Две жизни Лидии Бёрд Силвер Джози
На пару секунд я впадаю в панику, но быстро прихожу в себя. Джона Джонс в реальном мире совсем не таков, как в моей параллельной вселенной. Здесь он надежный и добрый друг, ничего не требующий, и я больше чем на девяносто процентов уверена, что Джона вовсе не страдал втайне по мне долгие годы. Он заглянет ко мне на часок, мы поболтаем обо всякой всячине, а потом я отправлю его дальше, привычной дорогой, в «Принца», на поиски Деккерса и остальных. Или, может быть, улучу момент, чтобы поговорить с ним об Уэльсе. Посмотрим, как оно пойдет. Если честно, я бы предпочла не спешить с этой темой, но сегодня постараюсь не оглядываться на собственные желания, а подумать о том, что лучше для Джоны. А потом осознаю: это как раз то самое. Он хочет зайти, чтобы сообщить, что уезжает.
– Как дела? – Я встречаю его на крыльце.
Джона пожимает плечами, приподнимая одно плечо выше другого:
– В общем, ничего.
– Зайдешь? – наконец спрашиваю я, хотя прекрасно знаю, что он затем и пришел.
– Да.
Он следом за мной входит в дом и закрывает за собой дверь. Направляюсь к чайнику, Джона тянется к чашкам, мы вместе готовим кофе, телевизор в гостиной что-то благодушно бормочет. Я никогда прежде не испытывала рядом с Джоной такой неловкости; могла злиться на него, конечно, но не нервничала настолько, чтобы молчать.
– Садись, – предлагаю я, сама опускаясь на край дивана с чашкой в руках.
Он падает в свое кресло, напротив кресла Фредди.
– Симпатичная подушка, – произносит он с легким оттенком вопросительности: Джона так же хорошо, как и я, понимает значение новинки.
– Спасибо. Мне нравится. – Я пересаживаюсь поближе к нему. – Как дела на работе? – задаю я очередной вопрос, как будто Джона – случайный знакомый в приемной у доктора.
– Летние каникулы, слава богу!
– Ну конечно, – равнодушно произношу я. – Ты счастливчик.
Долгие школьные каникулы всегда заставляли Фредди зеленеть от зависти, хотя он прекрасно знал, что большую часть времени Джона тратит на разную бумажную работу и подготовку к урокам.
– Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, – сообщает Джона. – Я хочу уехать на какое-то время.
Ну вот, началось. Сейчас скажет мне, что они с Ди намерены провести лето в Уэльсе, посмотреть, не подойдет ли это место для того, чтобы пустить там корни.
– Отлично. Я уже знаю. Ди говорила мне об Уэльсе.
Он ставит на стол кофейную чашку и обеими руками потирает лицо:
– Я не собираюсь в Уэльс.
– Не собираешься?!
Он медленно кивает, уставившись на какое-то пятнышко на ковре.
– Мы с Ди расстались, – тихо произносит он. – Решили прошлым вечером. Или я решил.
– Ох! – выдыхаю я, растеряв все слова, потому что совершенно не представляю, к чему он ведет. – Но я думала…
– Она хочет жить в Уэльсе. Поближе к родным.
– Да, она упоминала, – киваю я. – И она надеялась, что ты переберешься туда вместе с ней.
Джона почесывает нос:
– Я сам не знаю, чего я хочу. Я мечусь, но не из-за Уэльса. Мы с Ди… ну, мы еще не на такой стадии, понимаешь? Наверное, она тоже так полагает, но ей там предлагают постоянное место в школе, потому… – Джона пожимает плечами. – Потому Ди в любом случае переедет. Наверное, ей казалось, что, если я поеду с ней, мы могли бы попытаться как-то определиться со всем этим.
– Мне жаль… – бормочу я, и я действительно сожалею. – Мне казалось, вы преодолеете все сложности.
– Да, – неохотно соглашается Джона. – Какое-то время и мне так казалось. Но теперь я себя чувствую неловко из-за того, что позволил зайти всему так далеко. Ди заслуживает лучшего.
Он задумчиво отпивает кофе, а у меня возникает ощущение, что будет продолжение, будто Джона пришел не только для того, чтобы сообщить о расставании с Ди.
– Я на лето уеду в Лос-Анджелес.
Вау! Погоди-ка минутку!
– Лос-Анджелес?!
Я и сама слышу откровенное недоверие в собственном голосе, который звучит выше обычного.
