Зеркало и свет Мантел Хилари

Генрих отвечает:

– Я хочу подогреть любовь.

– Ваше величество, – говорит мастер Ризли. – Со всем почтением, разве это не обсудили на совете? Ваши советники горячо молили ваше величество избавить себя от тягот пути и встретить невесту в Блэкхите. И вам угодно было согласиться.

– Ризли, разве я не могу изменить решение? В Блэкхите будут музыка, пушечный салют, шествия и толпы, мы не успеем словом перемолвиться, как надо будет скакать сюда, а здесь пройдут часы, прежде чем мы окажемся наедине. Я хочу явиться нежданно, обрадовать ее и приветствовать как следует.

– Сэр, если вы послушаете моего совета… – начинает он.

– Не послушаю. Признайте, Кромвель, вы ничего не смыслите в ухаживаниях.

Да. Он был женат всего один раз.

– Сэр, она только что с корабля. Вообразите, как стыдно ей будет предстать перед вами неприбранной, в дорожном платье.

Мастер Ризли добавляет:

– И разумеется, она может оробеть при виде вашего величества.

– Потому-то мне и надо ехать! Я избавлю ее от волнений. Она готовится к пышной церемонии. – Генрих улыбается. – Я поеду переодетым.

Он закрывает глаза.

– Так поступают короли, – объясняет ему Генрих. – Вам неоткуда знать, Кромвель, вы не придворный от рождения. Когда моя сестра Маргарита выходила замуж в Шотландию, король Яков и его охотничья свита встретили ее в Далкитском замке. Жених был в куртке алого бархата, с лирой за плечом.

Он об этом наслышан. Молодой удалец с горящим взором преклоняет колено, невеста, тринадцати весен от роду, заливается стыдливым румянцем и трепещет всем телом.

Мастер Ризли говорит:

– Дозволено ли мне спросить, кем ваше величество желает нарядиться?

Они переглядываются. Когда королевой была Екатерина, ее вечно подстерегал Робин Гуд или аркадские пастушки. Затем они сбрасывали маскарад, и – гляньте-ка! Это король и Чарльз Брэндон; Чарльз Брэндон и король.

– У меня для нее соболя, – говорит Генрих. – Может, мне нарядиться русским купцом в огромных меховых сапогах?

Мастер Ризли говорит:

– Если не известить заранее, боюсь, ваше величество напугает собственную стражу. Это может привести к…

– Тогда пастухом. Или одним из волхвов. Мы легко найдем наряды для двух других. Пошлите за Чарльзом…

– Или, может быть, сэр, – говорит он, – вы поедете просто как джентльмен?

– Английский джентльмен, – задумчиво произносит Генрих. – Безымянный. Да, – он опускает взор, – очень хорошо, я исполню волю лорда Кромвеля, раз уж иностранцы говорят, что он мною правит.

И король, чуть помолчав, добавляет благодушно:

– Да, милорд, я помню, что мы уговаривались о другом. Однако у жениха могут быть причуды, а маскарад – это всегда весело. Вдовствующая принцесса Екатерина, – обращается он к Ризли, – притворялась, будто не узнает меня. Разумеется, она мне подыгрывала. Короля узнают все.

Томас Калпепер выходит следом за ними:

– Ваши бумаги, джентльмены?

Ризли забирает документы. Он, лорд Кромвель, идет прочь. Чертыхается.

Калпепер говорит:

– Вы сделали, что могли.

Он думает: я говорил с ним как подданный с государем. Что, если бы я набрался смелости и сказал: «Генрих, говорю с вами как мужчина с мужчиной, откажитесь от этой затеи»?

– Чего вы боитесь? – спрашивает Калпепер. – Все превозносят ее до небес. Вас тревожит, что его постигнет разочарование?

– Перестаньте тянуть меня за рукав.

Калпепер улыбается:

– Она так точно увидит не того, кого ей обещали. Мы сознаем, что вы слегка приукрасили факты, лорд Кромвель, однако, надеюсь, вы не расписывали его как бога? Ждет ли она Аполлона?

