Танцующая для дракона Эльденберт Марина

– Кофе?

Это вчерашний разговор ей на пользу пошел или у меня глюки?

– Нет, – покачала головой. И зачем-то добавила: – Спасибо.

Мирис растянула губы в улыбке:

– Хорошо, если что-то потребуется, я всегда рядом. Кстати, аэробас уже подан, можем лететь.

– Сейчас иду, – буркнула я. И, когда ассистентка отошла, посмотрела на Рихта: – Мне кажется или она сегодня слишком милая?

– Тебе не кажется.

Рихт протянул мне руку, я приняла ее и поднялась.

– Точно все в порядке?

– Точно, – сказала я.

Мы вместе направились к аэробасу. По пути к нам присоединился Ленард с ассистентами, которые уже вовсю спорили по поводу победителя чемпионата. Они даже сели вместе куда-то в конец, а мы с Рихтом устроились вместе, рядышком. Аэробас привычно взмыл ввысь и полетел в сторону Саолондары. Вот только теперь я при всем желании не могла смотреть в окно, потому что над ущельем маячила Лимайна, а в голове – мысли о той, кого Гроу пытался забыть.

Получается, и о парах в сценарии тоже не было. Интересно, это-то они с какой радости скрывают? Не хотят, чтобы весь мир узнал о том, что у них огни сливаются, или что? И как вообще происходит это слияние огней?

Чем больше я об этом думала, тем отчетливее понимала, что ничего не знаю о мире иртханов. Вот вообще ничего, хотя моя сестра живет в нем уже больше десяти лет.

Все, хватит с меня.

«Спорим, я сделаю из нее звезду, Марр?»

Спорим. Сделаешь.

На смену апатии пришла какая-то нездоровая злость, а еще азарт.

Я сыграю Ильеррскую. Сыграю, чего бы мне это ни стоило. Так, что у Гроу все встанет, а все остальные упадут.

Все эти драконы шоу-бизнеса и прочие драконы заодно.

Может, я и сестричка Ладэ, но после этого фильма все будут говорить: «Вы знаете, что ее сестра – первая леди?»

И когда у первой леди во время просмотра челюсть пробьет огненную ковровую дорожку и застрянет в ней, я буду уже звездой.

Звездой, до которой Гроу точно не дотянуться.

И которая ему определенно не светит.

Дверь трейлера приоткрылась, и к нам заглянула Мирис:

– Танни, я принесла тебе кофе.

Не помню, чтобы я просила.

– Это твой последний шанс взбодриться перед напряженным днем. – Ассистентка поставила стаканчик в подставке на столик справа от меня.

Гелла скрежетнула зубами, потому что та едва не задела оставленную без присмотра кисточку для растушевки.

– А в том, что день будет напряженным, можно не сомневаться, – продолжала Мирис. – Явился Гроу, и он сильно не в духе.

Если до этого я потянулась за кофе, то сейчас резко передумала. Внутри все как-то подозрительно заледенело, потом дернулось, и я зажала руки между коленями. Сидела на высоком стуле и делала вид, что интересует меня исключительно макияж, с которым Гелла почти закончила. Собственно, остались только губы, поэтому Мирис была права: шанс выпить кофе перед съемками у меня последний. Но я им не воспользуюсь, потому что внутри продолжала подрагивать глыба льда. Если представить себе подвешенный на ниточке айсберг, наверное, получится точная картина того, что я сейчас чувствовала.

Сама не знаю почему.

– То есть не в духе в том самом варианте, когда все от него разбегаются. Честно, я сюда сбежала. – Мирис хихикнула и присела на стул, который освободился: Гелла кивнула ассистентке на какую-то коробочку. – В общем, готовьтесь. Все. Танни, ты в порядке?

Что-то часто моим самочувствием все интересуются.

– Все отлично.

– Точно? Ты какая-то бледная была с утра. Не выспалась или…

– Со мной все в порядке!

Я рыкнула так, что Гелла вздернула бровь, а ее ассистентка подпрыгнула на ходу.

– Ну… хорошо, – пробормотала Мирис, явно стушевавшись. – Тогда я пойду. Если что…

– Да, я знаю. Непременно обращусь.

