Увечный бог. Том 2 Эриксон Стивен

– Сэр, до нас дошли слухи насчет морпехов и тяжей… что они вроде как нас брать с собой не хотят.

– Это не важно, сержант. Когда настанет время решать, мы даже адъюнкта слушаться не станем.

– Но разве она уже не…

– Я солгал, – перебил ее Вал. – Ни с кем я не разговаривал. Решение – мое собственное. – Он скосил на нее глаза. – Тебя это смущает, сержант?

Она лишь расплылась в улыбке. Вал какое-то время ее поразглядывал.

– Тебе это смешным кажется? А почему?

Она пожала плечами.

– Сэр, до нас ведь и еще слухи дошли, другие – что мы вроде как ненастоящие «Мостожоги». Вы их вот сейчас и опровергли, так ведь? Мы никому не принадлежим – только друг дружке и вам, сэр. Солгали вы – ха!

– Прошлой ночью, сэр, – добавила Сальцо у них за спиной, – я к себе в койку мужика забесплатно пустила, и знаете почему? Он спросил, сколько мне лет, я сказала – двадцать шесть, а он поверил. Ложь, она ведь штука сладкая, верно?

– Идут, – перебил их Вал.

На краю лагеря показался Скрипач во главе своего отряда. Даже на расстоянии Вал прекрасно видел, что лица у морпехов с тяжами мрачные и кислые. Никаких проводов они не ожидали. И не знают теперь, что с этим делать. Скрипач хоть отсалютовал в ответ? Да нет, он не стал бы.

Скрип, я тебя вижу. И выглядишь ты не лучше остальных. Словно вы на казнь направляетесь.

У нас, солдат, есть лишь одна хоть чего-то стоящая валюта, и зовется она уважением. Мы ее копим, прячем от остальных, и уж транжирами нас никто не назовет. Мотовство нам не свойственно. Но есть чувство еще менее приятное, чем когда приходится расставаться с монетой, – это если кто-то выйдет и швырнет ее нам обратно.

Мы себе места не находим. Прячем глаза. Внутри нас будто что-то ломается, мы начинаем сами себя грызть, а для посторонних все это выглядит непонятным. Им представляется, что мы должны улыбнуться, сделать ручкой, напустить на себя гордый вид. Но мы-то ничего подобного делать не хотим, даже если приходится. Потому что мы оставили на полях сражений множество друзей и знаем, что все уважение причитается именно им.

Мы можем сидеть на куче монет под стать королевской сокровищнице и даже их не замечать. Поскольку иное богатство застревает в глотке, захочешь проглотить – подавишься насмерть.

Когда Скрипач поднял взгляд и увидел его, Вал поспешил навстречу.

– Не надо так, Скрип.

– Не надо как? Я тебе уже сказал…

– Я не про то. Сейчас ты остановишь отряд. И развернешь его лицом к регулярам. Ты теперь капитан, на тебя смотрят. Это монета, Скрип. Ее нужно вернуть.

Капитан надолго уставился на Вала.

– Не знал, что это будет так трудно.

– Думал просто сбежать, да и все?

Скрипач покачал головой.

– Нет. Я не знал, что делать. Не был уверен, чего им нужно.

Вал склонил голову набок и уточнил:

– Не смог себя убедить, что они того достойны?

Капитан ничего не ответил. Вал покачал головой.

– Скрип, мы с тобой, ты и я, для такого не годимся. Мы – саперы. Когда я сам во всем этом начинаю путаться, я просто думаю – а что сделал бы Скворец на моем месте? Слушай, тебе нужно, чтобы эти регуляры выстояли, чтобы выиграли нужное тебе время. За которое они заплатят собственной кровью, собственными жизнями. Не важно, пусть даже ты думаешь, что они ни хрена еще не заслужили. Нужно отплатить им той же монетой.

Увидев, что Скрипач по-прежнему колеблется, Вал повернулся к своим «Мостожогам», подал им знак и развернулся обратно.

– Мы, Скрип, строимся лицом к лагерю – а ты со своими морпехами и тяжами так и будешь тут толпиться, ни хрена не понимая, в какую сторону глядеть?

