Семиевие Стивенсон Нил
– Удачи, Рави. С нетерпением буду ждать радиограммы с поверхности Марса.
– С нетерпением буду ждать возможности ее передать, госпожа президент.
– Я чувствую, что нам еще предстоит увидеться. Храбрецы Облачного Ковчега найдут возможность, несмотря на все противодействие, прорваться в чистое пространство и следом за «Красной Надеждой» достичь лучшего мира.
Рави был из тех, кто никогда толком не понимает, уходить ему уже или нет. Он начал бормотать в ответ что-то трогательное, однако Джулия бросила на Камилу взгляд, означающий, что запись можно останавливать, и, оттолкнувшись, полетела к носу Белой Капли. Камила следовала за ней.
Быстро протиснувшись сквозь трубы, они вскоре выбрались из стыковочного узла в один из модулей Верфи. Там царил бедлам. Экипаж «Красной Надежды» состоял из двадцати четырех человек. Большинство изначально были на борту гептады или триады, которые сейчас готовились соединиться с каркасом корабля, несколько человек в скафандрах находились «снаружи», а оставшиеся собрались здесь, торопливо что-то обсуждая или забрасывая внутрь мешки с припасами.
Особенно дико на общем фоне смотрелись четверо из Регулярного населения – очевидно, персонал Верфи, – привязанные кабельными стяжками, руки за спину, к различным подходящим для этой цели структурам внутри модуля. Трое на вид не пострадали, у четвертого от рассеченной брови отделялся фонтанчик кровяных шариков. Пол Фрил вскользь упоминал, что часть группы ЦМА стала их невольными сообщниками, помогавшими собирать каркас «Красной Надежды», полагая, что это часть резервного плана по спасению «Имира». Очевидно, когда их статус поменялся на вольных, у сообщников возникли определенные возражения.
Окровавленный инженер уставился на Джулию неповрежденным глазом.
– Джулия! – позвал он.
Как ни странно, Джулии сейчас было нечего делать. Марсиане деловито забрасывали в гептаду через трубу награбленные припасы. Один за другим они тоже отправлялись следом за припасами, так что в модуле быстро становилось все свободней. Сначала она решила не обращать на инженера внимания. Наконец в модуле остался лишь один марсианин – сам Пол Фрил. Не такой любитель церемоний, как Рави, он сейчас один за другим вычеркивал пункты из списка на экране планшета, вообще не замечая Джулию.
– Джулия! – снова позвал связанный. Он не кричал. Тон был почти совершенно обычный.
– Да? – наконец откликнулась она.
– Как зовут твою подружку? – спросил он, кивая на Камилу.
Услышав столь неподобающий вопрос, Джулия задрала было подбородок, потом вспомнила, что превратить бывшего врага в союзника никогда не повредит.
– Ее зовут Камила, – ответила она. – И примите мои уверения, сэр, что я поражена тем, что с вами случилось. Могу ли я предложить…
– Эй, Камила! – позвал инженер.
– Да, – пискнула Камила голосом перепуганной восемнадцатилетней девочки.
– Твоя подруга рехнулась, – сообщил ей инженер.
– Госпожа президент, – позвал Пол прежде, чем Джулия успела отреагировать.
Джулия с пылающим лицом обернулась к нему.
– Не окажете ли честь?
– Какую еще честь? – Ох уж эти инженеры. Она должна разбить бутылку шампанского, или что?
– Закройте за мной люк. Тогда мы сможем отстыковаться.
– С радостью.
– До встречи на Марсе! – Он протянул руку.
Джулия несильно сжала ее и чуть встряхнула. Камила, не в своей тарелке после диалога с окровавленным инженером, забыла про обязанности видеооператора.
Пол Фрил втянул себя в портал между Землей и Марсом и, развернувшись, закрыл люк со своей стороны. Джулия проделала то же со своей и сразу же почувствовала, а равно и услышала, шипение и звяканье – они означали, что «Красная Надежда» отстыковалась. От оболочки модуля совсем рядом тоже послышались звуки, незнакомые, пока она не сообразила, что это звуки шагов, которые издают сапоги космических скафандров.
– Отбой тревоги, – объявил механический голос. Цвет огоньков переменился.
Камила коротко и звонко вскрикнула. Потом ткнула рукой вдоль трубы Верфи, туда, где она соединялась со Стержнем.
В Камбузе, примерно в тридцати метрах от них, появилось несколько человек в оранжевых жилетах. Один смотрел прямо на нее.
Фекла.
Механический голос заговорил снова, объявляя еще одну тревогу.
В планах такого не значилось.
Похоже, Фекла нашла в Камбузе какую-то опору, чтобы оттолкнуться ногами, поскольку внезапно устремилась им навстречу, словно ракета. Ее руки двигались то в одну, то в другую сторону, стукая по любому предмету интерьера, который мог помочь в коррекции курса, но Фекла при этом не отводила взгляда от Джулии, направляясь прямо на нее. Что-то блестело в одной руке – тонкая дуга серебристого света. Острое лезвие ножа.
От стен модуля отразился резкий металлический звук – Джулия взвела револьвер Пита Старлинга.
– Пушка! – закричал окровавленный инженер. – Пушка! Пушка!
Если Фекла и услышала, на ней это никак не отразилось, она только резче ударила по стальной балке в соседнем модуле и ускорилась еще.
Джулия почувствовала отдачу револьвера раньше, чем ожидала – видимо, случайно нажала на спуск. Она провела в космосе достаточно, чтобы знать: отдача отбросит ее назад. Это и произошло; однако то, что она при этом увидела, было необъяснимо. В поле зрения возникла Камила – она летела сбоку, выставив руку вперед. Стена Верфи вдруг выдвинулась и перехватила Феклу в полете. Через секунду стена ударила Камилу, затем – Джулию. Она ожидала услышать тонкий писк воздуха, выходящего сквозь дыру в обшивке диаметром с пулю. Вместо этого что-то взревело, словно полный стадион зрителей при виде перехваченного паса. Рука Камилы превратилась в огненное крыло. Что-то ухватило Джулию сзади и швырнуло в сторону Камбуза. Она обернулась, в ужасе вообразив, что окровавленный инженер как-то отвязался и набросился на нее. Однако толкавшая ее сила принадлежала не человеку, а потоку рвущегося наружу воздуха.
– Дзиро, ты меня слышишь? – повторила Дина в четвертый раз.
Каким-то образом решив для себя, что слышит, но сил ответить у него нет, она продолжила и сообщила хорошие новости:
– У нас получилось. Я вижу «Иззи» в оптику. Траектории сойдутся где-то через полчаса.
– Хорошо, – ответил он. – Хорошо.
Дина вздрогнула, услышав хоть какой-то ответ. Но второе «хорошо» прозвучало намного тише первого, и она поняла, что на большее его не хватит.
Остального она решила не говорить. Дзиро, заживо погребенному в камере силовой установки «Имира», замерзающему насмерть и одновременно поджариваемому радиацией, было совсем незачем знать, что именно Дина видит в телескоп.
В последние два года это называлось Облачным Ковчегом. В названии подразумевался какой-то поэтический смысл. Но сегодня он и в самом деле был похож на облако. «Иззи», которую она в контрастном свете открытого космоса привыкла видеть резко и отчетливо, сейчас закуталась в поблескивающее и подмигивающее одеяние. Аналитик сказал бы, что оно состоит из материальных частиц.
Было и без слов ясно, что в «Иззи» попал болид. Других подробностей разобрать не удавалось.
Запуск двигателя «Имира», ради которого Дзиро пожертвовал жизнью, вывел их на орбиту, очень близкую к орбите «Иззи» – та же плоскость, та же средняя высота. Единственная разница заключалась в том, что она была более овальной и согласно расчетам пересекала путь «Иззи» дважды в течение каждого оборота вокруг Земли. Вот-вот ожидалось одно из таких пересечений, поэтому с точки зрения Дины космическая станция приближалась к ней, целиком заполняя окно на экране компьютера, заставляя уменьшать увеличение, давая все более резкую, все более подробную картинку. Минута шла за минутой, и Дина все яснее понимала, что произошло.
Камень, видимо, пришел под углом, успешно разминувшись с Амальтеей, и ударил в районе Х2 – хаба, вокруг которого вращались второй и третий торы. Значительные сегменты обоих торов отсутствовали, и они больше не вращались. Начиная оттуда, хребет «Иззи» – ее центральный Стержень – был изогнут. Распростертые крылья Верфи все еще крепились к Камбузу, однако их перекосило, оттуда шел поток какого-то мусора. Первоначальный тор – тот, где находился «банан» – все еще вращался и выглядел единым целым, но, приблизившись, Дина увидела, что и он поврежден – вероятно, разлетевшимися после удара обломками.