Гелла вздернула вторую бровь, но ничего не сказала. Между нами вообще установился холодный нейтралитет: если раньше она хотя бы изредка что-то цедила сквозь зубы, то сегодня молчала и просто делала свою работу. Отменно, надо отметить, делала, и это главное. Разбираться в ее заморочках у меня не было ни сил, ни желания, мне бы в своих разобраться. Например, с какой стати зажатые между коленями руки подрагивают и сами собой сжимаются в кулаки. И почему при одной мысли о Гроу ниточка айсберга начинает трещать.

– Так. Кофе не пьем? – Кажется, первые слова, которые Гелла произнесла, обращаясь ко мне.

Покачала головой, и одна из девушек тут же убрала стаканчик.

Спустя несколько минут с макияжем было покончено, и Теарин-Танни посмотрела на меня из зеркала совершенно дикими глазами.

Никаких мыслей о Гроу!

Мне плевать, что он там думает, он – режиссер-постановщик, я – актриса. На этом все.

Ну да, ну да.

Этот молчаливый внутренний диалог со стороны, должно быть, казался просто зависанием. По крайней мере, именно так я и залипла: вцепившись в край туалетного столика и рассматривая себя в зеркале. Чувствуя, что меня потряхивает примерно как перед выпускным тестом, от результатов которого зависит, в какой университет я смогу поступить.

Ну и бред…

Что за бред мне вообще в голову лезет?!

Додумать у меня не получилось, потому что дверь в гримерную распахнулась.

– Вышли все.

Судя по резкому голосу Гроу, ничего хорошего никому действительно не светило. Гелла едва уловимо дернула подбородком, и ассистентки направились за ней. Гуськом, как выводок виарят за мамашей, стремясь слиться со стенкой и не отсвечивать. Я развернулась и последовала за ними, но Гроу шагнул мне наперерез, запечатывая на половине для отдыха. Там стоял диванчик и кулер, а еще автомат для льда.

Очень символично.

– Ты сказал выйти всем, – заметила я.

– Кроме тебя.

– Какая несказанная честь.

Глаза его потемнели, но я не двинулась с места. Дизайнеру костюма Ильеррской минус в личное дело за отсутствие карманов (руки сунуть некуда). Поэтому я просто сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Я говорил с твоей сестрой.

Да ты что?!

– И как оно? После стольких лет разлуки?

Слова вырвались сами, еще парочка волокон в ниточке лопнули.

– Никак.

– Правда? Мне казалось, ту песню назвать «никак» просто нельзя.

Шагнула в сторону, пытаясь подобраться к заветной двери, но он снова меня опередил.

– Танни.

Нет, это уже слишком. Слишком слышать свое имя. Слишком смотреть ему в глаза вот так. Зачем он вообще приперся?! Наверное, если бы не было этого «хочу провести этот вечер с тобой» и «не хочу тебя отпускать», было бы проще. Но проще не становилось, наоборот, внутренняя качка усилилась, и теперь меня шатало, как обкурившегося мореплавателя, сунувшегося в штормящее море к взбесившимся драконам. То, что дракон взбесившийся, видно было по дергающемуся зрачку. Когда зрачок меняет форму, самое верное решение: линять.

– Слушай, просто дай мне пройти.

– Ты отсюда не выйдешь, пока мы не поговорим.

– О чем? – Кулаки сжала еще сильнее. – О вилле в… чешую мне в зад, забыла, как его там? О том, как ты запал на мою сестрицу и хотел раздуть на этом пиар-кампанию?! Или о вчерашнем недосвидании с недодраконом?

Ноздри его шевельнулись, контур скул стал резким, а взгляд – как пятна прицела. Того и гляди, навылет прошьют.

– О тебе. Обо мне. О нас.

Нитка треснула, и айсберг остался висеть на волоске.

Надо мной. Над ним. Над нами.

– Обо мне я говорю только с личным психологом, извини. О тебе говорить нет ни малейшего желания. О нас звучит невыносимо пафосно. – Вдобавок к кулакам плотно сжала еще и челюсти.

– Уж как звучит, Зажигалка. – Гроу по-прежнему смотрел в упор, и от этого «в упор» меня выжимало, как белье на двухтысячных оборотах. Какой там айсберг? Еще чуть-чуть – и я сама расползусь на ниточки. – Пока еще я сам смутно понимаю, что со мной происходит рядом с тобой, но это не похоже ни на что из того, что со мной было раньше.

Ой, нет.

– Бабочки в животе? – Я приподняла брови. – От них бывает изжога.

