Семиевие Стивенсон Нил

Основная идея сводилась к тому, что «Имир» будет совсем не похож на космический корабль в традиционном смысле слова – упорядоченную и симметричную конструкцию. Скорее он должен был напоминать летающий роботизированный муравейник, выросший вокруг естественного объекта. Ползающие внутри и снаружи роботы будут руководствоваться поставленными перед ними общими задачами, однако им придется принимать и собственные решения – посекундно, чтобы не столкнуться с другими роботами, и почасово, чтобы не пропустить подзарядку батарей.

Во всяком случае, в целом идея была именно такой. Поскольку никто не знал, что именно Шон найдет на комете, не было и способа разработать хоть что-то, заслуживающее называться планом. Вместо него Шон взял с собой оборудование, ресурсы и собственную изобретательность. Дина, Маркус, Вячеслав и Дзиро готовились сейчас вступить в права наследства на оборудование и ресурсы.

По мере сближения «инспектр» Дзиро издавал все больше и больше звуков, но прирост был постепенным и медленным, так что сознание его почти не замечало. Похоже, Дзиро возросшая радиоактивность не особенно беспокоила, хотя Дина не была уверена, что способна правильно его понимать. Еще в начале полета она попыталась в общих чертах выяснить у Дзиро, чего им следует опасаться.

– Если все окажется совсем плохо, – ответил тогда Дзиро, – мы просто потеряем сознание, и на этом миссия завершится. Поток радиации отключит нервную систему, сфинктеры откроются, мы даже не поймем, что произошло.

– В таком случае, – несколько раздраженно вмешался Маркус, – этот сценарий и обсуждать-то особо не стоит.

– Если нас всех начнет тошнить, – продолжал Дзиро, – и, скажем, у одного или двоих откроется понос, это будет означать, что нам осталось несколько часов жизни. В таком случае можно будет отправить на «Иззи» предупреждение, чтобы они знали, как готовить вторую экспедицию. Может быть, мы даже успеем передать какие-нибудь полезные данные. Показания «инспектра», изображения и так далее.

– Ясно, – подтвердил Маркус.

– Если, скажем, вырвет лишь кого-то одного, это означает, что умрут, вероятно, не все, так что шансы выполнить миссию останутся. Ну а если никого не будет тошнить, то и умереть, скорее всего, никто не умрет, по крайней мере в ближайший месяц-другой.

– Спасибо, – сказала ему Дина и тут же попыталась выбросить все из головы. Однако теперь, когда они и в самом деле приближались к «Имиру», все снова всплыло в памяти, и Дина принялась убеждать себя, что ее совсем-совсем не тошнит.

– Через тридцать секунд проходим мимо сопла, – объявил Маркус.

– Понял, – откликнулся Дзиро и попросту выключил «инспектр», потом вывел на планшет новое окошко. – Переключаюсь на внешние гамма-датчики.

Неожиданно в иллюминатор вплыл «Имир». Он находился прямо перед ними. Сияющая Земля, до которой было около трехсот тысяч километров, «зашла» за черный горизонт – «Новый Кэйрд» двигался сейчас бочком мимо «Имира». Маркус выбрал траекторию, которая постепенно пересечется с траекторией «Имира», сейчас же они должны были оказаться сбоку и чуть позади ледяного корабля.

Родственники Дины из старшего поколения могли бы заметить, что он имеет форму сахарной головы, иными словами, тупоконечного конуса. Если придерживаться образа, то эту сахарную голову кто-то облил кипятком и несколько раз ткнул отверткой, так что теперь она была не совсем правильной формы и покрыта вмятинами. Однако вершина и широкий торец у нее безусловно имелись. От одной до другого было с полкилометра. Сейчас в поле зрения постепенно появлялся торец, метров двести в диаметре. В нем имелась большая круглая дыра – выходное отверстие сопла. Размера она была такого, что «Новый Кэйрд» мог туда занырнуть и пролететь как бы не до самой горловины. Возможно, если другого способа попасть внутрь не окажется, придется так и сделать. В данный момент они всего лишь неторопливо проплывали мимо. Края отверстия были мутноваты на вид – оттуда сочились почти незаметные облачка пара. Выглядело это не как ракетный выхлоп, а скорее как будто кто-то дышит ртом в морозный день. Пар не столько даже закрывал вид, сколько слегка его размывал. Однако космические ландшафты отличаются очень сильной контрастностью, так что внутри сопла ничего было не разглядеть, даже когда они оказались прямо посередине разверстой пещеры. Оно оставалось непроницаемо черным диском, словно они смотрели прямо в дуло пистолета. На окне стали появляться тоненькие стрелки изморози – это конденсировался пар.

Пока они не доплыли до середины, Дзиро внимательнейшим образом вглядывался в планшет, но потом как будто снова ушел в себя. Он опять включил «инспектра». Тот трещал сейчас заметно громче, чем несколько минут назад, но по мере того, как они пересекли сопло и поплыли дальше вдоль торца, звук стал утихать. Маркус включил маневровые двигатели и продвинулся по отношению к «Имиру» чуть вперед. С противоположной стороны «взошла» Земля. «Новый Кэйрд» скользил вдоль ледяного осколка, продвигаясь к его носу.

– Каков твой вердикт, Дзиро? – спросил наконец Маркус, убедившись, что корабль движется как нужно.

– Судя по гамма-спектру, – отозвался Дзиро, – поврежден как минимум один топливный стержень. Это случилось не вначале, пока стержни были еще новые, и не недавно – сейчас в них полно продуктов распада и дочерних изотопов, а где-то посередине. Могло быть лучше, но могло быть и хуже.

Дина что-то вспомнила.

– В одном из своих последних сообщений Шон передал, что идет на полной мощности.

Дзиро пожал плечами:

– В реакторе тысяча шестьсот стержней, комплектами по сорок, один-единственный стержень на мощность почти не влияет. И не забудь, он тоже продолжает выделять тепло. Однако от него в реактивный выхлоп будут попадать микрочастицы и дочерние элементы. Можно ожидать смеси из альфа-, бета- и гамма-излучения – именно ее я и вижу в «инспектре».

Физиком-ядерщиком Дина не была, но в нее вдолбили достаточно информации по радиационной безопасности, чтобы уловить суть. Гамма-лучи – высокоэнергетический свет, проходящий едва ли не через любое препятствие. Плохие новости, но и хорошие тоже. Защититься от гамма-излучения почти невозможно. Но в основном оно проходит сквозь тело, не взаимодействуя с ним – иными словами, не причиняя вреда. Издаваемые «инспектром» тревожные звуки относятся именно к гамме.

Бета – свободные электроны. Защититься от них несложно. Новости хорошие, но и плохие. От бета-лучей можно укрыться под тонким слоем воды или пластика. Ровно по той же причине если уж они достигнут твоего тела, то наверняка что-нибудь в нем повредят.

Альфа-частицы – движущиеся на релятивистских скоростях ядра гелия, в четыре тысячи раз тяжелее, чем бета. Пройти через слой вещества им так же сложно, как пушечному ядру, но и ущерб они наносят очень серьезный.

Чтобы определить все помимо гаммы, Дзиро пришлось переключиться на внешние датчики, установленные на корпусе «Нового Кэйрда», поскольку альфа- и бета-частицы не могли сквозь него проникнуть. Глядя на энергии различных частиц, попадающих в датчики, он сумел провести диагностику состояния реактора.

Поскольку «Имир» в окно теперь не было видно, Дина стала разглядывать выросшие на стекле морозные стрелы. Они быстро сублимировали в космос и через несколько минут должны были исчезнуть. Дина наслаждалась их красотой, но потом Дзиро обратил общее внимание на то, что они, вероятно, заражены.