– Нет, – ответил Скрипач сдавленным голосом. – Вал, кажется… я только что сделал неверный шаг. Только и всего.

– Лучше уж сейчас, чем несколько дней спустя, а?

Вал направился к своим взводам, но Скрипач окликнул его:

– Обожди.

Он обернулся.

– Чего еще?

– Всем им, мне кажется, еще кое-что нужно увидеть. – Скрипач сделал шаг вперед и протянул руку.

Вал с сомнением поглядел на нее.

– Думаешь этим отделаться?

– Для начала хоть так, идиот!

Вал улыбнулся и схватил протянутую руку.

А Скрипач подтянул его поближе и сжал в объятиях.

Бадаль стояла на повозке рядом с Сэддиком и смотрела на разыгравшуюся у края лагеря сцену.

– Что там происходит, Бадаль? – спросил Сэддик.

– Раны заживают не сразу, – ответила она, глядя на двух обнимающихся мужчин и чувствуя, как чудовищное напряжение со всех сторон от них начинает улетучиваться.

– Это любовники?

– Братья, – сказала она.

– Тот, с рыжей бородой, – ты, Бадаль, назвала его Папой. Почему?

– Потому что оно и означает быть солдатом. Я это видела с тех самых пор, как мы их нашли. Семью себе не выбираешь, и в той семье иногда случаются всякие неприятности – но ты ее не выбираешь.

– Но они-то выбрали. Стать солдатами – их собственный выбор.

– А после того, Сэддик, повстречались со смертью лицом к лицу. Это – кровные узы, и завязываются они так плотно, что не разрубить даже смерти. – Потому-то остальные и салютуют. – Скоро, – добавила она, – очень скоро мы ощутим, как в семье пробуждается гнев.

– Но этих Мама отсылает прочь. Доведется ли нам еще их увидеть?

– Это просто, Сэддик. Нужно всего лишь закрыть глаза.

Порес приковылял на окраину лагеря, чтобы взглянуть на морпехов и тяжей, которые строились сейчас лицом к регулярам. Он повертел головой, разыскивая адъюнкта, но нигде ее не обнаружил. Не было видно и Кулака Блистига – того, кто пытался меня убить.

Самое опасное в этой жизни – люди, напрочь лишенные чувства юмора.

Когда Скрипач и Вал наконец разорвали объятия, чтобы направиться каждый к своей роте, рядом с ним появилась Фарадан Сорт, а чуть позже, по другую руку – Кулак Добряк.

Порес вздохнул.

– Кулаки. Вы все это и организовали?

– Я пыталась отдавать распоряжения, но тут они просто встали и пошли, а я осталась стоять, – ответила ему Фарадан Сорт. – Эти регуляры, они еще хуже морпехов.

– Вот скоро и увидим, так ли оно на самом деле, – уточнил Добряк. – А вы, мастер-сержант лейтенант Порес, вижу, восстановились?

– Как только мы покинули пустыню, стало возможно ускорить лечение. Как видите, сэр, я уже на ногах.

– Осталось только с вашей прирожденной ленью разобраться.

– Так точно, сэр.

– Это что, мастер-сержант лейтенант Порес, вы со мной соглашаетесь?

– Я с вами, сэр, всегда соглашался.

– Так, вы оба, хватит уже, – перебила их Фарадан Сорт. – Нам вот-вот салютовать будут.

Регуляры уже сгрудились неровной массой по эту сторону лагеря. Во всем была какая-то расслабленность, как показалось Поресу, не вполне… характерная – можно было подумать, что воинская структура с ее твердо заученными, но внутренне пустыми ритуалами уже никого не волнует. Регуляры салютовать перестали и попросту глазели, больше всего напоминая толпу, собравшуюся в гавани по случаю отплытия флота, а капитан Скрипач, выйдя перед строем своих морпехов, повернулся к этой толпе лицом. Вскинул в салюте руку – его солдаты как один сделали то же самое, – подержал какое-то мгновение и снова уронил.

Вот и все. От регуляров – никакой реакции.

– Все та же старая штука насчет монеты, – хмыкнул Порес.

