О, этот вьюноша летучий! Аксенов Василий

…вакхический хоровод гречанок… бегущая отара овец… из-под брюха овцы высовывается всклокоченная голова Одиссея… Эдик в треуголке и камзоле из-за пояса рвет пистолет… буфетчица Роза в бикини словно амазонка верхом на жирафе… Йе-йе-йе, хали-гали…

Покачивается на воде шлюпка, в ней экипаж «Лады». «Трюмные черти» домовито устроились на корме, закусывают, капитан и боцман на веслах рассуждают о любви, вторая пара гребцов Бесо и Шота в огне полемики. Эдик и Толя плывут к шлюпке.

– «Выстрел грянул. Раненый тигр устремился в плавни. Почкин понял, что это связной…» – читает Эдик.

– Эдик, Толя, пожалуйста, в шлюпку, – зовет капитан.

– А что случилось, Бронислав Иванович? – спрашивает Эдик, влезая в шлюпку.

– Мы потерпели бедствие. «Лада» идет на дно, – драматически сообщает капитан. – Друзья, не теряйте присутствия духа.

Шлюпка направляется к пляжу.

На пляже тем временем шла обычная культурная жизнь.

Преферансисты продолжали свою игру. Один из них вдруг оторвался от карт и взглянул на спокойное сияющее море.

Там погибала «Лада».

– Кажется, корабль какой-то тонет, – сказал преферансист.

– Киносъемка, – авторитетно пояснил другой.

Игра продолжалась.

К пляжу подходит шлюпка с экипажем «Лады».

– Вижу землю, капитан! – кричит Эдик Евсеев. – Много туземцев, настроены мирно, не вооружены.

На пляже никто не обратил особого внимания на шлюпку.

Потерпевшие кораблекрушение высаживаются.

– День хороший, – говорит Сидор, потягиваясь. – Сейчас бы позагорать…

– А вы располагайтесь, друзья, загорайте, отдыхайте, – суетится Бронислав Иванович, потом вдруг торжественно: – Вы заслужили это… – Без слов поворот к морю, фуражку – долой, минута молчания, потом опять суетливо: – Так что загорайте, купайтесь, ухаживайте, ха-ха-ха, за девушками: Витя, любовь есть на свете, есть, есть; а я поеду в Портофлот, в профсоюз, сообщу о катастрофе, к вечеру вернусь.

Экипаж разваливается на песке, а капитан с судовым журналом под мышкой пересекает пляж, выходит в город и садится в трамвай.

Экипаж в томлении и прострации лежит на песке, только Бесо и Шота тихонько ругаются.

– Почему не выполняется приказ капитана? – вдруг говорит Эдик. – Капитан приказал ухаживать за девушками, а вы лежите, как тюлени.

– Понимаешь ли, Эдик, – говорит боцман, – теоретически любовь существует, а практически, как найти подругу жизни? Вот, Эдик, мне, с моими запросами особенно трудно…

– Твоему горю можно помочь, Витя, – сердечно говорит Эдик. – Посмотри-ка вон на того товарища. Кажется, это то, что тебе нужно.

Неподалеку на песке сидит очень ученая девица в очках. Она читает толстый журнал, делает в нем пометки красным карандашом, то и дело заглядывает в огромные справочники и словари.

– Товарищ умный, сдержанный, содержательный, – говорит Эдик.

– Чувиха ценная, – подыгрывает Толя Маков. – Идите, боцман, пришвартуйтесь.

– Не шутите, ребята? – сомневается боцман, а сам уже не отрывает глаз от ученой девицы.

– Какие там шутки. Гарантирую, Виктор, родство душ.

– Ох, боюсь я, братцы, разочарований, – боцман встает. – Вообще-то она мне очень нравится, даже сердце екает, честно.

Приближается к девице элегантной походкой.

– Оно, конечно, баба ладная… боцману фортуна… – философствуют «трюмные черти», – родство душ… оно, понятно… в хозяйстве… не без того…

– А нам, Эдик, чего присоветуешь? – спрашивает Сидор. – Мы что тебе, рыжие, что ли?

– Помилуйте, джентльмены! – восклицает Эдик. – Для вас уже все приготовлено. Фирма не жалеет затрат! Нимфы! Три! Супер!

Показывает на трех сногсшибательных девиц в костюмах бикини, которые крутят хулахуп на своих стройных чреслах.

– Бабы ничего, стильные, – разглядывают девиц «трюмные черти», – пошли, ребя…

Подвернув длинные синие трусы, направляются к девицам.

