Семиевие Стивенсон Нил
– Мы так и не обсудили точку зрения Айви, – сказала Луиза, – что ключом является интеллект.
– Да, – подтвердила Айви, многозначительно взглянув на Аиду. – Меня перебили.
Аида прикрыла рукой рот и театрально усмехнулась. Айви продолжила:
– Если мы действительно собираемся улучшать наше потомство генетическим путем, по-моему, нам следует обратить взгляд на самое важное качество. И это очевидным образом интеллект.
– Почему ты думаешь, что он важнее прочих? – уточнила Луиза.
– Посредством интеллекта ты осознаешь необходимость проявить дисциплину, если ситуация к тому обязывает. Ну, или действовать агрессивно. Или не действовать. Я полагаю, что человеческое сознание достаточно гибко и что можно стать любым из тех человеческих типов, которые описали Камила, Аида и Фекла. Но все они имеют в основе то, что и отличает нас от животных. Наши мозги.
– Есть много разновидностей интеллекта, – заметила Луиза.
Айви мотнула головой:
– Читала я про всякий эмоциональный интеллект и что там еще у тебя в списке. Ладно. Пускай. Но ты-то прекрасно знаешь, о каком именно я говорю. И знаешь, что он обусловлен генетически. Стоит только изучить школьные оценки и экзаменационные баллы евреев-ашкенази.
– Как представитель евреев-сефардов, – ответила Луиза, – я даже не нахожусь, что по этому поводу сказать.
– В конечном итоге мы нуждаемся в мозгах, вот и все, – продолжила Айви. – Мы давно уже не охотники и не собиратели. Мы живем, как пациенты реанимации. И жизнь в нас поддерживает вовсе не храбрость, не физическая сила и не прочие качества, полезные для пещерного человека, а наша способность управляться со сложной техникой. Наша к ней страсть. И плодить нам следует маленьких гиков. – Айви повернулась, чтобы смотреть Аиде прямо в лицо. – Ты хотела реализма. Твои претензии к ней, – она мотнула головой в сторону Джулии, – и к ее окружению заключались в том, что они предлагали плацебо. Закрывали глаза на факты. Прекрасно. Вот тебе факты. Все мы тут гики. И есть смысл сделаться гиками продвинутыми.
Аида насмешливо покачала головой:
– Ты совсем забыла про человеческий фактор. Потому-то ты и плохой лидер. Потому тебя и заменили Маркусом, пока власть была у тех, кто хоть что-то соображал. И потому мы в конце концов здесь и оказались.
– Оказались, причем в полной безопасности, – согласилась Айви. – В отличие от тех, кто пошел за тобой. Эти все мертвы.
– Они мертвы, – сказала Аида, – а я жива, и вижу, чем все кончится: вы запрете меня в капле, чтобы я производила для вас генно-модифицированных младенцев, а вы их будете у меня отбирать.
И она разрыдалась.
– Она совсем как я, только в худшем варианте, – пояснила Джулия. – Видит множество вариантов – большинство, учитывая текущую ситуацию, довольно мрачные – и поступает соответственно.
– Неожиданный для тебя уровень самоанализа, Джулия, – заметила Мойра.
– Ты и понятия не имеешь о моем уровне самоанализа, – отрезала та. – Большую часть жизни я провела в состоянии клинической депрессии. Одно время принимала лекарства. Потом прекратила. Прекратила потому, что лекарства делали меня дурой, и я решила – пусть лучше мне будет плохо, но дурой я не буду. Я – это я.
– В определенной степени депрессия обусловлена генетически, – сказала Мойра. – Хочешь, я сотру соответствующие гены у твоих детей?
– Ты меня прекрасно слышала, – ответила Джулия. – И всем вам теперь известно, какое я приняла решение. Страдать, раз от этого есть польза. Общество погибнет, если в нем не будет таких, кто, подобно мне, видит разные сценарии. Позволяет им разыгрываться без ограничений у себя в голове. Предвидит наихудшие варианты. И принимает меры, чтобы до них не дошло. Если цена всего этого – цена того, что твоя голова переполнена мрачными предчувствиями, – страдание, то так тому и быть.
– И ты хочешь такого для своего потомства?
– Разумеется, нет, – сказала Джулия. – Если бы только была возможность получить одно без другого – дар предвидения без боли, – я бы ни секунды не колебалась.
– Людей с такой ментальностью нам нужно совсем немного, – заметила Фекла. – Если перебрать, будет Советский Союз.
– Мне сорок семь, – сказала Джулия. – Если повезет, я рожу еще одного. Остальные могут штамповать детей лет двадцать. Сами посчитайте соотношение.
– Поразительно – мы уже соревнование устроили, – простонала Камила. – Простите, что я вообще завела этот разговор.
Тут общее внимание привлек резкий стук.
Все повернулись к окну «банана». Оно было не слишком большим – размером с тарелку. Последние три года по другую его сторону был лишь лед, так что о его существовании успели забыть. Однако сейчас сквозь окно был отчетливо виден окружающий пейзаж – что, впрочем, скорее способствовало головокружению.
За окном была Дина, пристегнувшаяся к вращающемуся тору. Она надела скафандр и вышла наружу через шлюз.
Убедившись, что привлекла к себе внимание, она прилепила к стеклу небольшой предмет: комок чего-то вроде пластилина, к которому крепились провода и электронное устройство. Дина нажала на устройстве кнопку, и его экран начал обратный отсчет десятиминутного интервала времени.
Аида звонко расхохоталась и захлопала в ладоши.
– Что она такое вытворяет? – спросила Джулия.
– Это взрывное устройство, – объяснила Айви. – Которое убьет нас всех через десять минут, если она его не уберет.
Обернувшись, Айви обвела взглядом комнату.
– И чего она добивается? – потребовала Джулия.
– Думается, моя подруга имеет в виду, что если мы не в состоянии прийти к решению за десять минут, человечество не заслуживает того, чтобы существовать и дальше, – объяснила Айви.
Примерно полминуты все молчали, потом заговорила Мойра:
– Как насчет такого: каждая женщина сама решает, что будет с ее яйцеклетками.
Не услышав возражений, она продолжила:
– Давайте я все же проговорю, чтобы всем было ясно. Если речь о настоящей болезни – которая значится в литературе, которую официально считает болезнью медицина, – я ее вылечу. Неважно, телесная она или душевная. Неважно, сколько таких заболеваний у каждой из вас – я вылечу все, прежде чем продолжить. Однако. – Тут она улыбнулась и подняла указательный палец. – После этого у каждой будет одно бесплатное.
– Бесплатное что? – спросила Фекла.
– Изменение – улучшение – по вашему выбору, я применю его к геному оплодотворенной яйцеклетки, из которой получится ваш ребенок. И только ваш. Других никто заставлять не вправе. Поэтому, Камила, если ты считаешь, что для улучшения человечества следует избавить его от агрессии, я изучу научную литературу и найду способ добиться этого генетическим путем. То же относится ко всем остальным и к их идеям насчет того, как улучшить человечество. За собственных детей все решают сами.
Все задумались, осторожно переглядываясь, прикидывая чужую реакцию.
Айви глянула на таймер:
– У кого-нибудь есть вопросы? Осталось восемь минут.
– Думаю, нам столько не понадобится, – сказала Луиза.
Айви посмотрела в глаза каждой по очереди, потом перевела взгляд на окно и подняла большой палец.
Глаза Дины, видимые сквозь два стекла – оконное и куполообразного шлема скафандра, – повернулись к пальцу Айви. Она кивнула.
Мойра улыбнулась и тоже подняла большой палец. Что также было отмечено Диной.