– Именно, – отозвался Добряк неожиданно хриплым голосом. Прокашлялся и добавил: – Традиция эта родилась на Сетийской равнине, где конные кланы вели меж собой нескончаемую войну. За честной схваткой обязательно следовал обмен трофейными монетами. – Помолчав какое-то время, он вздохнул: – А гребни сетийские, так те вообще произведение искусства. Кость и олений рог, отполированные до блеска…

– Сэр, я чувствую приближение очередного приступа лени. Не желаете отдать мне приказ-другой?

Остряк уставился на него моргая. После чего совершенно поразил Пореса, положив тому руку на плечо.

– Не сегодня.

И направился обратно в лагерь.

Фарадан Сорт чуть задержалась.

– Порес, если б он только мог выбирать себе сына…

– Кулак, он от меня однажды уже отрекся, и потом, что бы вы там ни думали, я не слишком-то люблю, когда меня шпыняют.

Она внимательно в него вгляделась.

– Он с вами прощался.

– Сам знаю, – отрезал Порес, морща лицо, и поспешно отвернулся от нее. Она попыталась взять его за руку, но он отмахнулся. От резких движений заболела грудь, но подобной боли он в последнее время был скорее рад. Она помогала забыть о другой.

Не успел его поблагодарить. Смрада. Теперь уже слишком поздно. Да еще Добряк что-то расчувствовался. Вот только радости почему-то мало.

– Возвращайтесь в свой фургон, – сказала Фарадан Сорт. – Я отряжу три взвода, чтобы его тянули.

Тяжей-то не осталось.

– Лучше бы все четыре, Кулак.

– Я так понимаю, – ответила она, – сегодняшний переход будет недлинным.

Порес, сам того не желая, обернулся к ней.

– В самом деле? Она объявила, куда мы идем?

– Да.

– И куда же?

Она встретила его взгляд.

– К ближайшему подходящему месту для битвы.

Порес быстро обдумал сказанное.

– Значит, они знают, что мы здесь.

– Да, лейтенант. И двигаются маршем нам навстречу.

Он перевел взгляд на удаляющуюся колонну морпехов и тяжей. В таком случае… эти-то куда направляются? Вот тебе и расплата за то, что несколько суток провалялся полутрупом, а потом день за днем кормил с ложечки старину Мосла, ожидая, что тот скажет хоть слово. Хотя бы словечко. Не лежал бы, просто глядя в пространство, – слишком уж печальная кончина получилась бы.

И вот теперь я понятия не имею, какого Худа тут вообще творится. Это я-то!

За его спиной сворачивался лагерь. Солдаты разбирали все, готовясь к маршу, но при этом не обменивались буквально ни единым словом. Он никогда не видел столь тихой армии.

– Кулак.

– Да?

– Они будут драться?

Она шагнула ближе и смерила его ледяным взглядом.

– Не задавайте подобных вопросов, Порес. Чтоб я больше их не слышала. Вам ясно?

– Так точно, Кулак. Просто не хотел оказаться единственным, кто решит обнажить меч.

– Вы для этого в неподходящей форме.

– А это, Кулак, вряд ли сейчас важно.

Лицо ее скривилось, и она отвернулась.

– Согласна.

Кулак направилась к лагерю, а Порес смотрел ей в спину.

Собственно, меч-то мне очень даже может пригодиться. На случай, если Блистиг вдруг очутится поблизости. В схватке от него все равно особой пользы не будет – как бы даже не наоборот. А уж я-то свой момент улучу. Главное – правильно его выбрать. Главное в жизни – правильный выбор момента, а ведь в этом отношении я как раз весьма талантлив.

В сущности-то я добрый малый. И всю жизнь избегал крови, драк и прочих неприятностей. Казалось бы, армия для этого не самое подходящее место. Но… все вышло даже проще, чем можно подумать.

Ну и неважно. Я ведь не то чтоб войны боюсь. Меня неразбериха пугает. Добряк с его гребнями… вот их-то я как раз вполне понимаю. И самого Добряка понимаю. Насквозь вижу. Я – его единственный непослушный гребень и разве оно не здорово?