Из всех мест в мире, где я могла бы представить Джону, отдыхающего летом, Лос-Анджелес даже не последнее – его вообще нет в этом списке. Перу – возможно. Исландия, греческие острова – пожалуйста. Но Лос-Анджелес? Я просто не вижу Джону среди голливудских знаменитостей и дочерна загоревших людей, носящихся на роликовых коньках… Да, я знаю, это уж слишком широкое обобщение, но речь ведь о Джоне Джонсе…
– Я снова начал писать, – признается Джона. – После того несчастья.
Еще одно неожиданное открытие. Когда мы были намного моложе, Джона развлекался сочинительством, играя в журналиста, но в конце концов решил, что жесткие сроки сдачи статей не для него. И принялся за другое: песни, музыка, даже романы и сценарии. Он от природы творческая личность и, наверное, именно поэтому стал таким замечательным учителем.
– Это хорошо.
Но я не понимаю, к чему он ведет. Может быть, Джона хочет уединиться где-нибудь в Лос-Анджелесе, чтобы заняться сочинительством?
– А что ты теперь пишешь?
– Лидс, вот в этом и суть. – Джона умолкает и внимательно всматривается в мое лицо. – Я написал один сценарий и отправил его в несколько агентств. Честно говоря, все завертелось куда быстрее, чем я мог даже вообразить.
Я пока не вижу особого смысла в его довольно бессвязных словах. И догадываюсь, что настоящая новость впереди.
– Ух ты, Джона! – наугад со смехом бросаю я. – Это же отлично!
– Это просто безумие!
Он тоже смеется с довольным видом, и в эту секунду я понимаю, что все это имеет для него огромное значение.
– Выходит, ты едешь в Лос-Анджелес, чтобы…
– Три кинокомпании проявили интерес, – сообщает Джона, изо всех сил стараясь выглядеть безразличным. – Я там встречусь с их представителями, выслушаю их предложения, ну и так далее.
– Целых три студии хотят снять фильм по твоему сценарию? Они что, подерутся из-за тебя?!
Я тут же воображаю себе схватку за завтраком из низкокалорийных безуглеводных булочек на какой-нибудь солнечной террасе невероятно крутого ресторана.
Джона опять смеется:
– Нет, конечно, ничего подобного. Просто мой агент думает, что это хорошая идея – прощупать всех их, посмотреть, что покажется более подходящим. Точнее, кто покажется более подходящим.
Да, так сразу все это и не усвоить…
– Ну ладно, а о чем этот твой сценарий, за который все готовы ухватиться? Ты что, написал новые «Звездные войны»? – Я ставлю на стол свою чашку. – Ох боже, точно! Ты теперь купишь дом на Голливудских холмах, рядышком с Брюсом Уиллисом!
Не знаю, почему я назвала именно Брюса Уиллиса. Могла бы выбрать и кого-нибудь помоложе. Мне бы следовало упомянуть чертова Райана Рейнолдса… Я определенно не в форме.
– Думаю, ты слегка забегаешь вперед, – говорит Джона. – Сценарий и фильм на миллион миль отстоят друг от друга. Идти и идти. – На его лице снова появляется то особое выражение: оно означает, что Джона испытывает неловкость из-за того, что должен теперь сказать. – Дело в том, что это… ну, вроде как о Фредди… – Он смотрит мне прямо в глаза, наблюдая за моей реакцией. – Хотя весьма приблизительно, как бы в общем смысле… Я имею в виду… ну, это скорее о дружбе, о потере лучшего друга.
– Ты написал сценарий о Фредди?
Идея выглядит настолько странной, что не сразу проникает в мою голову. А потом меня поражает ужасная мысль.
– И там он умирает? – Мой голос превращается в писк, высокий писк.
– Ну это же не в точности о нем, – напоминает мне Джона. – Это больше о подростках, о мужской дружбе, о том, как переживается потеря.
Я настоящее чудовище. Единственное, о чем я могу думать сейчас, так это о том, что Джона сумел выразить свои чувства куда более свободно и точно, чем смогла бы я, а сделав это, он как бы увеличил масштаб собственной потери, и она теперь не сравнима с моей. И вместо того чтобы порадоваться за старого друга, я не могу избавиться от мысли, что он извлекает прибыль из нашей общей страшной трагедии. Из того, что случилось с Фредди, а после него – в первую очередь со мной, а вовсе не с чертовым Джоной Джонсом.