Потом Фекла. Потом Луиза, Камила, Джулия.
Все взоры обратились на Аиду. Которая опустила глаза. По сути, она всегда была скромной.
– Да мне-то что, – пробормотала она.
– Ты должна показать ей, что проголосовала, – сказала Айви.
– Серьезно? Ты хочешь сказать, что я могу единолично уничтожить человечество, просто не подняв большой палец в ближайшие семь минут?
Фекла вытащила из кармана комбинезона нож и выщелкнула лезвие. Размахивать им она не стала, просто сделала вид, что чистит себе ногти.
– Или так, – заметила она, – или народонаселение внезапно уменьшается с восьми до семи человек, которые принимают единогласное решение.
Усмехнувшись, Аида выбросила вперед руку, большим пальцем вниз.
– Объявляю проклятие! – заявила она.
Луиза громко вздохнула.
– Это не мое проклятие. И оно падет не на ваших детей. Нет. Я не настолько злобная, как вы все думаете. Это ваше проклятие, вы его сотворили, собираясь делать то, что задумали. И падет оно на моих детей. Я-то знаю. Я вижу, что будет. Ведь это я плохая. Каннибал. Та, с кем никто не хочет знаться. Мои дети, что бы я для них ни выбрала, всегда будут отличаться от ваших. Потому что вы должны понимать. Вы только что решили создать новые расы. Семь новых рас. Они разделятся навсегда и будут отличаться друг от друга точно так же, как ты, Мойра, отличаешься от Айви. Они никогда не сольются в единую расу, так уж устроено человечество. Через тысячи и тысячи лет потомки вас шести будут смотреть на моих потомков и говорить: «Смотри-ка, дитя Аиды, каннибал, злой, проклятый!» Они перейдут на другую сторону улицы, сплюнут под ноги. Вот что вы сейчас сотворили своим решением. И я создам свое дитя – своих детей, у меня их будет много – такими, чтобы выдержать это проклятие. Пережить его. И победить!
Аида обвела взглядом комнату, вглядываясь глубоко посаженными черными глазами в каждую женщину по очереди, потом посмотрела на окно, чтобы встретиться глазами с Диной.
– Объявляю проклятие! – повторила она, потом медленно повернула руку пальцем вверх.
Дина отлепила заряд от окна. Она не знала, что сейчас сказала Аида. Да ей было наплевать. Обычные Аидины претенциозные штучки.
На таймере оставалось еще несколько минут. Можно было просто его отключить. Но ей хотелось прогуляться. То, что произошло сейчас в «банане», выглядело не слишком симпатично. Дина устала находиться с этими людьми в замкнутом пространстве – даже с теми, кого любила. И не испытывала особого желания сейчас с ними воссоединяться.
Она отстегнула карабин и отпустила неторопливо вращающийся тор. Угловой момент отбросил ее к стене ущелья. Дина давно привыкла двигаться в невесомости, поэтому выполнила хорошо рассчитанное сальто, спружинила ногами, чтобы погасить скорость, потом включила магниты в подошвах и пошла по стене. При столь слабой гравитации можно было выбирать любое направление. Восхождение на «вертикальную» скалу практически не отличалось от «горизонтальной» прогулки по дну каньона.
Динамики в шлеме издали звук, оповещающий, что с ней установлено голосовое соединение.
Это была Айви.
– Гулять отправилась?
– Угу.
– Слушай, мы тут кое-что обнаружили.
– Ну?
– Все проголосовали – кроме тебя.
– Хм, тоже верно. – Дина посмотрела на таймер. Читать его показания теперь было нелегко, поскольку она приблизилась к терминатору – бритвенно-острой границе между светом и тенью, – и яркая стена каньона отражалась в экране. Наклонив таймер, чтобы видеть получше, она обнаружила, что он вот-вот перейдет через отметку в шестьдесят секунд. – Ничего страшного. У меня целая минута, чтобы решить.
– Ну, тебе хоть интересно, до чего все остальные договорились?
– Доверяю твоему выбору. Хотя да.
– Мы решили, что все наши дети должны быть похожими на тебя.
– Очень смешно. – Дина пересекла терминатор, взошло солнце. Свободной рукой она опустила на шлеме солнцезащитный козырек.
– Мойра уже приступила к работе.
– Из-за этого Аида и разыграла такую драму?
– Ну да.
Тридцать пять секунд.
– Серьезно, что вы там решили?
– Одно генетическое изменение на мамочку.
– Вот оно что. И что же ты выбрала? Наделать умненьких детишек – и все прямые, как гвозди?
– Как ты догадалась?
– Интуиция.
– А ты, Дина?
Дина услышала в голосе подруги первые нотки беспокойства. Она бросила взгляд на дно ущелья, на беспомощно вплавленную в металл колыбель человечества, и на секунду вообразила, как швыряет туда заряд, словно разгневанная богиня – молнию.
Она думала о Маркусе. О детях, которые у них могли быть. Какими бы они стали?
Маркус был в известном смысле тем еще отморозком, однако умел держать себя в руках.
Как Дина на самом деле только что осознала, она выбежала из «банана», шарахнув перед этим по столу, не из-за Аиды. Та ее пыталась спровоцировать, это верно. Однако истинная ярость, которая все это время в ней разгоралась, началась с Камилы и ее слов насчет агрессии. Которые, как Дина теперь понимала, относились не столько даже к ней, как к Маркусу. Сейчас ей хотелось схватить Камилу за шкирку и усадить перед экраном, чтобы та еще раз взглянула на последние минуты его жизни.
Маркус был героем. Дине казалось очевидным, что Камила хотела бы лишить человечество героев. Желание свое она выразила через слова об агрессии. И это тоже было агрессией с ее стороны – пассивной агрессией, которую Дина с ее воспитанием не могла не счесть коварной. И в конечном итоге даже более разрушительной, чем открытая агрессия.
Это и взбесило ее до такой степени, что она не могла больше там оставаться.
– Дина? – снова спросила Айви.
– Я дам начало расе героев, – объявила Дина. – В жопу вашу Камилу!
– Это будет довольно… увлекательно. Сотни лет в закрытых помещениях вместе с расой героев.
– Маркус как-то справлялся, – ответила Дина. – Он был тот еще отморозок, но умел придерживаться правил. Это называется кодекс чести.
Она швырнула взрывчатку высоко вверх.
– Так ты голосуешь «за»?
– Ну да. – Дина смотрела, как заряд постепенно уменьшается на фоне звездного неба. Красные огоньки светодиодного таймера сверкали, словно маленькие рубины.
– Единогласно! – объявила Айви.
Дина поняла, что та сообщает это остальным женщинам в «банане».
«В первый и последний раз», – подумала она.
От красного огонька осталась едва различимая точка. Словно Марс, подумалось Дине, только ярче и отчетливей. Затем он беззвучно превратился в яркий желтый шар и начал быстро увеличиваться и темнеть.
Часть третья
Кэт-два открыла глаза: по туго натянутому пологу скакали розовато-оранжевые пятна. «Хищники», – истолковало их чутье опасности, доисторический инстинкт, зародившийся еще в саваннах Старой Земли. Целых пять тысяч лет, которые длился Каменный Ливень, этот инстинкт дремал за ненадобностью. Теперь, когда на поверхности Новой Земли начали расселяться звери, способные представлять угрозу, он снова пробудился. Дернулось плечо. Так бывает, когда организм еще наполовину спит и не может отличить явь ото сна. Кэт-два почудилось, будто рука тянется за оружием, лежащим под подушкой, но то была всего лишь судорога. Громоздкий и угловатый катапульт по-прежнему впивался в затылок сквозь тонкую скрутку.