– Она ждет официальной придворной встречи. К этому ее готовили. – Он поворачивается к Ризли. – Срочно пошлите кого-нибудь в Рочестер, пусть ее предупредят. Король отправится по реке с небольшой свитой. Анне следует быть готовой. Никаких герольдов, никаких церемоний – он войдет в ее покои, и она должна изумиться.

– Так вы испортите ему неожиданность? – смеется Калпепер. – Ей следует сперва не узнать его, потом узнать? Ее счастье, если она сумеет сыграть правильно.

– Следовало ли мне настоять, что я поеду с ним? – спрашивает он Ризли.

Зовите-меня отвечает:

– Все могло быть еще хуже, сэр. По крайней мере, он не нарядится турком.

Генрих намерен присоединиться к королеве на Новый год и остаться в Рочестере на ночь; даже если король отрядит гонца с известием, как она ему понравилась, тот будет скакать в Гринвич много часов.

Он заключает, что в Остин-фрайарз новость доберется немногим позже, поэтому отправляется домой – встретить тысяча пятьсот сороковой год под собственной крышей.

За стол садится рано, убеждая себя, что получил в распоряжение лишний день, однако отодвигает стопку писем из Кале, берет книгу. Это Ролевинк, история, где все даты до Рождества Христова напечатаны вверх ногами. Ее прислал отец Джейн Рочфорд, который никогда не позволит тебе просто читать, пишет: «Mirabilia!»[66] – рядом с каждым особо понравившимся местом.

Он листает страницы, разглядывает картинки: Антиох, Иерусалим, храм Соломона, Вавилонская башня. Ролевинк начинает историю с 6615 года (вверх ногами). Читает про интронизацию папы Иннокентия, которая произошла более или менее в год его рождения. Тут в дверь с лаем влетает спаниель Белла. Снизу доносится: «С Новым годом, мастер Грегори!»

Белла носится кругами. Он кричит:

– Грегори! Зачем ты приехал?

Грегори врывается в кабинет и, не поздоровавшись, говорит:

– Как вы могли такое позволить? Почему не остановили его?

– Остановить его? – говорит он. – Как? Он сказал, что хочет подогреть любовь.

– Вы должны были это предотвратить. Вы его советник.

– Грегори, вот, выпей, согрейся. Я думал, ты с королевой.

– Я приехал вас предупредить. Генрих провел там ночь, теперь скачет обратно.

Один из мальчишек Терстона вносит тарелку пирогов и сдергивает с нее салфетку:

– Мясо и смородинное желе. Щука и редис. Изюм и сливы.

– Видишь, зачем я вернулся домой, – говорит он. – При дворе еду тебе несут полмили, и она успевает остыть.

Другой мальчишка вносит чашу с теплой водой и полотенце. Грегори вынужден молчать, пока они вновь не остаются одни. Белла встает на задние лапы, требует внимания. Он вспоминает сцены, которые разыгрывал с Джорджем Кавендишем, приближенным кардинала. Тогда он говорил: «Покажите мне, как это было, Джордж, кто где сидел, кто заговорил первым». И Кавендиш изображал короля.

Он может мысленно нарисовать помещение, где встретились жених и невеста: старый зал в Рочестере, огромный камин с резными эмблемами – папоротник, сердце, валлийский дракон с шаром. Может войти вслед за королем и его веселыми спутниками; они неплотно прижимают маски к лицу, потому что уверены – их узнают через секунду. И впрямь, когда они проходят, слуги новой королевы преклоняют колени.

– Анну предупредили? – спрашивает он. – Она была готова?

– Ее предупредили, но она была не готова. Король ввалился, но она смотрела в окно – во дворе травили быка. Она бросила взгляд через плечо и тут же вновь отвернулась.

Он видит сцену глазами Грегори. Массивная фигура короля заслоняет свет. Туманное очертание королевы на фоне окна: простой овал лица, быстрый взгляд черных глаз и в следующий миг – ее затылок.