– Ты никогда об этом не упоминал, ни разу, – хмурюсь я. – Ни разу и слова не сказал о том, что опять пишешь.
– А я никому и не говорил. Даже Ди.
Но я-то не Ди. Я – Лидия, твой самый старый друг, и ты писал не о ком-нибудь, а о Фредди и, значит, должен был мне сказать.
– Я начал писать, потому что мне просто необходимо было выбросить все из головы, понимаешь? – Джона всматривается в меня, ища одобрения, согласия. – Это оказалось слишком тяжело для меня.
Как будто мне было легче…
– А потом, когда я писал страницу за страницей, начал получать удовольствие от самого процесса письма. Вспоминал, как интересен для меня выбор слов. Мне нравилось проводить часы в размышлениях об истории как будто другого человека, не моей собственной.
Он и понятия не имел, насколько чувствительную струну нечаянно задел. Вот только я не придумывала для себя другой мир, я жила в нем.
– Но ты и сам герой этой истории?
Последовал долгий вздох, и я обругала себя за то, что в моих словах вроде как прозвучало напоминание о том, что в реальной жизни Джона совсем не был героем для Фредди.
Джона ерзает в кресле:
– Это вообще не то. Ну, как я и сказал уже, это не я и Фредди, не в точности. Но он вдохновил меня, и мне хотелось, чтобы ты от меня самого все узнала.
– Спасибо и на этом, – говорю я, чувствуя себя ужасно неловко.
– Так ты не против? – спрашивает Джона.
– Думаешь, я могла бы возражать?
Я отвечаю вопросом на вопрос совсем не ради конфронтации. Просто пытаюсь разобраться, справедливы ли хоть в какой-то мере мои эгоистические чувства.
– Если честно, не знаю, – отвечает Джона, и я ему верю. – Наверное, мне просто не хотелось, чтобы ты подумала, будто я использую трагедию в эгоистичных целях.
– Я ничего такого и не думаю. – Я вздыхаю, потому что вовсе собой не горжусь. – Скорее, я тебе завидую.
Джона недоверчиво смотрит на меня:
– Завидуешь?
Теперь моя очередь судорожн подбирать нужные слова.
– Я просто… ну, для меня ведь это тоже нелегко, сам знаешь. Ты собираешься поехать куда-то, встречаться с новыми людьми, ты окажешься в таком месте, где воспоминания не преследуют тебя, куда ни посмотри.
Джона кивает, и его взгляд говорит мне, что он более чем это понимает.
– И может быть, ты проведешь в Лос-Анджелесе лето и решишь, что тебе там так нравится, что и возвращаться сюда не захочешь.
Джона подходит ко мне и садится рядом:
– Я вернусь. Обещаю.
– Ты этого не знаешь. Тебе могут сделать такое предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Джона явно сомневается.
– Это же просто начало. И я мог бы, кстати, все переговоры вести прямо отсюда, по скайпу или еще как. Я туда еду не только для того, чтобы очутиться в Лос-Анджелесе, но и для того, чтобы уехать отсюда, если в этом есть смысл.
– Вроде бегства, – уныло бормочу я.
– Мне не нравится видеть в себе беглеца. Но – да, наверное, в этом что-то есть.
Пару минут мы сидим молча, и я на мгновение развлекаю себя идеей сесть на самолет и умчаться на другой край света, просто чтобы проверить, не станет ли там легче.
– И что? Ты предполагаешь поехать в Лос-Анджелес и надеешься, что все пойдет хорошо?
– Мне кажется, пришло время перемен, – пожимает плечами Джона. – И Лос-Анджелес годится для этого так же, как любое другое место.
Значит, отчасти Ди была права: Джоне необходимо куда-то уехать, но я надеюсь, что не навсегда.
– Это хорошо для тебя, – тихо говорю я, потому что понимаю: он пришел сегодня для того, чтобы окольным путем получить мое благословение. – Надеюсь, это начало чего-то хорошего.
– Для меня это очень много значит! – искренне восклицает Джона, хватая меня за руку. – Ты всегда будешь много значить для меня. И я не хочу когда-либо лишиться твоей дружбы.
Два мои мира сблизились, я слышу отдаленный отзвук ночи девичника. Здесь, к счастью, мы те же, кем были всегда. Старые друзья.
– Я тоже не хочу. – Я слегка сжимаю его пальцы.
Джона смотрит на кресло, где обычно сидел Фредди, потом обводит взглядом мою гостиную:
– Это место теперь сильнее ощущается как именно твое пространство.
