он жил прежде, да и была ли та жизнь настоящей, может это был просто дурной сон, сон, а не реальность.
Заночевали в Рино, на следующий день были в Солт-Лейк-Сити а в три часа дня шестого ноября прибыли в Иглз Руст, штат Монтана.
«Убить пересмешника» была одной из любимых книг Джека, а Аттикус Финч, отважный юрист из повести Харпер Ли, чувствовал бы себя как дома в конторе Пола Янгблада на верхнем этаже единственного трехэтажного здания в Иглз Руст. Деревянные ставни середины века. Панели из красного дерева, книжные полки и шкафы с гладкими, как стекло, поверхностями после многих десятилетий полировки человеческими руками. В комнате царила атмосфера аристократизма и занятий наукой, на полках рядом с книгами по юриспруденции стояли томики по истории и философии.
Поверенный встретил их фразой: «Привет, соседи! Рад вас видеть, очень рад». У него было твердое рукопожатие и мягкая улыбка.
В Лос-Анджелесе Пола Янгблада никто не принял бы за адвоката. В шикарных конторах юридических фирм, расквартированных в небоскребах Сенчури-Сити таких не водилось. Ему за пятьдесят. Высокий, долговязый, с когда-то пшеничными, а теперь все больше серо-стальными волосами. Его лицо было морщинистым и румяным от многих лет на свежем воздухе, а кожа ладоней больших рук загрубела от физического труда. Он носил потертые ботинки, коричневые джинсы, белую рубашку и галстук-шнурок с серебряной застежкой в виде вставшей на дыбы дикой лошади. В Лос-Анджелесе дантисты, бухгалтера или администраторы так наряжались, собираясь на вечер в Кантри-Вестерн бар, но по ним все равно было видно кто они такие на самом деле. Янгблад же выглядел так, как будто он родился в такой одежде, где-то между зарослями кактусов и походным костром, а рос верхом на коне.
Обладая достаточно внушительной внешностью для того, чтобы захаживать в бар байкерам или общаться без опаски с ковбоями, адвокат говорил тихим голосом и был так вежлив, что Джек почувствовал, насколько дурны его собственные манеры, ухудшившиеся под постоянным воздействием повседневной жизни в городе.
Янгблад покорил сердце Тоби, назвав его скаутом и предложив учиться верховой езде: «Придет весна, начнем с пони, конечно… убедим сначала твоих, что все безопасно!» Когда юрист надел замшевую куртку и ковбойскую шляпу чтобы проводить их на ранчо Квотермесса, Тоби уставился на него, раскрыв широко глаза от благоговения.
Они проехали за белым «Форд Бронко» Янгблада двадцать шесть километров по земле, даже более прекрасной, чем казалось по фотографиям. Две каменные колонны, увенчанные деревянной аркой, отмечали въезд в их имение. Выжженная на арке надпись: «Ранчо Квотермесса». Свернули с трассы и направились вверх.
— Это все наше? — спросил Тоби с заднего сиденья, в восторге от вида всех этих полей и лесов. Прежде чем Джек или Хитер ему ответили Тоби задал вопрос, который, без сомнения, хотел задать уже несколько недель:
— Могу я завести собаку?
— Только собаку? — спросил Джек.
— А?
— У нас так много земли, что мы можем завести ручную корову.
Тоби засмеялся:
— Коровы не бывают ручными.
— Ты ошибаешься, — сказал Джек, пытаясь говорить серьезным тоном. — Они отлично поддаются дрессировке.
— Коровы?! — воскликнул Тоби недоверчиво.
— Да, правда. Ты можешь научить корову носить тапочки, толкать что-нибудь носом, просить есть, здороваться и выполнять все другие обычные собачья трюки — плюс корова дает молоко к хлопьям на завтрак.
— Ты меня разыгрываешь. Мам, он серьезно?
— Единственная проблема в том, сказала Хитер, — что тебе может попасться корова, которая любит гоняться за автомобилями, в этом случае от нее будет гораздо больше вреда, чем от собаки, представляешь сколько придется платить за поврежденные чужие машины.
— Да, это ужасно, — сказал Джек. — Тогда я за собаку.
— Ты вправду? Я могу завести собаку? — Спросил Тоби, все еще не веря.
Хитер удивилась:
— Не понимаю, почему бы нет.
Тоби завопил от восторга.
Подъехали к дому, перед домом луг с золотисто-коричневой травой. В последний час своего путешествия к западным горам солнце осветило все поместье и дом отбросил длинную тень со стороны парадного крыльца. Они припарковали машину в этой тени за фордом Янгблада.
Они начали осмотр дома с подвала. Он был расположен полностью под землей. В первой комнате находились стиральная машина, сушилка, двойная раковина и ряд шкафов. Углы потолка были оживлены паутиной с мотыльками в коконах. Во второй комнате стояла электрическая печь, водонагреватель и японский генератор, размером со стиральную машину. Казалось, он способен производить энергии достаточно, чтобы обеспечить светом небольшой город.