– Думаю, она не поверила, что государь может приехать тайно. Может, герцог Вильгельм везде ходит с трубачами и барабанщиками.

Даже чтобы подогреть любовь. Говорят, император предложил Анниному брату герцогиню Кристину, если тот без боя вернет Гельдерн. Он думает, будь я герцогом Клевским, я бы не отдал мое морское побережье за ее ямочки на щеках.

– Король низко поклонился, – Грегори отпивает вина, – и заговорил с ней, но она не обернулась. Думаю, она приняла его… не знаю… за какого-то весельчака, нарядившегося к празднику. Так что он стоял, со шляпой в руке… тут вбежали ее дамы, одна дама крикнула: «Мадам!» – и еще что-то, чтобы ее предупредить… – Голос у Грегори дрожит. – И тогда она обернулась. И поняла, кто он. И, Господь мой Спаситель, надо было видеть ее взгляд! Я его никогда не забуду. – Грегори падает на стул, как будто ноги больше его не держат. – И король тоже.

Он берет Беллу на руки, скармливает ей пирог, кусочек за кусочком.

– Почему она изумилась? Я ее не обманывал.

– Вы не сказали ей, что он старик.

– Я старик? Это ты вспомнишь первым, если станешь описывать Кромвеля? «Ой, он старик».

– Нет, – нехотя признает Грегори.

– Она знала, когда он родился. Знала, что он дороден. Довольно придворных ее брата побывали у нас. И Ганс. Ганс мог ей его описать. Кто сумел бы лучше?

– Но Ганс не стал бы этого делать.

Верно.

– И что король?

– Попятился. Как будто его ударили. Она отшатнулась от него. Он не мог этого не заметить.

– И?

– Тут она взяла себя в руки. Притворилась исключительно хорошо. Он тоже. Она сказала по-английски: «Добро пожаловать, мой король и повелитель».

Это королю следовало говорить: «Добро пожаловать».

– Продолжай.

– Она присела в реверансе, очень низко, как будто ничего не произошло. И король с улыбкой ее поднял. Сказал: «Добро пожаловать, милая».

Это и значит быть монархом, думает он.

Грегори добавляет:

– Его рука дрожала.

В его воображаемом рочестерском зале смеркается. Под окном беззвучно орут участники травли. Собаки висят, вцепившись зубами в бычий бок. Кровь медленно капает на булыжники.

– А королевские джентльмены. Что они?

На самом деле он спрашивает: они видели?

Антони Брауни был позади, нес соболиные меха для королевы. Однако Генрих знаком велел ему отойти. Он смотрел даме в лицо и все время говорил.

– Грегори, – спрашивает он, – честно ли Ганс ее написал?

– Он не посмел бы написать ее нечестно.

– И она красива?

– Сбоку – нет. У нее нос длинный. Но у Ганса не было времени писать ее со всех сторон. Она миловидная. Лицо чуть рябое от оспы, но я это заметил лишь раз, на ярком солнце. Король не мог этого видеть, он отвернулся.

Значит, она миловидна в сумерках. И когда смотрит прямо на тебя.

Его почти разбирает смех.

– Он разочарован?

– Если и разочарован, то не показал этого. Взял ее под руку, они отошли в сторонку и сели с переводчиками. Он спросил, нравится ли ей Англия, она ответила, очень нравится. Он спросил, как ее принимали в Кале, она ответила, принимали очень хорошо. Он поздравил ее с тем, как мужественно она перенесла путешествие, и спросил, бывала ли она прежде в море. Когда ей перевели, она растерялась.

Он представляет короля. Как тот потеет от натуги, ищет глазами, на что бы перевести разговор.