Зрачок дернулся в вертикаль, а вместе с ним и кадык.

– Ты умеешь говорить нормально?

– Уж как говорю. – Сложила руки на груди, потому что что-то мешало дышать. – Вчера я сполна отработала условия контракта. Что-то еще?!

Зрачок стянулся в узкую линию, от него полыхнуло так, что айсберг подбросило ввысь.

– Вот, значит, как?

Я улыбнулась. Это было больно по многим причинам (в частности, потому что потянуло ранку на губе), но все-таки улыбнулась.

– Именно так.

– Ты действительно копия сестры.

Айсберг все-таки шмякнулся на землю. Точнее, на голову мне всей своей тяжестью и разлетелся впивающимися в кожу ледяными осколками. Я с силой впечатала ладони в режиссерскую грудь и шагнула к выходу, за которым было ущелье и не было его. Не было этого взгляда: хищного, резкого, злого.

Не плевать ли мне, какой у него взгляд?!

– Сегодня вечером у нас ужин. По контракту, – ударило мне в спину. – Образ согласуешь с Геллой после съемок.

Не оборачиваясь, вскинула руку с оттопыренным средним пальцем.

И шагнула под солнце в мир Теарин.

Легко сказать, сложнее сделать. До рощицы, сквозь которую мне-Теарин предстояло идти на берег, я долетела на крыльях гнева, но там у меня кончилось топливо, заряд, а заодно и все остальное. Меня по-прежнему продолжало потряхивать, правда, теперь уже от злости на себя. Сорвалась, как… малолетка! Мало того что выдала ему кучу всего, о чем стоило бы промолчать, так еще и показала свое неравнодушие.

Молодец, Танни!

Зачет!

К злости примешивалось нездоровое желание сбежать за ближайшую скалу: если вчера я изображала перед зеркалом Теарин, представляя себе сцену номер семнадцать, то сегодня все сомнения вернулись. Ладно, может быть, не все, но сама мысль о том, что я могу облажаться у него на глазах, заставляла все внутри переворачиваться. Шмякнувшийся на голову айсберг по-прежнему покалывал лицо иголочками льда, поэтому я отошла на приличное расстояние от съемочной группы, коснулась ладонями дерева и уткнулась в него лбом.

Мне просто надо это сделать!

Сделать так, чтобы у всех глаза на лоб повылазили, как с танцем. Вот только если в танцах я сильна, то сексуальность моя медленно, но верно стремится к нулю, а то и ниже уровня подземки.

О чем Гроу сам недавно заявил.

Я от души пнула ни в чем не повинное дерево. Потом еще. И еще.

Как мне раскрыть то, что во мне запечатано, заколочено и сверху еще придавлено арматурой для верности? И что делать, если при слове «сексуальность» у меня дергается глаз?

– Сцена номер семнадцать?

Голос Рихта.

Когда только подкрасться успел, а?

Обернулась, встречая его взгляд, глубоко вздохнула.

– Ага.

– Танни, если есть какая-то проблема, почему не сказать Гроу?

Да я лучше язык под корень себе откушу, чем скажу ему, в чем проблема.

– Нет никакой проблемы. Просто для меня это представляет определенную сложность.

– Что именно?

– Изобразить страсть.

– Это такая же роль, такая же сцена. – Рихт шагнул ближе. – Нужно просто понять, что за пределами съемочной площадки это не будет иметь значения.

За пределами, может, и не будет, а вот в ее пределах…

– Не бери в голову, – буркнула я, направляясь в сторону мельтешащей вдалеке группы.

Еще бы кто дал мне пройти: Рихт перехватил меня за плечи и внимательно заглянул в глаза:

– Ты же понимаешь, что я буду рядом?

– И это должно меня утешить?

Он пропустил мою шпильку мимо ушей.

– Когда я первый раз вышел на съемочную площадку, меня тошнило, – произнес, чуть подтягивая к себе.

– Тебя?! Не верю.

– Никто не верит. Короче, я позорно сбежал в туалет после первого дубля и…

– Фу-у-у, Паршеррд! – Я стукнула его по плечу. – Даже если ты сочинил это, чтобы меня встряхнуть, все равно фу!

Рихт улыбнулся.