По ледяному фюзеляжу распространился негромкий стук. Вероятно, они столкнулись с обломком. Это неважно, его скорость навряд ли велика. «Имир» мог протиснуться сквозь целую тучу подобного мусора, даже не заметив.
В окне на экране запустилось видео, которое вызвал к жизни датчик движения на одном из «хватов», и она увидела дрейфующее в космосе человеческое тело. У Дины перехватило горло.
Какой-то частью сознания она прикидывала – что, если она обнаружит на месте «Иззи» корабль-призрак, если она вообще последняя из выживших? Вчера перестал отвечать на вызовы Вячеслав. Перед этим он сообщил, что страдает от поноса. Понос из-за облучения означал смертный приговор. Вместо того чтобы ожидать неизбежного, Вячеслав мог попросту покончить с собой.
Одна за командным пультом «Имира», Дина медленно скользила к «Иззи», безжизненно дрейфующей в космосе, и какое-то время воображала себя единственным человеком во Вселенной.
Потом со стороны Шахтерского поселка замигал красным направленный прямо на нее лазер, и сознание Дины расшифровало сигналы азбуки Морзе.
ВЫСЫЛАЕМ ЭМКИ ДЛЯ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОГО МАНЕВРА
С ОТДЕЛИВШИМИСЯ КАПЛЯМИ В КОНТАКТ НЕ ВСТУПАТЬ
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ
Ответить она не могла, просто ждала и наблюдала. По экрану проплывали обрывки теплоизоляции, куски конструкций, витамины, иногда тела – Дина поворачивала камеру и меняла увеличение, пытаясь разглядеть подробности. Все, что находилось впереди «Звезды», выглядело сравнительно неплохо. Шахтерский поселок и хранилище генетического оборудования Мойры, похоже, не пострадали совсем. Это хорошо.
От тучи отделились три эмки и легли на курс, который через несколько минут приведет их к «Имиру». Дина догадалась, что они собираются взять корабль на буксир: уткнуться в осколок носами и двигателями, чтобы придать окончательную дельту-вэ для встречи. Таким образом, смысл первого предложения становился понятен. Однако фраза про отделившиеся капли оставалась загадочной. Зачем каплям отделяться? Да, собственно, что вообще означало словосочетание «отделившаяся капля»? Однако, когда Дина провела телескопом по дуге в пространстве впереди и позади «Иззи» – а капли, как правило, были «запаркованы» именно там, – она обнаружила, что на орбите странным образом пустовато. Впрочем, так ситуация выглядела на глазок. Подвергнуть утверждение строгой проверке без доступа к «Параматрице» было невозможно.
Тут она сообразила – надо просто включить на планшете соединение с сетью. Вскоре после отлета с «Иззи» Дина его отключила, поскольку вне зоны действия сети эта функция лишь зря сажала батарею. И действительно, вскоре на планшете появилась иконка, возвещающая, что сеть обнаружена – вероятно, ее ретранслировала одна из эмок. Потребовалась еще минута или две, чтобы устройство загрузило все мейлы и эсэмэски, которые накопились у Дины в ящике за время «отпуска».
Чтобы убить время, она опять стала играть с телескопом. Пока она водила им туда-сюда, ее внимание привлекла необычная деталь. Дина вернулась к ней и увеличила изображение.
Это был ЦМА, причем необычно крупный. Пять сегментов с осиной талией посередине. Внизу – двигатель, самого мощного типа из имеющихся в комплекте ЦМА. Над ним – толстая гроздь топливных баков. Третий сегмент, талия, представлял собой единственную каплю со шлюзом сбоку – командный модуль, решила Дина, такой же, как и на «Новом Кэйрде». Над ним находилась триада, а на самом верху – толстая шляпка гептады. Все окружала сетка структурных элементов. По краям сетки, словно попавшие в паутину мухи, располагались небольшие модули – Дина узнала маневровые двигатели. Самой заметной частью аппарата были огромные топливные баки, намекавшие на дальний полет – вот только куда? Сооружение плавало в нескольких километрах впереди «Иззи», почти все капли из этого региона словно куда-то смыло.
Планшет закончил загружать сообщения, большая часть которых уже безнадежно устарела. Дина отсортировала их по дате, начиная со свежих, и стала просматривать заголовки. За последние несколько часов почти ничего не пришло. Это понятно – Облачный Ковчег явно был в это время занят совсем другим. Но одно, почти с самого верха, привлекло ее внимание: «ОТКРЫТОЕ КОММЮНИКЕ ОТ ПРЕЗИДЕНТА ДЖЕЙ-БИ-ЭФ НАРОДУ ОБЛАЧНОГО КОВЧЕГА».
Один только вид этих слов подействовал на нее словно удар в солнечное сплетение. Тем не менее Дина нажала на сообщение и открыла его.
Сегодняшняя ужасная трагедия оставила нас всех в глубокой скорби и с желанием получить ответы. Я в этот момент находилась на Верфи, где только что попрощалась с храбрыми участниками экспедиции «Красной Надежды» и пожелала им удачи. Благодаря автоматически закрывшимся люкам для меня все ограничилось незначительными травмами и дискомфортом от частичной декомпрессии. Как всем нам известно, многим членам Регулярного населения повезло значительно меньше. Вместе со всем человечеством я оплакиваю эти жертвы. По самой своей природе Содружество каппи не столь существенно пострадало от катастрофы. Как я и предвидела с самого начала проекта Облачного Ковчега, распределенная архитектура роя предотвратила серьезный ущерб. Как ни прискорбно, мы все же потеряли три капли, и еще несколько пострадали в столкновениях между собой и с обломками. Но в целом система сработала так, как и планировалось изначально. Многие члены СК сейчас, естественно, задают себе вопрос, разумно ли и дальше оставаться на низкой околоземной орбите, сгрудившись вокруг тяжелой, устаревшей космической станции, не способной даже уклониться от опасности. Нас манят открытые просторы чистого пространства над нами. «Красная Надежда» очень скоро включит двигатель и отправится в путешествие через эти неизведанные просторы к планете, которая однажды станет для нас всех новым домом. Облачный Ковчег не может за ней последовать – пока что не может. Но, как прекрасно знает любой член Содружества каппи, прошедший углубленную подготовку в области космических полетов и орбитальной механики, любая капля без труда может поднять свою орбиту за счет собственных двигателей и запаса топлива на борту. В одиночку капля, триада и даже гептада долго существовать не сможет. Однако в составе роя у нее неплохие шансы. Многие члены Содружества каппи наблюдали ранее за несчастьями, постигшими отчаянную экспедицию «Имира», а теперь видели, какой ущерб нанес «Иззи» единственный болид. Они задают сейчас себе один и тот же вопрос – безопасно ли оставаться на прежней орбите, вверив свою судьбу мучительно медленному подъему в чистое пространство, за который ратуют сторонники фракции «долгой поездки»? Я политик, а не ученый, и не могу предложить на этот вопрос квалифицированного ответа. Меня могут спросить, следует ли мне в таком случае вообще выступать с публичными заявлениями. Однако здесь важно, что моя прежняя карьера президента Соединенных Штатов Америки обусловила и мое существенное влияние среди Содружества каппи, заслуживаю я того или нет. Меня уже не раз спрашивали, что я намерена делать дальше. Вместо того чтобы полагаться на слухи, которые неизбежно приведут к замешательству, я публикую это коммюнике. Для тех, кого это интересует – опираясь на помощь нескольких верных друзей, мне удалось покинуть останки «Иззи» и найти убежище в Капле-37, в данный момент принадлежащей к триаде. Вскоре после того, как я отправлю это сообщение, мы включим основной двигатель и двинемся в чистое пространство, прочь от тучи обломков, окружающей то, что было когда-то Международной космической станцией. Наши орбитальные параметры будут открыто опубликованы в сети. Любые члены Содружества каппи, разделяющие наши взгляды, смогут присоединиться к нам и совместно создать основанное на роевой архитектуре решение для неотложных проблем, стоящих перед человечеством. В безопасности на высокой орбите мы изыщем способы протянуть руку помощи и тем из наших выживших друзей, кто затерян среди Регулярного населения. Работая как единое содружество, мы сохраним то, что имеем, и построим в небесах стабильное общество. Тем временем мы будем, затаив дыхание, ждать результатов славного путешествия «Красной Надежды» к гостеприимному Марсу.