Эдик и Толя катаются по песку в корчах, потом вскакивают, дико несутся по пляжу, задирают всех подряд, кривляются, вмешиваются в толпу казанцев.

– А я тебе говорю, что нужно проводить пластику в два этапа! – кричит Бесо на Шота и весь трясется. – Неужели этого не понимаешь, кретин, верблюд?

– Ты бездарный проходимец, Бесо! – ярится Шота. – Тебе на базар надо, а не в медицину!

– Ненормальный, когда кончишь издеваться? – вдруг всхлипывает Бесо, отбегает в сторону, садится на песок, рыдает.

Потрясенный Шота смотрит на него. В глазах слезы.

Боцман Витя Сорокин описывает вокруг ученой девицы сужающиеся круги, потом присаживается.

– Извините, – говорит он медовым голоском, – у меня к вам вопросик. Существует любовь или это только обман?

Девица закладывает журнал карандашом, поворачивается к Вите.

– Один английский философ сказал по этому поводу вот что, – говорит она и лезет в справочник.

– Интересно, интересно, ух, как интересно, – Витя Сорокин подсаживается поближе.

«Трюмные черти» подходят к трем нимфам. Надо сказать, что вокруг девиц давно уже стоят, не решаясь подойти, замечательные культуристы.

– Здорово, девчата! – говорит Сидор. – Принимайте в компанию, мать честна!

– Привет, мальчики! – весело говорят красавицы, продолжая крутить свои кольца. – Хотите покрутить?

– Ясно хотим, – говорят «трюмные черти». – Ясное дело – закрутить хотим, как следует… глядишь… того-сего… и ничего…

Нимфы накидывают на них обручи, весело щебеча, учат крутить.

Мрачные культуристы пожимают плечами.

«Трюмные черти» старательно крутят хулахуп.

Шота садится радом с Бесо.

– Бесо, ты, может быть, кушать хочешь? – дрожащим голосом спрашивает он.

– Отстань, пожалуйста, – говорит, рыдая, Бесо.

– Бесо, не рыдай, не терзай, – умоляет Шота. – Ведь ты мне друг, не только по хирургии, но и личный. Посмотри, дорогой, вон девушки идут из нашего института…

– Где? – встрепенулся Бесо.

– Да вон сюда идут, Ирочка и Нателочка… Ну, скажи мне, Бесо, дорогой, как ты будешь выделять почку?.. ну?.. не плачь… скажи…

– Ну, обкалываю апоневроз… – вытирая слезы, говорит Бесо, – ну, кладу зажим на артерию…

– Так, так… – ласково говорит Шота.

– А пластику надо делать в два этапа, Шота…

Шота делает волевое усилие, ласково:

– Кушать не хочешь? Нет! Ирочка, Нателочка, сюда, к нам! Посмотрите на Бесо, какой он веселый!

Таким образом, все пристроились: Бесо и Шота встретили соучениц, «трюмные черти» играют с нимфами в «ловилки». Витя Сорокин сидит плечом к плечу с ученой девицей.

– Итак, Виктор, заложите эту мысль у Френсиса Бэкона и обратимся к Иммануилу Канту…

– Готов, Бригиточка, заложил, – влюбленно говорит боцман и роется в книгах. – Где тут, корова ее бодай, «Критика чистого разума»?

В это время в кабинете начальника Портофлота, прижав к груди судовой журнал, стоит Бронислав Иванович Зуппе.

– Ну, что мне с вами делать, Зуппе? – в отчаянии спрашивает начальник.

– Поймите… прошу вас… семь лет без капитального ремонта… перегрузка… по вашему приказу… вдвое загрузились… коллектив боролся… увы…

– По какому приказу… вы что, с ума сошли?.. с больной головы на здоровую?.. рвачество, лихачество, халатность! Садитесь!

Зуппе садится, растерянно шевелит губами.

Начальники, а их двое, вполголоса совещаются.

– Что с «Ватерпасом» делать? Ума не приложу. Звонил в пароходство, резерв весь выбрали, людей нет… Может, этих? Зуппе? С ума сойти! А что делать? Керчь висит на телефоне… Москва барабанит… Одесса…

– Экипаж цел? – сурово спрашивает начальник.

– Цел! – просиял Зуппе. – Все целы, бодры, жизнерадостны. Отличные люди, должен сказать. Настоящие моряки!

– Вот что, Зуппе, слушайте внимательно. Соберете экипаж, примете буксир «Ватерпас», перегоните его в Керчь. Ясно?

– Спасибо, Кузьма Лукич, – прослезился Зуппе. – Большое морское спасибо за доверие. Постараемся загладить вину, замять…

– Ничего не надо заглаживать и заминать, – прерывает начальник. – Нужно перегнать «Ватерпас» в Керчь. Ясно?

– Ясно, – Зуппе, как военный, идет к дверям.

– А строгий выговор с предупреждением само собой, – говорит ему вслед начальник.

– Кому? – поражается Зуппе.

– Мне! – рявкает начальник.

– Я вам очень, поверьте, сочувствую. – Зуппе выходит.

Роскошный, сильно преувеличенный морской закат. В море садится младая, с перстами пурпурными Эос.

– Послушай, Толик, – задумчиво говорит Эдик, – как наши мальчики шустрят, ай-я-яй, а мы с тобой одиноки, а сердце уже жаждет любви…

Витя Сорокин с Бригитой, обнявшись, занимаются философскими проблемами.

Бесо и Шота прогуливаются со своими соученицами. Все четверо страшно ругаются друг с другом.

– Методики не знаете! – кричит Бесо.

– Физиологии не знаете! – кричит Натела.

– Я у Блюмкина крючок держал! – кричит Шота.

– А Вишневского читали? – ехидно подковыривает Ира.

«Трюмные черти» играют в волейбол с нимфами. Культуристов, пытающихся примазаться к кружку, отгоняют.

– Бух! Трах! Бултых! – кричат «трюмные черти». – Маришка, кидай! Эмилия, глуши! Регинка, чертовка, куда бьешь? Ух ты… чтоб ему… куды… пуляй!

Девицы хохочут, очень довольные.

К пляжу подходят три машины такси. Из передней бойким козликом выпрыгивает капитан Зуппе.

– Ждите здесь, – говорит он всем трем машинам и вбегает на пляж, гордый, веселый, счастливый. В руках у него новый шикарный портфель.

– Друзья мои, все ко мне!

Экипаж погибшей «Лады» окружает его. Девушки – тоже.

– Друзья мои, прекрасен наш союз! Не волнуйтесь, мальчики, ваш капитан даром время не терял, как, впрочем, и вы, я вижу. Все устроилось, храбрые мои ребятишки! Профсоюз выдал нам аварийные. Получайте, если угодно. – Открывает портфель, выдает деньги. – Красный Крест дает единовременное пособие… Ваня-Ваня, не толкайся, всем хватит. А Портофлот выдал подъемные и суточные. Спокойно, друзья, не надо оваций. Главное сообщение впереди – завтра утром мы принимаем буксир «Ватерпас»! Поведем его в Керчь! Рады?

– Очень даже рады, – говорит Иван, считая деньги. – Так бы почаще.

– Так жить можно, – философствует Сидор.

– Аварийные, пособие, подъемные, суточные, – подсчитывает Эдик и вздыхает: – Жаль мне «Ватерпас», хороший был сорокапушечный бриг…

– Эдик, извините, но это нетактичные шутки, – строго говорит капитан.

– Нетактично, нетактично, несурьезно, просто даже чрезвычайно обидно, – согласно загудели «трюмные черти».

– Эдик вообще несерьезный индивидуум, – заявил боцман.

– Не ссорьтесь, друзья, – сказал капитан. – Предлагаю посвятить завтрашний рейс памяти нашей доброй старушки «Лады».

Эдик Евсеев и Толя Маков синхронно зарыдали.

Капитан смахнул суровую слезинку.

– Друзья, у ворот нас ждут автомобили, а в «Ласточке» сидит жена моя Екатерина, которую вы все успели узнать и полюбить.

Экипаж направился к такси. Впереди шел капитан. Сидор шел с Мариной, Иван с Региной, Петр с Эмилией, Витя Сорокин с Бригитой Бордовой, Бесо с Нателой, Шота с Ирой.

Слышалась задушевная песня.

– Фестиваль молодежи, – сказал Эдик Евсеев.

Эдик, а за ним, разумеется, и Толя входят в кафе «Ракета».

Ниночка Лопова даже не посмотрела в сторону Эдика, хотя внутренне, конечно, вся сжалась.

Полибеев, Полигамов и Полинфердов, навалившись на стойку, объясняются ей в любви.

– Румынский гарнитур, – соблазняет Полибеев, – шесть стульев, стол, атаманка, польскую кухню присмотрел, венгерскую, гы-гы, спальню…

– Нинуха, мужик тебе нужен с характером, – бубнит Полигамов, – самостоятельный мужик, вроде меня…

– Ниночка, хочешь сказки? Я дам тебе сказку, фантазию, балет на льду, – слюнявится Полинфердов.

– Это очень интересно, товарищи, что вы говорите, – говорит Нина, демонстративно подавая женихам руку. – Это очень интересно и меня чрезвычайно волнует.

А за стеклом кафе стоит драматичный комсорг Александр Александров, бросает огненные взгляды, и Ниночка, надо сказать, ловит эти взгляды.

– Нина, – с трагизмом говорит Эдик, – помните, вы говорили: Джек Лондон, деньги, любовь, страсть…

Нина гневно отворачивается.

– Эдик, вам лучше уйти, – говорит Полибеев, – у Нины большие планы в жизни, серьезные жизненные намерения, большая мечта. Без мечты нельзя жить, Эдик.

– Го-го-го! – гогочет Эдик. – Меня любила женщина одна, прекрасная, как маленькая льдинка! Толик, повалились в «Орбиту»!

Они уходят. Нина рыдает.

– Уходите все, убирайтесь! Я Эдика люблю! Я погибну от этой любви! Не исключена такая возможность.

Эдик и Толя входят в кафе «Орбита». Вулканическая Роза с ходу бросает в них огурец, потом помидор, потом фужер. Одновременно выстреливают двенадцать бутылок шампанского. Из кухни вырывается пламя. Эдик и Толя выскакивают из кафе.

По улице к «Орбите» бегут изо всех сил Полибеев, Полигамов и Полинфердов. Сильно обгоняя их, несется спортивным шагом Александр Александров. Эдик и Толя бросаются в другую сторону.

Из кафе выскакивает разъяренная Роза, голосит на всю улицу:

Александр Александров, Полибеев, Полигамов и Полинфердов, увидев Розу и услышав песню, мгновенно делают полный поворот кругом и несутся прочь.

В темноте под платаном покуривают Эдик и Толя.

– Жизнь, сынок, это качели, – поучает Эдик, – то вверх, то вниз. Не тушуйся, Толик, мы с тобой еще увидим Галапагосские острова.

– Йе, йе, йе, хали-гали! – орет Толя Маков.

– Вот именно.

А в это время в открытом кафе «Ласточка» с видом на море и порт идет элегантная светская жизнь. Буфетчица Шура строго за всеми приглядывает.

Иван и Петр сидят за столиком с Региной и Эмилией. Капитан с Екатериной и Витя Сорокин с Бригитой Бордовой за другим столиком. Бесо и Шота со своими девушками рядом. Сидор танцует с Мариной танго, большим пальцем упирается в спину девушки, другие пальцы элегантно отставлены, шаркает подошвами, напевает:

– Войдем с тобою в ресторана зал, нальем вина в искрящийся бокал… нам будет петь о счастье мегафон…

– Саксофон, – ласково поправляет Марина.

– Икскьюз ми, – говорит Сидор и хохочет, довольный.

Марина влюбленно смотрит на него.

На заднем плане недоумевающие культуристы.

– Кушать хотите, дорогие друзья? – за своим столом спрашивает Бесо.

– Кушать хотим, кушать хотим, кушать хотим! – весело и дружно стучат вилками молодые медики.

– Давайте договоримся, за ужином о хирургии ни слова! – предлагает Натела.

– Тебе наплевать на хирургию, поэтому ты так говоришь, – возмущается Ира.

– Как тебе не стыдно, Ирка! Ты ничего не понимаешь в хирургии.

– Вы обе ничего не понимаете! – кричит Шота.

– Может быть, вы кушать не хотите? – спрашивает Бесо.

– Хотим, хотим, хотим!

Буфетчица Шура подходит с подносом к столику «трюмных чертей».

– Эй, гаврики, вы, что ли, заказывали коктейль «Волшебный силуэт»?

– Плиз, – говорят девушкам «трюмные черти», берут бокалы, пробуют, чмокают.

– Чистый напиток.

– Платите сразу, – говорит Шура. – Знаю я вашего брата, малый каботаж. Третьего дня на сорок восемь рубчиков смылись.

– В какую же цену будет этот ваш чаек?

– По рупь десять, всего шесть шестьдесят.

– Цена хорошая, вери гуд, оно… конечно… лаку в ём много, вери мач, – философствуют «трюмные черти», – чистый, значит, рубель и ишо гривенник… справедливо…

– Хотите, мальчики, мы сами заплатим? – спрашивают влюбленные девушки.

– А это мы поприветствуем, – «трюмные черти» мягко хлопают в ладошки. – Вандерфюл, девчата, плиз.

Девушки расплачиваются.

За столиком капитана идет разговор о любви.

– Вот вам живое доказательство могущества любви! – говорит капитан, показывая на Екатерину. – Вот пред вами жена моя, Екатерина, любовь в кубе!

– Что-то, Броня, сегодня со мной такое какое-то не такое, – жалуется Екатерина, – три стопки выпила уже, а не действует.

– Вы любите Бронислава Ивановича? – любопытствует Витя.

– Скажите, Екатерина Алексеевна, – интересуется Бригита Бордова, – вы любите мужа как женщина или как товарищ? Вы его любите как мужчину или…

– Я его люблю как отдыхающего, – вдруг говорит Екатерина. – Мы познакомились в санатории. Бригиточка, он был отдыхающим, а я культурником, и с тех пор я люблю его как отдыхающего.

– Совершенно новый аспект, – шепчет Бригита. – Фиксируйте, Виктор.

– Ты помнишь, Екатерина… – патетически говорит капитан, но в это время…

…в кафе врывается Александр Александров, а за ним Полибеев, Полигамов и Полинфердов. Александров подбегает прямо к стойке, начинает метать на Шуру пылкие взгляды. Она их охотно ловит.

Женихи наваливаются на стойку, тянут к ней руки.

Появляется гражданин огромного роста в пальто и с тростью. Подходит к буфету.

– Пожалуйста, сосисочек, – говорит он глухим голосом и, чуть нагнувшись, через голову Шуры вытягивает из котла длинную гирлянду сосисок. – Спасибо большое, а в знак благодарности я сейчас исполню для всех португальский танец.

Обмотав вокруг шеи сосиски, огромный гражданин в центре кафе танцует португальский танец. Потрясенные посетители собрались в кружок. Только Сидор и Марина ничего не замечают, всё танцуют что-то свое.

Огромный гражданин ненароком задел Сидора.

– Алё, большой, чего толкаешься, – возмутился Сидор и двинул плечом гражданина.

Гражданин в мгновение ока распался на две части. Одна оказалась Эдиком Евсеевым, другая Толей.

– Это уже несерьезно, Эдик, это некультурно, – сказал капитан. – Как-то неловко перед всеми. И странно.

– Мы хотели, как лучше, – потупился Эдик.

– Несерьезно, некультурно, – загудели «трюмные черти», – не даете людям никакой жисти… оно… конечно… сосиски здорово загреб… но все же…

– Крайне возмутительно! Крайне оскорбительно! Беспрецедентно! – вдруг по-интеллигентски закричал боцман.

– И ты, Брут, – печально сказал Эдик.

– В самом деле, Эдька, черт знает что! – закричали Бесо и Шота. – В самом деле, что у тебя в голове, какой-то цирк, в самом деле, а не жизнь, в самом деле. Ты, может, кушать хочешь, в самом деле?

– И вы, Брутья, – драматически прошептал Эдик.

– Ох, Эдичка-Эдюля, кто ж тебя выдумал? – вздыхает мама.

– Ох, мамочка-мама, – в тон ей бубнит с набитым ртом Эдик. – Не понимаете вы морского характера. Вот папа вернется, он меня поймет.

…

оскалы… полумаски… пистолеты… флейты… флаги… копья… диски… паруса… банка консервов «фасоль со свининой»… йе-йе-йе, хали-гали…

– А мне понравилось! – заявила Екатерина. – Мне очень даже понравилось. Пойдемте, мальчики, отсюда. Разве им понять, что такое художественная самодеятельность!

Она взяла под руки удрученных Эдика и Толю и вместе с ними покинула «Ласточку».

– И с такими людьми нами идти до Керчи! – возмущенно воскликнул капитан.

– А сосиски-то унесли! – крикнула Шура.

В тени каштана покуривают Эдик, Толя и Екатерина.

– Жизнь – это качели, – авторитетно говорит Толя.

– Жизнь – это детская рубашка, – поправляет Эдик.

– То вверх, то вниз, – подхватывает Толя.

– Нет, мальчики, жизнь – это бег в мешках, – нравоучительно заявляет Екатерина.

Эдик Евсеев пришел домой, сильно, по-хозяйски распахнул дверь, крикнул на кухне:

– Мать, подавай на стол! Моряк вразвалочку сошел на берег.