– Вообще-то, не сочинил, – сказал он, и я приподняла бровь. – Мои первые съемки состоялись, когда мне было семь лет. Страх – это нормально. Особенно когда задаешь себе слишком высокую планку, а на площадке с Гроу иначе быть не может. Но есть еще такое слово, как «команда», Танни Ладэ. Команда – это когда мы работаем вместе, и если ты оступишься, я прикрою. Перетяну кадр на себя, сыграю за двоих. Просто пойми это, и станет легче.

Мне сейчас стало. Правда.

Даже не хотелось больше сбежать за скалу или от его взгляда, и даже иглы выпускать, как переср… испугавшаяся иглорыцка, больше не получалось.

– Вчера я готовилась, – в общем-то, сказала правду. – Сегодня не успела, поэтому…

– Такие сцены лучше брать без подготовки. – Рихт внимательно смотрел на меня. – Потому что чем больше ты о ней думаешь, тем больше перегораешь.

Чем больше я о ней думаю, тем больше у меня волосы шевелятся.

Везде.

– Больше того, с одного дубля. Повторная прокрутка сбивает накал. В тебе самой. Как ты выразилась, изображать страсть не получится.

– Если бы кто-то это видел… Сеанс психотерапии от Даармархского специально для Ильеррской.

– Продвинутый курс, – фыркнул Рихт.

Он наклонился ко мне, закрывая солнце, из-за чего глазам тоже стало гораздо легче. Я облизнула губы, запоздало вспомнив, что на мне грим. Гелла убила кучу времени, чтобы замаскировать эту дурацкую трещину на губе. Надеюсь, она не видна.

Ну и о чем я думаю сейчас?

– Закончили? – рычащий голос Гроу прокатился по впивающимся в сердце осколкам высоким напряжением.

Рихт отпустил меня и обернулся: недодракон стоял, широко расставив ноги, зацепившись пальцами за карманы, кое-как держащихся на бедрах джинсов.

– Еще одно «провисание», и штраф вкачу обоим.

Рихт шагнул было к нему, но я опередила.

– Штраф? – мило улыбнулась. – За что? У нас генеральная репетиция.

Гроу прищурился:

– Не терпится зажечь, Ладэ?

От того, как он выделил мою фамилию, внутри все полыхнуло.

– Угадал, – вернула ему прищур, – аж вся горю.

Не дожидаясь ответа, резво рванула в сторону исходной точки, откуда мне предстояло выходить. Там уже собрались все, кто нужно, вверху парила камера, помимо нее заметила еще две.

– Все на позиции, – прорычал Гроу.

Хотя все и так были на позициях: как породистые виары на выставке делали стойку, чтобы не прогневать великого режиссера еще больше. Великий наступал со спины, это я чувствовала всей кожей.

– Приготовились.

Я расправила плечи и вскинула голову.

– Полетели!

– «Танцующая для дракона», сцена семнадцать, дубль первый.

Вперед я шагнула, как в бездну. Пальцы даже почти не путались, когда я расплетала волосы, которые Гелла укладывала столько времени. Дыхание отмеряло шаги и кончилось, когда я вышла на берег и увидела Даармархского. Он стоял спиной ко мне по пояс в воде, под кожей перекатывались мышцы. Споткнувшись, словно о невидимую черту, замерла.

Капельки воды блестели на коже, потемневшие волосы казались тяжелыми и блестящими, как чешуя черных драконов.

– Ты всерьез считаешь, что я не чувствую тебя, девочка?

Разворот – стремительный, яростный – и взгляд в упор и навылет. Широкие плечи и шрам, текущий на грудь. Ожог, оставленный пламенем, похожий на те, что каждый взгляд Гроу оставлял на моей коже. Мощная грудь и живот, покрывало воды колыхалось у самых его бедер. Мне воды здесь будет по талию.

– Подойди.

Приказ Рихта заставил двигаться.

Шаг вперед. Еще и еще.

Ступая мягко и плавно, словно в беззвучном танце, заставшем меня на самом краю, подошла к плеснувшей на берег волне. Шагнула вперед, чувствуя, как прохлада впивается в кожу, а одежда становится все тяжелее и тяжелее. Когда оставалось чуть меньше метра, рывок впечатал меня в сильную грудь. Заставляя задохнуться на диком контрасте: взрезающего меня пламени и течения, скользящего по коже.

– Ты так сладко пахнешь. – По телу проходит дрожь.

От взгляда, скользящего по лицу и губам.

От взгляда, обжигающего со спины.

– Нет!

Рывок назад, яростный взгляд на Даармархского.