– Думаешь?
Странно. Я не слишком многое изменила: новая подушка, одна новая лампа, зеркало богемского стекла, которое я случайно увидела по пути с работы. Но вроде бы понимаю, что имеет в виду Джона. Наверное, это неизбежное следствие всех перемен в твоей жизни.
Мы снова умолкаем, а потом я говорю ему нечто такое, чего говорить не собиралась:
– Я тут кое с кем встретилась…
Джона смотрит так, словно у меня внезапно выросла вторая голова:
– С кем-то встретилась?..
– Ну, мы даже пару раз встречались.
Он качает головой, такая мысль явно кажется ему из ряда вон:
– Я и представить не мог, что ты пойдешь на свидание.
Это меня задевает.
– Ну, ты не единственный, кто имеет право вернуться к жизни.
Джона обнимает меня за плечи и легко прижимает к себе:
– Я вовсе не осуждаю… просто ты… ты – и кто-то еще? Мне это кажется странным.
Ничего он не понял.
– А представь, насколько странным это кажется мне самой!
Мы опять сидим молча, его рука лежит на моих плечах, и это утешает, мы оба прислонились к спинке дивана.
– Эй, большая шишка из кино!
Джона негромко смеется, когда я толкаю его плечом. Это нечто дружеское, теплое, чего мне не хватало куда сильнее, чем я могла осознать.
– Закажем пиццу? – спрашивает он.
Я смотрю на кофейный столик. На нем за долгие годы стояло множество коробок с пиццей – это был стандартный ужин Фредди и Джоны, когда они смотрели футбол.
Думаю, столик вполне выдержит еще одну.
Я стою на ступенях и машу рукой вслед Джоне, когда тот уже после девяти часов садится в свой «сааб». Джона в Лос-Анджелесе. Кто знает? Его могут съесть там живьем. А могут и не съесть. А может быть, он сменит пиццу на белый омлет, а безумно крепкий кофе – на свежий капустный сок. Закрывая дверь, я утешаю себя двумя вещами. Первое: он все же не заявил, что любит меня, и второе – это хотя бы не проклятый Уэльс.
Наяву
Суббота, 20 июля
Льет дождь. Сейчас половина седьмого утра, суббота, и дождь колотит в окно моей спальни. Это остатки тропического шторма, промчавшегося через Атлантику с Карибских островов. Я лежу в постели. Сегодня должен был быть день моей свадьбы. Сегодня и по-прежнему день моей свадьбы, только где-то там, в другом мире. Интересно, там тоже льет как из ведра? И мы все собрались в кухне у мамы, в халатах, и смотрим в окно, держа в руках чашки с кофе, проклиная закрытые тучами небеса? Или там мы едим праздничный завтрак, сидя вокруг стола, не обращая внимания на погоду, потому что это день моей свадьбы, и если понадобится, я выйду за Фредди Хантера в джинсах и дождевике? Надеюсь, что второй вариант ближе к истине.
Мои родные изо всех сил старались до сегодняшнего дня не упоминать о событии. Элли на работе – у нее в отеле последняя свадьба перед тем, как она уйдет в декретный отпуск. Она уже на восьмом месяце и изо всех сил старается, чтобы ее живот не попал на свадебные фотографии. Стеф увез маму на уик-энд. Она просто все уши прожужжала нам с Элли о том, что собирается в Озерный край и что лишь по какому-то странному совпадению Стеф собрался в то же самое место в то же самое время, так что они поедут вместе, чтобы сэкономить бензин. Даже Дэвид, который всегда помалкивает, вынужден был поднять повыше газету, чтобы мама не увидела, как он хихикает.
Джона тоже уехал пару дней назад – в Лос-Анджелес. Значит, все основные участники моей неосуществившейся свадьбы заняты другими делами. Жизнь в этом отношении бывает весьма причудлива, не так ли? Сегодняшний день мог быть наполнен для всех предсвадебными хлопотами: мама укладывала бы волосы, Джона нервно проверял бы, не пропали ли из его кармана обручальные кольца, соседи выскакивали бы на улицу в тапочках, чтобы помахать нам, когда мы отправимся в церковь. Но поскольку ничего такого сегодня не происходит, день заполнился другими вещами – работой, и озерами, и Лос-Анджелесом, подобно тому как полки в магазине заполняют новыми товарами по мере смены сезонов. И единственный человек, который не нашел новых дел на этот день, – это я. Мне и незачем, потому что я все равно собираюсь на свою свадьбу.