«Насчет затаить дыхание – это она в точку», – проворчала Дина, закрывая окно, чтобы перепроверить время отправки. Коммюнике было разослано три часа назад. Затем, всего полчаса назад, Айви ответила контр-коммюнике. Дина не стала его читать, поскольку содержание было ясно из заголовка: не слушайте Джей-Би-Эф, оставайтесь в строю, вы нужны нам, а мы – вам.
Однако судя по тому, что Дина видела в оптический телескоп и через «Параматрицу», сообщение Айви пришло слишком поздно, чтобы удержать от побега значительную часть капель. Сейчас где-то там, на значительно более высокой орбите, формируется новый рой со своей собственной, независимой «Параматрицей», и этот рой готов считать Джей-Би-Эф своим лидером.
В полете за «Имиром» Дина не раз переживала эмоциональные взлеты и падения. Падений, разумеется, больше, чем взлетов, учитывая количество потерь. Как ни удивительно, один из взлетов случился буквально только что, когда она натолкнулась в коммюнике Джей-Би-Эф на слово «отчаянную». Дине понравилось, что ее назвали отчаянной, да еще ровно тогда, когда она находилась на самом пороге успеха.
На экране уже работала «Параматрица». Дина проверила статус трех эмок. Они были на подлете. От пилотов стали поступать эсэмэски с вопросами: есть ли на борту живые и безопасно ли приближаться.
Дина отстучала ответ: «Один выживший. Побудьте-ка в сторонке, этой штуке нужно просраться огнем».
Затем она открыла окно, которое использовала для связи со своей командой роботов, и ввела единственную команду: «СБРОС». Так называлась программа, которую начал писать Шон, доработал Ларс и недавно закончила Дина. Программу должны были одновременно выполнять все роботы на осколке, а также некоторые системы силовой установки.
Программа откликнулась: «УВЕРЕНЫ? ДА/НЕТ».
«ДА», – ввела Дина.
«ПОЗДРАВЛЯЕМ!!!» – высветилось в окне. Мертвый экипаж «Имира» послал ей весточку из небытия.
Она подплыла к лестничному колодцу, опустила голову «вниз» сквозь отверстие в полу, и, оттолкнувшись, долетела до нижнего этажа командного модуля. Люк в полу – за которым находился ледяной тоннель, заканчивавшийся силовой установкой, – был закрыт, стандартная мера предосторожности. Тем не менее Дина проверила его еще раз и убедилась, что люк герметичен. Через несколько секунд с той стороны не будет ничего, кроме вакуума.
«Имир» заворчал. Дина чувствовала себя так, будто у скандинавского ледяного великана, в брюхе которого она оказалась, началось несварение. Она знала, что слышит сейчас звуки коллективных усилий тысяч «вьев» и сотен более крупных роботов, которые, заняв безопасное положение на внутренней поверхности ледяного осколка, грызут структурную решетку, удерживающую на себе реактор.
Она вернулась на свое место в командном модуле и открыла видео изнутри осколка. Стены его истончились настолько, что пропускали солнечные лучи. На экране был огромный светлый амфитеатр, в середине которого роботы видели гладкую бериллиевую оболочку – кожух отражателя нейтронов – вокруг ядра реактора. Ранее он был погружен в лед, но недавние раскопки, давшие топливо для больших запусков в перигее, его обнажили, открыв также взгляду оболочку поменьше – прилепившуюся сбоку камеру силовой установки – и систему подачи топлива из бункеров и шнеков. Позади виднелись остатки ледовой пещеры сопла, сейчас почти растаявшего и открывавшего взгляду черноту космоса. Камеру реактора удерживал на месте лишь массивный центральный столб, служивший для передачи усилия. Ледяная колонна шла от передней части реактора к твердому носу осколка, где находился командный модуль.
«СБРОС» был настолько любезен, что выводил на экран обратный отсчет, поэтому Дина знала, когда ей заткнуть уши. В момент ноль по всей структуре распространился тошнотворный треск. Видео показало, как от центрального столба прямо над соединением с реактором летят алмазные брызги льда. Динамитные шашки, давным-давно заложенные командой Шона, взорвались и разрубили столб. На какую-то секунду Дина испугалась, что больше ничего не будет, но тут из-под круглой крышки сверху реактора вырвались белые струи пара. «СБРОС» открыл клапаны и высвободил давление, накопившееся в камере реактора от остаточного тепла. Теперь эти клапаны превратились в своего рода реактивные двигатели, толкающие реактор вместе со всем, что к нему присоединено, к пустому соплу.
Камера реактора вылетела из дыры внизу осколка и исчезла.
Если «СБРОС» продолжает работать, реактор, превратившийся теперь в самостоятельный, хотя и безмозглый, космический аппарат, совершит еще несколько неуклюжих маневров, чтобы погасить орбитальную скорость, и упадет в атмосферу.
– Прощай, Дзиро, – сказала Дина. – И спасибо тебе.
Один из пилотов эмки прислал ей сообщение: «Ого!»
Дина тщательно осмотрела все еще раз с нескольких камер. Однако особо смотреть было не на что. «Имир» превратился в пустотелую скорлупку, беспомощно дрейфующую в пространстве.
Она тоже вбила сообщение: «Кто здесь заказывал мегатонну топлива?»
Инстинкт согнал их в МОРЖ, поближе к Амальтее, подальше от пострадавших и уничтоженных частей «Иззи». Там Дина их и нашла после того, как ее доставили на борт, начисто отмыли и несколько раз проверили на радиоактивность. Розовая и распаренная, она сначала обняла Айви и долго ее не отпускала, а потом, по очереди – Дюба, Мойру, Риса, Луизу, Стива Лейка, Федора и Бо. Конрад Барт погиб, и многие вместе с ним. Фекла все еще была в операционной. Одна ее грудь была повреждена осколком пули, ее сейчас восстанавливал хирург.
В углу МОРЖа тихо плакала девушка, свернувшаяся почти что в позу эмбриона. Лицо она прикрывала от остальных рукой, обмотанной белой марлей от кончиков пальцев и по самое плечо. Дина узнала в ней Камилу, адъютанта Джулии.
Айви настояла, чтобы они двинулись назад по Стержню и провели совещание в «банане». Камилу пришлось какое-то время мягко уговаривать, но Луиза в конце концов справилась. По привычке она все время искала рукой платок, чтобы закрыть нижнюю часть лица, но платка нигде не было. На ней, как и на остальных, был бесформенный комбинезон.
– Почему Камила здесь? – спросила Дина у Мойры по дороге.
Мойра, очевидно, только что много плакала и была совсем не в лучшем состоянии. Какое-то время назад они с Феклой стали жить вместе, и она тяжело переживала новость о ранении своей половинки.
– Фекла атаковала Джей-Би-Эф, – объяснила Мойра, – и та попыталась ее застрелить. Камила схватилась за револьвер рукой, чтобы отвести его. Она всегда носила этот свой легкий шарф, чтобы закрывать лицо. Шарф от выстрела загорелся и успел сильно обжечь ей руку, пока она его срывала.
– Но Феклу она спасла?
– Кто знает? Очевидно, пуля попала куда-то еще и разлетелась на осколки.
Дыры от кусков болида, которые поразили Т1 – первый из торов, старейший и самый маленький, – уже заделали, и он был снова заполнен воздухом. До сих пор он считался безопасным, и нужно было, чтобы они снова начали о нем думать в прежнем свете, потому-то Айви их сюда и привела. Они заняли места в «банане».
Наконец появились цифры. Айви зачитала их вслух.
Когда начался Каменный Дождь, полный список всего человечества – не считая тех, кто, возможно, еще оставался жив на Земле – состоял из 1551 представителя, или 1553, если считать двоих, присоединившихся к ним позже – Джулию и Пита Старлинга. Старлинг даже не вышел живым из капсулы, так что начальное число равнялось 1552.
На то же время у них имелось 305 капель с жителями, свободно летающих в космосе, и еще одиннадцать запасных, пристыкованных к «Иззи» – в них никто не жил. В свободно летающих каплях проживало 1364 человека, оставшиеся 188 находились на борту «Иззи» как члены Регулярного населения. Однако в любой момент времени в рамках ротации на борту «Иззи» также находились десять процентов каппи, поэтому население станции в обычные дни было около 324 человек.
До сегодняшней катастрофы в различных несчастных случаях, в основном вызванных попаданиями болидов помельче, погибло двадцать шесть человек. Еще двадцать четыре находились на борту угнанного ЦМА, называвшего себя «Красной Надеждой», который, если им верить, скоро отправится к Марсу.