Сразу же стало понятно, что никаких крупных хищников рядом нет. Пятна были слишком размытые и двигались слишком быстро – даже птицам так не под силу. Природа этого явления оставалась загадкой, но, судя по оттенку пятен, светало. Проспала. Еще немного, и она упустит утренний бриз, который должен поднять ее в небо.
Кэт-два вылезла из палатки; ноги после вчерашнего перехода гудели. Удивительно, будто она и не тренировалась. Впрочем, даже в самой огромной космической биосфере нельзя воссоздать склон, по которому надо спускаться несколько дней, как на настоящей планете. Ноги к таким нагрузкам не привыкли. За вчерашний день Кэт спустилась почти на две тысячи метров – от гряды холмов до тридцатикилометрового кратера, заполненного голубой водой. Она остановилась в нескольких километрах от его кромки, за которой вплоть до самого берега расстилался зеленый луг. Угол склона изменился незначительно, но уставшие колени ощутили это мгновенно. Кэт-два прошла с десяток шагов, нащупывая перепады каждой мозолью, ловя потоки воздуха губами, волосами и ладонями. Затем побрела обратно к точке перегиба, заметной только благодаря тому, что в лучах заходящего солнца там пролегла четкая граница между светом и тенью.
Над неровной поверхностью ветер создает завихрения. На исходе дня ветер слишком слаб и завихрения эти незначительные, но поутру, когда восходящее солнце своим теплом ускоряет движение воздуха, становятся более заметными. Именно здесь Кэт-два решила бросить рюкзак и поставить палатку.
Теперь было ясно, что пятна света – это солнечные блики. Лучи солнца отражались от озера и сквозили в ветках деревьев метрах в ста ниже по склону. Утренний ветерок едва трепал листву, и она тихо шелестела, как дыхание спящего.
Кэт-два достала катапульт из-под мешка с бельем, заменявшего ей подушку. Устройство завибрировало, распознавая отпечатки пальцев. Тщательно обследовав окрестности (к оружию прибегать все-таки не хотелось) и найдя удобное открытое пространство, она присела и помочилась. Лишь несколько десятков лет назад земная экосистема созрела для того, чтобы «ТерРеФорм», на который работала Кэт, заселил ее хищниками. Как обычно, полной уверенности в успехе не было. На Старой Земле, если верить истории, хищники и их жертвы развивались в гармонии. Как это будет происходить на Новой Земле, оставалось только гадать. Никто не знал, хватает ли местным зверям пропитания, и даже если хватает, где гарантия, что они не решат разнообразить свой рацион и попробовать на вкус Кэт-два?
Кэт работала в составе Земной экспедиции. Можно ли ее при этом отнести к военным – вопрос богословской сложности. С одной стороны, цели подразделения чисто научные, а контакты с военными – краткие и касаются исключительно вопросов логистики и текущей обстановки; с другой – экспедиционников считают элитными разведчиками, которые, ко всему прочему, тесно сотрудничают со змееедами. Как бы то ни было, их основная задача – изучать развитие экосистемы Новой Земли и сообщать о наблюдениях. Не убивая при этом животных, которых новое человечество с таким трудом воссоздало и поселило здесь. За две недели, проведенные на поверхности, Кэт привыкла к катапульту и даже перестала обращать внимание на то, что это оружие. Однако сегодня предстояло лететь домой, и она взглянула на все глазами обыкновенных людей – жителей обитаемого кольца, – в чье общество ей предстоит вернуться уже завтра. Они ни за что не поверят, что Кэт-два совсем недавно побывала там, где нельзя и нужду справить, предварительно не осмотревшись, или пойти куда-то, не захватив оружия.
Тем временем свет из розовато-оранжевого стал расплавленным золотом. Все вокруг представляло собой сочетание невероятно сложных и непредсказуемых явлений: рябь на озере, причудливо изогнутые деревья, семена которых около ста лет назад сбросили на Землю в специальных капсулах. Капсулы эти рассыпались по затвердевшим породам, оставленным Каменным Ливнем, как кости по игральному столу, и закрепились в лунках, специально проделанных для них микроорганизмами-камнеедами. Листва и ветви качались по воле порывов ветра, непредсказуемость и хаотичность которых невозможно рассчитать и воспроизвести искусственно. Кэт подумалось, что мозг человека – да и любого крупного животного – развивался, приспосабливаясь к подобному окружению, настраиваясь на такие сложные стимулы, но в последние пять тысяч лет человечество было лишено этой «подпитки». Пробовали смоделировать ее на компьютерах. Построили большие орбиталища с озерами и лесами. Вот только смоделированная природа – это не природа. Не атрофировался ли мозг человека за это время, готов ли он к тому, что может ожидать на Новой Земле?
И, поскольку Кэт-два – мойринка, она задумалась, не связаны ли эти ощущения с тем, что она проспала. Предыдущие ее экспедиции больше походили на короткие вылазки. Ее отправляли в малоразвитые биомы куда-нибудь на границу участка «ТерРеФорма» – туда, куда семена сбросили не так давно и где отсутствовали сложные звуки, виды и запахи. Однако нынешняя экспедиция длилась уже долго, и Кэт чувствовала в себе какие-то перемены.
Ева Мойра родилась в Лондоне и сочетала в себе интерес к природе с тягой к городу. Кэт-два тоже инстинктивно искала глазами яркие огни большого города – в данном случае, высоко в небе.
Накануне небо скрывали облака, воздух был практически недвижим. В такой обстановке найти и накопить нужное количество энергии для возвращения домой было бы непросто. Но за ночь все переменилось. Воздух двигался – еще не так заметно, чтобы ощущать это кожей, но листья на верхушках деревьев и тяжелые стебли травы уже шевелились. Выше движение, судя по всему, интенсивнее: давешний облачный полог разорвало на клочки, снизу серовато-лиловые, а с востока подсвеченные розовато-оранжевым. Небо, проглядывавшее между ними, было чистым, еще не до конца освещенным, так что можно разглядеть самые яркие звезды и планеты. А если взглянуть на юг (поскольку Кэт-два находилась в северном полушарии), то можно увидеть аккуратное кольцо из сверкающих точек, тянущееся через все небо с рассветного востока на темнеющий запад, – примерно половина из десяти тысяч модулей-орбиталищ. Точка на самом востоке, прямо над линией горизонта, была особенно яркой и крупной, как застежка на ожерелье. Исполинское Око в данный момент висело над Атлантикой.
Пора.
Свою палатку Кэт-два разбила на ровном травянистом участке неподалеку от гребня холма, вокруг которого скоро будут образовываться завихрения. Она собрала пожитки, закинула мешок на плечо и оттащила к выступу, подмеченному накануне. Щелкнула пряжкой набедренной скатки, и та упала на землю.
Легкими пинками она раскатала сверток: пара крыльев и хвост. Внутри были завернуты еще ножной насос и стеклянный шар чуть побольше головы Кэт.
Несколько минут она качала насос. Развернутая ткань начала распрямляться, натягиваться, становясь похожей на планер.
Солнце вышло из-за кратера. Крылья уловили свет и запитали встроенные насосы, подкачивающие трубки в каркасе планера, для чего человеческой силы не хватило бы.
Кэт-два переоделась. Для этого сначала пришлось раздеться догола. Было прохладно – хорошо, что она перед этим разогрелась, качая насос.