В основном, повторяю, я добрый. Но Блистиг пытался меня убить из-за нескольких пустых бочонков.

И доброте моей, похоже, наступил предел.

– Кулак, вас желает видеть адъюнкт, – объявила Лостара Йил.

Блистиг поднял голову, поймал ее взгляд, но предпочел на него не реагировать. Кряхтя, приподнялся со своего места, где сидел посреди ненужной экипировки.

Следуя за женщиной через весь лагерь, он не обращал особого внимания на кипящие вокруг сборы. Регуляры успели в них поднатореть – в конце концов, у них было достаточно времени для тренировки да и пройти они за время нынешнего марша успели больше лиг, чем иные за всю жизнь проходят. Вот только зарубки на ножнах от маршей не возникают, верно? Несмотря на весь их профессионализм – внезапно к ним вернувшийся после чуда Воды-за-Кровь, и не просто вернувшийся, а возродившийся с таким энтузиазмом, что у дисциплины появился маниакальный оттенок, – Блистиг полагал регуляров слабаками.

Стоит врагу чуть-чуть на них надавить, и они рассыплются. Он видел, как они собирались вдоль дороги, по которой шагали морпехи и тяжи, видел их претенциозный салют. Верно, в жестах эти солдаты поднаторели, вот только лица у них пустые. Как у мертвецов. У всех до единого, мужчин и женщин.

Достигнув входа в палатку адъюнкта, Лостара посторонилась, сделав ему знак проходить внутрь.

Он миновал ее и вошел.

От палатки остался лишь один отсек сразу за входом, остальную ткань уже сняли с растяжек, и она висела плотными складками за спиной стоявшей к нему лицом Тавор. Больше внутри не было никого, даже вечно ухмыляющийся жрец куда-то подевался, и Лостара Йил тоже осталась снаружи.

– Что вы от меня хотите, адъюнкт? Я должен распоряжаться войском, если только вы надеетесь, что к полудню все будет готово для марша.

– Кулак Блистиг, я назначаю вас командовать центром. Кулак Добряк будет от вас по правую руку, Кулак Фарадан Сорт – по левую. Военный вождь Голл с хундрилами, а также рукопашниками и лучниками остается в резерве.

Он ошарашенно уставился на нее.

– Вы сейчас описываете диспозицию для битвы. Но только это будет не битва, а разгром. Нам противостоят форкрул ассейлы – а вы отдали свой меч. Их магия нас попросту сомнет.

Она все так же твердо смотрела ему в глаза.

– Вы, Кулак, будете держать центр. В нынешнем столкновении это ваша единственная задача. Атаковать вас будут простые солдаты, колансийцы – обычная армия. Хотя будьте готовы, что они окажутся хорошо подготовлены и дисциплинированны. Если в рядах противника случится тяжелая пехота, можете быть уверены, что ее направят именно против вас. Но вы не отступите ни на шаг. Вам все ясно?

Блистиг стянул с головы шлем, борясь с желанием запустить им в стоящую перед собой женщину. Вместо этого он лишь провел рукой по редеющим волосам. Я мог бы ее убить. Прямо сейчас, здесь, в палатке. Вот только она сумела вновь завладеть их душами, верно? Живым мне отсюда будет не выбраться. Лучше обождать, выбрать более подходящий момент. Хотя кого это ты сейчас обманываешь?

– Если вы поставите меня туда, адъюнкт, я получу нож в спину еще до того, как на горизонте появится первый колансиец.

Что-то в ее взгляде заставило его усомниться – она что, читает сейчас его мысли? Понимает, насколько близка к гибели от его руки? И ей это столь безразлично, что она и страха никакого не испытывает?

– В Арэне мне рекомендовали оставить вас во главе гарнизона. Более того, поговаривали о том, чтобы присвоить вам в этой должности звание Кулака, что открыло бы вам возможность последующего повышения до Первого Кулака, командующего всеми силами юга Семи Городов. Вас все описанное, насколько я понимаю, вполне бы устроило. Во всяком случае, до очередного восстания.

– К чему вы это все, адъюнкт? – охрипшим голосом спросил Блистиг.