Из тех, кто находился на борту «Иззи» в момент катастрофы, 211 погибли сразу, и еще примерно два десятка оставались в критическом состоянии. Тем самым количество живых на борту сократилось до 113 человек. Регулярное население – люди постарше, отличавшиеся опытом и высокой квалификацией, – сократилось со 188 до 106.
На момент катастрофы в каплях находилось 1178 человек. Распределенная природа роя, вкупе с тем обстоятельством, что многие капли покинули материнский рой следом за Джулией, затрудняла подсчет потерь. Самая лучшая на данный момент оценка заключалась в том, что потеряно семнадцать капель. Если исходить из того, что в них никто не выжил, население капель снизилось до примерно 1100 человек. Если оценка верна, общее количество сегодняшних жертв составило около 300.
Если же считать капли, в начале дня обитаемых капель было 299, и это число после столкновения уменьшилось до 282. Десять – триада и гептада – стали частью «Красной Надежды», оставив 272. Примерно 200 отсутствовали и предположительно бежали следом за Джей-Би-Эф. Еще семьдесят с чем-то предпочли остаться и находились на связи как лояльные члены Облачного Ковчега. Одиннадцать запасных капель были пристыкованы к «Иззи», их еще предстояло обследовать на предмет повреждений.
Население оставшихся капель предположительно составляло около трехсот человек. Вместе с выжившими на борту «Иззи» это давало четыреста с небольшим. Население беглого роя Джей-Би-Эф, таким образом, было около восьмисот душ. Она забрала с собой две трети человечества.
– Прости меня, Господи, – сказал Дюб, – но в данный момент меня даже не особенно заботит личный состав. Меня интересует количество двигателей. Двигателей на каплях. До тех пор, пока не появилась Дина со льдом, они были бесполезны. Теперь мы в состоянии обеспечить их топливом. Если сориентировать все двигатели в одном направлении и сделать так, чтобы капли толкали «Иззи», мы можем отправиться в «долгую поездку».
Он сделал паузу, сверяясь с записями. С очками на носу он вдруг показался Дине очень старым. Хотела бы она знать, как сама сейчас выглядит.
– Исходя из того, что ты сейчас сказала, верно ли будет сказать, что их…
– Примерно семьдесят, – сказала Айви, – плюс одиннадцать запасных. Мы их еще не проверяли, но согласно визуальному осмотру с ними все в порядке.
– Восемьдесят одна, – резюмировал Дюб. – Мне нравится это число. Точный квадрат.
– Точный квадрат точного квадрата, – добавил Рис.
– Если мы сможем придумать структурную систему, чтобы упаковать их по девять – просто квадратом три на три с общей подачей топлива, – построить девять таких упаковок и как-то присоединить их к «Иззи» – я понимаю, это будет нелегко, – у нас получится массив из восьмидесяти одного двигателя. Если их все запустить одновременно, когда мы проходим перигей, получится значительный совокупный импульс. Полагаю, для «долгой поездки» его хватит.
– Потребуется очень большая структура, – заметил Федор. – Очень, очень, очень большая.
– У нас же уйма материала для ее строительства, разве нет? – спросила Луиза. – Я видела множество рулонов алюминиевой ленты для штамповочных машин.
– Все упирается во время, – ответил Федор. – Да, у нас уйма материала. Но очень мало людей, способных работать на сборке. Тем временем атмосфера растет, сопротивление увеличивается, высота падает.
Дина посмотрела через стол на Риса. Инженер по биомиметике, человек, который, быть может, спас «Имир» своей идеей бронировать роботов, превращая их в маленьких, радиационно-стойких Бенов Гриммов.
– Мы будем строить изо льда, – сказала Дина.
Рис поднял на нее взгляд, задумался на секунду, потом кивнул.
– Он слишком хрупкий, – возразил Федор.
– Я не думаю, что Дина имеет в виду обычный лед, – сказал Рис. – Она про тот пайкерит, который использовался на «Имире». Лед, усиленный волокном. Он удержал осколок от разрушения. Думаю, у нас тоже получится.
Мойра чуть повысила голос:
– Может, я чего-то не понимаю, но мне казалось, что лед – наше топливо. Разве мы не собираемся его плавить и расходовать по мере движения?
– Собираемся, – подтвердил Дюб.
– Разве это не означает, что мы будем расходовать ту самую структуру, которая все держит?
– Будем, – снова подтвердил Дюб, – но это не страшно. Чем больше мы расходуем, тем легче становимся, и тем меньший требуется импульс. Мы вполне можем себе позволить по мере продвижения жертвовать частью структуры.
Сал все это время внимательно слушал.
– Не хотел бы оказаться тем, кто окатит вас холодной водой, – начал он. Каламбур – если считать его намеренным – заставил кое-кого застонать. – Только я что-то слышал про радиоактивное заражение.
– На поверхности осколка, все верно, – подтвердила Дина. – Ко льду прилипли крошечные частицы крайне радиоактивного вещества. Бета-излучение в жилые помещения не проникнет. Однако нам потребуется осторожность, чтобы не занести источники излучения внутрь. Можно будет запрограммировать роботов, чтобы они ползали по поверхности в поисках таких частиц, рано или поздно мы от всех избавимся.
Не похоже, чтобы Сала это убедило.
– Врать я тоже не стану, – добавила Дина, – жертвы будут.
– Вопрос тут в цене, – сказал Рис. – Морду «Иззи» уже прикрывает массивный железоникелевый бампер. А бока, как мы сегодня убедились, уязвимы. Сейчас мы можем окружить все – всю станцию целиком – армированным льдом. Ну да, со временем его станет меньше. Но большую часть «долгой поездки» мы будем жить внутри гигантского айсберга со стальным носом. Я полагаю, что жертв от возможного облучения будет заметно меньше, чем если предпринять то же самое путешествие без дополнительной защиты.
– Что вам нужно, чтобы это осуществить? – спросила Айви.
– Разрешение, – ответила Дина.
– С каких это пор ты стала его спрашивать?
В ответ на шутку из угла зала для совещаний раздался тоненький смешок. Все головы повернулись к Камиле.
– Камила, – сказала Айви, – мы не слышали от тебя почти ни слова с тех самых пор, как нашли тебя на Верфи. Один из свидетелей утверждает, что ты, возможно, спасла жизнь Фекле. У тебя была возможность бежать вместе с Джулией. Тем не менее ты осталась, чтобы освободить связанных сотрудников Верфи. И тем самым спасла жизнь и им. Теперь ты здесь с нами. И, вероятно, понимаешь, как это выглядит.
Выражение лица Камилы с очевидностью означало, что ей пока не приходило в голову, как именно это выглядит. Она даже не поняла, что Айви имеет в виду.
– Дорогая, – объяснила ей Луиза, – люди станут говорить, что ты шпионка, которая осталась здесь намеренно.
Камила вытянула перед собой сжатый кулак, потом раскрыла ладонь – внутри была белая коробочка, с нее все еще свисала клейкая лента.
– «Жучок» Джулии, – объявила она. – Он был прямо здесь.
Непохоже, чтобы ей кого-то удалось этим убедить.
– Она пригласила меня на ужин в Белый дом, – сказала Камила. – Помогла выбрать платье. Познакомила меня с генералами, послами, кинозвездами. Писала мне письма на бланках Белого дома. Я была… я ее любила. Если хотите, можете считать меня наивной. Так и есть. Я была наивной. До сегодняшнего утра. И тут я вдруг увидела. Поняла, с кем имею дело. Теперь я ее ненавижу. И себя ненавижу – за то, что ее любила.
– Лучше бы тебе об этом не забывать, радость моя, – сказала ей Мойра. – Сегодня она сделала очень неудачный выбор. Так что рано или поздно ей придется вернуться.
– Я буду готова, – ответила Камила.
Человеческому глазу пустотелая громада ледяного осколка показалась бы такой же мертвой, хрупкой, тускло отсвечивающей, как сброшенный жучиный панцирь. Если запечатлеть ее электронным глазом видеокамеры, а затем ускорить запись в сто тысяч раз, спрессовав события целого дня в секунду видео, «Имир» был бы похож на амебу, которая догнала, поймала и проглотила «Иззи». Зритель, которому заранее не сказали, что на записи, принял бы «Иззи» за насекомое – стальная голова, ноги, крылья, усики, которое отчаянно извивается и дрыгает конечностями, пытаясь противостоять медленно и безжалостно натекающему на него ледяному монстру.