– Остаточное бета-излучение? – спросила его Дина.

– Мы уже ушли от сопла и от выхлопа, – Дзиро выглядел несколько удивленным.

– Я это в смысле – на нас ничего не налипло при пролете?

– Все вернулось к фону, – пожал плечами Дзиро. – Однако детектор может зафиксировать только источники излучения на «своей» стороне корпуса. Потом надо будет все тщательно проверить.

– Вот, любуйтесь, – сказал Маркус и ввел набор команд, развернувший «Новый Кэйрд» на девяносто градусов. Теперь они летели «боком», а нос корабля был направлен на «Имир» в какой-то сотне метров от них. В иллюминатор он уже не помещался. Его узкий конец, или нос, если все же использовать корабельную терминологию, представлял собой грязный ледяной холм. Кое-какие едва заметные структуры позволяли догадаться, что здесь побывали люди. Сети, тросы, сверкающая проволочка – вероятно, радиоантенна. Однако куда, собственно, здесь причаливать, было пока неясно.

– И правда, глубоко зарылся, – заметил Маркус.

Все без объяснений понимали, что речь о командном модуле «Имира» – том, где находятся системы жизнеобеспечения. Однако они не видели стыковочного узла, да и вообще ничего. Было известно – поскольку являлось частью плана – что Шон с экипажем постараются закопать модуль в лед для защиты от радиации и метеоритов. Похоже, что закопали довольно глубоко.

На планшете у Дины было открыто терминальное окно – простейший программистский интерфейс для построчного вывода текста. Некоторое время в окне просто мигал курсор, потом оно ожило и стало показывать непонятные сообщения длиной в одну строку каждое.

– Принимаю сигнатуры новых ботов, – объявила она. Иными словами, цифровые подписи роботов, бомбардирующих Вселенную запросами, чтобы выяснить, кто их слышит, если слышит вообще. «Новый Кэйрд» нес на себе комплект самых разнообразных роботов, но их подписи Дина знала и могла отфильтровать, так что в данное терминальное окно они не попадали. Методом исключения получалось – все, что она видит в окне, идет от комплекта роботов с «Имира».

Как и щелчки «инспектра» Дзиро, сигналы приходили спорадически и сразу большими пачками.

– Их тут не меньше двадцати… сейчас отфильтрую «вьев», – продолжала Дина, печатая команду. Поскольку «вьев» обычно было много, они норовили заполнить весь экран. – Так, помимо вполне приличного роя «вьев» у меня тут с полдюжины «хватов» и как минимум столько же «ужиков».

– Имена что-нибудь означают? – спросил Маркус. Каждому роботу можно было присвоить уникальное имя, которое будет видно в сигнатуре. По умолчанию это просто автоматически сгенерированные последовательные номера, однако их можно было потом поменять вручную.

– Ну, – отозвалась Дина, – вот тут у меня «бронехват», которого зовут «ПРИВЕТ Я СТОЮ НАД СТЫКОВОЧНЫМ УЗЛОМ». Звучит многообещающе.

– Может он нам помигать?

– Минутку. – Дина установила соединение с «ПРИВЕТ Я СТОЮ НАД СТЫКОВОЧНЫМ УЗЛОМ» и, быстро проверив его состояние, отдала команду мигать светодиодом, ожидая дальнейших распоряжений. Даже не отрывая глаз от экрана, она по негромким восклицаниям остальных поняла, что все сработало.

– Вижу все отчетливо, – сообщил Маркус.

Зазвучали хлопки и удары маневровых двигателей – Маркус слегка изменил курс «Нового Кэйрда». Теперь они двигались с «Имиром» практически синхронно и могли наблюдать мигающего огоньком «хвата» на расстоянии каких-то пяти метров. Поверхность осколка вокруг того места, где укрепился «хват», была относительно свободна от черного налета.

– Будь добра, направь свет на лед. И пусть пока не мигает, – попросил Маркус.

Светодиоды у «хватов» располагались на гибких стерженьках, которые можно было направлять в нужную сторону. Дина так и сделала. Снова выглянув в окно, она увидела силуэт «хвата» посередине белого нимба, который возник, когда фонарики оказались направлены прямо на лед. В центре серебристого сияния различался ярко-белый диск. Лед не позволял видеть отчетливо, но всем стало ясно, что это такое: стыковочный узел под метровым как минимум слоем льда.

– Нож для колки льда никто не захватил? – поинтересовался Дзиро.

Вообще-то шутки были не в его натуре, но сейчас Дина была рада юмору, от кого бы он ни исходил.

– Слава, – объявил Маркус, – твой выход. Дина, пожалуйста, подгони поближе еще роботов, чтобы ему помочь.

Дина ввела относительно несложную команду, чтобы призвать всех «хватов» и «ужиков» в пределах досягаемости. По существу команда означала следующее: «Всем сблизиться с «ПРИВЕТ Я СТОЮ НАД СТЫКОВОЧНЫМ УЗЛОМ», подробности меня не интересуют». К тому моменту, как Вячеслав надел костюм, роботов собралось уже достаточно много. Дина соединила между собой несколько штук, сформировав временную конструкцию, которая протянулась «вверх» от ледяной поверхности и захватила «Новый Кэйрд» сначала в одной точке, потом – еще в двух. Пусть они не могли пока что провести стыковку, у них было теперь с «Имиром» механическое соединение, не позволявшее уплыть в сторону.

Остальные роботы, включая «ПРИВЕТ», тем временем приступили к раскапыванию льда поверх стыковочного узла. Вячеслав вышел через шлюз, спустился на поверхность по цепочке из роботов и двинулся к раскопу. Сила тяжести «Имира» была пренебрежимо мала, Вячеслав здесь «весил» примерно с полграмма, поэтому первое же прикосновение к поверхности отбросило бы его далеко в космос. Значит, просто идти он не мог, ему нужно было цепляться за что-то, закрепленное во льду. Дина послала перед ним двух «хватов» с «Нового Кэйрда». Они были оптимизированы для движения по льду и быстро фиксировались на месте, плавя лед под ступнями и снова позволяя ему замерзнуть. Слава просто следовал за ними, хватаясь за каждого по очереди. Достигнув края ямы, он вбил там костыли и пристегнулся карабином. Теперь он мог заметно ускорить процесс раскопок, захватывая больше льда и кидая его чаще, чем механические клешни роботов.

Не зная толком, чего ожидать, они привезли с собой целый арсенал импровизированных инструментов для ледовых работ, включая даже садовую лопату, загадочным образом забравшуюся в космос из гипермаркета на Старой Земле. Сейчас Слава пустил ее в дело.

Маркус тем временем готовил отчет для Облачного Ковчега, Дзиро тоже что-то активно печатал – более активно, чем требуется для рабочих записей. Похоже, он с кем-то переговаривался – вернее, с чем-то. Дина хотела было спросить, но вообще-то правдоподобная версия существовала лишь одна: Дзиро установил связь с компьютером, отвечающим за активную зону реактора.

Похоже, Маркус пришел к тому же выводу.

– Дзиро, – спросил он, – слышно что-нибудь из логова зверя?

– Он еще жив, – откликнулся Дзиро. То ли это была не слишком удачная формулировка, то ли уже вторая шутка подряд. – Пытаюсь разобраться с логами. Там постоянно повторяется одно и то же.

– Сообщения об ошибках? – озвучил наиболее очевидное предположение Маркус.

– В основном нет. Это все от роботов. Большей частью отчеты о местонахождении.

