Время уходить Пиколт Джоди

Я попыталась заставить себя не видеть в этом знака, что Томас, как и я, надеется продолжить отношения с того места, на котором мы расстались, что произошедшее между нами не было мимолетным увлечением. Внутри меня пузырились радостные ожидания, но я решила поиграть в недогадливость. И поинтересовалась:

– С какой стати ты вообще решил принести мне баобаб?

– С такой, что слон в машину не помещается, – с улыбкой пояснил Томас.

Врачи скажут вам, что с точки зрения медицины это невозможно, слишком маленький срок беременности, но в тот момент я ощутила, как у меня внутри шевельнулся наш малыш, будто бабочка запорхала крылышками. Видимо, электрического разряда, проскочившего между нами, оказалось достаточно, чтобы в ребенке вспыхнуло желание появиться на свет.

По дороге в Нью-Гэмпшир, а путь оказался неблизкий, мы говорили о моих исследованиях: как справилось с утратой матриарха стадо Ммаабо; как тяжело было наблюдать за Кагисо, оплакивавшей сына. Томас с большим воодушевлением сообщил мне, что я стану свидетельницей прибытия в заповедник седьмой его обитательницы – африканской слонихи по имени Маура.

Того, что случилось между нами в ту ночь под баобабом, мы не касались.

Я также не упомянула и о том, как мне временами не хватало Томаса. Однажды я увидела двух молодых слонов, которые, как звезды футбола, пинали шар из навоза, и мне захотелось поделиться наблюдением с кем-то, кто мог бы оценить комизм ситуации. А иногда я вдруг просыпалась, ощущая прикосновения Томаса, будто отпечатки его пальцев оставили следы на моей коже.

На самом деле, за исключением принесенного в зал прилетов «букета», Томас вел себя так, будто наши отношения никогда не выходили за рамки контактов двух коллег-ученых. Я даже начала сомневаться, уж не приснилась ли мне та ночь и не является ли ребенок, которого я ношу под сердцем, плодом моей фантазии.

В заповедник мы приехали поздно вечером, у меня уже глаза слипались. Я сидела в машине, а Томас открывал ворота, сперва внешние, запертые на электронный замок, а потом вторые – внутренние.

– Слоны прекрасно умеют демонстрировать силу. Стоит нам поставить изгородь, и в половине случаев какая-нибудь из слоних сносит ее, просто чтобы показать, что она на это способна. – Он взглянул на меня. – Когда мы только-только открыли заповедник, нам без конца звонили живущие по соседству люди… Сообщали, что у них на заднем дворе слон.

– И что происходит, когда они сбегают?

– Ну, мы их возвращаем, – пояснил Томас. – Суть в том, что здесь слонов не наказывают за побеги, как это делают в зоопарках или цирках. Это все равно как с маленьким ребенком. Бывает, он действует вам на нервы, но это не значит, что вы его не любите.

При упоминании о детях я сложила руки на животе. И спросила:

– А ты никогда не думал о том, чтобы обзавестись семьей?

– У меня есть семья, – ответил он. – Невви, Гидеон и Грейс. Завтра познакомлю тебя с ними.

Мне вдруг словно бы пронзили грудь острым копьем. Ну почему я раньше не спросила Томаса, женат ли он? Надо же быть такой дурой!

– Без них мне бы здесь нипочем не управиться, – продолжил Томас, не замечая трагедии, разыгравшейся в моем сердце. – Невви двадцать лет проработала дрессировщицей в цирке на юге. Гидеон был ее учеником. Грейс его жена.

Узнав эти подробности, я успокоилась. Стало ясно, что ни один из упомянутых сотрудников заповедника не мог быть ни супругой, ни ребенком Томаса.

– У них есть дети?

– Слава богу, нет. Я и так плачу неимоверные страховые взносы, даже представить не могу, во что бы мне это обошлось, если бы по заповеднику бегал еще и ребенок.

Без сомнения, это был разумный ответ. Растить ребенка в заповеднике дикой природы так же нелепо, как и в этом приюте для животных. Слоны, которых здесь держали, по определению были проблемными: убили своих дрессировщиков или вели себя так агрессивно, что в зоопарке или цирке захотели от них избавиться. Однако ответ Томаса вызвал у меня странное чувство: как будто он провалил экзамен, даже не зная, что сдает его.

В темноте внутри вольеров ничего было не разглядеть, но, когда мы проехали за вторую высокую изгородь, я опустила стекло в машине, чтобы почувствовать знакомый слоновий запах, пыльный и травянистый. Вдалеке я услышала глухое урчание, напоминавшее раскат грома.

– Это, должно быть, Сирах, – сказал Томас, – глава нашего приветственного комитета.

Он подъехал к своему коттеджу и достал из машины мой багаж. Домик у него был маленький – гостиная, кухонька, спальня и кабинет размером со стенной шкаф. Комната для гостей отсутствовала, однако в спальню Томас мои чемоданы не понес. Он неловко замер посреди гостиной и подтолкнул вверх очки на переносице, говоря:

– Добро пожаловать!

Вдруг мне подумалось: «Что я тут делаю? Мы с Томасом Меткалфом едва знакомы. А вдруг он психопат или серийный убийца?»

Этот человек мог оказаться кем угодно, но он абсолютно точно был отцом моего ребенка.

– Ну что ж, – сказала я, чувствуя себя неуютно. – День выдался длинный. Ты не против, если я приму душ?

В ванной у Томаса, к моему удивлению, царил патологический порядок. Зубная щетка лежала в ящике параллельно с тюбиком пасты. Упаковки с таблетками в шкафчике для лекарств были расставлены в алфавитном порядке. Я включила воду и стояла, как призрак, перед зеркалом, пытаясь разглядеть в нем свое будущее, пока тесное помещение не наполнилось паром. Душ я принимала долго, и очень горячий; кожа распарилась и порозовела, а в голове созрел план, как побыстрее слинять обратно, потому что мой приезд сюда, совершенно очевидно, был ошибкой. Не знаю, о чем я только думала. Вообразила, что Томас чахнет по мне, находясь на другом континенте? Что он тайно желает, чтобы я перелетела половину земного шара и мы с ним начали с того места, где остановились? Похоже, вследствие произошедшего в организме гормонального всплеска мой разум слегка помутился.

Когда я вышла из ванной с расчесанными волосами, завернутая в полотенце, оставляя отпечатки мокрых ног на деревянном полу, Томас как раз застилал простыней диван. Если мне требовалось более ясное доказательство, что африканское приключение было нелепой ошибкой, а вовсе не началом серьезных отношений, то пожалуйста, вот оно – прямо у меня перед глазами.

– О, – сказала я, а внутри у меня что-то оборвалось. – Спасибо.

– Это для меня, – пояснил Томас. – Ты можешь занять постель в спальне.

Жар подступил к щекам.

– Ну, если ты так хочешь.

Все очень просто: в Африке все насквозь пронизано романтикой. Там в обычном заходе солнца можно без труда усмотреть длань Господню. Там, наблюдая за медленным размашистым бегом львицы, забываешь дышать и любуешься склонившимся над водой жирафом, который напоминает гигантский треножник. А такой переливчатой синевы на птичьих крыльях не встретишь больше нигде. В самую жару можно увидеть, как пузырится воздух. Когда находишься в Африке, чувствуешь себя первобытным человеком, качающимся в колыбели мира. Так стоит ли удивляться, что при таких обстоятельствах и воспоминания тоже окрашиваются в розовый цвет?

– Ты моя гостья, – вежливо произнес Томас. – Важно, чего хочется тебе. Так что решай ты.

Чего мне хотелось?

Я могла улечься в постель и провести ночь одна. Или рассказать Томасу про ребенка. Вместо этого я подошла к нему и позволила полотенцу соскользнуть на пол.

Мгновение Томас просто смотрел на меня. Потом провел пальцем по изгибу моей шеи, от уха к плечу.

Однажды, когда еще училась в колледже, я ходила ночью купаться в залитую биолюминесцентным светом бухту в Пуэрто-Рико, где буквально светилась вода. При каждом движении рукой или ногой в глубине рассыпался фейерверком новый поток мерцающих искр, как будто я создавала звездопад. Такое же ощущение возникло и от прикосновения Томаса, я словно бы глотнула света. Мы натыкались на мебель и на стены, но до дивана так и не добрались. Когда все закончилось, я лежала в его объятиях на грубом деревянном полу.

– Что ты там говорил про Сирах? Что эта слониха – глава комитета по встрече гостей?

– Если хочешь, – засмеялся он, – я могу привести ее, чтобы она тебя лично поприветствовала.

– Да ладно. Не стоит беспокоиться, я не такая уж важная гостья.

– Ну-ну, не прибедняйся. Ты лучше всех!

Я повернулась в кольце его рук:

– Не думала, что ты вновь захочешь сделать это.

– Я тоже не был уверен в том, как ты ко мне относишься, – сказал Томас. – Я не строил никаких планов, понимаешь? Просто не позволял себе мечтать, что произошедшее с нами чудо повторится. – Он запустил руку мне в волосы. – О чем ты думаешь?

Вот что было у меня на уме: гориллы лгут, чтобы отвести от себя обвинения. Шимпанзе тоже привирают. А мартышки забираются высоко на деревья и изображают, что им грозит опасность, даже когда ее нет и в помине. Но слоны совсем другие. Слониха никогда не станет притворяться.

Однако вслух я произнесла совсем другое:

– Я думаю, займемся ли мы когда-нибудь этим в постели.

Невинная ложь. Еще одна?

Земля в Африке часто выглядит запекшейся, ее холмы потрескались от засухи, а долины подрумянились на солнце. По сравнению с саванной этот заповедник был роскошным Эдемским садом: зеленые холмы и росистые луга, цветущие поляны, мускулистые дубы, расставившие ветви во все четыре стороны. И конечно, здесь были слоны.

Пять азиатских, один африканский, и еще одна слониха должна была прибыть со дня на день. В отличие от дикой природы, социальные узы здесь не были обусловлены генетикой. Стада состояли из двух или трех слонов, причем животные сами выбирали, с кем им бродить по территории. Томас объяснил мне, что среди слонов попадаются такие, кто ни с кем не ладит; некоторые особи предпочитают одиночество; другие же завязывают приятельские отношения и становятся не разлей вода.

Меня удивило, что в этом приюте для животных следуют тем же принципам, каких придерживались и мы в Ботсване. В Африке мы не раз готовы были броситься спасать раненого слона, но не делали этого, чтобы не нарушать жизнь дикой природы. То есть сознательно отказались от навязывания своих услуг слонам и считали за счастье, что можем ненавязчиво понаблюдать за ними. Точно так же и здесь Томас и его сотрудники хотели дать ушедшим на покой слонам как можно больше свободы, вместо того чтобы контролировать каждую мелочь и управлять их существованием. Немолодых обитателей заповедника невозможно было выпустить на волю, но их существование было максимально приближено к естественным условиям. Привезенных сюда слонов большую часть жизни понукали крюками, били и держали в цепях, чтобы добиться от них желаемого. Томас верил в свободные отношения. Он и другие работники заповедника заходили в вольеры, чтобы дать слонам корм или произвести необходимые медицинские процедуры, но любое воздействие на животных здесь производилось только посредством раздачи угощений и закрепления позитивных рефлексов.

Томас провез меня по заповеднику на квадроцикле, чтобы я немного сориентировалась. Я сидела сзади, обхватив его руками за талию и прижавшись щекой к теплой спине. Ворота в изгородях тут были сделаны такого размера, чтобы транспорт проезжал без проблем, а слоны сбежать не могли. Азиатским и африканским слонам отвели разные вольеры, и в каждом имелись свои сараи, хотя сейчас в помещении для африканцев пока находилась только Хестер. Вообще говоря, «сараи» не слишком подходящее слово для обозначения этих сооружений: они были огромные, как ангары, и такие чистые внутри, что хоть ешь с пола. Бетонный пол с подогревом, чтобы зимой у слонов не мерзли ноги, на дверях полоски из плотной ткани вроде тех, из которых сделаны щетки на автомойках, чтобы удерживать внутри тепло, но при этом дать слонам возможность свободно входить и выходить. Каждое стойло было оснащено автопоилкой.

– Содержать все это, наверное, недешево, – пробормотала я. – Небось обходится тебе в кругленькую сумму?

– Сто тридцать три тысячи долларов, – ответил Томас.

– В год?

– На каждого слона, – сказал он и засмеялся. – Боже, хотел бы я, чтобы это было за год! Увидев объявление о продаже земли, я вложил все деньги, которые имел, чтобы только ее получить. А где брать средства потом? Мы показывали всем, какие трюки умеет выполнять Сирах, приглашали соседей и журналистов посмотреть на наш заповедник. В результате мы получаем пожертвования, но это капля в море. Только на корм уходит целое состояние.

Мои слоны в Тули-Блок годами страдали от засух, так что на их спинах узлами макраме проступали позвонки, а сквозь кожу на боках виднелись ребра. Южная Африка отличалась от других областей; обитавшие в Кении и Танзании слоны всегда казались мне более упитанными и довольными жизнью. Но у моих слонов была хоть какая-то еда. Территория этого заповедника была обширной и зеленой, но имевшейся здесь растительности не могло хватить для пропитания слонов, к тому же они не могли бродить по слоновьим тропам сотни миль и искать себе корм, да и матриархов, которые могли бы показать дорогу, у них тоже не было.

– Что это? – спросила я, указывая на бочонок, привязанный стропами к решетчатой стенке стойла.

– Игрушка, – объяснил Томас. – В дне бочонка есть отверстие, а внутри – шар с угощениями. Дионна должна засунуть хобот в дырку и крутить шар, если хочет достать что-нибудь вкусное.

В этот момент, будто откликнувшись на зов, сквозь шуршащие ленты на дверях в ангар вошла слониха – довольно маленькая, рябая, с редкими волосками на макушке. По сравнению с привычными для меня ушами африканских слонов уши у нее были крошечные и рваные по краям. Надбровные дуги скальными навесами выступали над большими карими глазами с такими густыми ресницами, что позавидовала бы любая фотомодель. И сейчас глаза эти были устремлены на меня – незнакомку. Слониха как будто пыталась рассказать мне какую-то историю, но я не владела ее языком. Вдруг она встряхнула головой: точно так же бросали в лицо чужакам предупреждение слоны в Тули-Блок, когда мы невзначай вторгались на территорию стада. Я невольно улыбнулась, потому что маленькие уши Дионны не выглядели особо устрашающими.

– А разве индийские слоны тоже так делают?

– Нет. Но Дионна выросла в зоопарке в Филадельфии вместе с африканскими слонами, вот и научилась так себя вести. Правда, моя красавица? – сказал Томас, давая слонихе обнюхать свою руку, а потом неизвестно откуда извлек банан.

Дионна аккуратно взяла его и засунула себе в рот.

– Не знала, что африканских и азиатских слонов можно держать вместе, – заметила я.

– Вообще говоря, этого делать нельзя. Дионна пострадала во время слоновьей потасовки, и после этого ее пришлось держать в зоопарке отдельно. Но места у них там в обрез, поэтому ее и прислали сюда, в заповедник.

У Томаса зазвонил мобильник. Он ответил на звонок, отвернувшись от меня и Дионны:

– Да, это доктор Меткалф. – Он прикрыл трубку ладонью и, обернувшись, проговорил одними губами: – Насчет новой слонихи.

Я махнула ему, чтобы не обращал на меня внимания, а сама подошла к Дионне. В природе я держалась начеку даже с теми слонами, которые привыкли видеть меня, не забывая, что это дикие животные. И сейчас я протянула к слонихе руку так же осторожно, как знакомилась бы с бродячей собакой.

Дионна могла ощутить мой запах и с того места, где находилась, то есть с другой стороны стойла. Да она, вероятно, унюхала меня, еще находясь снаружи. Хобот поднялся, изогнувшись буквой «S», его кончик поворачивался из стороны в сторону, как перископ. Потом она просунула его сквозь перекладины в стенкестойла. Я застыла неподвижно, позволяя слонихе ощупать мое плечо, руку, лицо – считать с меня информацию посредством касания. При каждом вздохе я ощущала запах сена и банана и наконец тихо произнесла:

– Приятно познакомиться!

А Дионна провела кончиком хобота по моей руке от плеча вниз, дунула, и мне в руку выкатилась малинка. Я засмеялась.

– Вы ей понравились, – раздался чей-то голос.

Я обернулась и увидела у себя за спиной молодую женщину, напоминающую эльфа: коротко стриженные льняные волосы и нежная кожа, такая бледная, что на ум невольно пришел мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. Неужели сотрудница заповедника? На мой взгляд, эта женщина была слишком миниатюрной, чтобы поднимать тяжести, а без этого при уходе за слонами не обойтись. Она выглядела юной и хрупкой, будто стеклянная фигурка.

– Вы, наверное, доктор Кингстон, – сказала она.

– Пожалуйста, называйте меня просто Элис. А вы… Грейс?

Женщина кивнула.

Дионна затрубила.

– Обиделась, что я не обращаю на тебя внимания, да? – Грейс погладила слониху по лбу. – Завтрак скоро будет готов, ваше величество.

Томас вернулся в ангар:

– Прости. Мне срочно нужно отлучиться в офис. Это насчет доставки Мауры…

– Иди спокойно по своим делам и не волнуйся за меня. Правда, я уже большая девочка, и вокруг меня слоны. Что может быть лучше! – Я глянула на Грейс. – Если хотите, могу вам помочь.

Женщина пожала плечами:

– Я не против.

Если она и заметила краткий поцелуй, которым одарил меня Томас, прежде чем потрусить вверх по холму, то никак этого не прокомментировала.

Следующий час я провела вместе с Грейс. Когда она описала мне распорядок дня в заповеднике, я убедилась, что мое первоначальное мнение о ней как о женщине слабой и хрупкой было ошибочным. Слонов здесь кормили дважды: в восемь утра и в четыре часа дня. Грейс закупала продукты и готовила еду для каждого постояльца отдельно. Она выгребала навоз, мыла стойла из шланга с высоким напором воды, поливала деревья. Ее мать Невви пополняла запасы зерна для слонов, собирала еду, которая оставалась в вольерах, чтобы ее потом свалили в компостную яму; кроме того, она ухаживала за садом и огородом, где выращивали фрукты и овощи для слонов и тех, кто о них заботился, а также вела в офисе документацию. Гидеон следил за воротами и состоянием территории заповедника, отвечал за работу бойлера, ведал инструментами, чинил квадроциклы, стриг траву, укладывал на хранение сено, таскал ящики с продуктами, оказывал первичную ветеринарную помощь слонам и занимался обустройством их жизни. Все трое по очереди дежурили в заповеднике по ночам. И сегодня был самый обычный день, когда не происходило ничего экстраординарного и ни одному из питомцев не требовалось особое внимание.

Помогая Грейс готовить завтрак для слонов на кухне в сарае, я подумала, в который уже раз, насколько легче была моя работа в заповеднике дикой природы. Мне приходилось только наблюдать, записывать и анализировать собранные сведения да иногда помогать рейнджерам или ветеринарам, если речь шла о раненых животных. Я не управляла дикой природой. И разумеется, мне не приходилось финансировать этот процесс.

Грейс рассказала мне, что, вообще-то, не собиралась уезжать так далеко на север. Она выросла в Джорджии и терпеть не могла холод. Но потом Гидеон устроился на работу к ее матери, и, когда Томас попросил помочь ему с организацией заповедника, Грейс молча отправилась вместе со всеми.

– Значит, вы не работали в цирке? – спросила я.

Грейс бросала картофелины в слоновьи корзины.

– Я собиралась стать учительницей начальных классов, – призналась она.

– Но ведь наверняка в Нью-Гэмпшире тоже есть школы?

Она как-то странно посмотрела на меня и сказала:

– Да, разумеется есть, как же иначе.

Мне показалось, что тут кроется какая-то тайна, которой я пока не понимаю, как не поняла молчаливого разговора с Дионной. Поехала ли Грейс сюда за матерью? Или за мужем? Она хорошо справлялась с работой, но то же самое можно сказать о многих людях, которые исправно выполняют свои обязанности, не получая при этом никакого удовольствия от того, чем занимаются.

Грейс действовала с удивительной ловкостью и проворством; я наверняка лишь мешала ей. Чего только не было среди продуктов: зелень, репчатый лук, сладкий картофель, белокочанная капуста, брокколи, морковь, различные зерновые. Некоторым слонам нужно было добавлять к рациону витамин «Е»; другим – яблоки с вырезанными сердцевинами, куда вкладывали лекарства, замазывая полости сверху арахисовым маслом. Мы составили бадейки с едой в багажник квадроцикла и отправились искать слонов, чтобы те могли позавтракать.

Ориентируясь на оставленные животными кучи помета, мы примечали сломанные ветки и отпечатки ступней в грязи, пытаясь разгадать, куда переместились слоны с тех мест, где их видели вчера вечером. Если утро выдавалось прохладное, как сегодня, они обычно поднимались на возвышенные места.

Первыми мы обнаружили Дионну, которая ушла из сарая, как только мы занялись приготовлением еды, и ее лучшую подругу Олив. Она была крепче и толще, хотя Дионна превосходила ее ростом. Уши Олив висели мягкими складками, как бархатные занавески. Слонихи стояли рядом, держась друг за дружку хоботами, как маленькие девочки, которые гуляют, взявшись за руки.

Я затаила дыхание и на какое-то время позабыла обо всем на свете, пока не почувствовала на себе взгляд Грейс.

– Вы такая же, как Гидеон и моя мать, – сказала она. – Это у вас в крови.

Слоны, должно быть, привыкли к машинам, но для меня было удивительно находиться так близко к животным. Тем временем Грейс сняла с багажника два контейнера и вывалила их содержимое на землю двумя кучками, футах в двадцати друг от друга. Дионна сразу подхватила хоботом тыкву, целиком засунула ее в рот и мигом сжевала. Олив ела со смаком: брала из своей кучки то одно, то другое и каждый съеденный фрукт или овощ перемежала пучком сена, чтобы освежить вкусовые ощущения.

Мы продолжили увлекательное занятие – выслеживание слонов. Я познакомилась с каждым поименно, приметив, у какого животного имелись разрывы на ушах, кто из них прихрамывал от полученных прежде травм, кто был пуглив, а кто дружелюбен. Они сбились в группы по двое-трое и напоминали мне женщин из «Общества красных шляпок», которых я однажды видела Йоханнесбурге, – пожилых активисток, продолжающих вести деятельный и независимый образ жизни.

Когда мы приблизились к вольеру африканской слонихи, я заметила, что Грейс сбавила скорость и, остановив квадроцикл рядом с воротами, не спешит слезать с него.

– Не люблю заходить туда, – призналась она. – Обычно вместо меня это делает Гидеон. Хестер такая задира.

Я поняла чувства Грейс, когда через мгновение из лесу, тряся головой и хлопая массивными ушами, вышла Хестер. Она затрубила так громко, что у меня волоски на руках встали дыбом, но я тут же невольно улыбнулась – такое поведение было для меня привычным – и предложила:

– Давайте я сделаю это за вас.

На лице у Грейс отобразился испуг пополам с изумлением, как будто я собиралась войти в клетку с тигром.

– Доктор Меткалф убьет меня, если узнает. Это же опасно.

– Ни малейшей опасности нет, – заверила я ее. – Я привыкла иметь дело с африканскими слонами.

И, чтобы Грейс не успела остановить меня, я лихо соскочила с квадроцикла и втащила через воротца в вольер бадью с едой для Хестер. Слониха задрала вверх хобот и громко затрубила. Потом подняла с земли ветку и швырнула ее в меня.

– Ты промахнулась, подруга, – сказала я, уперев руки в бедра, и вернулась к квадроциклу за тюком сена.

Если перечислять причины, почему я не должна была этого делать, то их наберется немало. Я не знала эту слониху и не представляла, как она реагирует на чужаков. Томас не давал мне разрешения. И разумеется, в моем положении не следовало таскать тяжести, поскольку это могло спровоцировать выкидыш.

Но, помимо всего этого, я знала, что нельзя проявлять страх, а потому, когда Хестер двинулась на меня, несшую сено, топая ногами и поднимая тучи пыли, я не отступила.

Вдруг я услышала громкий крик, потом кто-то приподнял меня и выставил за ворота в изгороди.

– Боже! – произнес рядом какой-то мужчина. – Вам что, жить надоело?

При звуке этого голоса Хестер подняла голову, после чего спокойно склонилась над едой, как будто за мгновение до этого вовсе не пыталась напугать меня до смерти. Я заерзала, пробуя высвободиться из железного захвата незнакомца, который изумленно смотрел на сидевшую на квадроцикле Грейс, продолжая держать меня в тисках.

– Вы кто? – спросил он.

– Элис, – сдавленным голосом ответила я. – Приятно познакомиться. Не могли бы вы уже отпустить меня?

Он выполнил просьбу и поинтересовался:

– Вы идиотка? Это же африканский слон.

– Я не идиотка, а кандидат наук. И изучаю, между прочим, африканских слонов.

Мужчина был высоченный, широкоплечий, с кожей кофейного цвета и глазами такими черными, что, взглянув в них, я почувствовала, что словно бы теряю равновесие.

– Но вы не изучали Хестер, – буркнул он себе под нос.

Вот так произошло мое знакомство с Гидеоном.

Он был по крайней мере лет на десять старше своей жены, которой едва перевалило за двадцать. Подойдя к квадроциклу, супруг сердито спросил Грейс:

– Почему ты не связалась со мной по рации?

– Ты не пришел забрать бадью для Хестер, и я решила, что тебе некогда. – Она приподнялась на цыпочки и обвила руками шею Гидеона.

Обнимая Грейс, он постоянно через плечо поглядывал на меня, будто пытался решить: идиотка я все-таки или нет? Ноги Грейс оторвались от земли. Разумеется, причиной была разница в росте, но выглядело это так, словно она висит на краю скалы.

Когда я вернулась в главный офис заповедника, Томаса не было – он уехал в город, чтобы договориться о доставке на трейлере нового слона. Его отсутствия я почти не заметила: зачарованно бродила по заповеднику и изучала то, чего не могла наблюдать в дикой природе.

Прежде мне редко приходилось видеть азиатских слонов, поэтому никак нельзя было упустить эту возможность. Есть такая старая шутка: «Какова разница между африканским и индийским слоном? Три тысячи миль». Но местные обитатели действительно отличались от своих африканских собратьев, к которым я привыкла: были спокойнее, неторопливее, реже прибегали к демонстративному поведению. Это заставило меня задуматься о том, можно ли считать их, подобно людям, представителями двух различных культур. Ну разве не любопытно, что слоны тоже соответствуют распространенным стереотипам: в Азии скорее встретишь человека, который, проявляя вежливость, отводит взгляд; в Африке же голова встречного будет гордо приподнята, а взгляд направлен прямо вам в глаза, но это не проявление агрессии – просто здесь так принято.

Сирах только что вошла в пруд; она ударяла по воде хоботом, чтобы брызги летели на подруг. На берегу поднялся визг и гомон, после чего еще одна слониха осторожно спустилась вниз по склону в воду.

– Они как будто сплетничают, правда? – раздался чей-то голос у меня за спиной. – Я всегда надеюсь, что они говорят не обо мне.

По внешности женщины было трудно определить ее возраст: светлые волосы заплетены в косу, а кожа такая гладкая, что я даже позавидовала. Широкие плечи и рельефные, как канаты, мышцы. Помню, мама говорила: если хочешь определить возраст актрисы, не важно, сколько раз она делала подтяжку лица, смотри на ее руки. У этой женщины руки были морщинистые, грубые, и она держала в них целую охапку мусора.

– Давайте я вам помогу, – предложила я, забирая у нее тыквенные и арбузные корки и шелуху от кукурузы; пройдя вслед за этой женщиной к мусорному ведру, я выбросила все это и вытерла руки о край рубашки. – Вы, должно быть, Невви.

– А вы, стало быть, Элис Кингстон.

Позади нас животные катались в воде и издавали звуки, которые звучали нежной музыкой в сравнении с голосами африканских слонов, которые я так хорошо знала.

– Эти три слонихи такие болтушки, – сказала Невви, – все время разговаривают. Если Ванда спускается с холма пожевать травы и скрывается из виду, а через пять минут возвращается, остальные две встречают ее так, будто не видели долгие годы.

– А вы знаете, что в фильме «Парк юрского периода» для озвучки тираннозавра использовали голос африканского слона?

Невви покачала головой:

– Впервые слышу. А я ведь считала себя экспертом по слонам.

– Вы и есть эксперт, разве нет? – возразила я. – Вы же работали в цирке?

Она кивнула:

– Мне приятно говорить, что, когда Томас Меткалф спас своего первого слона, он спас и меня тоже.

Мне хотелось больше узнать о Томасе. Хотелось услышать, что у него доброе сердце, что он спас кого-то, находившегося в критической ситуации, что я могу положиться на него. Я стремилась найти в нем все те черты, которые любая женщина мечтает обнаружить у отца своего ребенка.

– Первым слоном, которого я увидела, была Вимпи. Бродячий цирк, в котором она выступала, каждый год приезжал в маленький городок в Джорджии, где я выросла. О, Вимпи была просто восхитительной! Необычайно умная, она любила играть и с людьми прекрасно ладила. Она родила двух слонят, которых тоже приняли в труппу. Она так гордилась своими детьми, а уж как о них заботилась.

Все это меня ничуть не удивило: я уже давно поняла, что слонихи-матери дадут сто очков вперед женщинам.

– Именно благодаря Вимпи я захотела работать с животными. Еще подростком устроилась уборщицей в зоопарк, а окончив школу, стала заниматься дрессировкой. В другом семейном цирке, в Теннесси. Я начала с собак, затем переключилась на пони, а уж потом выступала со слонихой, ее звали Урсула. Я проработала там целых пятнадцать лет. – Невви сложила на груди руки. – Но потом цирк обанкротился, и я перешла в другую бродячую труппу – «Шоу братьев Бастион». В их цирке было два слона, которых объявили опасными. Первое время я и сама их побаивалась. Можете себе представить, как я удивилась, когда познакомилась с животными поближе и в одном из них узнала Вимпи – ту самую слониху, которую видела в детстве. Вероятно, в какой-то момент ее продали братьям Бастион. – Невви тяжело вздохнула и покачала головой. – Я бы никогда не догадалась, что это она: закованная в цепи, мрачная, агрессивная. Вторым «опасным» слоном был ее детеныш. Беднягу держали в загоне из колючей проволоки под напряжением напротив трейлера, где жила Вимпи. На концах бивней у него были надеты маленькие металлические чашки. Я прежде такого никогда не видела. Оказалось, что слоненок хотел быть с мамой и все время рвал колючую проволоку, чтобы добраться до нее. И вот один из братьев Бастион нашел выход – додумался приделать эти чашки на бивни слоненка и прикрутить их проволокой к металлической пластинке у него во рту. Каждый раз, как малыш пытался разорвать бивнями колючую проволоку, чтобы пробиться к матери, он получал удар током. Разумеется, всякий раз он визжал от боли, а бедная Вимпи видела все это и слышала. – Невви посмотрела на меня. – Слон не может совершить самоубийство. Но я уверена, что Вимпи изо всех сил пыталась сделать это.

В природе слониха не расстается со своим сыном, пока ему не исполнится лет десять или даже тринадцать. Быть насильно разлученной с детенышем, видеть, как он страдает, и не иметь возможности ничего сделать… Я вспомнила о Лорато, которая бежала вниз по холму, чтобы защитить умирающего Кеноси. И инстинктивно сложила руки на животе.

– Я молилась о чуде, – продолжала Невви, – и однажды приехал Томас Меткалф. Братья Бастион мечтали избавиться от Вимпи: они решили, что она все равно скоро умрет, а раз у них теперь появился слоненок, то слониха была им больше не нужна. Томас продал машину, чтобы нанять трейлер для перевозки Вимпи на север. Она стала первой обитательницей нашего заповедника.

– Я думала, первой была Сирах.

– Ну, можно и так сказать, – кивнула Невви, – потому что Вимпи умерла через два дня после приезда сюда. Спасать ее было уже поздно. Мне отрадно думать, что по крайней мере в момент смерти она знала, что находится в безопасности.

– А что с ее детенышем?

– У нас нет возможности держать здесь слона.

– Неужели вы не следили за его судьбой?

– Сейчас этот слоненок наверняка уже стал взрослым слоном, – ответила Невви. – К сожалению, система несовершенна. Но мы делаем, что можем.

Я посмотрела на Ванду, которая осторожно трогала кончиком хобота воду, пока Сирах терпеливо ждала ее, пуская пузыри. Наконец Ванда тоже вошла в пруд, мазнув по поверхности хоботом и подняв стену брызг.

– Томас должен знать, – через мгновение сказала Невви.

– О чем?

Лицо ее ничего не выражало.

– О ребенке, – ответила она, подняла ведро с очистками и с невозмутимым видом пошла вверх по холму в сад.

Я в оцепенении смотрела ей вслед, но потом сообразила, что она говорила вовсе не о моем ребенке, а о детеныше Вимпи.

Маура, новая слониха, должна была прибыть через неделю, и в заповеднике все буквально стояли на ушах. Я помогала, чем могла, чтобы в вольере для африканских слонов все было готово к появлению новой обитательницы. В поднявшейся общей суматохе я меньше всего ожидала застать Гидеона в ангаре для азиатских слонов делающим педикюр Ванде.

Он сидел на табуретке у входа в стойло, а правая передняя нога слонихи высовывалась наружу сквозь дверцу в стальной решетке, опираясь на нижнюю перекладину. Гидеон напевал и острым, как скальпель, ножиком с коротким лезвием обрабатывал мозоли на ступнях Ванды и срезал кутикулы. Для такого здоровяка действовал он на удивление мягко и нежно.

– Может, вы потом и ногти ей покрасите? – спросила я, подходя к нему сзади и надеясь завести разговор, который снимет неловкость, возникшую при первой встрече.

– Болезни, связанные со ступнями, убивают половину слонов в неволе, – пояснил Гидеон. – Боль в суставах, артрит, остеомиелит. Попробуйте сами простоять на цементном полу шестьдесят лет.

Я присела на корточки:

– Значит, вы занимаетесь профилактикой.

– Мы обрабатываем трещины, вытаскиваем из них камушки. Если появляются нагноения, делаем ванны с яблочным сидром. – Он кивнул в сторону стойла, привлекая мое внимание к левой передней ноге Ванды, погруженной в большой резиновый таз. – Одной из наших девочек даже сделали на заказ специальные гигантские сандалии на резиновой подошве, чтобы ей не было больно.

Никогда бы не подумала, что это может стать проблемой для слонов, но ведь те, с которыми я сталкивалась, пользовались преимуществами вольной жизни и бродили по песку и шершавой земле, так что их стопы естественным образом содержались в порядке. Они имели в своем распоряжении неограниченные пространства, чтобы разминать суставы.

– Ванда такая спокойная. Вы ее как будто загипнотизировали.

Гидеон никак не отреагировал на комплимент.

– Она не всегда была такая. Когда появилась здесь, чего только не вытворяла. Наберет полный хобот воды, только подойдешь к стойлу, а она и выльет все это на тебя. Она и палками швырялась. – Он взглянул на меня. – Как Хестер. Правда, цель у нее была не такая яркая и эффектная.

Я почувствовала, что краснею.

– Пожалуйста, извините меня.

– Грейс должна была предупредить вас. Она же знала, насколько это опасно.

– Ваша жена не виновата.

По лицу Гидеона промелькнула какая-то эмоция. Сожаление? Раздражение? Я не слишком хорошо знала этого человека, чтобы судить о его чувствах. В этот момент Ванда убрала ногу, просунула сквозь решетку хобот и опрокинула на колени Гидеона стоявшую рядом миску с водой. Он вздохнул, поставил миску на место и сказал:

– А ну давай ногу! – Ванда снова протянула ему ступню, чтобы он закончил дело. – Ей нравится шалить, – продолжил Гидеон. – Думаю, она всегда была такой. Но там, откуда ее привезли, за такие выходки били. Если она отказывалась двигаться, ее толкали погрузчиком. Приехав сюда, она стала стучать по стенкам, поднимая ужасный грохот. Она как будто бросала нам вызов, хотела, чтобы ее наказали. А мы, наоборот, ее подбадривали, чтобы шумела громче. – Гидеон похлопал Ванду по ноге, и слониха аккуратно убрала ее, вынула другую ногу из яблочной ванны, подняла хоботом тазик, вылила его содержимое в водосток и передала пустую емкость служителю.

От неожиданности я рассмеялась:

– Ну, теперь она образец вежливости.

– Не совсем. Год назад сломала мне ногу. Я обрабатывал ей ступню, и вдруг меня ужалила оса. Я взмахнул рукой и случайно стукнул Ванду по заду. Она испугалась. Протянула хобот сквозь планки, схватила меня и давай колотить о них, у нее будто какой-то заскок случился. Хорошо, что вмешались доктор Меткалф с моей тещей и заставили Ванду отпустить меня, – сказал он и пояснил: – Бедренная кость была сломана аж в трех местах.

– Но вы ее простили.

– Она не виновата, – спокойно ответил Гидеон. – После того что с ней вытворяли, просто не могла сдержаться. Вообще невероятно, что Ванда теперь позволяет кому-то прикасаться к себе. – (Я смотрела, как он знаками показывает слонихе, чтобы та повернулась и продемонстрировала ему другую переднюю ногу.) – Это удивительно, – продолжал Гидеон, – но они почти все готовы простить.

Я кивнула, но почему-то вспомнила Грейс, которая хотела быть учительницей, а в результате выгребает навоз из загона. Интересно, эти слоны, привыкшие к клеткам, помнят человека, который первым посадил их за решетку?

Тем временем Гидеон похлопал Ванду по ноге, слониха убрала ее из открытой дверцы и помяла толстую подошву об пол, будто женщина, проверяющая работу педикюрши. И я подумала, уже не в первый раз, что простить и забыть – это далеко не одно и то же.

Трейлер, в котором приехала Маура, остановился внутри вольера для африканских слонов. Хестер поблизости не было – она паслась где-то на самом дальнем, северном краю своей территории, а грузовик подъехал к южному. Грейс, Невви и Гидеон целых четыре часа пытались выманить Мауру наружу, соблазняя то дыней, то яблоками, то сеном. Они стучали в бубен, надеясь, что звук заинтересует слониху. Они включали классическую музыку через переносные колонки, а когда это не сработало, попробовали врубить рок.

– Такое раньше случалось? – шепотом спросила я у Томаса.

Он выглядел крайне усталым, под глазами залегли темные круги. Не думаю, что за два дня с момента получения известия о скором прибытии Мауры ему хоть раз удалось спокойно поесть.

– У нас тут разыгралась целая драма, когда цирковой дрессировщик привез Олив. Она вальяжной походкой вышла из трейлера и два раза наотмашь ударила его, после чего ушла в лес. Скажу тебе честно, этот парень был полным ничтожеством. Поэтому Олив просто сделала то, что мы все давно хотели. А что касается остальных слонов, в них побеждало любопытство или им просто было слишком тесно в фургоне.

Надвигалась ночь, небо заволокли облака. Скоро станет темно и холодно. Если придется оставаться здесь и ждать, нам понадобятся фонари, прожекторы, одеяла. Я не сомневалась, что у Томаса в планах именно это, сама я поступила бы так же. Мне не раз приходилось жертвовать ночным отдыхом, наблюдая за рождением или смертью животных в дикой природе.

– Вот что, Гидеон, – начал Томас, собираясь отдавать распоряжения.

Но тут среди деревьев раздался шелест.

Сотни раз я удивлялась, как бесшумно и быстро умеют слоны перемещаться в буше, а потому мне не следовало так пугаться при внезапном появлении Хестер. Для столь крупного животного она двигалась очень быстро и легко, возбужденная появлением в вольере какого-то незнакомого объекта, большого и металлического. Томас говорил мне, что слоны оживляются, когда в заповеднике работает бульдозер: им любопытно посмотреть на то, что превосходит их по размеру.

Хестер начала расхаживать туда-сюда перед спускавшимся из фургона трапом. Она затрубила в знак приветствия. Это продолжалось секунд десять. Не получив ответа, слониха коротко рыкнула.

Из трейлера раздалось ответное урчание.

Я почувствовала, как Томас взял меня за руку.

Маура опасливо спускалась по пандусу, остановилась на полпути, в темноте смутно вырисовывался ее силуэт. Хестер перестала ходить туда-сюда. И вновь громко затрубила – это была та же какофония радости, какую я слышала, когда разлученные со стадом слоны возвращались к своей родне.

Хестер подняла голову и быстро-быстро замахала ушами. Маура помочилась, из височных желез у нее потек секрет. Она осторожно протянула хобот к Хестер, но так до конца и не сошла с трапа. Обе слонихи продолжали урчать, Хестер поставила передние ноги на пандус и повернула голову так, что ее рваное ухо оказалось достаточно близко к Мауре и та смогла к нему прикоснуться. Потом Хестер приподняла левую переднюю ногу и показала ее новенькой слонихе, словно бы говорила: «Посмотри, что со мной случилось, как я пострадала. Но я выжила».