В действительности, разумеется, четыре сотни выживших, двигаясь молниеносно по сравнению с медлительным куском льда, меняли конфигурацию станции, готовясь к «долгой поездке». Поврежденный Камбуз отделили, компоненты Верфи передвинули вперед. Большой реактор стал ближе к Стержню, теперь остальную часть «Иззи» будет прикрывать от его излучения ледяной щит. Капли в количестве восьмидесяти одной штуки собрались в девять групп по девять, их закрепили на корме, соплами назад. Структурные элементы, на которых они были установлены, поначалу представляли собой просто хлипкие решетки, монтажники в скафандрах протянули сквозь них кабели, топливопроводы, хомячьи трубы. За ними последовал лед, непрерывно перемещаемый огромным роем «вьев», и постепенно капли оказались схвачены твердой структурой усиленного волокнами пайкерита.
Лед продолжал течь вперед. Все напоминало видео тающего айсберга, запущенное в обратную сторону. «Вьи», слепо подчинявшиеся набору простых инструкций, пытались забить льдом любое свободное место, на которое натыкались. Каждый день в те несколько минут, когда у экипажа выдавалась возможность передохнуть и перекусить, они наперебой рассказывали друг дружке анекдотические истории – кто и где обнаружил разросшийся лед на этот раз и что пришлось сделать, чтобы снова загнать его под контроль.
За месяц «Имир» был полностью переработан, а «Иззи» для наблюдателя попросту исчезла. Слившись, они образовали летающую по орбите гору. Ее вершиной служил покрытый вмятинами и шрамами кусок железоникелевого сплава, полускрытый дымкой угловатых структур, на которых крепились антенны и сенсоры. Гладкие склоны были крепостными стенами из черного льда, то тут, то там из них торчали утесы маневровых двигателей и прочего оборудования, а наблюдательные купола напоминали хижины отшельников. Плоское основание горы украшала аккуратная сетка из восьмидесяти одной дырочки, и когда корабль проходил через перигей, из дырочек вырывалось бело-голубое пламя.
Они никак не могли определиться с названием. Попытки объединить «Иззи» и «Имир» успехом не увенчались. Относительно прилично звучало «Измир», но так назывался город в Турции. Общее настроение сводилось к тому, что название должно быть в память погибших во время миссии «Имира», но их было слишком много. В честь Маркуса предлагали назвать гору «Даубенхорн». Однако в конечном итоге было решено продолжить тему экспедиции Шеклтона, заданную Маркусом в названии «Новый Кэйрд». Основной корабль Шеклтона назывался «Эндьюранс» и прославился тем, что оказался скован льдами. Итак, «Эндьюранс». Федор окрестил его, забравшись в свой потертый «Орлан» и выйдя на поверхность Амальтеи, где и разбил бутылку шампанского.
Еще более удаленная камера, если бы таковая висела высоко над северным полюсом Земли, фиксируя эпопею «Эндьюранса» в следующие несколько лет, засняла бы фильм с драматической завязкой и последующим монотонно нагнетающимся напряжением, постепенно выводящим сюжет к головокружительному финалу.
До прибытия «Имира» капитаны Облачного Ковчега уделяли уйму внимания тому, чтобы избавить «Иззи» от опасностей расширяющейся атмосферы. Высокий баллистический коэффициент Амальтеи в основном справлялся с растущим сопротивлением, однако потерю высоты приходилось время от времени компенсировать запусками большого двигателя, который в те дни располагался на корме Камбуза, а топливом его снабжали расщепители Верфи, питавшиеся от реактора.
Разрыв – так стали называть события, когда в «Иззи» попал большой болид, а Рой и «Красная Надежда» отправились восвояси – положил этому процессу конец. С Разрыва и до того дня примерно месяц спустя, когда был окрещен «Эндьюранс», станция постепенно опускалась по спирали. Если бы легковесные капли попытались держаться следом, их бы унес ветер. Им пришлось вплотную укрыться за Амальтеей и двигаться за фронтом создаваемой ею волны, подобно несущимся за грузовиком велосипедистам, пока не настало время встроить их в каркас корабля. Станция спускалась все ниже, и ДС пришлось отправлять «хватов» на фермы Амальтеи – демонтировать хрупкие антенны и сенсоры, иначе их бы постепенно сожгло пусть и разреженным, но все же раскаленным ветром. Федор рискнул выбраться наружу с шампанским совсем ненадолго и, вернувшись, рассказал, что видел, как пену уносит назад воздушный поток.
Перед ними стояла задача переместить апогей орбиты с его нынешнего места – всего на несколько километров выше перигея – к самой Расщелине, то есть примерно на триста семьдесят восемь тысяч километров вверх. Маневр был противоположен тому, который выполнили Маркус, Дина, Дзиро и Вячеслав, когда синхронизировали орбиту «Имира» с «Иззи». Достичь результата следовало, на короткое время запуская двигатели во время регулярных проходов «Эндьюранса» через перигей.
Первый запуск состоялся через полчаса после крещения и сообщил кораблю дельту-вэ в четыре метра в секунду. Ускорение было столь слабым, что большая часть экипажа его даже не почувствовала. Совместный импульс восьмидесяти одного двигателя капель был едва заметен на фоне массы «Эндьюранса», распределенной примерно пополам между железом и льдом. Тем не менее его хватило, чтобы поднять апогей, случившийся примерно через сорок шесть минут, на четырнадцать и восемнадцать сотых километра. Через сорок шесть минут во время касания атмосферы состоялся еще один запуск, добавивший еще четыре метра в секунду и четырнадцать и двадцать одну сотую километра к последующему апогею. Результатом первых суток полета «Эндьюранса» были свыше ста километров прироста к высоте апогея – достаточно, чтобы удалиться от расширившейся атмосферы на все время орбиты, за исключением нескольких минут прохода через перигей.
Сразу после этого им пришлось приостановить процесс, поскольку они сожгли все топливо в окруженных льдом баках Верфи. Нужно было дать реактору и расщепителям время, чтобы пополнить запасы. Даже ядерная электростанция была неспособна разлагать воду достаточно быстро.
Через какое-то время пришлось прерваться на целую неделю, поскольку обнаружились проблемы с подачей в систему чистой воды. Около месяца все работало примерно в четверть мощности. Однако со временем во всех сложностях разобрались и стали проводить в каждом перигее все более и более длительные запуски, постепенно приближая «Эндьюранс» к Расщелине.
Если бы удалось продолжать в том же темпе, сближение с Расщелиной со временем стало бы менее постепенным. Первая дельта-вэ дала им четырнадцать и восемнадцать сотых километра. Следующая, такая же по величине, принесла уже четырнадцать и двадцать одну сотую километра – примерно на тридцать метров больше. По сравнению с космическими расстояниями выигрыш совсем незначительный, но с математической точки зрения тенденция была чрезвычайно важной. И означала, что чем выше они поднимаются – чем более вытянутой становится орбита, – тем больший эффект имеет одна и та же крохотная дельта-вэ. Разница в тридцать метров будет расти и расти, достигнув со временем многих километров, и каждая прибавка, если подставить ее в формулу, еще больше увеличит последующий результат. Снова экспоненциальный процесс, и на сей раз человечество находится с нужной стороны уравнения.
Все это даже не учитывало еще одну хорошую с математической точки зрения новость: с каждым запуском «Эндьюранс» становился все легче. Масса, противостоящая импульсу двигателей, все уменьшалась, так что постепенно при каждом обороте становилось возможным заработать больше дельты-вэ, чем хилые четыре метра в секунду.
Так что при условии, что им удастся выжить самим и поддерживать в рабочем состоянии «Эндьюранс», со временем все должно было улучшиться. Но в самом начале процесс был мучительно медленным.
Потребовалось три года.
Они рассчитывали управиться за год. Не управились – многое выходило из строя, и его приходилось чинить. Необходимые инструменты и расходники имелись не всегда. Иной раз приходилось импровизировать. Причудливые альтернативные решения требовали незаурядной изобретательности и больших усилий, а когда не помогало и это, приходилось идти на риски, что иной раз оканчивалось жертвами.