Дина перебралась в соседнее кресло и тоже взглянула. Хотя ей и не было ясно, что именно происходит, в целом она была согласна с Дзиро. Где-то занималось делом, исполняя запрограммированные операции из небольшого списка, множество роботов; время от времени они отправляли отчеты, а иногда и сообщения об ошибках, в результате образовался лог такого размера, что человеку его не осилить. Они разберутся во всем позднее, для этого придется написать скрипт, который перелопатит весь лог, собирая статистику и выявляя возможные закономерности.

– Пожалуйста, отмотай в самое начало, – попросила она. Ей хотелось узнать дату и время первой записи.

– Я уже проверил, – отозвался Дзиро. – Примерно в момент последней радиопередачи Шона.

Таким образом, Шон, который, вероятно, осознавал, что находится на пороге смерти, дал роботам какое-то задание и распорядился выполнять его, пока не поступит команда остановиться. Поскольку на поверхности осколка не происходило ничего особенного, речь, вероятно, шла о какой-то деятельности, скрытой под толщей льда.

– Запасают горючее, – предположила Дина. И, не успел Дзиро исправить ее оговорку, поправилась сама: – Я хотела сказать, топливо.

Вячеслав наконец откопал люк. Комбинируя короткие включения маневровых двигателей, помощь роботов и, наконец, усилия Вячеслава, который просто ухватился за корабль и стал подталкивать, они вставили стыковочный узел «переднего входа» в ледяной кратер и соединили «Новый Кэйрд» с командным модулем «Имира».

После этого Слава вернулся на борт «Нового Кэйрда» через боковой шлюз. Сквозь корпус они слышали, как он забирается в шлюзовую камеру, закрывает за собой люк и открывает клапан, чтобы заполнить шлюз воздухом.

Маркус тем временем подключился к компьютерам по ту сторону стыковочного узла, чтобы убедиться: с той стороны их ждет воздух и прочие необходимые удобства. Выяснилось, впрочем, что там чертовски холодно – около минус двадцати.

– Последнее, что мог для нас сделать Шон, – заметил Маркус. – Прежде чем умереть, он выкрутил термостат на минимум. Его тело полностью проморозилось.

Недостатка в энергии «Имир» со своими ядерными генераторами не испытывал, так что все электросистемы продолжали работать.

Маркус ввел команду, которая снова задействовала системы жизнеобеспечения «Имира», и переключил термостат на обогрев. Загерметизировал и заполнил воздухом крошечное пространство между люками «Имира» и «Нового Кэйрда». Затем открыл последний.

Перед ними оказалась чуть выпуклая поверхность люка, ведущего в командный модуль «Имира». Кто-то разрисовал ее фломастером. Он изобразил трилистник знака радиационной опасности, добавив под ним греческие буквы альфа, бета и гамма. После чего, видимо, из черного юмора, пририсовал череп и кости.

Первым пришел в себя Маркус. Вывернувшись из пилотского кресла, он оттолкнулся и полетел назад, к шлюзовой камере, где поспешно нажал на сенсорном экране кнопку, блокирующую внутренний люк. Он не хотел, чтобы Вячеслав возвращался на борт. Другой рукой Маркус поправил микрофон у себя на гарнитуре.

– Слава, – заговорил он, – ты меня слышишь? Хорошо. Тогда вот что. У нас заражение. Что-то могло попасть тебе на скафандр. Прежде чем ты вернешься, подойди к детекторам Дзиро – вдруг они что-нибудь обнаружат.

Дзиро уже обследовал люк своим «инспектром» – к счастью, пока безрезультатно.

Было слышно, как Вячеслав отрабатывает шлюзовые процедуры в обратную сторону и выкарабкивается наружу. С помощью смонтированных на корпусе опор он перебрался туда, где был закреплен гамма-счетчик, и несколько минут поворачивался перед ним то одним, то другим боком, обращая особое внимание на перчатки, колени и сапоги – части скафандра, непосредственно соприкасавшиеся со льдом. Скачков радиации не обнаружилось, и ему разрешили вернуться через шлюзовую камеру на «Новый Кэйрд».

У них была с собой теплая одежда – разумная идея, когда целью твоего путешествия является огромный кусок льда. Сейчас Дзиро начал одеваться. Дина тоже потянулась к багажной стойке за своей одеждой, однако Маркус жестом остановил ее. Сам он, похоже, также не собирался прихорашиваться. Дзиро отправлялся один.

– Я нас слегка наддую, – сказал Маркус, набирая что-то на планшете.

Дина почувствовала, как ей давит на барабанные перепонки. Маркус ничего не стал объяснять, да в этом и не было необходимости: лучше, если чистый воздух из «Нового Кэйрда» хлынет внутрь «Имира», чем потенциально радиоактивный – в противоположную сторону.

Затем Дзиро натянул поверх теплой одежды одноразовый комбинезон химзащиты. Они были готовы к тому, что корабль окажется заражен. «Инспектра» на ремне Дзиро перекинул через плечо комбинезона. Дина подала ему респиратор, чтобы не вдыхать радиоактивную пыль, Дзиро натянул его поверх капюшона и тщательно проверил, что он плотно прилегает к лицу. Затем Дзиро скользнул в узкое пространство между кораблями и открыл внешнюю защелку на люке «Имира» – его слегка бросило вперед, когда под воздействием повышенного давления в «Новом Кэйрде» люк распахнулся. Не противодействуя потоку воздуха, Дзиро вплыл в командный модуль и развернулся, чтобы его ноги были направлены к «полу». Маркус тем временем захлопнул люк у него за спиной.

Из шлюза уже появился Вячеслав. Вместе с Маркусом и Диной все трое вслушивались в дыхание Дзиро у себя в наушниках.

– Шон умер от кровопотери, – объявил Дзиро.

Командный модуль «Имира» был размером с каплю, как почти все прочие космические помещения на данный момент – капля была самым крупным объектом, который можно вывести на орбиту тяжелым разгонным блоком. Некоторые капли имели «туннельную» конструкцию, иными словами, горизонтальный дизайн – предполагалось, что они будут лежать на боку, как железнодорожные цистерны, а единственная длинная панель «пола» протянется из конца в конец. Если требовался большой открытый зал, это было самое то, однако с точки зрения использования всего объема вариант был не самый эффективный. Командный модуль «Имира», как и «Новый Кэйрд», был основан на «шахтном» дизайне – то есть они располагались вертикально и нарезались на круглые «этажи», как правило, четыре или пять, соединенные лестницей. Каждый этаж был своего рода шайбой около четырех метров в диаметре – получалась довольно большая по меркам космических путешествий комната, и ее обычно делили перегородками на помещения по- меньше.

Шахта «Имира» имела пять этажей и, соответственно, низкие потолки, которые за двухлетнее путешествие вполне могли вызвать в обитателях клаустрофобию. Первый этаж (куда сейчас вступил Дзиро), наиболее близкий к поверхности и потому наименее защищенный от космических лучей и метеоритов, представлял собой единственную комнату. Согласно схеме, он предназначался для хранения пищи, картриджей поглотителей углекислоты, запчастей для роботов и прочих инструментов.

Через несколько минут Дзиро смог запустить видеотрансляцию через налобную камеру. Они смотрели ее через планшеты.

Замороженное тело Шона Пробста плавало в спальнике, прицепленном к потолку кабельной стяжкой. Пористая ткань спальника окрасилась в темно-коричневый цвет. Участков, не пропитанных кровью, почти не осталось.

О тело легонько постукивал счетчик Гейгера традиционной конструкции, тоже привязанный кабельной стяжкой. Тем же самым фломастером, что и на люке снаружи, на нем было выведено «СЛОМАН».