Стеклянный шар – это на самом деле шлем, но сейчас там лежал серый сверток. Кэт вытащила его и раскатала по земле. Получился кусок ткани ровно по ее росту, в него была завернута полужесткая воронка с лямками, а в ней лежали две упаковки. Одна, совсем крохотная, – с таблеткой, которая на сутки остановит процесс пищеварения. Кэт-два проглотила ее. Вторая упаковка представляла собой большой и неприятно холодный тюбик с гелем. Кэт надкусила тюбик и, морщась от ледяного и липкого прикосновения, целиком вымазалась содержимым. Гель увлажнял кожу и вроде бы имел страшно сложный состав, но косметическое средство из него никакое. Все называли его просто «космический жир», и его функцией было намертво закупорить поры.
Воронка с лямками предназначалась для сбора мочи. Кэт-два продела в нее ногу, приладила к лобку и застегнула лямку на копчике. Между ног, щекоча внутреннюю поверхность бедра, болталась короткая трубка.
Кэт подняла распластанную по земле серую ткань – скафандр-комбинезон с единственным отверстием в горловине. Материал представлял собой сетку из едва различимых взглядом вьев – простых трехлапых роботов, не умевших практически ничего, кроме как цепляться за соседа. Цеплялись они надежно, и влезть в скафандр было бы невозможно, но у вьев был собственный примитивный «язык», и они понимали простейшие команды на ослабление или укрепление сцепки. Кэт-два просунула руки в горловину и развела в стороны. Распознав жест, вьи расползлись, и теперь в комбинезон можно было просунуть ногу – сначала одну, затем вторую. Для этого требовалось хорошее равновесие, каким, по счастью, Кэт обладала. Также она предусмотрительно расстелила под собой полотенце. Самая частая ошибка – не удержаться на месте и наступить в грязь, а то и вовсе упасть и вываляться в траве, камешках и ветках, которые мгновенно пристают к «космическому жиру». Однако Кэт удалось влезть в скафандр без происшествий.
Попытки нащупать штанину, а затем вдеть каждый палец ноги в свою ячейку со стороны выглядят донельзя комично. Кэт-два натянула скафандр по ягодицы и только потом, сев, разобралась с пальцами. Затем она подсоединила трубку мочесборника к специальному входу на внутренней поверхности правого бедра. Роботы-вьи тут же сомкнулись плотнее, едва не прижав ей руки. Процесс волнообразно прошел от ступней до коленей, затем до бедер и ягодиц, остановившись на талии. Кэт накинула верхнюю часть скафандра и аккуратно просунула руки в перчатки. Костюм, чувствуя эти телодвижения, уплотнялся, обхватывая ее, вплоть до шеи.
Кэт отделила от шлема жесткий воротник с петлей и защелкой, застегнула его вокруг шеи, подняла горловину комбинезона и плотно прижала.
Теперь она целиком – от шеи до ступней – была облачена в серый материал, облегавший тело настолько плотно, что были различимы сухожилия на ладонях, соски, затвердевшие от утренней прохлады, и холмики в основании ногтей.
Надевать шлем она не торопилась. Хотелось в последний раз вдохнуть чистый воздух Новой Земли. Отстраненность ученого боролась с чем-то более глубоким, присущим всем человеческим расам: желанием разглядеть красоту и предназначение «естественного» мира. Кэт-два знала, что сказал бы Док – да и любой другой айвинец, – сумей он прочесть ее мысли. Озеро, которое ты видишь, появилось только благодаря тому, что мы сбрасывали на безжизненную планету одну комету за другой, пока влага не стала накапливаться. Воздух, которым ты дышишь, выработали генетически сконструированные микроорганизмы, рассеянные во влажной атмосфере и впоследствии уничтоженные. А резкий запах, который тебе так нравится, издают растения, долгие годы существовавшие лишь в виде двоичного кода на флешке, которую твоя ева носила на шее.
И все равно он ей нравился. Тем временем бриз набирал силу, подбрасывая и дергая планер в разные стороны. Подъемная сила у аппарата была сведена к минимуму, так что сам по себе он бы никуда не делся, но какой-нибудь внезапный порыв все же мог подхватить его и унести.
Забеспокоившись, Кэт-два хлопнула ладонью по внешней поверхности правого крыла, на расстоянии вытянутой руки от кончика.
Она ощутила свое же прикосновение. Ткань скафандра на участке кожи чуть выше запястья сжалась и пощекотала руку узором выпяченных морщинок по размеру не более кончика пальца. Формой он, однако, идеально повторял ладонь Мойры в миниатюре. Кожа Кэт и поверхность планера посредством умного скафандра стали единым целым.
Это развлечение не надоедало. Кэт провела рукой к кончику крыла, с улыбкой следя за тем, как отпечаток руки на поверхности костюма движется по направлению к запястью. Она оторвала руку от крыла, и отпечаток исчез.
Кэт-два нахлобучила шлем на голову и закрепила на воротнике. Шлем представлял собой просто прозрачный пузырь с упором для головы и россыпью миниатюрных динамиков. Никаких тебе индикаторов и прочей ерунды, загораживающей обзор.
В фюзеляже между крыльями было устроено гнездо, в котором как раз помещалась Кэт. Она оседлала нос, согнула ногу в колене и просунула ее в мягкий изолированный канал, затем то же самое проделала и со второй ногой. Теперь она как бы сидела в кабине. На подложке для живота перед ней лежал тоненький рюкзак со сложенным парашютом. Кэт накинула его на спину, затянула лямки на талии и бедрах. Наклонившись вперед, она перенесла вес на руки и плавно опустилась на живот.
Осталось завершить несколько соединений: мочеотводник – к системе осушения. Шланг с питьевой водой – к воротнику. Трубки для входа и выхода воздуха пока были не нужны, но она все равно подключила их вместе с кабелем питания.
Затем она потянулась назад, к самым щиколоткам, и нащупала язычок молнии. Почему именно «молнии» – совершенно не ясно. Застежка представляла собой две шеренги примитивных узкоспециализированных вьев, которые, сцепившись, заключали тело пилота внутри фюзеляжа под капюшоном из многослойной шершавой изоляции. Кэт потянула капюшон на себя, и верх планера обхватил ягодицы, сомкнулся со скафандром вдоль позвоночника, закрыл шею. Снаружи остался только пузырь с головой, ставший теперь носовым наконечником планера.
Подобно птице, расправляющей крылья, Кэт распластала руки и просунула их в изолированные тоннели, оперев на тугие, накачанные опоры. На мгновение показалось, будто внутрь планера как-то угодили мелкие камешки и теперь застряли в рукавах. Но вот один из них немного сдвинулся, и стало ясно, что это снова включился скафандр: вьи почувствовали камень под крылом и сымитировали его рельеф.
Слой изоляции также приглушал внешние шумы, так что теперь Кэт не слышала почти ничего, что происходило снаружи.
Это не значило, что звуки пропали совсем. Был слышен ветер. Впрочем, этой фразой едва ли можно описать ту симфонию звуков, которую передавала сеть миниатюрных динамиков. Для сравнения: предложение «канид чует запах леса» значит совсем не то же самое, что «человек чует запах леса». Дело не в словах, а в том, что обонятельные органы канида не в пример мощнее и развитее, чем у человека. В самом грубом приближении, трехмерный звуковой портрет ветра, генерируемый в реальном времени бортовыми системами планера и передаваемый динамиками внутри шлема, настолько же превосходил то, что Кэт могла бы воспринять невооруженным ухом, насколько обоняние канида превосходило человеческое. Планер был снабжен лидарами, направленными во все стороны. Они просматривали атмосферу на несколько сот метров вокруг и находили в ней мириады течений, перепадов и вихрей. Передать всю эту информацию звуком невозможно, но даже по имеющемуся сигналу было понятно куда двигаться, а именно – где находится средоточие энергии. И вот сейчас симфония тонов, завываний, треска и шорохов подтверждала: интуиция накануне ее практически не подвела. Поток ветра, поднимавшийся от озера по склону, был довольно равномерен, но, огибая гребень холма, верхние слои воздуха должны были перемещаться быстрее, чтобы угнаться за нижними слоями. Так между ними возник перепад скорости. Им можно было воспользоваться.