– Однако ваши доброжелатели – арэнские офицеры и чиновники – не способны были видеть ничего за пределами городских стен. Им даже не пришло в голову, что джистал Маллик Рэл не собирается до конца своих дней гнить в тюремной камере или лишиться головы, чтобы ее насадили на пику над главными воротами. Иными словами, они даже не представляли себе, сколь обширно его влияние, не подозревали, что он успел подкупить Когтей и что его агенты уже тогда находились совсем рядом с троном Ласиин.

Соответственно, они не понимали, – продолжала она, не отводя от Блистига взгляда, – что его ненависть к вам лично и к вашему… предательству в Арэне, последовавшему за гибелью Колтейна, более или менее гарантировала, что вас очень скоро убьют. Вы вполне могли не знать, что между Погибелью и моим прибытием в город на вашу жизнь уже было три покушения. Все их удалось предотвратить – ценой потери четырех ценных агентов.

Ваш перевод под мое начало был, Кулак Блистиг, по сути единственным способом сохранить вам жизнь. В четвертый раз вы были спасены в Малазе – не сумей мы вырваться оттуда, вас бы арестовали и казнили. Вы, конечно, можете полагать, что я пошла на все эти усилия, поскольку ценю вас как командира, – и, будьте уверены, я впечатлена вашей сообразительностью и решимостью в день, когда вы отказались сдавать Арэн повстанцам. Но эта причина – не главная. Маллик Рэл, Первый Кулак Корболо Дом и их интересы потребовали бы и пересмотра арэнских событий – когда виканцев объявили вне закона и начали преследовать, это было всего лишь началом.

Правда об этих событиях, Кулак Блистиг, известна лишь немногим. Я спасла вам жизнь, чтобы сохранить эту правду.

Он выслушал всю эту речь в глухом молчании. Какая-то его часть не желала верить ни единому слову, хотела бы объявить ее наглой лгуньей, преследующей в своей лжи лишь собственные интересы. Вот только… в чем тут ее интерес-то заключается? Она назначает его командовать центром – в который, вероятно, ударит тяжелая пехота, – среди презирающих его малазанских солдат. Спасти ему жизнь лишь ради того, чтобы так бездарно ее растратить, – смысл-то во всем этом какой?

– Вы, адъюнкт, ожидаете от меня благодарности?

– Мое единственное существенное ожидание, Кулак, заключается в том, чтобы вы как можно лучше командовали центром.

– Они не станут мне подчиняться!

– Станут.

– С чего бы?

– Поскольку другого командира у них не будет.

Не будет…

– А вы, адъюнкт?

– Я буду противостоять форкрул ассейлам с их магией. Буду сражаться против могущества их воли. И не дам ему достичь моих солдат.

– Женщина, вы ж своего треклятого меча лишились!

– Обладание подобным оружием, Кулак, дает остаточный эффект. И это в любом случае не ваша забота.

– До тех пор, пока вы не потерпите неудачу. Не умрете.

– Даже после того, Кулак.

Он сощурился на нее.

– Это возможно только в том случае, если вы и их с собой заберете. В этом, адъюнкт, и заключается план? Последняя жертва во имя спасения армии, которая вас даже и не любит? Которая не желает здесь находиться? Которая не понимает, за что ей сражаться? А вы ожидаете, что я и прочие Кулаки сумеем удержать ее в подчинении? Когда с вами будет покончено?

Она склонила голову набок.

– По-моему, вы себе противоречите.

Он отмахнулся от нее – рубящим воздух жестом. Тавор, казалось, чуть отдернулась, но на тоне ее последующих слов это никак не сказалось.

– Держите строй вместе с флангами, Кулак.

– Нас там в куски изрубят!

Отвернувшись от него, она потянулась за кожаными перчатками.

– Даже если и так, Кулак, пусть это займет как можно дольше времени.

Он вышел из палатки, даже не пытаясь салютовать, шлем так и остался болтаться в руке.

Три сорванных покушения? Подкупленный Коготь?

Кто же в таком случае их сорвал?