— Зачем он нам нужен? — спросил Джек, указывая на генератор.
Пол Янгблад пояснил:
— Буря может прервать подачу электричества на пару дней. Так как природного газа у нас тут нет, а прокладка газопровода влетит в копеечку и не окупится, то мы пользуемся электричеством для отопления, приготовления пищи и всего остального. Для отопления можно конечно пользоваться каминами, но это не идеальный вариант. А Стэн Квотермесс был из тех людей, которые не желают обходиться без комфорта цивилизации.
— Но ведь это — чудовище, — сказал Джек, похлопывая по покрытому пылью генератору.
— Это чудовище обеспечивает основной дом, домик управляющего и конюшню. Если у вас есть бензин, вы можете продолжать жить со всеми удобствами, как будто никакой аварии нет.
— Это, должно быть, забавно, потерпеть иногда пару дней без удобств, — предположил Джек.
Поверенный нахмурился и покачал головой:
— Только не тогда, когда температура ниже нуля, — минус тридцать, да еще с ветром. Я назвал бы это трудным делом.
Джек согласился:
— Я назвал бы это самоубийством. Надо проверить, достаточно ли у нас бензина.
— Ух, — сказала Хитер. Она поежилась и обхватила себя за плечи при мысли о таком арктическом холоде.
Температура в доме, простоявшем порядочное время необитаемым, была низкой, так как термостат был установлен на минимально допустимое значение. Холод постепенно отступал, — Пол включил систему электрообогрева, когда они поднялись из подвала и осмотрели половину первого этажа. Несмотря на утепленную лыжную куртку, Хитер дрожала все это время.
Дом был превосходно приспособлен для жизни и удобен: в нем даже легче устроиться, чем они рассчитывали. Личные вещи и одежда Эдуарда Фернандеса лежали на своих местах, придется им очистить шкафы, прежде чем заполнить их собственными вещами. Четыре месяца со дня смерти старика поместье было закрыто и не посещалось: тонкий слой пыли укутал все. Однако Эдуардо вел упорядоченную и аккуратную жизнь: нигде не было большого бардака.
В последней спальне на втором этаже медный вечерний солнечный свет косо падал через западные окна, и это было похоже на открытую дверцу печи, но это был свет без тепла и Хитер продолжала дрожать.
— Это здорово, да? — не выдержал Тоби. — Потрясающе!
Комната была более чем в два раза больше той, в которой спал мальчик в Лос-Анджелесе, но Хитер знала, что он взволнован не ее размерами, а причудливой архитектурой, которая поразила бы воображение любого ребенка. На высоте в пять с половиной метров потолок был разделен на четыре вогнутые свода, и тени, которые лежали на этих поверхностях, затейливо переплетались.
— Отлично, — сказал Тоби, глазея на потолок. — Как будто висишь под парашютом.
В стене, слева от двери в холл, была ниша почти два метра в глубину и почти три в длину, в которой располагалась сделанная по заказу кровать. За изголовьем кровати слева и в задней стене ниши располагались книжные полки, шкафчики для хранения моделей космических кораблей, солдатиков, игр и других вещей, которые так ценит маленький мальчик. Занавески были раздвинуты, а когда задергивались, то ниша превращалась в купе железнодорожного спального вагона.
— Можно это будет моей комнатой, можно, пожалуйста? — взмолился Тоби.
— Мне так кажется, она для тебя и была сделана, — сказал Джек.
— Отлично!
Открыв одну из двух дверок в комнате, Пол сказал:
— Этот стенной шкаф настолько глубок, что вы можете его считать почти что за комнату.
За последней дверью было начало винтовой лестницы, такой же как в башне маяка. Деревянные ступени скрипели, когда они четверо спускались по ней.
Хитер сразу же невзлюбила лестницу. Может быть, она испытывала некоторую клаустрофобию в этом стесненном пространстве без окон, следуя за Полом Янгбладом и Тоби, а Джек шел следом. Может быть, недостаточное освещение — две большие голые лампочки под потолком — так ее тяготило. Заплесневелость и смутный запах разложения не прибавляли очарования. Не прибавляли этого и пауки со своими пленниками: мертвыми мотыльками и жуками. Какова бы ни была причина, но ее сердце заколотилось так, словно они поднимались, а не спускались. Хитер охватил безотчетный страх, похожий на ужас в кошмарном сне, — нечто враждебное и бесконечно чуждое ожидает их внизу.
Спустившись, попали в вестибюль без окон с двумя дверьми. Пол открыл ключом первую:
— Кухня.
Ничего страшного Хитер там не увидела, — кухня, как кухня.
— Пойдемте сюда, — произнес Пол открывая вторую дверь, которая с внутренней стороны не нуждалась в ключе.