Человеческий капитал «Эндьюранса» постепенно иссякал. Постоянно не хватало пищи. Предполагалось, что капли будут выращивать собственный урожай в прозрачном внешнем корпусе. Однако капли «Эндьюранса» были укрыты во льду, чтобы спастись от Каменного Ливня. Оказавшиеся ближе к поверхности получали достаточно света, чтобы выращивать хоть какую-то еду, но ее было меньше, чем едоков. В начале путешествия на корабле имелся значительный запас продовольствия, которое выдавалось из расчета на год полета. Когда стало ясно, что потребуется значительно больше времени, рационы пришлось сократить. Кроме того, на «Эндьюрансе» были также и богатые запасы витаминов, в основном пережившие Разрыв. На витамины был значительный спрос среди жителей Роя, многие из которых бежали, не сделав запасов. Началась торговля между «Эндьюрансом» и Роем, хотя и не та свободная торговля, о которой в свое время грезили «чисторойки». Сделки заключались по радио, а исполнялись на встречах между ЦМА и каплями Роя, однако организовывать их становилось все трудней, поскольку приходилось согласовывать орбиты, которые к тому времени уже сильно разошлись.
Как и с «Имиром», лед добывался на внутренней поверхности «Эндьюранса», а внешняя «скорлупа грецкого ореха» сохранялась в качестве структурной основы и первого эшелона обороны от болидов. Однако, как в свое время не уставали повторять Джей-Би-Эф и другие сторонники «бросить все и бежать», столь тяжелому кораблю недоставало маневренности. Если большой камень удавалось обнаружить заранее, можно было включить двигатели и слегка изменить курс – к прибытию камня это изменение как раз возымеет нужный эффект. Большая часть экипажа «Эндьюранса» именно этим и занималась, работая непрерывно в три смены. И все же их способность к раннему обнаружению была ограничена; если болид замечали слишком поздно или от него не получалось уклониться достаточно быстро, оставалось лишь надеяться, что он ударит в Амальтею. С какими-то так и происходило, но иные камни попадали в ледяные склоны, некоторые – с достаточной силой, чтобы пробить панцирь и привести к жертвам.
Примерно каждый десятый за эти три года покончил с собой. Иногда причины были вполне традиционные. Так после бешеной творческой активности в течение тех недель, пока проектировался и строился «Эндьюранс», Рис впал в глубокую депрессию и месяц спустя совершил самоубийство. Иногда человек соглашался выйти на задание в открытый космос почти без шансов вернуться, или больная раком предпочитала умереть, чтобы не расходовать понапрасну ограниченные ресурсы – пищу, воздух и медикаменты. А случаев рака хватало – сбылось предсказание Дины в день Разрыва. Несмотря на все меры предосторожности, радиоактивным частицам удавалось проникать в пищу и воздух, оканчивая свое путешествие в чьих-то легких или кишках. Даже без этого сама по себе жизнь в космосе с ее всепроникающими излучениями, недостатком физических упражнений, скудной диетой и неблагоприятной химической обстановкой способствовала онкологическим заболеваниям. А медицинское оборудование «Эндьюранса» не годилось для диагностики и лечения рака на том уровне, к которому люди привыкли на Земле.
Периодические кризисы с пищей и воздухом, вызванные болезнями в теплицах или неисправностями техники, неизбежно убивали людей, чьи силы и так уже были подорваны. В течение путешествия они тысячекратно пересекали радиационные пояса Ван Аллена. В традиционном космоплавании их проходят раз или два, «Эндьюранс» пересекал эти пояса дважды на каждом витке орбиты, а в первый год, можно считать, толком их и не покидал. Люди старались укрываться от радиации в экранированных частях корабля. Однако ни одно убежище не давало стопроцентной гарантии, а некоторым доводилось – по обязанностям или просто случайно – оставаться в незащищенных помещениях. Да и одно лишь то обстоятельство, что людям приходилось проводить значительную часть времени в битком набитых убежищах, не способствовало здоровью.
Гендерный состав все более изменялся в пользу женщин. Регулярное население, пережившее Разрыв – первоначальный экипаж «Эндьюранса» состоял из него примерно на четверть, – состояло в основном из мужчин, поскольку рекрутировалось главным образом из представителей традиционно мужских профессий – военных, корпуса астронавтов, ученых и инженеров. Оставшиеся три четверти были каппи. Изначально среди каппи было примерно семьдесят пять процентов женщин и двадцать пять – мужчин. Среди тех, кто предпочел остаться с «Эндьюрансом» при Разрыве, процент женщин был еще выше.
Мужчины-регуляры в среднем были старше – иногда вдвое или даже втрое, чем типичный каппи. По сравнению с каппи, которых по большей части запустили в последний момент, они пробыли в космосе гораздо дольше со всеми вытекающими последствиями для здоровья. При их отборе тоже смотрели в первую очередь на мозги, а не на физическую форму. По крайней мере поначалу, пока каппи еще не освоились, на долю регуляров выпадали самые опасные задания, например выходы в открытый космос. В конце концов, мужчины просто не слишком годились для космоса. Они были биологически более уязвимы для радиации. Им требовалось больше пищи и воздуха. И, в воспитании тут дело или в генетической программе, они попросту не были психологически готовы к идее провести остаток жизни в скученных закрытых помещениях. Многие чувствовали острую потребность выйти наружу, подальше от остальных, и проявлялась она в тенденции чаще предлагать себя для заданий в открытом космосе. А работающие в открытом космосе с большей вероятностью гибли от проникающей радиации, попаданий болидов, отказов оборудования, несчастных случаев или поражения фрагментами реакторного стержня.
Кроме этого, имело место представление – достаточно распространенное, хотя и редко произносимое вслух – о мужчинах как о не самом критическом ресурсе. В отличие от женщин – если называть вещи своими именами, от здоровых и фертильных маток. Исходя из этого представления, или просто выбирая более общественно полезный способ самоубийства, мужчины вызывались нести более рискованные дежурства, инстинктивно загоняя женщин в относительно безопасные внутренние помещения корабля. Если женщины пытались возражать – такое тоже случалось, – возражения пресекались простым, но трудноопровержимым аргументом – вашу жизнь и здоровье нужно сберечь любой ценой.
Связь с Роем была крайне нерегулярной, вспышки активности обычно происходили, когда Рою что-либо требовалось. Группы разделились при обстоятельствах, которое можно было бы назвать военными действиями, не случись Разрыв в момент катастрофы более смертоносной, чем все, что стороны могли бы причинить друг другу с помощью оружия. Однако и взаимного доверия в обозримом будущем ожидать тоже не приходилось. Свободное общение в интернет-стиле между двумя сторонами было на каждой из них запрещено, поскольку могло быть использовано во вредоносных целях, если не хуже. Канал связи между Роем и «Эндьюрансом» больше напоминал горячую линию между столицами двух сторон «холодной войны». Иногда он молчал месяцами. Не столько даже потому, что стороны друг друга игнорировали – просто каждая была слишком занята собственным выживанием. Айви и Джей-Би-Эф напоминали капитанов двух терпящих бедствие кораблей, разделенных многими милями бушующего моря, и у каждой хватало своих забот. Когда канал все же использовался, он служил для переговоров об обмене между двумя группами. Ни одна не была настроена делиться информацией о своем благосостоянии. Многое, впрочем, можно было умозаключить на основе того, что вдруг срочно требовалось Рою: преимущественно топливо, но также лекарства от лучевой болезни, устойчивые к заболеваниям сорта водорослей, удобрения, запчасти к поглотителям CO2 и двигателям Стирлинга, вырабатывающим в каплях электричество. В обмен в основном предлагалась пища – единственное, что они были способны производить, а «Эндьюрансу» не хватало.
Через одиннадцать недель после Разрыва произошла солнечная вспышка, сопровождавшаяся явлением, известным как корональный выброс массы: при этом Солнце вышвыривает в Солнечную систему огромное количество заряженных частиц. «Эндьюранс», располагавший множеством сенсоров, часть из которых была постоянно направлена на Солнце именно на подобный случай, знал о грядущей буре и отправил Рою штормовое предупреждение. В те дни «Эндьюранс» еще находился под защитой земной магнитосферы. Это обстоятельство, а также оболочка из железа и льда позволили его экипажу перенести бурю, почти не подвергаясь дополнительному облучению. Однако они не знали, получил ли Рой предупреждение, а если да, то понял ли опасность. Капельмейстеры прекрасно осознавали угрозу, исходящую от корональных выбросов массы, и предусмотрели для каждой капли «штормовые убежища»: по сути дела, спальные мешки, спроектированные таким образом, что между их внешней и внутренней оболочкой можно было закачать воду, окружив обитателя молекулами, успешно поглощающими протоны высоких энергий. Капли также снабжались лекарством под названием амифостин, защищающим ДНК от повреждения свободными радикалами, которые образуются в теле под воздействием радиации. Схема была вполне работоспособной при условии, что каппи получат предупреждение хотя бы за полчаса и что в баках капель хватит воды, чтобы наполнить убежища. Эти действия регулярно отрабатывались при учебных тревогах, как матросы отрабатывают спуск на воду спасательных шлюпок. Однако никогда нет гарантии, что все пройдет гладко, так что было маловероятно, что ни один из восьмисот каппи не пострадал.
В последующие три года произошло еще десять достаточно больших, чтобы представлять беспокойство, корональных выбросов массы. Каждый раз «Эндьюранс» передавал Рою предупреждение, но ни разу не получил подтверждения о приеме.
Тревожило то, что Рою, похоже, постоянно требовалась вода. Поскольку система водоснабжения капли была замкнутой, израсходовать ее можно было единственным способом: расщепить на водород и кислород и сжечь в двигателе. Каждой капле в рое приходилось иногда маневрировать, просто чтобы не нарушать строя – даже при условии, что рой никогда не уклоняется от камней и не меняет орбиту относительно Земли. Однако, судя по всему, рой уже несколько раз менял орбиту, добиваясь, чтобы она поднялась выше и стала менее вытянутой, тем самым отдалившись от поясов Ван Аллена. Надо полагать, на то имелись причины. Но без воды, чтобы наполнить штормовые убежища, каппи становились уязвимы для катастрофы, способной одним ударом уничтожить всех или почти всех. Айви оставалось лишь надеяться, что они не утратили осторожность и обратятся за помощью, если все действительно окажется настолько плохо. Тем временем она старалась не соблазняться мыслью, что уж у «Эндьюранса»-то воды более чем достаточно. Второй экспедиции «Имира» уже не будет. Той водой, что у них сейчас есть, человечеству, быть может, придется довольствоваться на протяжении столетий.
Она уже решила, что ответит, если Джей-Би-Эф обратится к ней с экстренной просьбой о воде для убежищ: ничего не дам, возвращайтесь, чтобы присоединиться к экипажу «Эндьюранса», ваше убежище здесь. Иной раз она задумывалась, понимает ли Джей-Би-Эф, что ответ будет именно таков, и на что готова, чтобы избежать столь безоговорочной капитуляции.
– Однако пришлось попотеть, – прохрипел Дюб и сразу же промочил горло глотком хорошо выдержанного односолодового «ардбега», смешанного с астероидной водой возрастом в пять миллиардов лет.
Он был в «банане», слова его обращались к пустой комнате, а сам он смотрел на закрепленный на стене проекционный экран. Очки для чтения перестали ему помогать – форма глазных яблок в невесомости изменилась. Те, кто знал, как пользоваться машиной для шлифовки стекол, погибли или пропали без вести, так что новые очки сделать было невозможно до тех пор, пока кто-нибудь не обнаружит, где, собственно, припрятана машина, и не прочитает руководство по эксплуатации. Поскольку на «Эндьюрансе» оставалось в живых лишь двадцать восемь человек, ожидать этого в ближайшее время не приходилось. На расстоянии он все еще видел неплохо, но из-за проблем с очками старался подолгу не пользоваться ноутбуком. Вместо этого он предпочитал выбраться в «банан», впитать там чуть-чуть тяготения, подключить ноутбук к шнуру проектора и поработать на удалении от экрана.
Он провел здесь уже час, поскольку не хотел пропустить определенное событие. Он прекрасно знал, когда именно оно произойдет, с точностью до нескольких секунд, но все равно не мог все это время думать ни о чем другом. Остальные двадцать семь человек спали или были заняты. Дюб праздновал в одиночку.
Большую часть дисплея занимало единственное окно, в котором было шесть чисел, набранных крупным, хорошо различимым шрифтом. Орбитальные параметры «Эндьюранса». Числа обновлялись несколько раз в секунду, поэтому некоторые цифры были размыты и подергивались. Он внимательно следил за тем, рядом с которым стояла буква «Р» – радиус. Иными словами, расстояние от «Эндьюранса» до центра Земли. Сейчас значение было больше, чем когда-либо – 384 512 933 метра и последние цифры продолжали медленно увеличиваться. «Эндьюранс» подбирался к апогею, самому высокому за все время полета, и высота эта была чуть выше той, на которой некогда вокруг Земли обращалась Луна. Впервые они поднялись в небеса на высоту Расщелины.
Плавающие объекты слегка сместились – это включились оставшиеся двигатели «Эндьюранса». От первоначального комплекта из восьмидесяти одного двигателя капли у них осталось тридцать семь. При определенной удаче удавалось запустить и все тридцать девять. Остальные давно разобрали на запчасти для уцелевших. Чтобы скомпенсировать потери, на корму присобачили все прочие имевшиеся в наличии двигатели – большой, некогда стоявший на Камбузе, все реактивные модули с бывшей Верфи и несколько дополнительных двигателей от капель-потеряшек, которые отстали от Роя, но сумели добраться до них. Несмотря на утрату заметной части двигателей, «Эндьюранс» был столь же маневрен, что и в самом начале, когда бултыхался на самом дне земного гравитационного колодца и при этом тащил на себе запас топлива на несколько лет. Теперь он весил вдвое меньше.
Запуск двигателей оказался довольно долгим. За ним последовал разворот и еще один запуск, направленный в противоположную сторону. Дюбу не требовалось читать числа на экране, чтобы понять, в чем заключается суть маневра. К нему готовились последние три года.
Корабль находился сейчас на высокоэксцентрической орбите: два резких разворота, а между ними – почти прямые участки траектории в треть миллиона километров длины. Земля находилась внутри одного из разворотов. Перигей «Эндьюранса» за три года не изменился, на каждом из многотысячных витков они проносились над самой атмосферой Земли, включив двигатели на полную мощность. Во время последнего такого прохода, состоявшегося пять дней назад, поставили очередной рекорд скорости, превысившей одиннадцать тысяч метров в секунду. Симметричная форма орбиты была обманчива – сейчас они находились в противоположной ее точке, чуть выше орбиты прежней Луны, но ползли со скоростью, которую в свое время удавалось достичь гоночным автомобилям в заездах по поверхности соляных озер. Они были словно на американских горках – в тележке, которую подняли на самый верх и которая потихоньку ползет к тому месту, откуда секунду спустя сорвется вниз. Земля была размером с шарик для пинг-понга на расстоянии вытянутой руки. Вот-вот они снова начнут падение, разгоняясь, чтобы достичь одиннадцати тысяч метров в секунду при следующем проходе через перигей пять дней спустя.
Однако сейчас, в те несколько минут, пока они чуть ползут, можно было творить чудеса. Небольшие изменения скорости здесь, наверху, были способны существенно изменить траекторию там, внизу. Поскольку «Эндьюрансу» удалось выдержать три года, не отступая от плана, он поднялся на ту же высоту от Земли, что и Расщелина, однако все это время находился в неверной плоскости – той самой, в которой изначально обращалась «Иззи» и которую выбрали (как теперь казалось – миллион лет назад), поскольку туда легче попасть с Байконура. Там, внизу, на дне гравитационного колодца, маневр смены плоскости требовал колоссальных расходов. Если бы у них была возможность вернуться на Землю, дешевле оказалось бы построить с нуля новую станцию, чем перевести «Иззи» в плоскость орбиты бывшей Луны. Однако здесь, наверху, запуская двигатели в апогее, можно было потихоньку приблизиться к требуемой плоскости значительно более дешевым способом. Так что они выполняли небольшой маневр смены плоскости в каждом апогее. Это продолжалось уже не первый месяц. Маневр был необходим, если они собирались достичь Расщелины, однако у Дюба от него неприятно засосало под ложечкой – он даже пожалел, что позволил себе пару глотков специально припасенного на этот случай виски.
Поскольку плоскость орбиты прежней Луны – место, где они рассчитывали найти безопасное убежище в Расщелине – была также и плоскостью, в которой находились камни. Там они оказались в момент Ноль, и там же по большей части оставались до сих пор. Те, что упали на Землю Каменным Ливнем, составляли лишь крохотную часть тучи лунных обломков – горстку пыли по сравнению с тем, что осталось. Большую часть путешествия «Эндьюранса» штурманы намеренно придерживались наклонной «байконурской» плоскости, лежащей в стороне от каменных полей. Иначе они бы попросту не выжили так долго.
Однако теперь, чтобы достичь Расщелины, требовалось пойти на риск и окунуться в тучу обломков. Каждый раз за последние месяцы, когда они, достигнув апогея, запускали двигатели, чтобы приблизиться к искомой плоскости, они вступали во все более грязное и все более опасное пространство.