Во сне
Суббота, 20 июля
Мое платье просто невероятно красиво. Я стою перед зеркалом в маминой спальне, готовая к выходу, одна. Молча смотрю на свое отражение, а оно смотрит на меня. Не знаю, который час, есть еще несколько минут или я опаздываю, как обычно. В любом случае мне нужно немножко времени, чтобы взять себя в руки. Кто-то уложил мои волосы: волны локонов вперемешку с затейливыми косичками падают через плечо. Я поднимаю руку и прикасаюсь к обручу из переплетенных серебряных звезд на голове; он выглядит так, словно упал прямиком с неба. Платье на мне не белое; оно нежного оттенка морской пены и такое легкое, что я боюсь пошевелиться. И на нем тоже вспыхивают звезды, когда я осторожно поворачиваюсь из стороны в сторону. Бог знает, где я отыскала его; вроде бы русалочье, но вполне могло бы принадлежать и богине луны, нереальное и завораживающее. Провожу пальцами по лифу и нащупываю у талии бабушкину брошь-павлина.
– Лидия, милая, машина уже пришла.
Позади меня в дверях появляется мама, пытаясь на ходу застегнуть одну из своих любимых жемчужных сережек. Она выглядит потрясающе в строгом костюме цвета морской пены, но более насыщенного оттенка и с отделкой в морском стиле.
– Кэрол Миддлтон рядом с тобой ничто! – Я улыбаюсь сквозь слезы, потому что теперь знаю, как мама выглядит в день моей свадьбы.
– А ты затмила бы Кейт и Меган.
Она идет ко мне и берет меня за руки. Я отмечаю ее безупречный маникюр и знакомые коричневые пятнышки, от которых она пыталась избавиться всеми возможными кремами.
– Готова?
– Думаю, да.
– Тогда идем. – Она сжимает мои руки. – Чем скорее ты выйдешь замуж, тем скорее я смогу приложиться к джину с тоником.
В этом мире дождя нет. Небо голубое, как ставни средиземноморских домов, и Элли помогает мне выйти из машины. Ее темные волосы уложены в высокий узел на затылке, и выглядит она чудесно в голубом платье без бретелек. Виктория, организатор свадьбы, тоже здесь, пытается помочь, и на одно короткое мгновение мне кажется, что они с Элли состязаются, а я – канат между ними. Элли встречается со мной взглядом, и я едва заметно подмигиваю ей, напоминая, что сейчас моя свадьба, а не соревнование. Вижу легкое недовольство в ее глазах, когда она смотрит на Викторию. Элли просто не может удержаться: она ведь прирожденный организатор и все это задевает ее профессиональные чувства!
– Он здесь? – спрашиваю я.
– Конечно, – смеется Виктория. – Все уже внутри, ждут тебя.
Амбар купается в медово-золотом полуденном свете, его огромные двери распахиваются, открывая внутреннее великолепие, когда мы идем к ним. Все выглядит в миллион раз лучше, чем на страницах свадебных глянцевых журналов. Здесь все просто, по-деревенски и романтично, заполнено цветами и мягким светом свечей, стоящих в глубоких оконных нишах. Я чую запах жимолости и сосновых иголок, слышу незнакомую мелодию, и мое сердце готово выскочить из груди от страстного желания поскорее увидеть Фредди перед алтарем.
Когда мы уже у входа, мама встает по одну сторону от меня, Элли – по другую, и мы беремся за руки. Не думаю, что мы именно так и планировали – идти по проходу втроем, но я не в силах отпустить руку Элли. Так и шагаем. Мама, я, Элли. Мы были втроем так много лет: за завтраком перед школой, субботними вечерами на диване, сражаясь за пульт телевизора, в маминой постели, когда одна из нас не могла заснуть. И кажется абсолютно правильным то, что и сегодня мы идем бок о бок.
Звучит музыка. Это пианист, и как только он наигрывает вступление к одной из песен Битлз и поет, я понимаю, что это Джона. Ну конечно же это Джона – кого еще мы могли попросить петь на нашей свадьбе?