– Король потребовал музыки. Музыканты заиграли «Пусть белая прекрасная рука исцелит мои печали». Она слушала очень мило, потом сказала, через переводчика, что хотела бы научиться играть на каком-нибудь инструменте. Король сказал, в юности учиться проще. Она ответила, я еще не так стара и пальцы у меня ловкие от вышивания. Король спросил, умеет ли она петь, она ответила, умею петь хвалебную песнь Богородице и святым. Он спросил, не споет ли она, она сказала, при лордах не буду, но спою вам наедине. И покраснела.

– Весьма уместная скромность, – говорит он. Вспоминает Анну Болейн: та запела бы на улице, лишь бы привлечь к себе внимание.

– Мы говорим, что любим скромниц. – Грегори берет пирог, и Белла трогает лапой его колени. – Однако на самом деле нам нравятся девицы, не скрывающие свою приязнь. Прежде чем начать ухаживать, мы хотим знать, что нас примут благосклонно. Я бы не посмел заговорить с Бесс, если бы вы с Эдвардом Сеймуром мне не помогли. Если мы боимся, что женщина нас презирает, то будем ее избегать.

А когда мы решаем к ней подступиться, думает он, то не хотим увидеть ужаса на ее лице.

– Так ты думаешь, ущерб непоправим?

– Не знаю, как ей исправить то первое мгновение, будь она хоть царица Савская. – Грегори откусывает пирог. Белла с обожанием приникает к его ноге. – Они сели ужинать. Она была очень внимательна, ловила каждое его слово. Начало получилось неудачное, но, притом что никто не может с ней говорить, мне она очень понравилась, да и всем остальным тоже. Фицуильям сказал, король не нашел бы никого лучше, прочеши он хоть всю Европу.

– Он всю Европу и прочесал. Я, вернее. Что ж… он подумает и поймет, что она просто напугалась от неожиданности. И, как ты говоришь, потом у них все было хорошо. – Его взгляд падает на книгу лорда Морли. – Нам надо отмотать время назад. Как будто король моргнул и прожил то мгновение заново.

Грегори говорит:

– Но разве время можно отмотать?

По мере того, как исчезают пироги, проступает рисунок блюда. Fatto in Venezia[67], оно изображает гибель Трои: деревянный конь, вопящие женщины, запрокинутые головы, башни, охваченные огнем.

Удивительно, как они столько всего там уместили.

Он приезжает в Гринвич почти сразу после короля.

– Милорд, его величество в библиотеке.

Генрих сидит между ящиками книг.

– Это из аббатства Тьюксбери. – Король тяжело поднимается с кресла. – Кромвель, документов о помолвке с Лотарингией так и нет. Мне твердо обещали, что дама привезет их с собой, но она не привезла. Даже наименее подозрительный человек спросил бы себя, отчего их по-прежнему скрывают.

Он начинает говорить, но король поднимает руку:

– Я не могу двигаться дальше. Я не могу на ней жениться, пока не буду знать наверняка, что она свободна от любых прежних обязательств.

Король стискивает ладонью сжатый кулак:

– Дама вовсе не так хороша, как ее описывали. Фицуильям из Кале превозносил ее до небес. Лайл тоже. Отчего?

– Я не видел ее, сэр.

– Да, вы ее не видели, – говорит король. – Вы, как и я, полагались на чужие слова, так что винить вас не в чем. Однако скажу вам: когда я вчера ее увидел, то еле сумел взять себя в руки. Огромный диковинный чепец с крыльями по бокам… при ее росте и фигуре, мне показалось, будто передо мной Майский столб. И она накрасила губы, что воистину мерзостно.

– Чепец можно сменить, сэр.

– У нее желтый цвет лица. Я вспоминаю Джейн, белую, как жемчужина.

Золотистый свет волнами пробегает по потолку, по алым лепным розам, зеленым листьям, кровавым шипам.

– Это с дороги. Утомительное многомильное путешествие с обозом, ожидание погоды, затем качка на корабле. – Он думает про град в лицо по пути из Дувра. – Что до бумаг, ума не приложу, отчего послы их не привезли. Однако нас заверили, что дама свободна. Мы знаем, что брачного договора не было. Мы знаем, что стороны были малолетними. Вы сами говорили, сэр, что это не важно.