Кэт не только слушала, но и смотрела. Две птицы летели параллельно склону, ныряя из одного слоя в другой, чтобы перенять подъемную силу. Движение облаков высоко наверху показывало, с чем Кэт придется столкнутся через несколько минут, но пока что она об этом не задумывалась.
Порыв ветра. Давление под руками увеличилось, и в это же мгновение планер начал отрываться от земли. Кэт шевельнула ладонями и ступнями – скафандр распознал жест и послал соответствующую команду на блок управления. Вот и все, к взлету готовы. Поймав ветер, поднимающийся вдоль склона, аппарат взметнулся в воздух. Неровная поверхность земли больше не ощущалась – лишь дрожание крыльев, считывавших обтекающие их потоки воздуха. Поднявшись повыше, для подстраховки, Кэт наклонилась головой вперед и спланировала к подножию холма, обращая высоту в скорость. Так ей и предстоит провести остаток дня, накапливая энергию, необходимую для подъема. В конце концов весь накопленный запас будет потрачен на то, чтобы набрать высоту и вырваться туда, где атмосфера кончается.
У самого берега луг уступал место лесу – одному из старейших на Новой Земле. Его посадили вскоре после Первого договора, то есть лет сто назад. Кэт-два задрала голову, пронеслась над кронами, затем вновь сбросила высоту и теперь парила над самой водой. Озеро представляло собой растаявшее ядро кометы, в котором только-только обживались занесенные туда водоросли и рыбы. По голосовому приказу Кэт планер сбросил в воду несколько метров шланга не толще пальца. За первый пролет через озеро она набрала двадцать килограммов воды, из-за чего аппарат чуть-чуть замедлил ход. На другом берегу она нашла восходящий поток теплого воздуха и поднялась на нем на несколько сот метров, после чего вошла в пике и снова, уже быстрее, пронеслась над озером, чтобы захватить еще воды. Эта часть путешествия самая трудоемкая, и хорошо, что заниматься ей надо в начале, пока есть силы. Да, планер был легким, и его можно было носить с собой на спине, но из-за этого он не мог накопить достаточно энергии. Малая инерция не позволяла свободно маневрировать в верхних слоях атмосферы: порыв ветра – и завертит, как перышко. Необходимо набрать большой вес, для чего приходится черпать воду из озера, чем Кэт сейчас и занималась. Высота небольшая, скорость низкая, так что ошибаться нельзя. Первые несколько заходов, пока планер практически ничего не весит, самые непростые. Именно поэтому она не спеша выискивала восходящие потоки по обе стороны от озера и накапливала энергию из них. Однако уже спустя час Кэт уверенно выписывала умопомрачительные пике по всему кратеру: балласта под крыльями и в подбрюшье было несколько сот килограммов. К этому времени она также поняла, где искать восходящие потоки. Солнце уже было высоко, и они все активнее возникали над широкими лугами, раскинувшимися на склонах огромного кратера.
И вот в последний заход, уже готовясь подняться над верхушками стремительно приближавшихся деревьев на берегу, Кэт-два заметила человека.
Человек не стоял прямо на берегу, а скрывался на краю леска и, очевидно, наблюдал за Кэт. На нем (или на ней – с расстояния различить трудно) была одежда, сливавшаяся с окружением. Точно не цветастый комбинезон топографа, но и на военный камуфляж непохоже. Почувствовав, что его – или ее – заметили, человек немедленно скрылся за молодыми деревьями. В то же мгновение Кэт-два пришлось резко задрать планер вверх: от удивления она едва не упустила нужный момент. Столкновения с лесом удалось избежать, но несколько веток все-таки чиркнули по брюху фюзеляжа. Озеро осталось позади.
Прямо перед ней расстилался широкий луг под углом к солнцу – прекрасный источник энергии. Подлетев ближе, чтобы лидары могли распознать движение воздуха, а сама Кэт могла разглядеть птиц, она ворвалась прямо в восходящий поток. Первая попытка поймать его была неуклюжей, основанной только на слухе, но, оказавшись внутри, Кэт уловила руками и ладонями тонкие струйки воздуха и, подобно птицам, дала им поднять планер вверх.
После получасового подъема озеро внизу казалось синим диском, а к юго-востоку простиралось открытое пространство, усеянное грибовидными облаками, выдававшими наличие там других восходящих потоков. Кэт-два спланировала почти по прямой, обращая набранную высоту в расстояние, пока не добралась до тех потоков, чтобы восполнить запас энергии. Ее целью был горный хребет в нескольких сотнях километров, возвышающийся над восточным побережьем Тихого океана. Над ним, параллельно гребню, длинными складками тянулись облака.
В солнечных батареях накопился достаточный заряд для передачи пакета данных в космос. В ответных пакетах, полученных через несколько секунд, сообщалось, когда и где на ее предполагаемом маршруте встретятся приколы. Прокладывать точный курс было еще слишком рано, но общее представление иметь полезно. Кроме того, сообщать остальным, где находишься и когда тебя ждать, считалось хорошим тоном.
Выяснилось, что в одном с Кэт районе работали еще два десятка экспедиционников. Не чересчур ли много? Она решила перепроверить. Ожидая подтверждения, она обвела взглядом горизонт и, действительно, заметила еще двоих.
Поразмыслив, Кэт отправила голосовое сообщение для Дока: «Надо переговорить, как вернусь. Не срочно. Но важно».
После этого Кэт-два выкинула из головы все лишнее и сосредоточилась на насущном, а именно на построении маршрута через теплые потоки таким образом, чтобы добраться до восходящей волны дальше по хребту. Планер тем временем накопил достаточно энергии (в основном в виде высоты), и переходы от одного потока к другому ее участия почти не требовали. Так что Кэт могла позволить себе время от времени задремать минут на двадцать.
В сущности, с таким полетом справился бы и робот: автоматические планеры уже парили над всей Новой Землей. Однако Кэт не хотела терять навык, перепоручая выполнение отдельных задач машинам, а еще ей нравилось вести планер самой, пусть и с перерывами. Алгоритмы, конечно, работают, но написать и улучшить их может только человек. А как это сделать, если не летаешь сам?
От краткого вечернего сна ее пробудило резкое ускорение полета. Кэт опустила глаза и увидела в тысяче метров под собой заснеженные пики. Она добралась до восходящей волны – неисчерпаемого источника атмосферной энергии, по сравнению с которым энергия восходящих теплых потоков казалась ничтожной. Волна шла вдоль хребта, протянувшегося с севера на юг. Поверни Кэт сейчас на север, та бы доставила ее, наверное, к самому полярному завихрению, а оно – к границе атмосферы. Однако на одних крыльях до места назначения долететь было нельзя, и поэтому Кэт развернулась на юг и повела планер по границе волны, слегка наклонившись набок. Таким образом ей хватало энергии на набор высоты, а планер не разгонялся быстрее трехсот километров в час. Она и так ощущала себя, будто муха, которая решила прокатиться на урагане.
Сгустки в полотне звука указывали на наличие других объектов сверху, снизу, справа и слева от Кэт. Их даже можно было различить глазом: подсвеченные солнцем фюзеляжи и кончики крыльев хорошо выделялись на фоне пурпурного закатного неба.