От долгого бездействия ручка замка проворачивалась туго и эти несколько секунд неожиданной заминки Хитер смогла выдержать с большим трудом. Теперь она была совершенно убеждена, что нечто спустилось по ступенькам за ними вслед: призрак-убийца из скверного сна. У нее возникло желание сломя голову убежать отсюда, немедленно.
Дверь со скрипом отворилась.
Они вышли наружу вслед за Полом и оказались на заднем крыльце в пяти метрах от главного заднего входа в дом, который вел на кухню.
Хитер несколько раз глубоко вздохнула, очищая легкие от заразного воздуха лестницы. Ее страх улегся, а бешено колотившееся сердце вернулось к нормальному ритму. Она оглянулась в вестибюль, где ступеньки, изгибаясь, уходили вверх, скрываясь из виду. Конечно, никакого обитателя кошмара там не было, и ее недавняя паника показалась глупой и беспричинной.
Джек, положив руку на голову Тоби, сказал:
— Ну парень, знай: я не хочу ловить тебя, крадущимся вверх по этой винтовой лестнице с девчонками в свою комнату.
— Девчонками? — Тоби опешил. — Хм. А девушки то меня совсем не интересуют, зачем они мне?
— Я подозреваю, что ты сам разберешься в этом, дай только время, — сказал адвокат, забавляясь.
— И слишком скоро, — сказал Джек. — Еще пять лет, и нам придется залить эту лестницу бетоном и опечатать ее навсегда.
Адвокат закрыл дверь. Хитер нашла в себе силы повернуться к ней спиной. Она была расстроена недавним эпизодом и радовалась, что никто не заметил ее странной реакции.
Это Лос-Анджелес ее держит. Она еще не рассталась с городом. Ведь это сельская Монтана, где, возможно, убийств не случалось уже лет десять, где большинство людей оставляют двери не закрытыми ни днем ни на ночь. Но психологически она оставалась в тени Большого Апельсина, живя в подсознательном ожидании внезапного, бессмысленного насилия. Это просто привет из Лос-Анджелеса.
— Пойдем-те я покажу вам остальную часть поместья, — сказал Пол. — У нас еще полчаса до темноты.
Они последовали за ним вниз по ступенькам крыльца и вверх по лужайке к маленькому каменному флигелю, окруженному соснами. Хитер узнала его по фотографии, присланной Полом: домик управляющего.
Темнело. Небо далеко на востоке становилось все более темно-синим. На западе, где солнце скрывалось за горами, небо меняло светло-голубой цвет на темно-голубой.
Температура опустилась ниже плюс 10 °C. Хитер шла, засунув руки в карманы куртки и сдвинув плечи.
Она была рада видеть, как Джек бодро поднялся на холм, совсем не прихрамывая. Иногда его левая нога побаливала, и он берег ее, но не сегодня. Она подумала, что трудно поверить в то, что только восемь месяцев назад их жизнь, казалось, изменились в худшую сторону навсегда. Не удивительно, что она все еще нервничает. Такие ужасные восемь месяцев. Но все теперь хорошо. Действительно хорошо.
Лужайку после смерти Эдуардо никто не подстригал. Трава выросла на пятнадцать — двадцать сантиметров, прежде чем жар конца лета и холод начала осени сделали ее коричневой и прервали рост до весны. Она слабо хрустела под ногами.
— Эд и Маргарита переехали из домика, когда унаследовали ранчо, восемь лет назад, — сказал Пол, когда они подошли ближе к каменному бунгало, — продали содержимое, забили фанерой окна. Не думаю, чтобы кто-то здесь был с тех пор. Если планируете сами заниматься хозяйством, возможно, он вам вообще не понадобится. Но вы все равно должны взглянуть.
Сосны окружили домик с трех сторон. Лес был дремучий, солнце еще не село, а там уже было темно. Ощетинившаяся зелень тяжелых ветвей, пурпурно-черные тени, было красиво но таинственно и Хитер забеспокоилась, какие звери могут время от времени появляться из этой глуши во дворе. Волки? Медведи? Пумы? Будет ли Тоби здесь в безопасности?
Ох, Бога ради, Хитер! Ты думаешь как горожанка, ведь дикие звери избегают людей и бегут прочь при встрече, — успокаивала она себя и спрашивала саркастически: «Чего ты ожидаешь? — Что вы будете забаррикадированы в доме, и банда медведей будет ломиться в двери, а стаи рычащих волков будут вышибать в окна, как в плохом телевизионном фильме об экологической катастрофе??»
Вместо крыльца у домика управляющего была большая, выложенная плоскими плитками площадка перед входом. Они стояли там, пока Пол подыскивал нужный ключ на кольце, которое нес с собой.
Вид отсюда ошеломлял. — Подобно пейзажу на картине Максфилда Пэрриша,[41] спускающиеся поля и леса отступали в далекую фиолетовую дымку под темно-светящимся синим небом..
Уходящий день был безветренным, а тишина такой глубокой, что Хит могла подумать, что оглохла, — если бы не звяканье ключей адвоката. После городской жизни, такая тишина казалась жуткой.