Разделенная надвое, уже не пытаюсь собраться, мне бы удержаться за одну мысль: я не должна ему принадлежать!

Вопрос только в том кому.

– Она выбрала меня, девочка. И ты знаешь это не хуже меня.

– Она – не я! Я вашей не стану! И уж тем более вы никогда не станете для меня первым.

В этот раз меня швырнуло к нему с силой урагана, противиться которому невозможно.

– Теперь, – взгляд, скользящий по моим губам и щекам, втекающий в меня жидким пламенем, – ты только моя, девочка. Лучше тебе запомнить это сразу.

Он развернул меня одним движением, проведя ладонью по телу. Когда пальцы коснулись груди, перед глазами вспыхнуло лицо Гроу. Рука на талии, обжигающая даже через одежду, низкий, летящий в бездонные небеса над нами голос.

«Этот мир без тебя… мне не нужен, поверь!»

«У нас не было романа, но, возможно, сам Гроу считал иначе…»

– Ненавижу! – выдохнула яростно.

И содрогнулась, когда ладонь Рихта ушла под воду. Он едва касался моего бедра (если вообще касался), но я плавилась в руках Даармархского, как Теарин. Плавилась, подаваясь назад и вжимаясь в него, судорожный хриплый вздох Рихта оборвался коротким рычанием.

– Стоп!

Широко распахнула глаза, выпадая в реальность.

Чтобы наткнуться на жесткий прищур и приговор:

– Переигрываешь, Ладэ.

Этот взгляд был гораздо более ледяным, чем вода, а может, водой он и был. По крайней мере, меня окатило этим бодрящим душем так, что мало не покажется. Испытывая отчаянную потребность завернуться в плед (лучше с головой), я выдернула себя из захвата Рихта и вышла на берег. Мне очень хотелось спрятаться за скрещенными руками, но я держалась.

Пока.

– Джерман, она была на высоте.

Голос Даармархского (нет, я сейчас понимаю, что это был не голос Рихта, а именно Даармархского) был низким, горловым и рычащим. Он шагнул на берег вслед за мной, выхватил из рук Мирис плед и завернул меня в него. От такого я очешуела настолько, что просто залипла. В пледе.

Остальные тоже залипли, и на площадке повисла тишина.

Нарушил ее, разумеется, Гроу:

– Это мне решать, Паршеррд.

Вроде ничего нового не сказал, а у меня волосы на затылке зашевелились от низких, угрожающе-горловых интонаций.

– Она выложилась на полную. – Рихт даже не взглянул на своего ассистента, просто подхватил халат, который тот ему подал.

Глаза потемнели до черноты, черты приобрели по-настоящему звериную хищность.

– Если бы она выложилась на полную, – взгляд Гроу был по-настоящему звериным, – этого разговора не было бы.

– Может, я и не режиссер, но я прекрасно знаю, когда актриса выкладывается на полную.

– Она не профессиональная актриса. Это раз. – Гроу загнул палец, а следом второй. – И два. Ты уверен, что способен адекватно оценить чью-то игру, когда лапаешь девицу за все места?

Рихт шагнул было к нему, но я опередила. Плед упал в траву вместе с остатками самоконтроля. Озноб продирал до костей, особенно когда подул ветерок, но мне было не до него. Я действительно сделала все, что могла, больше, на что способна. Я чувствовала Теарин, и мы оба это прекрасно знали. Впрочем, не только мы: это чувствовал Рихт, это видела вся съемочная группа, все, от оператора до ассистента, во взглядах которых сейчас я читала искреннее сожаление.

– Я. Не. Переигрывала.

– Ты еще здесь, Ладэ? В гримерной тебя заждались.

– Я. Не. Переигрывала, – приподняла брови. – Но если тебе настолько нравится смотреть, как я делаю это, я повторю. Для тебя.

Вместо ответа Гроу перехватил мое запястье и шагнул в воду, рывком увлекая за собой. Все дальше и глубже, пока мы не оказались на том самом месте, где только что стояли с Рихтом.

– Ты что творишь?!

– Режим «Ильеррская», Ладэ.

Этот зверюга дернул меня на себя, впечатывая ладонь в талию и втягивая воздух судорожным хриплым рывком у самого уха.

– Ты так сладко пахнешь… – выдохнул мне в шею сумасшедше. Хрипло.

– Нет! – прорычала ему в лицо.