Убегай! Кобен Харлан
– Угу.
– Ди Ди можно делать то, что Холли делать нельзя.
– Отличный моральный выход.
– Правда?
Эш постарался не усмехнуться.
– Думаю, Ди Ди мне нравится больше.
– Да, мне тоже так кажется. Но Холли более совершенна. Холли счастлива, и еще она понимает, что Истина существует.
– Ди Ди, – начал он, потом вздохнул и продолжил: – Или лучше назвать тебя Холли?
– Вот он, съезд.
Он свернул с трассы.
– Что, Эш?
– Можно задать тебе откровенный вопрос?
– Да.
– Как ты можешь верить в эту чушь собачью?
Он снова бросил на нее быстрый взгляд. Ди Ди сидела, скрестив ноги, как в позе лотоса.
– Я очень люблю тебя, Эш, правда.
– Я тебя тоже люблю.
– Ты что-то погуглил, Эш? Про Сияющую Истину?
Да, он погуглил. Их лидер, Каспер Вартадж, родился в 1944 году, причем рождение его было окутано тайной. Мать его заявляла, что однажды ночью, уже на восьмом месяце беременности, она вдруг проснулась в ту самую минуту, когда погиб ее муж, возглавлявший атаку на врага во время высадки войск союзников в Нормандии. Доказательств этому, конечно же, не было никаких. Но это уже история. Когда Каспер еще совсем молодым человеком жил в Небраске, его уже считали знахарем, способным спасти урожай во время засухи и при других природных напастях, и местные крестьяне всегда обращались к нему за помощью. Но и здесь утверждать что-либо наверняка никто не может. Почуяв в себе Божественную силу, Вартадж взбунтовался (Истина оказалась столь мощной, что он попытался изгнать ее) и где-то в 1970 году попал в тюрьму по обвинению в мошенничестве. И по этой части – мошенничества – доказательств было хоть отбавляй.
Во время драки в тюрьме он потерял глаз, и его бросили в какую-то жуткую камеру под названием «жаровня», и там старине Касперу явился ангел. Трудно сказать, придумал ли это Вартадж сам от начала и до конца, или из-за жары с ним случилась галлюцинация. Но как бы то ни было, до мельчайших деталей разработанное предание секты гласит, что имя явившегося к нему ангела было Визитер. Визитер рассказал ему об Истине и о некоем знаке, который он должен отыскать, когда выйдет из тюрьмы на свободу, под скалой в Аризонской пустыне, что он якобы и сделал.
Там было еще много всякой подобной чепухи, классической галиматьи, оформленной как предание, и теперь «Сияющая Истина» имеет свое поселение, отгороженное от чужаков, где ученикам, точнее, ученицам – этот контингент главным образом женщины – промывают мозги, бьют их, накачивают наркотиками и насилуют.
– Понять Истину ты вряд ли способен, – сказала Ди Ди.
– А вот я не врубаюсь, как это ты не видишь, насколько идиотский этот ваш культ.
Она всем телом повернулась к нему.
– Ты помнишь миссис Кенсингтон?
Миссис Кенсингтон, их приемная мать, два раза в неделю водила своих подопечных в церковь – по вторникам днем на занятия по изучению Библии и по воскресеньям на утреннее богослужение. Причем каждую неделю. Не пропустила ни разу.
– Ну конечно помнишь.
– Она была добра к нам, – согласился он.
– Да, она была добра. Ты сейчас ходишь в церковь, Эш?
– Редко, – признался он.
– А тогда тебе нравилось. Когда мы были детьми.
– Там было тихо. Мне нравилось, когда тихо.
– Ты помнишь истории, которые мы тогда слушали?
– Конечно.
– Миссис Кенсингтон в них верила.
– Знаю.
– Тогда напомни мне: сколько было лет Ною, когда он построил ковчег?
– Ди Ди…
– Где-то лет пятьсот, насколько я помню. Ты веришь в то, что он и в самом деле взял с собой в ковчег по паре из всех живых существ? Да одних только насекомых на земле миллионы видов. Думаешь, ему удалось посадить их всех к себе на борт? Неужели и тебе, и всем этим миссис Кенсингтон это кажется разумным, а Истина – нет?
– Это не одно и то же.
– Уверяю тебя, одно и то же. Мы сидели там в церкви, и когда нам рассказывали про спасение души, у миссис Кенсингтон в глазах стояли слезы и она все время кивала. Ты это помнишь?