Банашар неподвижно стоял в двадцати шагах от палатки, мимо него двигались солдаты, торопливо, но уверенно, а он мечтал оказаться в этом потоке тяжелым камнем, местом, куда можно поставить ногу, чтобы мгновение-другое передохнуть. Остров его, однако, оставался необитаем – до тех пор, пока Банашара не обнаружила Лостара Йил, взяла за руку и потянула с собой. Бывший с ней Хенар Вигульф, ухмыльнувшись, отошел в сторонку.

– Что происходит? – запротестовал Банашар, слабо сопротивляясь, – он только что видел, как из палатки Тавор походкой, больше подобающей мертвому т’лан имассу, вышел Блистиг, и подумывал уже, чтобы вернуться к адъюнкту и попытаться разузнать, что там такое произошло между ней и Кулаком. Вместо этого его уводили прочь.

Туда, где впереди стояла небольшая кучка офицеров. Сканароу, Рутан Гудд, Рабанд и Фарадан Сорт.

Банашар попытался высвободить руку.

– Вы опять забываете, что к армии я не принадлежу.

– Это последний совет, – заверила его Лостара. – Можете все принимать в шутку, можете всерьез, это на ваше усмотрение. Но в совете вам, жрец, придется принять участие.

– Зачем?

Они присоединились к остальным. Банашар увидел ожидание на их лицах и пожалел, что у него нет щита, за который можно спрятаться.

Первым, запустив пальцы себе в бороду, заговорил Рутан Гудд.

– Жрец. Мы свои приказы получили. А вы, пока все происходит, будете рядом с адъюнктом?

Пока что происходит? Пока все не умрут?

– Не знаю. Не уверен.

– Почему? – резким, обвинительным тоном спросила Фарадан Сорт.

Он пожал плечами.

– Полагаю, ей тоже придется сражаться. Рано или поздно.

В наступившей тишине Лостара Йил, кашлянув, произнесла:

– Она приказала, чтобы я, Хенар и Рутан Гудд ни на шаг от нее не отступали.

– Разумно, – согласился Банашар.

– Потому что мы ждем форкрул ассейлов?

На этот вопрос Лостары Банашар просто еще раз пожал плечами.

– Она где-то лишилась своего меча, – сказала Фарадан Сорт. – И как она теперь собирается защищаться от магии ассейлов?

– Не знаю.

Рабанд грубо выругалась и, похоже, собралась уже их покинуть, но Сканароу покачала головой, и та хмуро подчинилась.

Лостара поймала взгляд Банашара – и он увидел испуг в ее глазах.

– Жрец, я не думаю, что смогу исполнить Танец Теней. Во всяком случае, не так, как раньше. Если она ожидает от меня Танца – быть может, против форкрул ассейлов…

– Капитан, я не знаю, что она ожидает, – тихо ответил Банашар. – Вы с Рутаном Гуддом оба успели проявить исключительные способности. Потому-то она и хочет иметь вас рядом? Вероятно, да. А когда наступит крайняя необходимость, будет ли она на вас рассчитывать? Отчего нет?

– Я больше не смогу!

Банашар перевел взгляд на Рутана Гудда.

– А вы, капитан? Вас мучает такая же неуверенность? Или дар Буревсадников все же пробудится, чтобы вас защитить?

– Адъюнкт явно полагает, что да, – ответствовал он.

– Вы же пытались ее переубедить?

– Тут все сложно.

– Но разве вы здесь не поэтому? – спросил Банашар. – Разве не в этом смысл дара?

Остальные тоже уставились сейчас на Рутана Гудда, чему он был явно не рад.

– Всякое может быть. Никто тебе ничего не объясняет так, как хотелось бы. Знали ли они, что находится в Колансе? Вероятно, да. Заинтересованы ли… в освобождении?

– Вряд ли, – прорычала Фарадан Сорт, рука которой уже лежала на рукояти висящего на поясе меча.

Рутан Гудд бросил быстрый взгляд на это оружие, потом поднял глаза на Фарадан Сорт и сухо усмехнулся:

– Думается, у вас имелись веские причины, чтобы отречься от Стены.

– Я сражалась в трех звеньях цепи от Сивогрива.