– Очень важно, если я думаю, что женат, а окажется, что нет.

– Завтра, – обещает он, – я поговорю с людьми королевы.

– Завтра я встречаю ее в Блэкхите, – говорит король. – Выезжаем в восемь.

Сорок лет прошло с тех пор, как здесь встречали невесту из далеких краев: инфанту Каталину, которая привезла с собой из Испании мавританских рабынь. Ее свадьба с Артуром была пышной и публичной. На сей раз брачные торжества должны уступить место церковному празднованию Крещения. А значит, все зависит от публичной встречи, которую он для Анны подготовил.

В Гринвиче он лежит без сна, слушает ветер.

Он гадает, где-то сейчас Уайетт. Уж точно тот сейчас не один.

Только буря отменит завтрашнюю встречу. Король может отложить свадьбу, но не может оставить невесту за порогом. Не может обмануть ожидания людей, когда герольды уже раструбили о церемонии по всему Лондону.

Трижды он встает и открывает ставни. Ничего не видно, кроме глухой беззвездной тьмы. Однако перестук дождя затихает, заря расцвечивает небо охристыми полосами, солнце на ощупь выбирается из-за облачной гряды. К девяти утра, когда он верхом въезжает в Блэкхит, на полях лежит белая дымка; в этой дымке свободный народ Англии. От реки, где собрались сотни на самых разных лодках и лодчонках, доносится рев голосов, самодельные флаги поникли в недвижном воздухе. Горожане, украшенные вязаными розами, бьют в барабаны, дудят в дудки, горланят песни. Некоторые бредут по берегу в картонных замках, головы торчат над зубцами, другие изготовили из парусины исполинского лебедя, который поворачивает шею из стороны в сторону и вышагивает на десятке пар ног в рабочих башмаках, еле видных под его перьями. Звенят колокольчики на упряжи. Люди и лошади выдыхают облачка пара. Он обливается потом под бархатной одеждой и злится даже на самого себя, разъезжая на лошади взад-вперед и раздавая ненужные указания: встаньте здесь, пройдите туда, опуститесь на колени!

Чарльз Брэндон приподнимает шляпу:

– Погода делает вам честь, лорд Кромвель!

Затем пришпоривает лошадь и скачет к другим герцогам.

Капелланы, советники, высшие сановники двора выстраиваются рядами: джентльмены личных покоев, епископы в лиловом атласе, пэры, лорд-мэр, герольды, герцог Баварский с орденской цепью Золотого руна, сам король на могучем жеребце, в парче и пурпуре, одежда в разрезах и буфах, подбита и подложена, украшена полосами драгоценных камней так плотно, будто Генрих в доспехах, выкованных для Зевса.

Королева ждет в шелковом шатре. Он молится, чтобы ветер не поднялся и не сдул шатер в реку. Анна одета по лучшей моде своей страны, чепец венчает шапочка, плотно расшитая жемчугами, платье понизу круглое, без шлейфа. Она сверкает, когда ее усаживают на лошадь, в дамское седло, лицом налево, как принято в Англии. Никто не знал, чего ждать от немки. Испанские дамы сидят на лошади лицом вправо. Лорд-канцлер говорит, удачно, что она не напомнит ему испанку. Он сухо замечает:

– Удача тут ни при чем, милорд. Я поговорил с ее шталмейстером.

К полудню – барабаны, пушки, несколько переодеваний – небо темнеет, воздух становится сырым и зеленым. Подъезжает на лошади Гардинер:

– Как вы сумели оттянуть дождь?

– Я продал душу, – спокойно отвечает он.

– Я слышал, в Рочестере он был неприятно удивлен.

– Вы знаете больше меня.

– Да. Хорошо, что вы это наконец признали. – Гардинер, усмехнувшись, едет прочь.

