Собрание сочинений в одной книге (сборник) Шекспир Уильям

Входит Дромио Сиракузский.

Вы называете мой лоб медным? Я бы желал, чтоб он был просто лоб как лоб, лишь бы вы не вколачивали. Но если вы не прекратите побоев, мне действительно надо будет добыть себе медную голову, иначе мой мозг вывалится на плечи. Однако скажите, сделайте милость, за что я отколочен?

Ты не знаешь?

Ничего не знаю; знаю только, что отколочен.

И хочешь, чтобы я тебе сказал за что?

Да, за что и почему? Ведь говорят, что всякое «почему» имеет свое «потому что».

В следующий раз я вознагражу тебя: за кое-что не дам ничего. Однако скажи, не пора ли обедать?

Нет, не пора; я полагаю, что мясу еще не достает того, что я получил.

Чего же это, если позволите узнать?

Оно не достаточно бито.

Стало быть, оно будет твердо и сухо.

А если это так, то я вас попрошу не кушать его.

По какой причине?

Да вы рассердитесь, что оно не бито как следует, – и станете бить меня.

Что ж делать? Учись шутить вовремя. Для всего есть свое время.

Это мнение я опровергнул бы, прежде чем вы так сильно разгневались.

Каким доводом?

Доводом столь же ясным, как ясен лысый череп самого старика Времени.

Послушаем твой довод.

Не дождаться возвращения волос тому человеку, который облысел по воле природы.

Разве нет никакого средства возвратить их?

Есть одно – покупка парика, то есть возвращение себе волос потерянными волосами другого человека.

Отчего же Время так скряжничает волосами, когда их вообще так много?

Потому что волосы – благословение, которым оно наделило животных; а что касается людей, то ту долю волос, которую Время отнимает у них, оно вознаграждает такою же долею ума.

Но есть много людей, у которых волос больше, чем ума.

Между ними нет ни одного, у которого не хватило бы ума потерять свои волосы.

Но ты только что вывел заключение, что волосатые люди самые глупые.

Чем человек глупее, тем он скорее теряет волосы, и притом теряет даже с некоторою пользою для себя.

По какой причине?

По двум причинам, и притом солидным.

Нет уж, пожалуйста, не называй их солидными.

Ну так верным.

Нет, и не верным, когда дело идет о таком неверном предмете.

Ну так по некоторым причинам.

Объясни их.

Первая – сбережение денег, которые тратятся на причесывание; вторая – та, что за обедом волосы не падают в суп.

Ты все это время старался доказать, что не для всего есть время?

Действительно – и доказал это. Нет времени для возвращения волос, потерянных по воле природы.

Но ты не привел основательных доводов, почему для возвращения их нет времени.

Так вот моя поправка: само Время лысо, и потому желает, чтобы до скончания мира свита его состояла из лысых.

Я знал, что твое замечание окажется лысым. Но смотри – кто это делает нам знаки?

Входят Адриана и Люциана.

Уходят.

Перед домом Антифола Эфесского.

Входят Антифол Эфесский, Дромио Эфесский, Анджело и Вальтасар.

Уходят.

Там же. Входят Люциана и Антифол Сиракузский.

Уходит.

Из дома Антифола Эфесского выбегает Дромио Сиракузский.

Эй, Дромио, куда это ты бежишь так скоро?

Да разве вы меня знаете? Разве я Дромио? Разве я ваш слуга? Разве я – я?

Ты Дромио, ты мой слуга, ты – ты.

Я осел, я слуга женщины, я совсем не я.

Какой женщины и каким образом ты совсем не ты?

Да таким образом, что я принадлежу не себе, а женщине – женщине, которая предъявляет свои права на меня; женщине, которая гонится за мною; женщине, которая хочет завладеть мною.

Какие же права имеет она на тебя?

Да точно такие, какие вы имеете на вашу лошадь. Она хочет закабалить меня, как какое-нибудь животное; но не потому, что я в самом деле животное, хочется ей это сделать, а потому, что она сама, имея животную натуру, предъявляет свои права на меня.

Кто она такая?

Весьма почтенная фигура; да-с, такая особа, о которой нельзя заговорить, не сказав «с позволения сказать». Это дело сулит мне самую тощую прибыль, несмотря на то, что невеста – поистине жирный кусок.

Это почему же «жирный кусок»?

Да изволите видеть, эта женщина – кухарка и вся заплыла жиром. Что из нее можно сделать – я, право, не знаю; разве только ночник для того, чтобы при свете его удрать от него же. Ручаюсь вам, что сало, которым пропитаны ее лохмотья, может гореть в течение всей бесконечной польской зимы. Если она проживет до дня Страшного суда, то будет гореть неделей больше, чем все остальные люди.

А каково ее лицо?

Смугло, как мой башмак, но далеко не так чисто, как он. А почему? Потому что оно потеет, и притом так сильно, что грязью его можно выпачкаться по самую щиколотку.

Это недостаток, который можно устранить водой.

Нет, это уж врожденное, тут ничего не сделает и Ноев потоп.

Как ее зовут?

Женни, но и целой сажени мало для того, чтоб смерить ее от одного бедра до другого.

Значит, она довольно объемиста?

У нее от головы до ног такое же расстояние, как от бедра до бедра; она сферична, как глобус, и я отыскал на ней все страны света.

На какой части ее тела находится Ирландия?

На задней – я узнал ее по топям.

А Шотландия?

По бесплодности я нашел ее на ладони.

А Франция?

На лбу, вооруженном и поднявшемся войною против собственных волос.

А Англия?

Я искал всюду меловых утесов, но не нашел решительно ничего белого. Предполагаю, однако, что Англия обретается на ее подбородке, судя по соленой влаге, протекающей между этою частью ее тела и Францией.

Ну, а Испания?

Ее, сказать правду, не видел, но чувствовал испанский пыл в ее дыхании.

Где оказались Америка и обе Индии?

О, на ее носу, украшенном сверху донизу рубинами, карбункулами и сапфирами; все они рассыпали свои сокровища под горячим дыханием Испании, выславшей целые армады галер для нагрузки под ее носом.

Где ты нашел Бельгию и Нидерланды?

О, так низко я не заглядывал! И вот эта мерзость, эта ведьма предъявила права на меня, причем называла меня Дромио, клялась, что я – жених ее, и рассказала, какие особые приметы у меня на теле; например, родинка на плече, пятнышко на шее, большая бородавка на левой руке. Я пришел в ужас и бежал от нее, как от колдуньи. Если б моя грудь не была сделана из теплой веры, а сердце не было заковано в сталь, она, я полагаю, превратила бы меня в дворовую собаку и заставила бы ворочать на кухне вертел.

Уходит.

Входит Анджело.

Уходит.

Уходит.

Площадь. Входят второй купец, Анджело и пристав.

Входят Антифол Эфесский и Дромио Эфесский.

Уходит.

Входит Дромио Сиракузский.

Антифол Эфесский, пристав, второй купец и Анджело уходят.

Уходит.

Дом Антифола Эфесского. Входят Адриана и Люциана.

Входит Дромио Сиракузский.

Люциана уходит.

Входит Люциана.

Уходят.

Площадь. Входит Антифол Сиракузский.

Входит Дромио Сиракузский.

Вот, сударь, золото, за которым вы посылали меня. Но что я вижу? При вас нет уже изображенья старого Адама в новом платье?

Какое золото и о каком Адаме ты говоришь?

Не о том Адаме, который стерег рай, но об Адаме, который стережет тюрьму; о том, который одет в шкуру теленка, убитого для блудного сына; о том, который следовал за вами, как злой дух, и заставил вас отречься от вашей свободы.

Я не понимаю тебя.

Не понимаете? Но ведь это так ясно: я говорю о человеке, который ходит в кожаном футляре, точно виолончель; о человеке, который едва увидит усталого – сейчас же ударит его по плечу и уведет отдыхать; о человеке, что никогда не преминет сжалиться над разорившимся и даст ему прочную одежду; о человеке, что своей палочкой производит больше подвигов, чем мавр своим копьем.

Ты, стало быть, говоришь о полицейском приставе?

Точно так, об обязательном приставе, который всякого, нарушающего обязательства, приглашает к ответу; который на всякого человека смотрит, как на отправляющегося спать и поэтому говорит всякому: «Не угодно ли вам на покой?»

Не угодно ли и тебе оставить в покое твои дурачества? Что ж, нашел ты корабль, готовый отплыть сегодня ночью? Можем мы уехать?

Да я уже с час назад докладывал вам, что корабль «Отъезд» отправляется отсюда сегодня ночью; но тут пристав впутался и заставил вас ждать барку «Отсрочка». А вот и ангелочки, за которыми вы посылали меня для избавления вашего.

Входит куртизанка.

Нет, хуже – это бабушка дьявола. Она явилась сюда в виде женщины легкого поведения. От этого и происходит, что когда женщина скажет: «Прокляни меня, Господи!» – то это все равно, что она сказала бы: «Сделай из меня, Господи, женщину легкого поведения!» Так и писано, что они являются людям в виде светлых ангелов, а свет есть следствие огня, а огонь жжет – еще бы, о женщину легкого поведения всегда обожжешься. Не подходите к ней близко.

Если пойдете, сударь, то рассчитывайте на кушанье, которое придется есть ложкой, и припасите себе ложку подлиннее.

Да потому, что кто ест с дьяволом, у того непременно должна быть длинная ложка.

Дромио и Антифол уходят.

Уходит.

Улица. Входят Антифол Эфесский и пристав.

Входит Дромио Эфесский с плетью.

Терпеть приходится не ему, а мне: несчастие на меня обрушилось.

Ну, любезный, придержи язык.

Вы лучше убедите его попридержать руки.

Потаскушкин сын, негодный чурбан!

Да, сударь, я бы желал быть чурбаном, чтобы не чувствовать ваших побоев.

Ты только и чувствуешь, что побои, как осел.

Я действительно осел; это доказывают мои уши, которые вы так сильно вытянули. – Я служу ему с минуты моего рождения до настоящей минуты и за службу никогда не получал из его рук ничего, кроме побоев. Когда мне холодно, он согревает меня пощечиной; когда мне жарко, он освежает меня пощечиной; пощечины пробуждают меня, когда я сплю, подымают с места, когда сижу, выгоняют за дверь, когда выхожу из дома, приветствуют, когда возвращаюсь. Побои постоянно ношу я на своих плечах, как нищая – своего сына, и я полагаю, что, когда он меня изувечит, придется мне на самом деле ходить с ними по миру.

Идем вперед. Вот и жена моя.

Входят Адриана, Люциана, куртизанка и Пинч.

Сударыня, respice finem, помните конец; или, как говорит попугай, «берегитесь конца плетки».

Что ж это ты вечно будешь болтать?

(Бьет его.)

Что ж, скажете, ваш муж не сумасшедший?

Входят несколько служителей и хотят взять Антифола.

Все уходят, кроме Адрианы, Люцианы, пристава и куртизанки.

Входят Антифол Сиракузский с обнаженным мечом и Дромио Сиракузский.

Уходят все, кроме Антифола Сиракузского и Дромио Сиракузского.

Поверьте мне, переночуем сегодня здесь; я могу поручиться, что нам не сделают ничего дурного. Вы сами видели, что с нами говорят приветливо, дают нам денег. На мой взгляд, здесь народ такой милый, что не будь этой горы разъяренного мяса, которая требует меня в мужья, я, пожалуй, был бы не прочь навсегда остаться здесь и сделаться колдуном.

Уходят.

Улица перед аббатством. Входят второй купец и Анджело.

Входят Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский.

Они обнажают мечи. Входят Адриана, Люциана, куртизанка и слуги.

Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский укрываются в аббатстве. Входит игуменья.

Уходит.

Входят герцог со свитой, Эгеон с обнаженной головой, палач и стража.

Входит слуга.

За сценой крики.

Входят Антифол Эфесский и Дромио Эфесский.

Один из свиты уходит в аббатство.

Вот что! А я так убежден, что не знаю; а когда человек отрицает что-нибудь, вы обязаны ему верить.

Входят игуменья, Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский.

Все подходят к Антифолу Сиракузскому.

Все, кроме двух Антифолов и двух Дромио, уходят.

Оба Антифола уходят.