Обследовав тело Шона и весь этаж «инспектром», Дзиро поплыл «вниз» по лестнице. Издаваемые «инспектром» звуки постепенно усиливались.

– Да выключи уже звук! – не выдержал Маркус, и наступила тишина.

«Инспектр» продолжал выводить на экранчик количество отсчетов в минуту, но видеть экран мог только сам Дзиро – щелчки прекратились.

Следующий этаж служил чем-то наподобие кают-компании – в основном открытое пространство, шкафчики по стенам. Третий этаж, посередине, разделялся перегородками на спальни, туалеты и душевые. На четвертом была лаборатория и мастерская. Аналогичной цели служил и пятый, самый нижний этаж.

– Здесь холодно, – сообщил Дзиро, достигнув пятого этажа. – И резкий рост бета-частиц.

– Понятно, – пробормотал Маркус, – заражение там. На пятом уровне.

Холодно было, как они вскоре обнаружили, потому, что кто-то не закрыл за собой дверь: в центре пола находился открытый люк такой ширины, что человек в скафандре мог пролезть через него в круглый шурф, выдолбленный прямо во льду. Шурф был во всю свою длину освещен белыми светодиодами.

– Ого, – заметил Маркус.

Дзиро сунул в тоннель голову и начал продвигаться вперед – в этом ему помогала обычная веревка с узлами, вмороженная в стену тоннеля на равных интервалах. Сначала он двигался очень осторожно, потом ускорился.

– В конце тоннеля – еще люк, – сообщил он. – Метрах в ста отсюда.

– Радиация? – спросил Маркус.

– Не сказать чтоб сильная, – ответил Дзиро. – Не думаю, что заражение произошло через тоннель.

На люке в конце тоннеля также имелся знак радиационной опасности, хотя и выполненный в не столь экспрессивной манере. Все они знали, что за люком находится небольшой модуль, непосредственно ведущий к самому чреву реактора. Дзиро предпочел его не открывать и развернулся, чтобы отправиться назад, в командный модуль.

И внезапно застыл на месте, направив луч фонаря на лбу на ледяную стену тоннеля. В лед здесь был вморожен длинный продолговатый предмет.

Два длинных продолговатых предмета.

Два тела. У Дины перехватило дыхание – она узнала рыжеватые волосы Ларса.

Не говоря ни слова, Дзиро поднялся «вверх» по тоннелю на нижний уровень командного модуля. Здесь его внимание привлек шкафчик у самого люка. Дверца шкафчика была открыта. Внутри плавали шахтерские инструменты и элементы скафандров. Часть из них выплыла наружу и сейчас бесцельно дрейфовала вместе с потоками воздуха.

– Дзиро, – позвал Маркус. – Не молчи.

– Сильное бета-излучение, – отозвался Дзиро. – Источник заражения здесь.

Он вернулся в кают-компанию и нашел в шкафчике мусорный мешок, потом опять спустился и принялся сортировать одежду и инструменты, поднося каждый предмет по очереди к «инспектру» и вглядываясь в экранчик. Время от времени результат заставлял его морщиться, и он запихивал предмет в мешок.

Весь следующий час Дина, Маркус и Вячеслав провели в ожидании на борту «Нового Кэйрда», делая вид, будто заняты чем-то полезным на своих планшетах.

Затем голос Дзиро прокричал:

– Приготовить шлюз к сбросу!

Они не сразу сообразили, что именно у него на уме. «Новый Кэйрд» и командный модуль «Имира» представляли сейчас собой замкнутую систему. Последний был целиком погружен в лед, и единственным путем удалить что-то – в данном случае, радиоактивный мусор – из системы была шлюзовая камера «Нового Кэйрда».

За этим последовали глухие удары. Дина подплыла к люку и открыла его, за ним обнаружился мусорный мешок, набитый так, что походил на огромный мяч, и обмотанный со всех сторон клейкой лентой. Дзиро втолкнул мяч в «Новый Кэйрд», Дина перепасовала его Маркусу, тот, перехватив пас, втолкнул его в шлюз рядом с собой. Вячеслав захлопнул люк. Затем они услышали шипение, означавшее, что шлюзование состоялось. Сверток уплыл в космос.

Из стыковочного люка появилась голова Дзиро, а следом и он сам. Радиационный костюм с респиратором он снял и, надо полагать, тоже засунул в мешок. Дзиро был весь в поту и выглядел очень уставшим.

– Как в старые добрые времена, дружище? – спросил его Маркус. Он имел в виду, что в начале своей карьеры Дзиро занимался дезактивацией Фукусимы.

– Не было там ничего доброго, – проворчал Дзиро.

В командном модуле уже было тепло, так что куртки им не понадобились. Однако, входя в «Имир», они надевали костюмы химзащиты, а возвращаясь на «Новый Кэйрд» – снимали. Радиоактивное заражение, как объяснил Дзиро, «любит прятки». Исходящие от крошечного источника радиации бета-частицы могут скрыться от «инспектра» за любым случайно оказавшимся на пути препятствием – а в командном модуле препятствий было полно. Первоначальная проверка, которую выполнил Дзиро, не гарантировала, что где-то не осталось частиц, испускающих бета-излучение. Если такая частица попадет в легкие или желудочно-кишечный тракт, последствия, вероятней всего, окажутся фатальными. Впрочем, Дзиро определил, что основным источником радиации была перчатка от скафандра на нижнем этаже, и нашел тут и там несколько вторичных источников заражения – все они покинули шлюзовую камеру в мусорном мешке. Если им повезло, больше ничего серьезного не осталось.

Вячеслав отстегнул тело Шона от потолка, пока оно не успело оттаять. Биологом как таковым Слава не был, но зато был мастером на все руки. Надев куртку с капюшоном, а поверх нее – скафандр, он разрезал спальный мешок, Дзиро с «инспектром» стоял рядом. Слава быстро осмотрел тело и снова завернул его в спальник. Он оттащил тело на нижний этаж, пропихнул сначала через люк в центре пола, а затем – до самого конца тоннеля, где были похоронены Ларс и другой член экипажа. Там он и оставил Шона, прислонив к стене.

Результаты импровизированного вскрытия Вячеслав доложил, когда они собрались перекусить в кают-компании, чем несколько подпортил всем аппетит.

– Шон истек кровью через задницу, – сообщил он. – Очевидно, внутренний разрыв кишечника.

– Я зафиксировал бета-частицы даже сквозь живот, – подтвердил Дзиро. – И он был очень истощен перед смертью.

– И это означает? – уточнил Маркус.

– Что он проглотил частицу реакторного топлива. Скорее всего – «блоху», которая как-то попала внутрь.

– «Блоху»?

Они уже слышали от Дзиро этот термин, хотя никто понятия не имел, что он означает. Слово влетало в одно ухо и вылетало из другого – просто очередной пример техножаргона, который на «Иззи» звучал сплошь и рядом. Но раз уж такая блоха могла убить человека, о них имело смысл разузнать поподробней.

– Крошечный кусочек урана или плутония, отколовшийся от разрушенного топливного стержня. Испуская время от времени альфа-частицы, он летает зигзагами то туда, то сюда – закон сохранения импульса. Прыгает, словно блоха. Существенно здесь то, что он маленький и активно испускает альфы. Один такой застрял у Шона в стенке кишечника и прожег ее. Началось кровотечение, которое невозможно остановить.

Все одновременно прекратили есть.

– Ладно, – сказал наконец Маркус. – Доедим в «Новом Кэйрде».