Французский посол останавливает лошадь рядом с ним:

– Кремюэль, я в жизни не видел в одном месте столько толстых золотых цепей. Поздравляю, нелегко собрать и выстроить пять тысяч человек. Хотя, честно сказать… – посол хмыкает, – в целом это не сравнится даже с обычным церемониальным выездом моего короля. А их у него бывает десятка два в год.

– Правда? – удивляется он. – Двадцать таких торжеств? Немудрено, что ему некогда править.

Лошадь под Марильяком переступает ногами.

– Что вы думаете о даме? Она не так молода, как ожидали.

– Не хочу противоречить вам, но ей ровно столько лет, сколько ожидали.

– Она очень высокая.

– Король тоже.

– Верно. Потому-то он хотел жениться на мадам де Лонгвиль, не так ли? Жаль, что он так и не добился своего. Я слышал, весной она подарит королю Якову ребенка.

Он говорит:

– Мы все рассчитываем, что эта дама родит королю много детей.

– Конечно. Если сможет разбудить в нем желание. Будем честны, она не великая красавица.

Он признается:

– Я еще ее толком не видел.

Как будто все сговорились не подпускать его к Анне. Он видит лишь прямую, яркую фигуру вроде раскрашенной королевы на кабацкой вывеске. Она проехала навстречу королю с полмили, лошади под обоими в таких роскошных попонах, что почти не видно копыт. За королевой едет Мег Дуглас, потом Мэри Фицрой, следом – придворные дамы в веренице экипажей. На жене Грегори – годовые доходы от двух поместий, но ему это в радость. Впервые за долгие годы ему есть кого наряжать, и он говорит Марильяку:

– Посмотрите на жену моего сына, разве не красавица?

– Она делает вам честь. – Марильяк указывает хлыстом: это ведь шотландская принцесса? А за ней дочь Норфолка, миледи Ричмонд? – Нового мужа ей еще не нашли?

В прошлом году поговаривали о ее браке с Томом Сеймуром, но ничего из этого не вышло. Ее брат не одобрил жениха. В глазах Суррея Вулфхолл – свиной хлев, а Сеймуры – крестьяне, живущие охотой на кроликов.

Он гадает, что Марильяку до дочери Норфолка? Присмотрел ли он ей мужа-француза? Французы платят Норфолку пенсион, но, может, не прочь с ним еще и породниться?

Бесс глядит в его сторону. Он поднимает руку – медленно, чтобы не подумали, будто он дает сигнал к какому-то демаршу. В следующей карете едут фрейлины: дочь леди Лайл Энн Бассет, Мэри Норрис (она, кажется, замерзла) и пухленькая племянница Норфолка Кэтрин – эта пялится вокруг, как в церкви.

Дорогу расчистили, чтобы король и королева подъехали прямо к воротам дворца. Они вместе въезжают во внутренний двор. Здесь спешиваются, и король под руку ведет невесту во дворец. Шляпа с огромным плюмажем у короля в руке, и он делает широкий жест: все это ваше, мадам, все, что вы видите. Музыка с реки сопровождает их и затихает лишь тогда, когда он, лорд Кромвель, проходит за ними в зал, где уже зажгли приветственные факелы.

Тут он впервые видит ее вблизи. Он заранее напрягся, придал лицу нейтральное выражение. Однако пугаться нечему. Совсем наоборот: у него такое чувство, будто они знакомы. Да, цвет лица у нее не очень, но, как сказал Грегори, она миловидная; такая женщина могла бы выйти за кого-нибудь из твоих друзей-купцов. Можно вообразить, как она ногой качает колыбель, обсуждая, почем на рынке свинина.

Она смотрит на него:

– Вы – лорд Кромвель. Спасибо вам за пятьдесят соверенов.

Одна из дам что-то говорит ей в ухо, и она добавляет:

– Спасибо вам за все.

Воскресное утро. Он сообщает представителям Клеве, что жених хочет отложить свадьбу. Они в растерянности и недоумении:

– Лорд Кромвель, мы считали, что вопрос решен. Мы предоставили копии всех нужных документов.