Люди оборачиваются, чтобы посмотреть на нас, атмосфера меняется от легкой, расслабленной к более напряженной. Слышен шепот, волнение буквально ощутимо. Меня заливают лучи теплого солнечного света, и впереди я вижу Фредди, он стоит спиной ко мне. Вокруг знакомые лица: здесь мои сослуживцы, Фил и Сьюзан сияют, словно я их собственное дитя, Доун всхлипывает, Райан, судя по его виду, крайне собран. Джулии нет: как только я прислала ей приглашение, она сразу сообщила, что, к сожалению, принять его не может: они уезжают в Гану на шестидесятилетие ее сестры.
Джона поет о любви и прекрасных розах, а тетя Джун на мгновение ловит мамину руку, а мне показывает большой палец, когда мы проходим мимо нее, и даже моя кузина Люси изображает улыбку из-под огромной шляпы кораллового цвета. Я боюсь посмотреть на того, кто стоит за ее спиной, кто бы это ни был, мне знать незачем. Семья Фредди собралась по другую сторону прохода: всякие дальние родственники, которых я почти не знаю, но которые всегда появляются в преддверии бесплатного ужина. Здесь же парни из паба, в костюмах – похоже, надевают их и на свадьбы, и на похороны, и в прочих важных случаях. Матушка Фредди стоит впереди в огненном красно-оранжевом платье, скорее подходящем для венчания на пляже, чем в амбаре, но это не имеет значения, потому что я уже почти дошла до Фредди, и он поворачивается и смотрит на меня.
Ох, счастье мое!.. Я уже в одиночестве делаю еще шаг вперед, он окидывает меня взглядом с головы до ног, потом смотрит в глаза, а я так переполнена чувствами, что не понимаю, как меня вообще держат ноги.
– Пришла, – шепчет Фредди, как будто знает, насколько долгий путь я проделала, чтобы очутиться здесь.
И хотя это не входит в сценарий, он наклоняется и целует меня, прижимаясь теплыми губами к моим губам.
– И ты здесь, – шепчу в ответ я, еще более изумляясь.
Он держит мою руку, и я не хочу, чтобы он ее отпускал.
Смех Фредди тих и мягок, его слова – только для моих ушей:
– Как будто я мог очутиться где-то еще.
Ведущая откашливается – она готова начать церемонию. Мы внимательно слушаем, как она приветствует гостей. Говорит, как это чудесно – видеть всех здесь в такой особенный день. Она сообщает и о том, что мы решили записать наши клятвы, и я киваю, подтверждая, а потом Виктория умолкает, и я вдруг понимаю, что понятия не имею, о чем именно собиралась сказать. Меня охватывает паника, горло пересыхает. Я судорожно сглатываю, а ведущая с улыбкой поворачивается к Фредди. Ну, по крайней мере, ему придется говорить первым.
Фредди тоже откашливается, раз, потом другой. Вокруг воцаряется тишина. На лице Фредди отражается волнение.
– Если честно, – говорит он, – я совсем не представлял, что сказать сегодня. За всякие слова всегда отвечал Джона. – Фредди оборачивается и через плечо смотрит на друга. – Я даже просил его помочь мне с этим, но он заявил, что это такая домашняя работа, которую я должен выполнить сам.
Присутствующие тихо смеются, и Джона тоже, пожимая плечами. Он ловит мой взгляд, буквально на долю секунды, и в его глазах нечто вроде просьбы о прощении за то, что он наговорил мне в вечер девичника. Я вздрагиваю, потому что в реальной жизни уже скучаю по нему, гадая, не станет ли Лос-Анджелес его новым домом.
Фредди выжидает, пока все не затихнут, потом сосредоточивается на мне:
– Лидс, тебе было четырнадцать, когда мы впервые встретились. Светлые волосы и длинные ноги – и такой ты осталась для меня навсегда. Мне было пятнадцать, я гонял на велосипеде с хитроумными светоотражателями, которые прикрепила к нему моя матушка. – Он бросает взгляд туда, где стоит его мать, и все снова смеются. Надо заметить, что, несмотря на нервозность, Фредди без труда завладел общим вниманием. – Черт знает, почему ты… – Он запинается, поспешно приносит извинения ведущей, и та любезно склоняет голову, хотя это и не религиозный обряд. – Я хотел сказать, одному Богу ведомо, почему… – Он опять умолкает, а ведущая едва заметно расширяет глаза, когда все в очередной раз тихонько смеются. Фредди ждет, пока они не успокоятся, и лишь потом продолжает: – Я пытаюсь сказать, на свой лад и даже без ругани, что совершенно не понимаю, почему ты ответила мне согласием, или как я сам умудрился удержать тебя все эти годы. Ты умнее меня и добрее. Ты так далека от моей лиги, что это даже не смешно. Но ты все равно сказала «да», и это сделало меня самым счастливым человеком в мире. – Его слова безупречны, потому что это его слова. – Знаю, что иногда вывожу тебя из себя, но обещаю… мы вместе навсегда, ты и я. Я всегда буду заботиться о тебе. Буду проверять, взяла ли ты с собой крем от загара, а холодными утрами буду сам застегивать на тебе зимнее пальто. Ты, Лидия Бёрд, свет моего мира, и я не хочу жить без тебя.