Когда ужин закончился, Маркус объявил, что всем необходимо выспаться – им предстоят напряженные несколько дней. Дзиро вызвался первым нести вахту, так что, пока все спали, Дзиро изучал логи и записные книжки, постепенно восстанавливая картину происшедшего за время путешествия «Имира».

Неожиданно оказалось, что в их распоряжении уйма места. Дина уже подумывала о том, чтобы им уединиться в дальнем конце «Нового Кэйрда», однако Маркус настоял, чтобы все спали в командном модуле. Пусть в «Новом Кэйрде» и нет радиации, но он открыт прочим космическим опасностям. Удар метеорита может убить всех на борту. В то же время если кому-то попадет в легкие источник бета-излучения, на то, чтобы жертва полностью вышла из строя, уйдет несколько дней, если не недель. Все это время человек сможет делать что-то полезное.

В результате Вячеслав отправился спать в одну из кают жилого этажа «Имира», а Маркус с Диной – в другую. Здесь для Дины случился сюрприз – у них состоялся секс, всего лишь второй раз с момента Белых Небес. Сюрприз оказался достаточно скромным по сравнению с атлетическими упражнениями, которыми они занимались в старые добрые деньки, когда Каменный Ливень казался отдаленным будущим, а Облачный Ковчег – обычной исследовательской станцией вдали от крупных поселений. «Имир», который от остального человечества отделяли сейчас миллионы километров расстояния и несколько тысяч метров в секунду дельты-вэ, чем-то напоминал сейчас то время. Дине здесь понравилось, несмотря на мрачную картину, которую они застали по прибытии – это был своего рода космический аналог шахтерских городков Руфуса, и ей совсем не хотелось обратно.

Однако они здесь не ради экзотических каникул, а чтобы спасать человечество, так что она все же постаралась заснуть. Когда через пять часов у Маркуса зазвенел будильник, Дина выбралась из спальника, который они делили, и попыталась навести хоть какой-то порядок и переодеться. «Имир» давно превратился в холостяцкое общежитие со всеми сопутствующими запахами и недостатком гигиенических средств – а равно, как они обнаружили, роясь в шкафчиках кают-компании, и пищи. Шон явно был убит «блохой» в кишечнике, однако к тому моменту успел уже ослабеть от недоедания, а также, похоже, и от недостатка кислорода. Системы, которыми экипаж «Имира» контролировал качество воздуха, были явно не в лучшем состоянии. За время сна вновь прибывших дважды разбудили сигналы тревоги от системы жизнеобеспечения – Дзиро оба раза пришлось отключать сирену и устранять неполадки.

Проснувшись, они перекусили едой из привезенных с собой запасов, пока Дзиро делал доклад.

– Я хочу сообщить вам, что случилось с экспедицией, – начал он. И затем изложил всю историю, насколько он смог восстановить ее по записям, оставленным мертвыми.

Потеря радиосвязи вскоре после начала миссии была вызвана поломкой одного компонента, для которого не оказалось запчастей: банальный и совершенно дурацкий недосмотр. Самая длинная часть полета – полтора года от портала L1 до Григга-Скьеллерупа – состояла из продолжительных периодов скуки, перемежаемых короткими приступами паники, в основном связанными с системой жизнеобеспечения. Она была основана на выращивании водорослей под воздействием солнечного света – в лабораторных условиях все работало великолепно, но на борту «Имира» возникли проблемы. Капли Облачного Ковчега последних модификаций в этом смысле пожали плоды уроков, выученных за время эксплуатации подобных систем после Ноля, однако «Имир» построили и запустили сравнительно рано, и его система выглядела до боли архаично.

Когда они достигли Греки-Скелета, получив тем самым неограниченный доступ к воде, они смогли производить кислород, расщепляя H₂O, и жизнь стала налаживаться. До той поры им пришлось жить в напряжении и в условиях недостатка кислорода, так что они пытались свести потребление воздуха и пищи к минимуму, неподвижно плавая в мешках и пересматривая по многу раз одни и те же DVD. Ни физическому, ни психическому здоровью это на пользу не пошло.

Кусок от Григга-Скьеллерупа откололи с помощью небольших динамитных шашек, вкопанных в лед или вручную, или при помощи запрограммированных Ларсом роботов. В нос осколка вмуровали командный модуль, оказавшись тем самым в сравнительной безопасности от космических лучей и болидов впервые с начала миссии. Жизнь постепенно улучшалась. Они стали пробивать тоннель к середине осколка. Реактор вставили сзади, позволив ему проплавить лед. Вокруг него, в самом сердце осколка, начали раскапывать пещеру и сооружать бункеры: контейнеры для мелких кусочков льда, добытых роботами. Установили двенадцать шнеков – длинных спиральных транспортеров для льда, наподобие тех, что используются на элеваторах, – чтобы подавать колотый лед от бункеров в пространство, окружающее горячий кожух реактора. Там лед таял, а вода закачивалась непосредственно в активную зону. Тем временем другая армия роботов трудилась снаружи, мелкими порциями плавя лед и примешивая к нему привезенное с собой волокно, так что он, застывая, превращался в значительно более твердый материал, известный как пайкерит.

При первом включении, которое отправило их обратно к L1, стимпанковский реактивный двигатель отработал более или менее как ожидалось – хотя над всякими мелочами и пришлось поломать голову. Проблемы, однако, возникли со шнеками для подачи льда в камеру реактора. Шнеки получали лед из бункеров, а те, в свою очередь, заполнялись в ходе добычи льда с внутренней поверхности осколка. Роботы для этой цели подходили как нельзя лучше: они транспортировали на себе кусочки льда от горной выработки и до самого бункера, словно муравьи, трудящиеся над сахарной головой. С этим как раз все было в порядке. Однако в добываемых роботами ледышках иной раз попадались крохотные камушки. Шнеки из-за них заклинивало. Иногда неполадку удавалось устранить, просто проворачивая шнек в обратном направлении, но время от времени для того, чтобы извлечь камушек из механизма, приходилось посылать робота или даже человека в скафандре. Несчастный случай при ремонте шнека привел к гибели одного из членов экипажа.

Несколько месяцев, прошедших между первым включением двигателя и прибытием в L1, Ларс программировал роботов, пытаясь обучить их не собирать лед с камушками. Ряд испытаний подтвердил, что проблемы, возникшие в первый раз, не повторятся при жизненно важном втором включении. Масштаб испытаний варьировался от тестирования отдельных роботов до генеральных репетиций, при которых задействовались все системы и реактор в течение нескольких минут генерировал тягу.

Во время одной такой репетиции в реакторе что-то произошло, что привело к повреждению топливного стержня.

У Дзиро было подозрение, что именно случилось. Реактор «Имира» использовал воду – то есть расплавленный лед кометного ядра – в качестве замедлителя. В ядерной энергетике этим термином именуется материал, тормозящий нейтроны, выброшенные при делении ядер, так что они дольше остаются в реакторе и с большей вероятностью вызовут последующие деления. В отсутствие должного замедлителя нейтроны попросту покинут реактор, не принося пользы.