Он держится сухо и вежливо: не хочет показать, что он в таком же ужасе, как и они.

– Король требует оригиналы.

Мы объясняли много раз, говорят они, что не знаем, где оригиналы. Помолвка входила в более общий договор, который много раз менялся, и потому…

– Советую вам их добыть. – Он садится и, хотя время еще раннее, жестом требует кувшин вина. – Господа, в ваших силах устранить это препятствие.

Не все гости из Клеве хорошо понимают по-французски. Они тычут друг друга в бок: что он сказал?

– Позвольте сослаться на прецедент. Когда королева Екатерина… я хотел сказал сказать, покойная Екатерина, вдовствующая принцесса Уэльская…

Да, говорят они, первая жена Генриха…

– …когда ее мать Изабелла выходила за ее отца Фердинанда, потребовалась диспенсация от папы, но документ задержался…

Да, мы понимаем, говорят они. Рим вытягивал еще деньги, ведь так?

– Однако все остальное было готово, и приближенные Фердинанда изготовили все, что требовалось, включая папские печати.

Так что вы советуете, спрашивают они.

– Я не смею советовать. Но сделайте все, чтобы удовлетворить желания короля. Поищите в своих вещах. Загляните между страницами ваших Библий.

Нам нужно посовещаться, отвечают они.

– Поспешите, – говорит, входя, Уильям Фицуильям.

О да, мы поспешим, обещают они. Промедление губительно для всех. Пойдут слухи. Вообразите, что скажут французы, какую ложь начнут сеять люди императора. Скажут, она ему не понравилась. Или что она, увидев, какой он старый и грузный, отказалась за него выходить.

– После обеда вы можете прийти в совет, – говорит он, – и объяснить, как опасны такие слухи. Король присоединится к нам, когда они с королевой придут от мессы.

Они с Фицем идут в залу совета. Фиц дергает его за рукав:

– Ничего уже нельзя поправить? Генрих кипит. Я его знаю.

Да, думает он, вы его знаете. Он вышвырнул вас из совета, сорвал с вас цепь. Ваше счастье, что королевский гнев смягчился, вернее, что я его смягчил.

– Бумаги не более чем предлог, – говорит Фицуильям. – Она ему не понравилась, или он ее боится, не знаю. Но запомните, Кромвель, я не хочу нести вину лишь потому, что ездил за ней в Кале.

– Никто не сваливает вину на вас. Если кто тут и виноват, то он сам. Что помчался к ней сломя голову, будто пылкий юнец.

Советники уже собрались. Кранмер сидит, словно обессилел, начинает подниматься и снова падает на стул. Епископ Даремский наклоняет голову:

– Милорд хранитель малой печати.

Тон благоговейный, будто епископ что-то освящает или держит в руках нечто хрупкое, готовое рассыпаться.

Он кивает:

– Ваше преподобие.

Тунстоллу известно, что хранитель малой печати не первый месяц роет под него подкоп: выпытывает, что он делает в Дареме и во что по-настоящему верит. Так что последнее время епископ сидит с опаской, словно ждет, что из-под него выдернут стул.

Врывается Томас Говард. Глаза сверкают, как будто есть повод что-то отпраздновать.

– Итак, Кромвель. Я слышал, он хочет отвертеться.

Он садится, не дожидаясь, когда сядет герцог:

– Император и французский король вместе встречают Новый год. Так близки они на нашей памяти не были. Они подобны планетам, господа, их сближение притягивает море и сушу, определяет нашу судьбу. У них есть флот и деньги, чтобы на нас напасть. Наши форты еще недостроены. Ирландия против нас. Шотландия против нас. Чтобы устоять этой весной, нам нужен союз с немецкими государями – они либо пришлют людей на подмогу, либо будут отвлекать противника, пока мы его не разобьем или не заключим мир. Король должен на ней жениться. Этот брак нужен Англии.

Чарльз Брэндон обводит их скорбным взглядом:

– Он согласился. Он подписал договор. Он не может теперь увильнуть.