В самой вышине – невообразимо далеко, хоть и все равно на «низкой» околоземной орбите, – ползли массивные конструкции, похожие на минутные стрелки гигантских часов. Они напоминали вытянутые в линию созвездия с яркими светилами на концах. Одна из таких стрелок проплывала по небу точно к югу от Кэт, но она туда никак не успевала. Впрочем, с запада приближалась еще одна – словно занесенная над планетой гигантская нога с готовой опуститься ступней. Это был ее прикол, даже не нужно сверять параметры. Тем не менее расчет она все равно запустила: отчасти, чтобы подтвердить свою догадку, отчасти, чтобы уведомить остальные аппараты в этом столпотворении о своем курсе. Элементарная вежливость на случай, если кто-то еще нацелился на тот же прикол.
Пока она добралась до него, стемнело. Прикол – название восходило к слову «причал», обозначавшему на Старой Земле место стоянки кораблей – представлял собой полую капсулу, закрепленную на тросе, который тянулся далеко в космос. На другом его конце, в тысяче километрах, висел такой же прикол и выступал в качестве противовеса. Вместе они образовывали что-то вроде космического бола, а постоянное круговое движение обеспечивало натяжение кабеля. Бола двигался вокруг Земли, как и обыкновенный спутник, разница лишь в том, что высота орбиты и длина кабеля рассчитаны таким образом, чтобы с каждым оборотом (или, как это видела Кэт-два, шагом по небу) прикол на нижнем конце опускался в верхние слои атмосферы и почти неподвижно зависал примерно на минуту. Представьте себе бегуна, который перед каждым следующим толчком на долю секунды касается земли, хоть в движении это не заметно. Как бы то ни было, прикол опускался и сбрасывал скорость так, чтобы планер, разогнанный и выброшенный высоко в атмосферу энергией подветренной волны, мог достать до него и зацепиться.
Глаза и уши Кэт-два подсказывали, что вместе с ней к приколу движутся и другие аппараты. Правила предписывали за несколько минут до стыковки передать управление «Параматрице», последней версии древней программы, которая и выстраивала конечный маршрут. Будь Кэт здесь одна, она бы легко справилась сама. Но поскольку приходилось координировать стыковку с прочими аппаратами, то лучше всего было довериться программе, которую специально для этого разработали пять тысяч лет назад.
Когда Кэт-два уступила управление компьютеру, до прикола все еще оставалось невозможно далеко, однако уже через несколько минут он надвигался на нее, как метеорит в замедленной съемке, весь в мигающих красных огоньках. Он напоминал мяч для регби, вытянутый от носа к корме, с куцыми крылышками, которые, меняя угол атаки, подруливали в разреженном воздухе. Планер Кэт-два и другие аппараты приближались к приколу сзади и быстро догнали его, когда он замедлился почти до полной остановки.
Корма представляла собой широкий проем с раздвигающимися створками, за которыми находилась просторная, ярко освещенная палуба – этакие волшебные врата в небесах. Перед Кэт, мигая огоньками, выстраивались в очередь на посадку другие аппараты.
Светящийся проем приближался, словно по небу плыло замерзшее солнце. Планеры один за другим заходили с подветренной стороны, опускались на палубу и, проехав немного или отскочив несколько раз, замирали. Издали могло показаться, что они влетают внутрь ровно по горизонтали. На самом деле палуба была немного наклонена, так что аппараты как бы вползали по пологому трапу, что позволяло гасить скорость. Планер Кэт-два дважды отскочил и наконец опустился на трап. Сила тяжести – настоящая и искусственная – прижала ее к палубе; планер резко остановился, в глазах помутнело от прилива крови к голове.
С одной стороны, планер больше не двигался. С другой – Кэт теперь находилась в одном из грузов на конце бола, описывающего окружность диаметром около четырех тысяч километров. Издалека бола казался степенным, но на самом деле скорость его была такая, что внутри получалось два же искусственной силы тяжести. Если добавить к этому один же естественной гравитации Новой Земли, то сила, вжимавшая Кэт в мешки с балластной водой под брюхом планера, выходила очень большой.
Двухметровому хвату сила тяжести не помеха, и он оттащил планер с Кэт в сторону, освобождая место для посадки следующих аппаратов. В этот заход на приколе собралось восемь планеров, из которых только тремя управляли люди, причем среди них планер Кэт был самым простым – остальные два отличались конструкцией и были снабжены генераторами. Еще пять – робопланеры, внешне похожие на тот, что был у Кэт-два, но не надувные, а на жестком каркасе. Как только последний аппарат занял место на палубе, створки прикола сошлись. Шаг закончился, капсула поднималась вверх, «пяткой» вперед, покидая атмосферу.
Загерметизировать такое большое пространство невозможно. Воздух, захваченный во время прохода через атмосферу, тут же просочился наружу. Так что технически Кэт-два в открытом космосе. Распознав это, материал скафандра сжал ее тело еще крепче, чтобы обеспечить противодавление ввиду отсутствия атмосферы. Сетка из вьев была пористой, так что единственной прослойкой между кожей и пустотой служил «косможир». Вместе со скафандром он создавал для организма иллюзию, будто тот окружен слоем воздуха – именно в такой обстановке мог существовать человек. Из всего костюма по старинке был загерметизирован только шлем.
В центре зала над палубой прикола болтались четыре эмки разных размеров и конструкции – последняя на данный момент ступень эволюции транспорта, который существовал еще до начала Каменного Ливня. На время посадки они были подняты, чтобы не мешались. Как только ворота прикола закрылись, лебедки опустили одну из них – среднего размера и четырехместную – на трап метрах в десяти от Кэт. Еще эта эмка была оснащена колесами – атрибут для космического аппарата довольно неожиданный. Хотя на самом деле это были колесные полозья, чтобы эмка могла перемещаться вперед-назад по трапу.
Зеленые огоньки у входного шлюза эмки показывали, что внутри все в порядке. У Кэт-два было десять минут, чтобы до него добраться – в самый раз, если не терять сознания. Она отдала планеру команду сдуваться. Выход воздуха и спуск воды Кэт скорее почувствовала, чем услышала. Мягкий капюшон фюзеляжа разошелся, освобождая плечи, спину и бедра. Она тем временем вытаскивала руки из утепленных рукавов, где они были распростерты наподобие крыльев. Неплохая разминка для мышц, учитывая, что нагрузка на них была в три раза больше обычного.
Сдувшись, планер сморщенным лоскутом ткани распластался на палубе. Кэт отсоединила трубки воздухоочистителя и мочесборника, потом отключила от портов в воротнике кабели питания и передачи данных. Подобрав руки, она по-пластунски, ящерицей поползла к эмке: сначала одна нога, потом другая. Рядом спиралью вился большой ужик – он следил за ее жизненными показателями, готовый в случае необходимости обеспечить подачу воздуха или оказать иную помощь. Впрочем, ничего подобного не требовалось. В принципе, Кэт вполне могла бы ползти и на карачках, как другой пилот, но не видела в этом необходимости.
Краем глаза она уловила нечто необычное. С усилием Кэт-два повернула голову, чтобы убедиться, что ей не померещилось. И вправду: еще один пилот шел по металлической палубе, выпрямившись во весь рост. Шаги он делал короткие, выверенные, тщательно удерживая равновесие и распределяя нагрузку на суставы. При этом он как-то умудрялся поддерживать кровообращение в голове, раз не терял сознания.
При трех же Кэт не то что ходить, встать бы не смогла. То же самое можно было сказать и о любом другом мойринце. Однако этот пилот был феклитом, о чем легко догадаться по его росту, цвету лица и форме головы, видных сквозь шлем, а также по общей мускулистости и дизайну скафандра. Его костюм был тяжелее, укреплен бронепластинами, снабжен разнообразным обвесом и ремнями для крепления груза. Патронташи, кобуры и ножны были пусты. Впрочем, даже не будь этих внешних подсказок, Кэт без труда угадала бы феклита, хотя бы по тому, что он решил встать и пойти, тогда как ползти было бы гораздо проще и безопаснее.