Между абсолютно холодным и пошедшим вразнос реактором существует узенький диапазон режимов, когда он выдает здоровое расчетное количество энергии, и коммерческие электростанции практически никогда не выходят за эти пределы. Проблема с реактором «Имира» заключалась в том, что его замедлитель – вещество естественного происхождения – не отличался чистотой и, как следствие, предсказуемостью. Вода, пошедшая в камеру реактора во время репетиции, была выплавлена изо льда несколькими месяцами раньше, еще при первом запуске, и провела все это время в трубопроводах. Там она находилась в контакте с камушками и песчинками, которым удалось пройти через шнеки. Всевозможные минералы из камушков растворились за это время в воде, так что называть ее чистой было уже нельзя. Когда реактор запустили и включились насосы, вода прошла через систему решеток и фильтров, которая не пропустила камушки внутрь. Однако сама вода от этого чистой не сделалась, так что, попав в активную зону, исполнила функцию замедлителя не лучшим образом. Реактор разгонялся медленней, чем ожидалось. Сейчас, задним числом, было очевидно, что загрязнение воды негативным образом повлияло на баланс нейтронов. Операторы, обеспокоенные слишком медленным стартом, извлекли стержни поглотителей дальше, чем изначально предполагалось. Однако как только первичный запас загрязненной воды прошел через систему и вылетел наружу через сопло, ее место заняла сравнительно чистая вода, только что выплавленная изо льда. Мощность реактора резко подскочила, внутри стержней стало образовываться больше продуктов распада. Среди них были газы, включая аргон и ксенон. Газы создали избыточное давление. Конструкция стержней позволяет противостоять подобному давлению, однако один из них не выдержал. Вполне возможно, что фабрику стержень покинул в идеальном состоянии, но впоследствии был поврежден нанометеоритом, от которого осталось микроскопическое отверстие. В чем бы ни заключалась причина, оболочка стержня лопнула, и оттуда хлынули высокорадиоактивные продукты распада, смешиваясь с паром, выбрасываемым из сопла.

Таким образом, большая часть заражения ушла в космос. Однако сама конструкция ракетного сопла предназначена для того, чтобы преобразовывать тепловую энергию газа – то есть его температуру – в скорость. Чем быстрее движется пар, тем больше остывает, и у самого края сопла он уже настолько холодный, что начинает конденсироваться в виде снежных хлопьев. Крошечные частицы стержня представляли собой великолепные точки конденсации, вокруг которых стали расти снежинки. Часть этого снега примерзла к ледяным стенкам сопла.

Самое вероятное объяснение тому, что случилось потом – кто-то из роботов, ползающих по соплу, чтобы поддерживать его форму, подхватил немного такого материала, смеси из испускающих альфу топливных «блох» и бету – продуктов распада, и перетащил его туда, где он попал на перчатку скафандра. Возможно, человек в скафандре попытался смахнуть прилипший лед с клешни «хвата» или случайно ступил на то место, где пробежал зараженный робот. Когда астронавт вернулся в командный модуль, с ним внутрь проник и источник заражения. Может статься, они даже не знали про поврежденный стержень, поэтому не проверяли уровень радиации. Или, если судить по оставленной Шоном надписи, их счетчики Гейгера один за другим вышли из строя. Так или иначе, радиоактивные частицы распространились по командному модулю. Кто-то их вдохнул, кто-то проглотил. А здоровье экипажа было и без того подорвано.

Как бы то ни было, хорошие новости, если это выражение тут применимо, заключались в том, что в принципе и реактор, и реактивный двигатель функционируют. Ларс доработал программы роботов, так что в бункеры попадало меньше камушков, и шнеки при включении двигателя в L1 клинило не так часто. «Вьи» с тех самых пор лазали по бункерам, отыскивали просочившиеся туда камушки и оттаскивали их подальше от шнеков. Поврежденный топливный стержень по меркам Старой Земли означал бы серьезную катастрофу, случись это на наземном реакторе. Здесь это было достаточно неприятно и уже повлекло за собой гибель нескольких человек. Однако все по-прежнему работало. Разумеется, экспедиции «Нового Кэйрда» предстояло теперь доставить радиационную катастрофу в самое сердце Облачного Ковчега – но, как только они приблизятся, реактор можно будет сбросить и он сгорит в атмосфере.

До того момента, когда Земля под ними вырастет до гигантских размеров, а поверхность осколка в надире запотеет и затуманится под действием излучаемого пылающим воздухом тепла – лед станет размякать, таять и испаряться, – оставалось сорок восемь часов плюс-минус несколько минут. В этот момент им предстоит поднять стержни поглотителей и снова запустить двигатель «Имира» на полную мощность. Сначала корабль надо будет развернуть, чтобы он летел «задом наперед», соплом по направлению движения. Сейчас им требовалась отрицательная дельта-вэ – не ускорение, а торможение.

Для разворотов на все космические корабли устанавливают маневровые двигатели, не настолько мощные, чтобы производить значительную дельту-вэ, но способные развернуть весь корабль в желаемом направлении, чтобы маршевый двигатель смотрел в нужную сторону. Как правило, маневровики более эффективны, если размещать их по «углам» аппарата, так что плечо приложения силы больше и корабль можно развернуть, словно монтировкой, посредством сравнительно небольшого импульса. Поскольку планировщики миссии «Имира» не знали, что именно обнаружится на Григге-Скьеллерупе, они загрузили на корабль модульные маневровые комплекты, каждый из которых по существу состоял из небольшого ракетного двигателя, топливного бака, беспроводной системы управления и арматуры для крепления на льду. Поспешное обследование самого «Имира» и записей, оставленных мертвым экипажем, установило, что Шон и его команда вмонтировали двигатели в лед там, где нужно: один комплекс на носу, соплами в четырех перпендикулярных направлениях, и еще четыре двигателя – вокруг торца.

Поскольку теперь к «Имиру» был пристыкован «Новый Кэйрд», его маршевый двигатель тоже мог использоваться при развороте. Однако подобный маневр – разворот на сто восемьдесят градусов, сравнительно несложный для небольшого аппарата наподобие капли – для объекта столь огромного и столь асимметричного, как «Имир», был сопряжен со всевозможными трудностями. Ожидая, что маневровые двигатели все же понадобятся, Дина еще «утром» отправила к ним роботов для инспекции, после чего Вячеславу пришлось залезть в скафандр и отправиться к одному из двигателей, где непонятно как пережало шланг топливопровода. И все равно осколок двигался так неуклюже, что один лишь разворот занял восемь часов с начала и до конца, и еще шесть часов ушли на то, чтобы добиться точной ориентации.

После чего Маркус объявил, что основания для их расчетов все равно неверны.

– Атмосфера слишком расширилась, – сказал он.

(Уже довольно долгое время Маркус в задумчивости изучал поступившую с «Иззи» череду мейлов.)

Дина почувствовала, что ее сердце пронзила ледяная игла. После всего, что случилось за последние два года, просто удивительно, что она сохранила возможность реагировать на плохие новости подобным образом. Похоже, в ней имелась встроенная психологическая программа, которую приводили в действие фразы наподобие «у мамы рак», «на шахте произошел взрыв» или той, что сейчас сказал Маркус.

С самых ранних дней планирования Облачного Ковчега было известно, что Каменный Ливень разогреет воздух – весь, по всему миру. Нагреваясь, воздух расширяется. Атмосфера может расшириться только в одном направлении: в космос. Следовательно, сопротивление, которое «Иззи» ощущает от остатков воздуха на привычной высоте в четыреста с чем-то километров, должно возрасти, когда атмосфера устремится вверх. На вопросы колоссальной важности: насколько прогреется воздух, как сильно расширится и как возрастет сопротивление – до начала Каменного Ливня ответить было попросту невозможно. Как любит говорить Дюб, эксперимент по разрушению Луны поставлен впервые. Оставалось лишь вести наблюдения и ждать. Именно этим они и занимались с того момента, как начался Каменный Ливень. Однако большую часть этого времени Маркус был занят другим и только сейчас смог переварить последние результаты.