Частью проблемы была их медлительность. Если сравнить камни на орбите со стадом гоночных автомобилей, несущихся на полной скорости по кольцевой трассе, «Эндьюранс» был выбежавшим на дорогу ребенком. Это огромное расхождение в скорости сохранится до следующего апогея, через десять дней, когда они выполнят свой самый длительный за все время запуск, израсходовав все оставшееся топливо, чтобы разогнать «Эндьюранс» до той же средней скорости, что и туча обломков. Тем самым они превратят узенькую орбиту с двумя разворотами в почти идеальную окружность, навсегда оставшись в 384 512 933 метрах от Земли. Аккуратно влившись в поток машин на кольцевой трассе, они начнут охотиться за Расщелиной. Дюб уже несколько раз наблюдал ее в телескопы, определил парамы и примерно знал, где ее искать.
Это было делом всей его жизни.
Спроси его кто-нибудь об этом несколько лет назад, до Ноля, он бы назвал что-нибудь другое. Однако начиная со Дня 360 вся его жизнь была лишь подготовкой к миссии, которую он сначала распланировал, а теперь, на «Эндьюрансе», и выполнял. В день Разрыва, когда прибыло топливо, погиб его друг и коллега Конрад, а Рой их покинул, стало окончательно ясно, что именно предстоит сделать и кому. Он и делал.
Оставалось десять дней, прежде чем они окунутся в тучу обломков. Возможно, пара недель, прежде чем они достигнут Расщелины. Дюб не знал, доживет ли. Было совершенно очевидно, что у него рак. Диагностического оборудования не было, однако симптомы в пищеварительном тракте были совершенно однозначны, следом распухла от метастазов печень. В последнее время он ощущал что-то странное в легких. И оно росло. Причины могли быть вполне естественными – то есть болезнь зародилась на Старой Земле, еще до полета в космос, – или же радиоактивная частица с «Имира» случайно оказалась у него в пище, и следом – в кишечнике. Это не имело значения. Главное, что сейчас занимало его мысли – успеет ли он увидеть Расщелину. Чувствовал он себя не так уж и плохо, так что наивным ответом было бы – да, безусловно. Однако развитие рака тоже своего рода экспоненциальный процесс, и Дюб прекрасно знал, что в таких случаях возможны неожиданности.
Кораблем сейчас управляла Болор-Эрден, находящаяся в Набалдашнике – тщательно защищенном командном центре, построенном за самой Амальтеей. Во всяком случае, нынешняя пилотская вахта значилась за ней. Различия в званиях и профессиях уже практически стерлись. Выжившие – девять мужчин и девятнадцать женщин – умели все: управлять кораблем, чинить двигатель капли, выходить в космос, программировать роботов. Дюб, каким он был несколько лет назад, тоже заявился бы сейчас в командный центр, заглядывал Бо через плечо, контролируя парамы, а в редкие свободные минуты обменивался с ней всякими остроумными фразами. Дюб, сидящий сейчас в «банане», все это уже проходил тысячу раз и прекрасно знал, что для Бо, как и для всех остальных, это рутинное дело, все равно что до Ноля ехать в машине на работу. Он бы только зря побеспокоил собственный больной желудок. Требовалось беречь силы.
Тут Дюб обнаружил, что заснул. Открыв глаза и не без усилий сосредоточив взгляд на экране, он обнаружил, что апогей был час назад. Сейчас они в последний раз падали к Земле.
Его телефон зазвонил. На расстоянии вытянутой руки все выглядело размытым, но какой-то уцелевший в мозгу зрительный центр сумел распознать в смазанных пикселях сделанное несколько лет назад фото Бо. Он провел по экрану пальцем и ответил на звонок.
– Рой вышел с нами на связь, – сообщила Бо.
– Серьезно? – ответил он. Сон как рукой сняло. – И чего Джей-Би-Эф хочет?
– Это не Джей-Би-Эф. Это кто-то по имени… – Бо запнулась, – …А-й-да. Или как-то так. Там две точки над «и».
Дюбу имя показалось знакомым. Айда? Он ее смутно помнил по своим первым дням на Облачном Ковчеге. Итальянка. Совсем юная. Каппи, а не из регуляров. Впечатление от нее осталось несколько странное. Девушка настолько остро на все реагировала, что это быстро утомляло.
– Произносится «Аида», – поправил он Бо.
– Короче, они нас поздравляют с успешным маневром и просят переговоров. Разбудить Айви?
– Пусть спит, – ответил Дюб. – Я сам подойду через минуту.
Пусть он терпеть не мог подобных рассуждений, однако в Рое прекрасно знали и который теперь час, и смену, в которую Айви спит, и то, что сейчас именно эта смена. Если вытащить ее из постели, создастся нежелательное впечатление, что «Эндьюранс» крайне заинтересован в переговорах.
Возможно, подобные предосторожности – перебор и результат мышления в интриганском стиле Джей-Би-Эф, думал он, толкая себя через Стержень. Который за эти годы пришел в упадок, холодные как лед стены пожелтели и поблескивали от сконденсировавшегося на них человеческого дыхания – помыть их все как-то не доводилось. Дюб порадовался, что зрение не позволяет ему видеть подробности.
О Рое знали очень мало. Согласно информации от капель, прибившихся к ним за три года, Джей-Би-Эф быстро сосредоточила власть в своих руках, использовав кризис, вызванный первым корональным выбросом – от которого погибло около десяти процентов населения, – чтобы ввести собственный вариант военного положения. Дисциплина в результате укрепилась, хотя население и продолжало сокращаться, но примерно год назад среди каппи возник бунт и Рой разделился на два. Они сосуществовали – выбора у них не было, – хотя и не общались.
Экипаж «Эндьюранса» на удивление слабо интересовался делами Роя, поскольку, если разобраться, для них они мало что значили. Все было уже решено в день Разрыва. Не столько даже в политическом смысле, сколько с точки зрения законов физики. Те, кто остался на «Иззи», согласились следовать плану Дюба, участвовать в деле его жизни: в «долгой поездке». Либо ты взял билет на «Эндьюранс», масса которого служила одновременно защитой и западней, либо нет. Если да, сойти уже невозможно. Если нет, тебе предстояло выживать вместе с Роем, иными словами, уйти на совершенно другую орбиту, следуя плану, по принципам орбитальной механики с «долгой поездкой» абсолютно несовместимому. После того, как орбиты разошлись, сойтись снова можно было только через значительную дельту-вэ, что означало большой невосполнимый расход воды. Чем меньше у тебя воды, тем меньше защиты от корональных выбросов, меньше возможности выращивать пищу и ограниченная свобода маневра, если на тебя летит камень. Уговорить на подобный маневр весь Рой было бы нереально, да и вряд ли очень мудро, поскольку «Эндьюранс» мог принять лишь ограниченное количество беженцев. Их план основывался на способности корабля выдерживать удары болидов без серьезных последствий. Незащищенные капли в его кильватере со временем оказались бы выбиты одна за другой. Таким образом, из чисто физических соображений Разрыв был необратим, даже стремись обе стороны к воссоединению.
Однако, очевидно, остатки Роя внимательно наблюдали за «Эндьюрансом». Выжидали, чтобы понять – справится ли он.
Эта Аида, надо полагать, осознавала, в чем заключается план Дюба. И знала, что ставки сейчас высоки как никогда. Если остатки Роя доберутся до «Эндьюранса» в ближайшие десять дней, еще до того, как он окунется в мальстрем обломков, у них тоже появляется шанс достичь относительной безопасности Расщелины. В противном случае они обречены навеки обращаться вокруг Земли по относительно чистой и безопасной орбите, постепенно теряя людей и воду.
Дюб вплыл в Набалдашник. Там сейчас были трое: Бо, Стив Лейк и Майкл Пак, бывший каппи, гей корейского происхождения из Ванкувера, оказавшийся на «Эндьюрансе» совершенно незаменимым из-за своего обширного списка достоинств.
– Согласно нашим записям, ее зовут Аида Феррари, – сказала Бо еще до того, как Дюб открыл рот. – Лидер фракции противников Джей-Би-Эф. Видимо, Джей-Би-Эф проиграла.
Стив, похоже, был занят. И это радовало. У него обнаружились серьезные проблемы с кишечником, какой-то резкий дисбаланс микрофлоры. Он все еще носил дреды, которые были чуть ли не больше его самого, поскольку сам Стив, вероятно, весил теперь меньше пятидесяти килограммов. Однако пальцы его продолжали летать над клавиатурой ноутбука.