Если бы не историческая связь между мойринцами и феклитами, Кэт-два не преминула бы отпустить какую-нибудь остроту, что-то вроде «зачем феклиту кровь в мозгу, когда он просто берет и идет». Нечто подобное, впрочем, можно было высказать и в ее адрес. У аппарата, на котором прилетел феклит, например, были двигатели. В конце концов, если твоя цивилизация умеет их делать, то почему бы ими не пользоваться? Тем не менее Кэт-два добиралась до прикола на обычном планере, накапливая энергию в атмосфере и полагаясь при этом исключительно на свои навыки и сообразительность. В любой момент она могла передать управление компьютеру, но предпочитала почти все делать самостоятельно. По сути, это был такой же бессмысленный выпендреж, как и проходка феклитского пилота. С другой стороны, так она проверяла и оттачивала важные для себя навыки – феклит по-своему делал то же самое.
До шлюза Кэт-два добралась с запасом. Пол эмки был мягким, специально для тощих пилотов вроде нее, которые чувствовали металл каждой косточкой. Она с усилием перекатилась на спину, слегка толкнув пилота, ползшего на четвереньках, и подключила воздушный шланг к разъему в стенке шлюза. В шлем начал поступать свежий воздух. Последним вошел феклит и опустился на скамейку. Люк закрылся за ним, щелкнул замок. Давление воздуха выросло, и вьи перестали так яростно сжимать тело. Когда давление поднялось до стандартной атмосферы, поддерживаемой в орбиталищах – там воздух представлял собой несколько разреженную смесь газов, наподобие той, которой люди Старой Земли дышали где-нибудь в горах Колорадо, – скафандр повис на Кэт-два свободно, как спортивный костюм.
Открылся внутренний люк. Вместе с остальными пилотами Кэт – теперь уже на карачках – поползла в основную кабину, где находились четыре амортизационных кресла для пассажиров. Заняв по креслу, все трое устроились поудобнее и пристегнулись. Теперь они были в лежачем положении, ноги слегка подняты. Тем временем скафандры сумели подключиться к голосовой сети эмки: из динамиков начало доноситься натужное дыхание попутчиков. Все молчали. Еще несколько минут, и можно будет говорить без лишних трудностей. Не изменяя себе, феклит тренированно выдохнул, оторвал массивные руки от подлокотников и стянул шлем. Положив его на живот, он уронил руки обратно на подлокотники. Краем глаза Кэт-два смутно увидела широкоскулое лицо и соломенные волосы, как и ожидала, но поворачивать голову, чтобы рассмотреть феклита получше, ей не хотелось. Вместо этого она перевела взгляд на дисплей у себя над головой, пытаясь сфокусироваться на нем, насколько это было возможно, когда перегрузка вдавливала глаза в орбиты.
Они попали на прикол, когда тот двигался горизонтально со скоростью сто километров в час. В следующие минуты центростремительная сила, из-за которой приходилось извиваться по полу, как пресмыкающееся, тянула аппарат с ускорением вперед и вверх, накачивая их и все окружающее кинетической энергией, разгоняя аппарат до космических скоростей. По сравнению с огнедышащими двигателями предков приколы были устроены предельно просто. Бола технически ничем не отличался от пращи, из которой Давид убил Голиафа. Эмка, по сути, всего лишь камень в его петле.
Бола совершил четверть оборота, и теперь они двигались перпендикулярно поверхности Земли в направлении далекого обитаемого кольца, служившего домом им и еще трем миллиардам человек разных рас.
На дисплее было видно, как двери прикола приоткрылись; между ними зияла чернота. Частый металлический перестук сообщил, что полозья под действием центростремительной силы, набирая скорость, покатились вниз по трапу к краю палубы. Резко включились тормоза, чихнули поглотители удара, и эмка сорвалась с полозьев. С точки зрения пассажиров она просто перевалилась через край палубы в открытый космос. От толчка она начала было вращаться, но несколько выхлопов из маневровых двигателей стабилизировали ее.
Наступила невесомость. Кэт-два сняла шлем, но отрывать голову от подголовника не торопилась, дожидаясь, пока внутреннее ухо привыкнет к перепаду давления. Тем временем она не глядя шарила по отсеку внутри подлокотника в поисках одра для работы с приложениями. Слово «одр» было уже довольно древним, и многие позабыли, что изначально это было сокращение – что-то вроде «очки дополненной реальности». Одры имели разный дизайн, но так или иначе основывались на очках в массивной оправе. Внутри оправы были установлены камеры, распознающие жесты, микрофоны, улавливающие голосовые команды, и еще камеры, отслеживающие направление взгляда. Кэт-два надела очки, и по краям зажглись светящиеся иконки. Подхватив пальцами одну, она запустила «Параматрицу». Перед ней возникла схема местоположения эмки в космосе: в центре голубой диск – Новая Земля, окруженная серой пленкой атмосферы, далеко в стороне – орбита центральной части бола, вокруг которой симметрично закручиваются траектории двух приколов. Ее они только что миновали. Мигающая зеленая точка отмечала их текущее положение на новой орбите – широком эллипсе, апогей которого находился на обитаемом кольце, обращавшемся вокруг планеты на геосинхронной орбите. Следующие двенадцать часов они будут подниматься на эту высоту, затем снова пристегнутся к креслам: надо будет набрать дельта-вэ, чтобы состыковаться с нужным орбиталищем.
Мир, в котором проживало все трехмиллиардное человечество, если смотреть «сверху» (из точки над Северным полюсом), представлял собой тонюсенькое кольцо диаметром восемьдесят четыре тысячи километров – примерно в семь раз больше диаметра сине-белой планеты, вокруг которой это кольцо обращалось. Каждая из структур в составе кольца, хоть и казалась огромной населявшим ее людям, была лишь атомом по сравнению с масштабом всего кольца. Представьте себе тончайшую цепочку – едва заметную полоску платины на женской шее, теперь вытяните ее в идеальное кольцо диаметром десять метров и получите представление о том, насколько обитаемое кольцо тонкое по сравнению с его масштабами. Так что удобнее всего его разглядывать в схематичном представлении, например, через одр, где отдельные орбиталища, из которых состоит кольцо, изображены в виде непропорционально больших разноцветных блямб.
В таком отображении окружность делится на восемь примерно равных по длине дуг, около сорока пяти градусов каждая. На максимальном отдалении они будто переливаются всеми цветами радуги, а соединяют их бесцветные отрезки, в обиходе именуемые «кладбищами».
По мере увеличения картинки становится видно, что дуги не сплошные, а состоят из точек, как картины пуантилистов. Программа, чтобы было понятнее, начинает выводить подсказки в виде подписей и пронумерованных меридианов. Всего на восемь сегментов приходится более девяти тысяч действующих модулей-орбиталищ. Еще несколько сотен – в основном заброшенные модули, которые режут на металлолом – расположены на кладбищах. Там же находятся неиспользованные осколки Луны и отдельные астероиды, выступающие в качестве сырья для строительства.
Все необитаемые объекты – недостроенные и заброшенные модули, а также космические камни – отмечены серым. Поэтому кладбища и выглядят так уныло.
Значительно веселее смотрятся разноцветные длинные дуги, тянущиеся между ними. У каждой есть преобладающий оттенок, по которому можно условно проследить историю строительства дуг, а заодно и всю историю человечества за последнюю тысячу лет – пятое тысячелетие, оно же Тысячелетие Кольца. До этого – первые четыре тысячи лет, которые длился Каменный Ливень – пространство вокруг Земли было так замусорено, что человеческим расам приходилось ютиться в огромных железоникелевых телах вроде Расщелины. Их траектории, конечно же, совпадали с орбитой Луны, из чьего ядра они и образовались (то есть в девять раз дальше от Земли, нежели нынешнее обитаемое кольцо). Как и предсказывал Дюбуа Харрис, орбита Луны оказалась наиболее подходящим местом (по сути, единственным), где человечество могло начать жизнь заново, пока Земля подвергалась адской бомбардировке. Однако если говорить о долгосрочной перспективе, насколько человек мог ее планировать, конечной целью все равно было возвращение на планету.
Со временем Каменный Ливень начал сходить на нет. В четвертом тысячелетии этот процесс пошел быстрее: целые флотилии роботов вырвались из железоникелевых крепостей, как стая летучих мышей из пещеры, и начали чистить околоземное пространство, брать под контроль скопления обломков, сгребать в кучу отдельные булыжники, а затем переправлять их на устойчивые геосинхронные орбиты. Питались роботы большей частью солнечной энергией, которой явно не хватало, из-за чего их труд растянулся на несколько сотен лет.
Первый жилой модуль на геосинхронной орбите построили около тысячи лет назад, на заре пятого тысячелетия. Назвали его «Гринвич», потому что он располагался прямо над нулевым меридианом Старой Земли. Поначалу его окружали только отработавшие свое роботы и космический мусор. Когда строительство завершилось, от Гринвича начали отпочковываться новые модули. Вооруженное роботами, человечество стало поглощать сырье и ресурсы в обоих направлениях, как пламя – фитиль.
Гринвич, как и его ближайших соседей: Вольту и Бану Каси на востоке, Атлас и Роланд – на западе и еще нескольких в обоих направлениях, – строили все семь рас. Поэтому на схеме одра их обозначали белым.
Гринвич также стал первой из восьми равноудаленных друг от друга точек, запланированных на кольце. Остальные семь, если смотреть против хода вращения Земли, назывались соответственно: Рио, Мемфис, Питкэрн, Токомару, Киото, Дакка и Багдад. Постепенно в каждой из этих точек построили по орбиталищу, оснастив его средствами для производства новых. Последующие столетия их жители точно так же поглощали сырье по восточную и западную стороны, строя все новые и новые орбиталища, чтобы обеспечивать жильем растущее народонаселение.
Разумеется, со временем дуга из орбиталищ, тянущаяся на запад, скажем, из Гринвича, соприкоснется с дугой, которая идет на восток из Рио. Перешейки из неиспользованного материала и отработанного мусора становились все короче и превращались в кладбища, которые могли бы и вовсе исчезнуть, если бы не приносили ощутимую пользу. Поначалу они служили «складами» стройматериалов, затем – буферными зонами между политическими фракциями или своего рода фронтиром, куда могли уйти люди, не нашедшие себе места в тесноте космических модулей. Кладбище, отделявшее Гринвич от Рио, называлось Кабо-Верде. Далее на запад шли Титикака, Гранд-Каньон, Гавайи, Камчатка, Гуанчжоу и Инд. Замыкали круг Балканы, расположенные между Багдадом и Гринвичем. Некоторые кладбища росли, а Гуанчжоу, которое изначально разделяло сегменты аидян и камилитов, в итоге полностью застроили, чтобы людям по обе стороны было где жить.
Произнося свое Проклятие, Ева Аида во многом оказалась провидицей. Уже в первые несколько поколений после Совета Семи ев стало ясно, что разделение на семь рас – навсегда. Они стали такой же неотъемлемой частью портрета человечества, как ногти или селезенка. Официально это разделение нигде зафиксировано не было, но соблюдалось как-то само по себе. Рио преимущественно заселили айвинцы, мойринцы стеклись в Мемфис, а феклиты – в соседнюю дугу с центром в Питкэрне.
Багдад, по другую сторону от Гринвича, достался динайцам, следующая за ним Дакка – камилитам. Аидяне и джулиане, дабы подчеркнуть свое непримиримое отчуждение от остальных рас, выбрали орбиталища на противоположной стороне: Киото и Токомару соответственно. Таким образом, кольцо замкнулось: восточные окраины джулианского сегмента граничили с западными окраинами участка феклитов; их разделяло внушительное кладбище Гавайи: малочисленные джулиане не так активно поглощали его ресурсы.
Степень расовой чистоты разнилась от орбиталища к орбиталищу. Поскольку Гринвич был совместной стройкой, он так и остался самой многорасовой частью кольца. По бокам от него, в Багдаде и Рио, также проживало множество тех, кто не принадлежал соответственно к динайцам или айвинцам. Эти три сегмента можно было, в принципе, считать зоной, терпимой к представителям всех рас. Обитатели остальных частей кольца, как правило, вели себя более замкнуто, поэтому там расовое разнообразие было невелико. Впрочем, по всему кольцу попадались удивительные гетто: например, пятидесятитысячный анклав джулиан в самом сердце участка динайцев.
Для учета пробирок, из которых в свое время возникли прародители всех рас, Ева Мойра ввела цветовую индикацию. Никакой системы – просто то, что оказалось под рукой из канцелярских принадлежностей: несколько разноцветных стикеров и фломастеров. Так с тех пор и пошло:
синий – потомки Дины,
желтый – Камилы,
красный – Аиды,
оранжевый – Джулии,
голубой – Феклы,
фиолетовый – самой Мойры,
зеленый – Айви,
белый – ничей.
В те же цвета раскрасили точки, из которых состояла схема кольца: например, орбиталище, в котором преобладали динайцы, было синим, и так далее. Точки крохотные, их много, поэтому при большом удалении они сливаются в линию, переливающуюся всеми цветами радуги, но общая тенденция все равно вырисовывается. Неизвестно, задумка ли это Мойры или просто так совпало, но цвета из холодной части палитры: синий, зеленый и голубой – она присвоила евам, с которыми была лично близка, а теплые: красный, желтый и оранжевый – отдала остальным.
Если все кольцо размежевать по этой схеме, то, приняв расположение орбиталища Гринвич за двенадцать часов, а Токомару – за шесть, можно увидеть: от десяти часов (западный край кладбища Инд) до пяти (восточный край кладбища Гавайи) тянется дуга холодных цветов, а промежуток между шестичасовой и девятичасовой отметками окрашен в теплые цвета. Самый «верхний» участок кольца с центром в Гринвиче светится снежно-белым, вроде полярной шапки, а в стороны от него тянутся фиолетовые горы, зеленые холмы и синие моря. Снизу и слева, где в основном проживают камилиты, аидяне и джулиане, кольцо будто бы подогревается на огне и излучает красно-рыжее сияние.
Этот сегмент на схеме также ограничен двумя красными чертами поперек кольца. Одна из них проходит по восточной оконечности джулианского сегмента, в отметке 166°30 западной долготы, где когда-то располагался остров Кирибати в Тихом океане. Вторая проведена точно по отметке 90° восточной широты, через самый центр дуги камилитов – орбиталище Дакка. Эти две черты служат границами – не просто воображаемыми рубежами, а вполне конкретными барьерами, разбивающими кольцо на части, со стенами и пропускными пунктами. Орбиталища теплых цветов внутри этих границ, а именно: большая часть сегмента джулиан, весь участок аидян целиком и ровно половина сегмента камилитов – были для Кэт-два и ее попутчиков в буквальном смысле другой страной. Взаимоотношения между ней и более обширной дугой холодных цветов, где жили они, можно описать множеством разных способов, но наиболее емким будет «война».