Ох, Фредди, думаю я, если бы ты знал… Мы ведь так и говорим, когда любим кого-то, правда? Но где-то на долгом пути одному рано или поздно приходится учиться жить без другого. Глядя сейчас на Фредди, я нахожу небольшое утешение в том факте, что ему не придется узнать, какое горе свалилось на меня в реальном мире.
Стараюсь держать себя в руках. Краем глаза я вижу Элли; по ее лицу текут слезы. Но я не хочу позволять себе плакать. Не могу. Я должна говорить четко и ясно, выразить все то, чего мне никогда не придется сказать в реальном мире.
– Фредди, – произношу я, проверяя свой голос.
Звучит он так себе. С силой сглатываю, приводя в порядок горло, и Фредди, должно быть, видит, как я близка к тому, чтобы развалиться на части, потому что берет меня за руку. Мы молчим пару секунд, и все вокруг тоже затихают. Гости ждут, и я несколько раз вдыхаю, успокаиваясь, потому что эти слова значат для меня куда больше всего того, что я вообще говорила в своей жизни.
– Фредди, сегодня я смотрю на тебя, и мое сердце… ну, я гадаю, как оно умудряется вместить в себя такое множество всего и не лопнуть при этом. – Прижимаю ладонь к сердцу. – Оно полно желаний, и не только их. В нем наше вчера и каждый из прошедших дней. И оно полно нашими завтрашними днями. Лицами наших детей, местами, куда мы отправимся, нашими победами и трудностями. – Теперь я кладу руку на грудь Фредди; моя ладонь ощущает удары его сердца. – Моя жизнь слилась с твоей с тех самых пор, когда мне было четырнадцать…
Фредди смотрит мне в глаза, мы едины. Я буквально ощущаю его каждым атомом моего тела, в каждой из версий мира, вращающегося вокруг солнца.
– Время в конце концов все меняет, но я теперь понимаю, что это хорошо, ведь мы не просто имеем то, что есть здесь и сейчас. Ты и я… мы – само время, мы будем всегда и везде. И если я проживу миллион жизней, то в любой из них найду тебя, Фредди Хантер.
Я смотрю на него, он – на меня, и мы оба плачем. Не то чтобы мы рыдали, смущая всех гостей, нет, это просто маленькие тихие ручейки слез, из которых рождаются реки и океаны. И мне хочется навсегда запомнить нас именно такими.
Ведущая уже готова объявить нас мужем и женой, и я дождаться не могу, когда наконец прозвучат эти слова, означающие, что мы женаты, и тут звонят колокола, звонят и звонят, все громче и настойчивее… Меня трясет от огромного физического усилия – я пытаюсь остаться здесь, задержаться в этом мире… Колокола уже не похожи на свадебные, и как ни стараюсь я, как ни желаю уходить, все же ускользаю, лечу сквозь темноту… моя пижама и волосы влажны от пота.
Почему это я в пижаме? Я же все еще слышу звон свадебных колоколов…
Потом осознаю: это не колокола. Это мой телефон; он светится и дергается на прикроватной тумбочке, вырывая меня из одного мира и возвращая в другой.
Мне невыносим шум, как и чувство абсолютного, безумного разочарования. Я хватаю мобильник, не проснувшись до конца. Вдруг я еще смогу вернуться? Может, если сумею удержаться на грани сна, еще проскочу сквозь дверь того амбара до того, как она захлопнется?.. Но, продолжая цепляться за эти мысли, я вижу на экране телефона голубые буквы имени. Элли.
Мгновенно просыпаюсь, испуганная.
– Лидс… Я, кажется… – Голос сестры так искажен от боли, что я едва его узнаю. – Ребенок… помоги…
Наяву
Суббота, 20 июля
Я примчалась к сестре раньше, чем «скорая помощь», все так же в пижаме. Набрала «111» по стационарному телефону, не прерывая связь с сестрой.