Разумеется, для Облачного Ковчега имелись планы на самые разные случаи. В самом простом варианте, когда атмосфера расширялась не сильно и, соответственно, ее сопротивление не слишком увеличивалось, ничего особенного не требовалось. В более сложном варианте – очевидно, эксперимент пошел именно по этому пути – единственным выходом было поднять высоту орбиты всех имеющихся аппаратов, то есть «Иззи» и каждой капли. Дельта-вэ требовалась не такая уж большая: трехсот метров в секунду хватало, чтобы поднять орбиты чуть ли не вдвое и тем самым заведомо удалиться от опасной зоны. У каждой капли имелся собственный двигатель и достаточное для подобного маневра количество топлива. С «Иззи» все было чуть сложней. Если сбросить Амальтею, триста метров в секунду достигались довольно легко. Если же брать Амальтею с собой, требуемое количество топлива чудовищно возрастало. Фактически с осознанием этого факта и родилась стратегия «все бросить и бежать».

Итак, капли могли без труда уйти от уплотняющейся атмосферы, пусть даже временно бросив «Иззи», и перескочить на орбиту повыше. Проблему сопротивления воздуха это для них решало. Однако они теряли возможность укрываться за Амальтеей и становились мишенью для болидов. Масштабы урона при этом зависели от плотности и скорости камней на новой орбите, а также от распределения их размеров – иными словами, от еще одного комплекса вопросов колоссальной важности, ответов на которые нельзя было получить, пока не начнется Каменный Ливень и не станут поступать данные.

До сих пор скудость данных не позволяла прийти к определенному решению. Если не считать отдельных ярких исключений, число метеоритных ударов и ущерб от них были незначительны. Из этого вовсе не следовало, что так оно и останется. Белые Небеса были крайне изменчивым природным явлением. Скорость фрагментации болидов, резкий рост которой ознаменовал его начало, по-прежнему росла. Распределение камней по размерам и орбитальным параметрам будет меняться и дальше в течение тысячелетий. Можно наблюдать тенденции и строить предположения на их основе, но только до известного предела, за которым – лишь догадки.

В любом случае Маркус уже сделал ставку на гамбит, который они сейчас разыгрывали. Если он сработает и им удастся затормозить «Имир» для стыковки с «Иззи», станет возможна стратегия «долгой поездки», так что капли смогут забраться на безопасную высоту, укрываясь за металлом Амальтеи и льдом «Имира».

Единственная часть плана, которую Маркус, очевидно, до сих пор не принимал во внимание, заключалась в том, что атмосфера расширится слишком сильно.

Справедливости ради, даже прими он ее во внимание, это ничего бы не изменило. Критическое решение сделал и привел в исполнение Шон Пробст еще несколько недель назад, когда в L1 проложил новый курс и включил двигатель, переводя «Имир» на нынешнюю траекторию. Это был эллипс с очень низким перигеем. С точки зрения орбитальной механики идея была годная, поскольку опиралась на то обстоятельство, что паровой двигатель в таком месте наиболее эффективен – в перигее его и следовало включить, чтобы перейти на ту же низкую круговую орбиту, что и «Иззи». Однако Шон – больной, измотанный двухлетней одиссеей, отрезанный неисправным радио от последних научных идей – мог в своих вычислениях упустить из виду расширение атмосферы.

– Мы нырнем? – уточнил Слава. Этот вежливый эвфемизм относился к сценарию, при котором «Имир» уйдет слишком глубоко в атмосферу и замедлится настолько, что сгорит, став очередной ярко-голубой вспышкой на огненном фоне пиросферы.

– Думаю, скорее всего отразимся, – ответил Маркус. Он имел в виду, что «Имир» отскочит от атмосферы, словно плоский камешек, пущенный вдоль поверхности пруда. – С непредсказуемыми последствиями. Хотя уверенности у меня нет. Все, что сейчас можно сказать – придется действовать не по тому плану, который имел в виду Шон. Планы меняются. Похоже, будет весело.

Предполагая, что Камила может быть начеку – одно покушение она уже пережила, – убийца с обрезом притаился за школьным автобусом, ожидая, когда она выйдет. Между дверью автобуса и школьными воротами была лишь узкая полоса тротуара, так что времени на выстрел у него оставалось мало, нужно было торопиться. Впрочем, поторопился он некстати, выскочив из-за автобуса, когда Камила еще не успела выйти – на лестнице очень легко наступить на полу паранджи, и она спускалась не торопясь. Промедление спасло ей жизнь. Учитель в дверях школы замахал руками, Камила повернула назад. Вместо того чтобы угодить ей между глаз, заряд крупной дроби прошелся по левой стороне лица, выбив одиннадцать зубов, почти оторвав щеку и серьезно повредив челюсть. Хирурги – сначала в Карачи, потом в Лондоне – сохранили большую часть функций языка, воссоздали челюсть из кусочков кости, срезанных с таза, и вставили искусственные зубы. После мирового турне по сбору пожертвований на образование девочек в Афганистане и на племенных территориях Пакистана Камила получила политическое убежище в Нидерландах. На деньги благотворителей со всего мира голландские пластические хирурги приступили к воссозданию лица. Проект был длительный, однако его пришлось прервать, когда Камилу выбрали кандидаткой на Ковчег от Голландии. Никто даже не пытался делать вид, что Жребий был случайный. Очевидно, власти Нидерландов вмешались в процесс, чтобы утереть нос отдельным фундаменталистским мусульманским странам, отказывавшимся выбирать облачников из девушек до тех пор, пока не получат гарантий, что те смогут соблюдать затворничество. Камила в данном случае очень подходила, поскольку отнюдь не сменила образ жизни на западный. Она одевалась очень консервативно, носила хиджаб и закрывала лицо, правда, всегда уклонялась от ответа, что это: подчинение религиозным канонам или способ скрыть шрамы. Камила несколько раз поднимала покрывало, чтобы продемонстрировать шрамы перед телекамерами, а когда ее пригласили на ужин в Белом доме, вышла к столу без хиджаба согласно договоренности с хозяйкой – президентом Соединенных Штатов.

Когда Джулия внезапно объявилась на Ковчеге, произошло воссоединение сорокачетырехлетней экс-президента и восемнадцатилетней беженки. С учетом всех обстоятельств назвать его радостным или хотя бы счастливым было нелегко. Впрочем, факт человеческой природы – некоторые люди легко сходятся между собой. Он самым явным образом подтвердился во время ужина в Белом доме и остался неизменным в Капле-174, где обитала Камила. Там в конце концов поселилась и Джулия, восстановившись после богатого событиями полета на орбиту и пройдя краткий тренировочный курс жизни в космосе.

Капля-174 принадлежала к гептаде, то есть к группе из семи капель, соединенных шестиугольной рамой. Она и пять других капель окружали седьмую, в центре шестиугольника, двадцать четыре часа в сутки служившую столовой и рабочим помещением для жителей остальных капель. В каждой проживало от четырех до пяти человек, и еще двоих запихнули в небольшие каюты в бойлерном конце центральной капли, так что население всей гептады, включая Джулию, составляло двадцать девять человек. Это число увеличилось на единицу, когда Спенсер Грайндстафф пристроился пассажиром на эмке с «Иззи» вместе с техником и запчастями для ремонта маневрового двигателя одной из капель. По окончании работ техник вернулся на «Иззи», однако Спенсер остался и сумел договориться, что ему дадут койку в Капле-215. По мере того, как население обустраивалось, проявилась тенденция к гендерной сегрегации между каплями. 215-я, с населением в основном мужским, была в одной смене со 174-й, преимущественно женской. Смена была вторая, и она – на данный момент по причинам сугубо исторического характера – тяготела к американской культуре. В этой смене спали от точки-восемь до точки-шестнадцать. Первая смена считалась азиатской, третья – европейской. Культурные оттенки подчеркивались пищей – запахами, щекочущими ноздри в столовой «поутру», вкусами, которых с нетерпением ожидаешь «вечером». Поскольку еда в космосе не отличалась разнообразием, речь шла в основном о приправах. Вторая смена пользовалась бутылочками «табаско», первая – пластиковыми пакетиками карри, и так далее.

Чтобы описать соединение капель в группы по три и семь, триады и гептады, капельмейстеры пользовались термином «упаковка». Она упрощала работу «Параматрицы», поскольку число индивидуальных объектов для отслеживания сокращалось. У каппи появлялось больше места для прогулок, а также возможность спастись, если их каплю поразит болид. Тем не менее упаковки крупнее гептад популярностью не пользовались.

– Спенсер, я отдаю себе отчет, что совершенно не разбираюсь в вопросе, – сказала Джулия, – но я совсем не понимаю этого лимита в семь капель. Когда я слушала доклады, меня уверяли, что упаковать можно любое количество капель. Семь выглядит совершенно произвольным числом. И это заставляет заподозрить, что нам не все рассказывают.

– Минутку, госпожа президент, – пробормотал Спенсер. Он непрерывно вводил что-то с клавиатуры.

– Не стоит так меня называть, – возразила Джулия, хотя по голосу чувствовалось, что ей приятно.

Спенсер ударил по клавише ввода своего ноутбука, потом слегка откинулся назад и поправил очки. Глаза его прыгали с одного угла экрана на другой. Затем он поднял взгляд и намного четче объявил:

– Все отключено.

– Ты хочешь сказать – наблюдение?

– Система ситуационного мониторинга, – поправил ее Спенсер и подмигнул.

– Мы с тобой знаем, что это – наблюдение. Все равно что жить в Белом доме при Никсоне. Хотя это устаревший образ, вам не понять. На чем я остановилась?

Камила знала, на чем. Она ни на мгновение не отводила глаз от Джулии и все-все знала.

– На том, что нам не все рассказывают про семь капель.

– Да, Камила, спасибо. Я им не верю. С моей точки зрения это не что иное, как способ атомизировать население. Не дать каппи объединиться в политическую силу – силу, которая послужит единым и необходимым противовесом доминированию централизованной властной структуры «Иззи». Раз уж о ней зашла речь, Спенсер, я хотела бы с благодарностью отметить ту роль, которую ты сыграл в… управлении процессами в сфере информационных технологий. Как сейчас, например. Когда ты предоставил нам возможность побеседовать между собой без того, чтобы ССМ фиксировала каждое наше слово и жест.

Спенсер кивнул с таким видом, словно хотел ответить «подумаешь, обычное дело».

Было точка-восемнадцать, для второй смены начинался рабочий день. Они находились в Капле-215, где Спенсер проживал вместе с тремя другими мужчинами и одной женщиной. Остальные сейчас завтракали в столовой, упражнялись на тренажерах или работали. У Спенсера, Джулии и Камилы был гость: майор Зик Питерсен, который прибыл сюда в скафандре и был все еще одет в термокомбинезон. Судя по виду, он был несколько ошеломлен происходящим. Почувствовав это, Джулия с улыбкой обратилась к нему:

– Майор Питерсен, так замечательно, что вы смогли к нам присоединиться. Пусть я и новичок в космосе, но даже я понимаю, как все это здесь нелегко – даже попросту заглянуть на огонек, чтобы поздороваться.

– Формально я уже не майор, это предполагало бы существование вооруженных сил, – ответил Зик, – но раз уж мы решили пользоваться прежними званиями в знак вежливости – благодарю вас, госпожа президент.

Госпожа президент какое-то время прикидывала, как следует понимать это заявление, не уверенная, что оно ей так уж нравится. Зик, которого воцарившееся молчание явно нервировало, поспешил продолжить:

– Прошу простить, если я не смогу задержаться надолго. У меня конкретное задание, как только я закончу, мне нужно будет идти.

– Обследование Капли-174 на предмет возможных повреждений от удара микрометеорита? – спросила Джулия.

– Да, мадам.

– Это я разместила вызов. Я была готова поклясться, что слышала громкий удар. И до смерти перепугалась. Однако непохоже, чтобы от него был какой-то ущерб. Чем больше я теперь об этом думаю, тем больше подозреваю, что мне просто показалось. В космосе так шумно. Я и не ожидала, что настолько. Маневровые двигатели включаются очень громко. Может, это они и были. Будет очень неудобно, если окажется, что я вызвала сюда лично вас из-за подобной ерунды.

– Лично меня? – переспросил Зик не без удивления. – Система аварийного реагирования полностью автоматизирована – задания распределяются случайным образом.

Джулия игриво переглянулась со Спенсером.

– Вы и Спенсер бок о бок провели на «Иззи» больше двух лет. Уверена, что у вас была возможность оценить его мастерство – как сейчас у меня.

Зик слегка насторожился:

– Вы что же, проникли в систему и подкрутили вызов?

– От старых привычек так трудно отказаться, – вздохнула Джулия. – А я привыкла иметь дело с людьми, которых я знаю и которым доверяю. Раз уж требуется проверить мою каплю и кто-то все равно должен это сделать, что тут плохого, если это окажется мой знакомый? Раз уж, как вы говорите, задания распределяются случайно, почему бы случаю не выбрать вас?

– Что ж, – сказал Зик, – если вы так на это смотрите, я тоже очень рад побеседовать с вами минутку, госпожа президент. Я это к тому, что все равно должен буду провести полный осмотр капли, чтобы закрыть ваш вызов.

– Разумеется, и я уверена, что много времени это не займет, – ответила Джулия, подмигнув ему. – Зик, вы же принадлежите к Регулярному населению, разве не так?

– Конечно, – подтвердил Зик. – Как член первоначального экипажа МКС, я… – тут его взгляд упал на Спенсера, и он нерешительно умолк.

Джулия улыбнулась.

– Мы затронули не самый удобный вопрос, поэтому лучше будет ничего не скрывать. Несмотря на то что Спенсер долгое время был надежнейшим членом экипажа МКС, его вывели из Регулярного населения и понизили до каппи.

– Я бы не стал утверждать, что это понижение, – начал было Зик.

Джулия пренебрежительно помахала пальцами, заставив его замолчать. Пальцы по-прежнему были наманикюрены. Ногтями Джулии занималась Камила.

– Все мы понимаем, что это понижение. Маркус отодвинул Спенсера, как только узнал про Шар номер восемь и понял, что это означает. Разумеется, мне все рассказали про тот тщательно проработанный план, который Маркус привел в действие, как только его подружка столь удачным образом сообщила новости именно ему. Не знаю, как именно поступила бы я, приди информация в Белый дом – однако мы в то время занимались обороной Куру и оказанием Маркусу всей поддержки, на которую только были способны. А он тут же заменил Спенсера, невзирая на все его годы беспорочной службы, на какого-то мальчишку-хакера…

– Стива Лейка? – уточнил Зик.

Джулия бросила взгляд на Камилу, та кивнула.

– Да, – подтвердила Джулия, – Стива Лейка. Надо полагать, он тоже достаточно компетентен, но против Спенсера – никто.

– А они что, против друг друга? – уточнил Зик.

– В некотором роде – да, учитывая, что мы, каппи, находимся под всевидящим оком ССМ, а регулярам позволено некое подобие частной жизни.

– Зависит от того, где на станции ты находишься… – начал Зик и снова умолк.