Эш нахмурился.
– Ну-ка посмотрим, смогу ли я коротко это пересказать: у девственницы, которая была замужем, родился Божественный ребенок, он же собственный отец. Потом отец этого ребенка – он же собственный сын – пытал его и казнил. Ах да, затем он восстал из мертвых, как зомби, и сейчас, если поесть его плоти, которую называют просфорой, и выпить его крови, которая есть вино, и пообещать поцеловать его в зад, он отсосет все твои грехи…
– Ди Ди…
– Погоди, сейчас будет самое интересное. Эш, ты помнишь то место, где говорится, почему в мире существует грех?
Он помнил, но промолчал.
– Нет? О, тебе очень это понравится. Грех существует потому, что одну красотку, у которой ветер гулял в голове и которая прежде была ребром мужчины, облапошила говорящая рептилия, она обманом заставила эту красотку съесть кусочек одного нехорошего фрукта, – проговорила Ди Ди, сцепила ладони вместе и, смеясь, снова выпрямилась на сиденье. – Продолжать? И про то, как разделилось море, и про то, как пророки верхом на животных взлетали прямо на небеса, и про то, как Авраам подложил свою жену фараону? А что ты скажешь насчет того, что и сейчас все эти святоши в католических резервациях активно практикуют гомосексуализм и носят такие одежды, от которых покраснел бы любой трансвестит?
Вцепившись обеими руками в руль, он молчал.
– Эш?
– Что?
– Тебе может показаться, что я издеваюсь над этими верованиями, – сказала она, – или над миссис Кенсингтон.
– Да, может.
– Нет, это не так. Я просто хочу сказать, что прежде чем говорить о других верованиях, что они стремные, не стоит ли внимательно приглядеться к «нормальным», так сказать, историям – при слове «нормальным» Ди Ди пальцами обозначила кавычки, – которые все считают вполне правдоподобными. Нам всегда кажется, что все религии безумны, кроме нашей собственной.
Ему не хотелось признаваться в этом, но в ее словах был резон. И все же в ее интонации было нечто такое…
– Истина больше, чем просто религия. Это живая сущность. Истина существовала всегда. И всегда будет существовать. Бог большинства людей живет в прошлом – он застрял в старых книгах тысячи лет назад. Но почему? Они думают, что Бог отказался от них? А мой Бог здесь. И сейчас. Он живет в реальном мире. Когда умрет Истинный, его отпрыски будут продолжать его дело. Потому что Истина жива. Если ты способен быть объективным, Эш, если тебе с детства не промыли мозги эти слуги больших религий, ты понимаешь, что в Истине больше смысла, чем в говорящих змеях или в толстяках с головой слона[32].
Эш продолжал молчать.
– Эш!
– Что?
– Скажи мне.
– Я не знаю, что сказать.
– Может, это потому, что ты слышишь Истину.
– Нет, не поэтому.
– Следующий поворот направо, – сказала она. – Мы подъезжаем.
Теперь дорога была однополосной, и по обеим сторонам ее рос густой лес.
– Тебе не обязательно возвращаться, – сказал Эш.
Ди Ди отвернулась и стала глядеть в окно.
– Я тут скопил немного денег, – продолжал Эш. – Мы могли бы с тобой уехать. Только вдвоем, ты и я. Купили бы себе дом. И я бы стал звать тебя Холли.
Она не отвечала.
– Ди?
– Да.
– Ты слышала, что я сказал?
– Слышала.
– Тебе не обязательно возвращаться.
– Ш-ш-ш. Мы уже совсем близко.
Глава двадцать первая
Саймон позвонил по номеру, который нашел в Интернете на странице с биографией профессора ван де Бика. После двух гудков вызов переключился на голосовую почту. Саймон оставил сообщение, в котором просил ван де Бика перезвонить ему, чтобы поговорить о его бывшей студентке Пейдж Грин. Послание он продублировал по электронной почте, с той же просьбой.
Потом он позвонил Сэму и Ане, но здесь тоже звонок сразу переводился на голосовую почту, и в этом не было ничего странного. Дети нынче по телефону не говорят, только обмениваются эсэмэсками. Можно было и сразу догадаться. Он послал обоим одинаковый текст:
Ты в порядке? Не хочешь мне позвонить?
Сэм ответил сразу.