– Держись! – Я в дикой панике, потому что не могу найти ключи от машины, а туфли надеваю на ходу, уже выскакивая на тротуар. – Они едут, я иду, глазом моргнуть не успеешь, как я буду у тебя.
Из того, что сумела прерывисто, задыхаясь, сказать Элли, я осознала, что у нее схватки. Дэвид на работе, а сестра не понимает, почему роды начались так тяжело и так рано. Я тоже не понимаю. Мой единственный опыт в этом отношении – это беременность золотой рыбки. Ту рыбку я выиграла на летней ярмарке, когда Элли исполнилось восемь. Мы назвали ее Ариэлем, добрым гением. Помню, как зачарованно и с ужасом мы наблюдали за тем, как несколько дней спустя она извергла из себя облако икринок, без интереса предоставляя им плыть следом за ней. Будто работал аппарат искусственного снега, которому нужен новый аккумулятор. Еще у меня в запасе несколько эпизодов из сериала «Вызовите акушерку», но все это ни в малейшей мере не помогает мне стать тем, от кого будет толк рядом с сестрой в такой момент.
Все это проносится у меня в голове, когда я спустя пять минут с визгом торможу на ее улице и по дорожке через сад бегу к двери. У меня есть ключи и от дома Элли, и от маминого. На этом они настояли после трагедии.
– Элли, я здесь, я пришла! – кричу я в почтовую щель и с трудом попадаю ключом в замок.
Оставляю дверь приоткрытой для медиков и бегу наверх. Наверное, что-то из «Вызовите акушерку» все же осело в памяти.
Элли сидит на краю кровати. Она вцепилась обеими руками в столбик полога, как будто находится на тонущем корабле. Темные волосы прилипли к голове от пропитавшего их пота, на лице ужас, но он сменяется облегчением, когда я падаю перед ней на колени.
– Лидс, слишком рано, – шепчет Элли, глядя на меня расширившимися глазами; она так дрожит, что у нее стучат зубы. – Еще четыре недели…
– Все в порядке, – успокаиваю я, потому что диспетчер «скорой помощи» десять минут назад заверила меня, что это нормально. – Детки постоянно благополучно рождаются на таком сроке.
Элли не отвечает; она просто не может, потому что ее тело судорожно дергается – видимо, от очередной схватки, она изгибается от боли, стонет, как раненый зверек. Потом боль утихает, я сажусь рядом с сестрой, обнимаю ее за плечи, и она бессильно прислоняется ко мне.
– Сколько времени между схватками? – спрашиваю я, хотя на самом деле не знаю, каков должен быть правильный ответ. – Примерно?
– Недостаточно, – выдыхает Элли, когда набирается сил. – Совершенно недостаточно.
– Ну и ладно. – Я поглаживаю ее по спине; на ногах сестры кровь, но я ничего не говорю об этом. – Может, проделаем дыхательные упражнения?
Боже, я так надеюсь, что она знает, как поступать, поскольку сама совершенно не представляю! Жалею, что не проявила больше интереса, когда Элли рассказывала мне о курсах подготовки к родам. Я была слишком поглощена собой. К счастью, сестра кивает, начинает дышать глубже и выдыхает протяжно, с шипением.
– Ты как воздушный шар, из которого утекает воздух, – ворчу я, и Элли то ли смеется, то ли плачет.
– Я себя и чувствую чертовым шаром, – с трудом произносит она, и мы обе коротко, слегка истерично смеемся.
– А вдруг ребенок родится до того, как приедут медики? – Элли теперь уже скорее плачет, чем смеется.
– Тогда мы сами справимся, – заявляю я с уверенностью, которой вовсе не чувствую.
Если медики запоздают и дитя появится на свет, это будет катастрофой. Я ведь даже никогда не смотрела сериал «Катастрофа»!
– Не справимся, – со страхом возражает Элли. – Что, если с ребенком что-то не так, а помочь будет некому?
Я замечаю, что ее дыхание становится более поверхностным, и через несколько секунд ее лицо снова искажается от боли. По моей оценке, через две минуты. Определенно не три. А два – это пугающе маленькое число.
– Но я здесь. Я помогу. Элли, они приедут, а если нет, мы справимся вместе, ведь так? – Она смотрит мне в глаза, и я отвечаю ей немигающим взглядом. – Хорошо?
Элли сглатывает:
– Слишком поздно самим ехать в больницу.
– Вот мы и не поедем.
Читать бесплатно другие книги:
