Собрание сочинений в одной книге (сборник) Шекспир Уильям

Уходит.

Уходит.

Убегает.

Та же часть леса.

Титания спит. Входят Пигва, Бурав, Основа, Флейта, Рыло и Выдра.

Все ли мы собрались?

Все, не сомневайтесь. Да, здесь самое подходящее место для нашей репетиции. Эта зеленая лужайка будет нашей сценой, этот куст боярышника – нашей уборной, и мы разыграем нашу пьесу точь-в-точь как перед герцогом.

Питер Пигва!

Что тебе, милейший Основа?

Есть вещи в этой комедии о Пираме и Тисбе, которые не могут никому нравиться. Во-первых, Пирам должен обнажить меч, чтобы убить себя – этого дамы не смогут вынести. Что ты на это скажешь?

Клянусь, это в самом деле опасно.

Я полагаю, что, когда дело пойдет к концу, убийство можно и выпустить.

Нет, я знаю, как все уладить. Напишите мне пролог, и пусть в этом прологе будет сказано, что мы вовсе не хотим душегубствовать своими мечами, и что Пирам на деле вовсе не убьет себя. А чтобы в этом не осталось сомнения, скажите им, что я вовсе не Пирам, а просто Ник Основа, ткач: это разгонит всякий страх.

Хорошо, у нас будет такой пролог, и мы напишем его восьмисложными и шестисложными стихами.

Нет, накинь еще два слова: пусть уж будет весь восьмисложный.

Не испугаются ли дамы льва?

Право, я побаиваюсь этого.

Вы должны, братцы, хорошенько это обдумать. Привести – боже упаси – льва туда, где находятся дамы! Это ужаснейшее дело! Из всех диких зверей нет никого страшнее льва, живого льва, – заметьте это себе.

Надо будет в другом прологе сказать, что это не лев.

Нет, надо, чтобы актер назвал себя по имени и из-под шеи льва высунул до половины свое лицо. При этом он может сказать что-нибудь в таком роде: «Сударыни», или: «Прекрасные дамы, я бы желал», или: «Я прошу вас», или: «Я умоляю вас – не пугайтесь, не трепещите: я ручаюсь моей жизнью за ваши жизни. Если вы думаете, что я лев, то я пропал! Нет, я совсем не лев: я такой же человек, как и другие люди». При этом, кстати, пусть актер назовет себя по имени: пусть он скажет, что он просто Бурав, столяр.

Хорошо, пусть будет так. Но есть еще две трудности: первая – как провести в залу лунный свет? Вы знаете, что Пирам и Тисба разговаривают при лунном свете.

Будет ли светить луна в ночь нашего представления?

Календарь! Календарь! Посмотрите в календарь! Сыщите лунный свет! Сыщите лунный свет!

Да, в эту ночь луна будет светить.

Если так, то стоит только в зале, где мы будем играть, оставить окно открытым – и луна сама будет светить в окно.

Да. А не то пусть кто-нибудь придет с пучком терновника и с фонарем и скажет, что он пришел подражать луне или представлять лунный свет. Но есть еще другое затруднение: нам нужна будет стена в зале, ибо Пирам и Тисба, как гласит история, разговаривали через щель в стене.

Втащить стену в зал – это нам никак не удастся! Что ты скажешь, Основа?

Кто-нибудь изобразит стену. Пусть он слегка вымажется гипсом, или мелом, или штукатуркой, чтобы лучше походить на стену, и держит пальцы вот так, чтобы Пирам и Тисба могли шептаться через щелку.

Если это можно сделать, то все в порядке. Ну, садитесь наземь и повторяйте ваши роли. Начинай, Пирам. Когда ты проговоришь свою роль, уйди в эту чащу. Так будут делать все, – каждый согласно своей роли.

Пэк появляется позади них.

Уходит в кусты.

Уходит за Пирамом.

«К Нинусу на могилу», любезный! Но тебе еще рано это говорить: этим стихом ты должна отвечать Пираму. Ты выговариваешь всю свою роль подряд, не дожидаясь реплик. Пирам входит, и ты кончаешь словами: «усталости не знает».

Возвращается Пэк, невидимый, и Основа, с ослиной головой.

Все разбегаются.

Уходит.

Куда же это они разбежались? А! Это шутка: они хотят меня испугать.

Возвращается Рыло.

О, Основа! ты превращен: что это я вижу на тебе?

Что ты видишь? Должно быть, ослиную голову, такую же, какая у тебя самого на плечах!

Возвращается Пигва.

Да хранит тебя небо. Основа! Да хранит тебя небо: ты превращен!

Рыло и Пигва убегают.

Я понимаю их хитрость: они прикидываются, будто принимают меня за осла, и хотят испугать меня; но я не сойду с этого места, что бы они там ни делали; я буду здесь прогуливаться взад и вперед; я буду петь, чтобы они слышали, что я не испугался.

(Поет.)

• И черный дрозд с оранжевым носком,
• И серый дрозд с приятным голоском,
• И королек с коротеньким пушком…

Впрочем, кто же захочет даром терять слова с такой глупой птицей? Кто станет доказывать птице, что она врет, хотя бы она целый век кричала «ку-ку»!

Мне кажется, сударыня, что с вашей стороны не слишком благоразумно было полюбить меня. Впрочем, сказать правду, в наше время любовь и благоразумие редко ходят рука об руку, и, право, достойно сожаления, что какой-нибудь честный сосед не возьмет на себя труд подружить их. Видите ли, я умею и пошутить при случае!

Ты так умен, как и красив собою!

Ни то, ни другое. Но если бы у меня нашлось столько ума, чтобы выйти из этого леса, мне было бы достаточно его для собственного обихода.

Являются четыре эльфа.

Прошу прощенья, ваша честь. Не угодно ли вашей чести сказать мне ваше имя?

Паутинка.

Я бы желал покороче с вами познакомиться, любезная госпожа Паутинка. Если я порежу себе палец, то возьму смелость прибегнуть к вашей помощи. Ваше имя, честный господин?

Душистый Горошек.

Прошу вас поручить меня благосклонности госпожи Шелухи, вашей матушки, и господина Стручка, вашего батюшки. Любезный господин Душистый Горошек, я чрезвычайно желаю познакомиться с вами покороче. – Ваше имя, сударь?

Горчичное Зернышко.

Любезный господин Горчичное Зернышко, я очень хорошо знаю ваши злоключения. Этот бессовестный, этот гигантский ростбиф перевел множество благородных членов вашего дома. Уверяю вас, что ваши родственники не раз заставляли навертываться слезы на моих глазах. Я желаю познакомиться с вами покороче, любезный господин Горчичное Зернышко!

Уходят.

Другая часть леса. Входит Оберон.

Входит Пэк.

Входят Деметрий и Гермия.

Уходит.

Ложится и засыпает.

Пэк возвращается.

Входят Лизандер и Елена.

Входит Гермия.

Деметрий и Лизандер уходят.

Убегает.

Бежит за Еленой.

Уходит.

Входит Лизандер.

Лизандер уходит, следуя за голосом. Входит Деметрий.

Уходят.

Лизандер возвращается.

Пэк и Деметрий возвращаются.

Входит Елена.

Входит Гермия.

Уходит.

Там же.

Деметрий, Елена, Лизандер и Гермия спят.

Входят Титания со свитой и Основа.

Оберон наблюдает за ними издали.

Эльфы уходят.

Титания и Основа, обнявшись, засыпают.

Входит Пэк.

Раздается тихая и мелодичная музыка.

Исчезают. За сценой слышны крики охотников.

Входят Тезей, Ипполита, Эгей и свита.

За сценой раздаются звуки охотничьих рогов и крики.

Деметрий, Лизандер, Гермия и Елена просыпаются и вскакивают.

Лизандер и прочие становятся на колени перед Тезеем.

Тезей, Ипполита, Эгей и свита уходят.

Уходят.

(просыпаясь)

Когда придет моя очередь, позовите меня – и я буду отвечать. Мне надо говорить тотчас после этих слов: «Мой прекраснейший Пирам!» Эй! Го-го! Питер Пигва! Флейта – мастер раздувальных мехов! Рыло – медник! Выдра! Господи помилуй! Они все улизнули и оставили меня спящим. Я видел престранный сон. Мне снилось… не хватит человеческого ума, чтоб рассказать, какой это был сон. Осел тот человек, который попробует объяснить этот сон. Мне казалось, что я был… Никто на свете не может сказать, что мне казалось! Мне казалось, что я был… мне казалось, что у меня была… но был бы пестрым шутом тот человек, который бы осмелился сказать, что мне казалось! Глаз человеческий не слыхал, ухо человеческое не видало, рука человеческая неспособна схватить, язык человеческий неспособен понять, а сердце человеческое неспособно выразить, что такое был мой сон! Я попрошу Питера Пигву написать балладу на этот сон. Эту балладу назовут «Сном Основы», потому что в этом сне нет никакой основы. Я пропою эту балладу перед герцогом, в самом конце пьесы. Может быть, чтобы придать ей более приятности, я пропою ее сразу после смерти Тисбы.

Уходит.

Афины. Комната в доме Пигвы. Входят Пигва, Флейта, Рыло и Выдра.

Послали ли в дом Основы? Вернулся ли он домой?

О нем нет и слуху. Без сомненья, его унесла нечистая сила.

Если он не воротится, то наша пьеса пропала. Без него она не может идти – не правда ли?

Невозможно! Кроме него не найдется во всех Афинах человека, который был бы способен исполнить роль Пирама.

Скажу прямо: это самый умный человек из всех афинских мастеровых.

Да, и вместе с тем самый красивый мужчина. Он истинный любовник, по приятности своего голоса.

Скажите лучше: истинный образец совершенства. А то: любовник! Вот, подумаешь, невидаль!

Входит Бурав.

Друзья, герцог возвращается из храма: там же обвенчались еще две-три знатные парочки. Если пьеса пойдет, то наша судьба обеспечена.

О, мой милый. Не видать тебе теперь шести пенсов в день. А ведь ты бы их получал! Повесьте меня, если бы герцог не назначил ему по шести пенсов в день за исполнение роли Пирама, – и то было бы вполне заслуженно. Шесть пенсов в день за Пирама или ничего!

Входит Основа.

Где они, мои голубчики? Где они, мои милые?

Основа! О прекраснейший день! О счастливейший час!

Друзья, я могу рассказать вам чудеса, но не спрашивайте у меня какие, потому что если я вам расскажу, то я не буду истинный афинянин. Я расскажу вам все точь-в-точь, как случилось.

Говори, говори, любезный Основа.

Ни слова обо мне. Все, что я скажу вам теперь, это то, что герцог кончил обедать. Надевайте ваши костюмы, прикрепляйте крепкие шнурки к бородам и новые ленты к башмакам. А затем отправляйтесь во дворец. Пусть всякий хорошенько затвердит свою роль, ибо – коротко и ясно – наша пьеса будет представлена. Пусть Тисба на всякий случай наденет чистое белье; да смотрите, чтобы тот, кто будет играть льва, не вздумал остричь себе ногти: он должен выставить их напоказ как львиные когти! Да еще, разлюбезные мои актеры, не наешьтесь луку или чесноку, потому что дыхание ваше должно быть приятно. Я не сомневаюсь, что нас похвалят за нашу комедию. Довольно разговоров. Отправляйтесь. Марш!

Все уходят.

Афины. Комната во дворце Тезея.

Входят Тезей, Ипполита, Филострат, придворные и свита.

Входят Лизандер, Деметрий, Гермия и Елена.

Филострат уходит.

Входит Филострат.

Звуки труб. Входит Пигва-Пролог.

Ну, этот молодец не слишком силен в знаках препинания!

Чтобы прочесть пролог, он пустил свой язык, как бешеного жеребенка, который не знает препятствий. Однако же тут есть нравоучение, государь: недостаточно говорить, – надо говорить с толком.

В самом деле, он проговорил свой пролог как ребенок, играющий на флажолете: звуки есть, но без всякой гармонии.

Его речь была похожа на запутанную цепь: ни одного кольца не потеряно, но все они в беспорядке. Что это еще?

Входят Пирам, Тисба, Стена, Луна и Лев.

Пролог, Пирам, Лев и Луна уходят.

В этом не будет ничего мудреного. Отчего же не быть одному говорящему льву, когда есть так много говорящих ослов?

Можно ли требовать, чтобы известь и штукатурка говорили лучше этого?

Государь, эта самая умная стена, которую я когда-либо слышал говорящею.

Входит Пирам.

Стена подымает руку с растопыренными пальцами.

Мне кажется, что стена, если она способна чувствовать, должна бы ответить ему такими же проклятиями.

Нет, государь, поистине она не должна этого делать. «Надежды ты мои!» После этих слов начинается роль Тисбы. Теперь она входит – и я замечаю ее сквозь эту стену. Вы увидите, что все будет точь-в-точь, как я говорю. Вот она приближается.

Входит Тисба.

Пирам и Тисба уходят.

Уходит.

Теперь стена, разделявшая двух соседей, уничтожена.

Что ж иначе делать, государь, с такими стенами, которые так дерзки, что слушают, не предостерегая?

Вот самый глупый набор слов, который я когда-либо слышала!

Лучшие зрелища этого рода не более, как тени, и худшие не будут хуже, если им поможет воображение.

Так для этого нужно ваше воображение, а не их.

Если мы не вообразим о них ничего хуже того, что они воображают сами о себе, то они могут показаться отличными актерами. Вот идут сюда два благородных зверя: луна и лев.

Входят Лев и Луна.

Самое доброе животное, государь, которое я когда-либо видел.

Этот лев – настоящая лисица по своему мужеству.

Правда – и настоящий гусь по своему благоразумию.

Не совсем так, государь, так как его мужество не может победить его благоразумие, а лисица побеждает гуся.

Впрочем, я уверен, что и его благоразумие не может победить его мужество, как гусь не может победить лисицу. Но довольно: оставим его с его благоразумием и послушанием. Что скажет нам луна?

«Двурогую луну фонарь сей представляет…»

Ему бы следовало иметь рога на лбу.

Да ведь это не новая луна, и рога исчезли в полнолуние.

Вот в чем главная ошибка: человек должен был влезть в фонарь; иначе как же он может представлять человека на луне?

Он не решился влезть туда из-за свечки: видите, как она нагорела!

Мне наскучила эта луна; я бы хотела, чтобы наступило новолуние.

Судя по умственной слабости этой луны, кажется, что она на ущербе; но учтивость и справедливость требуют, чтобы мы дождались, пока она совершит свое течение.

Продолжай, луна!

Все, что я имею сказать, состоит в том, что этот фонарь есть луна, а я – человек на луне; что этот терновый куст – мой терновый куст, а эта собака – моя собака.

По-настоящему все это должно быть в фонаре, потому что все это находится на луне. Но тише! Вот идет Тисба.

Входит Тисба.

Лев рычит, а Тисба убегает и роняет накидку.

Лев разрывает накидку и убегает.

Входит Пирам.

Пирам умирает. Луна уходит.

Не кости, а только очко, потому что он один.

Какое он очко? Он умер, следовательно, он ничто.

Однако с помощью медика он может выздороветь и сделаться опять ослом.

Отчего же лунный свет исчез, прежде чем Тисба возвратилась и отыскала своего возлюбленного?

Она отыщет его при свете звезд. Вот она идет, и ее отчаянием закончится пьеса.

Входит Тисба.

Кажется, что по таком Пираме ее отчаяние не будет продолжительным. Я надеюсь, что она скоро кончит.

Разница между ними в один атом, – так трудно решить, кто из них лучше: Пирам или Тисба?

Вот она уже заметила его своими прекрасными глазками.

И начинает его оплакивать нижеследующим образом.

Луна и лев остались в живых, чтоб похоронить мертвых.

Да, и стена тоже.

Извините, могу вас уверить, что стены, которая разделяла их отцов, больше не существует. Не угодно ли вам посмотреть эпилог или послушать бергамский танец, исполненный двумя актерами из нашей компании?

О нет, не надо эпилога. Для вашей пьесы совершенно не нужны извинения. Вас нечего извинять: все актеры умерли, а следовательно, бранить некого. Если бы тот, кто сочинил эту пьесу, играл Пирама и повесился на подвязке Тисбы, то из этой пьесы вышла бы превосходная трагедия. Но ваша пьеса все-таки хороша и прекрасно исполнена. Теперь станцуйте ваш бергамский танец, а эпилога не надо.

Два клоуна исполняют танец.

Все уходят.

Там же. Входит Пэк с метлой.

Входят Оберон, Титания и их свита.

Песни и пляски эльфов.

Оберон, Титания и их свита уходят в разные двери.

Уходит.