Вроде бы незачем. Все хорошо.
И тут ничего удивительного.
Он отправился обратно в Нью-Йорк. У них с Ингрид было общее облако, или как там это сейчас называется, и все его фотографии и документы, а также ее фотографии и документы хранились в одном месте. Любимая музыка тоже. И сетевой ресурс у них был тоже общий, поэтому он велел Сири[33] проиграть самые последние в списке записи Ингрид, а сам откинулся на спинку сиденья и стал слушать.
Первая песенка, которую Ингрид поставила в список, вызвала у него улыбку: «Девушка из Ипанемы» в исполнении Аструд Жильберто, запись 1964 года.
Божественно.
Саймон покачал головой, он преклонялся перед этой женщиной и до сих пор не мог понять, почему из множества других мужчин она выбрала именно его. Не кого-нибудь, а его, Саймона. Как бы ни трепала его жизнь, какие бы ни выписывала крутые виражи, какие бы невероятные распутья ни видел он перед собой на дороге, этот факт – что Ингрид выбрала именно его – помогал ему всегда крепко стоять на ногах, быть благодарным судьбе и возвращаться домой.
Зазвонил телефон. На экране навигатора появилось имя звонящего.
Ивонна.
Он сразу же ответил.
– Звоню не по поводу Ингрид, – быстро сказала Ивонна. – Там все без изменений.
– Тогда в чем дело?
– И вообще все в порядке.
– Хорошо.
– Сегодня второй вторник месяца, – сказала она.
Он совсем забыл про Сэди Лоуэнстайн.
– Ничего страшного, – продолжала Ивонна. – Сэди от твоего имени могу позвонить я и все отложить, или отправлюсь сама, или…
– Нет-нет, я поеду.
– Саймон…
– Нет, я хочу поехать. Тем более что это мне по пути.
– Уверен?
– Да. Если у Ингрид будут какие-то изменения…
– Да, позвоню. Или позвонит Роберт. Он скоро меня сменит.
– Как дети?
– Аня у твоей соседки. Сэм все время на телефоне, переписывается с кем-то, что ли. Две недели назад он стал встречаться с девушкой. Ты знаешь об этом?
Опять боль, хотя на этот раз не такая сильная.
– Нет.
– Девушка хочет приехать из Амхерста и сидеть здесь с ним, он невольно улыбается, но велит ей пока не приезжать.
– Я скоро вернусь.
– Дети по тебе скучают, конечно, но ты им сейчас не нужен, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду. Они знают, чем ты сейчас занят.
Сэди Лоуэнстайн жила в кирпичном доме, построенном в колониальном стиле, в Йонкерсе, штат Нью-Йорк, к северу от Бронкса. Соседями ее были люди простые, в основном рабочий класс. Из своих восьмидесяти трех лет Сэди прожила здесь пятьдесят семь. Она вполне могла бы позволить себе лучшие условия. Будучи ее финансовым консультантом, Саймон знал это, как никто другой. Она могла бы купить себе дом где-нибудь во Флориде, подальше от холодной зимы, или квартиру в кондоминиуме, но она только усмехалась. Ей это было неинтересно. Два раза в год она уезжала в Вегас. И все. В остальном ей нравилось жить в этом старом доме.
Курить Сэди так и не бросила, судя по ее хриплому голосу. На ней было старинное домашнее платье муу-муу[34]. Они с Саймоном расположились у нее на кухне за круглым столом, за которым Сэди когда-то сиживала со своим мужем Фрэнком и двумя детьми, братьями-близнецами Барри и Грэгом. Двое из семьи уже покинули этот мир. Барри в 1992 году умер от СПИДа. Фрэнк стал жертвой рака и скончался в 2004-м. Грэг был еще жив, но давно переехал в Финикс и редко навещал мать.
Пол на кухне был покрыт тонким линолеумом. Цифры на висящих над раковиной часах были нарисованы на фоне красных квадратиков, это был сувенир, привезенный Фрэнком из давней поездки в Вегас, еще лет двадцать назад.
– Садитесь, – сказала Сэди. – Сейчас заварю чай, как вы любите.
Чай был фирменный – ромашковый с лимоном и медом. Саймон чай вообще не пил. Для него чай был «жалким подражателем кофе», и как бы ни хотелось ему распробовать и оценить вкус чая, этот напиток всегда оставался для него не более чем подкрашенной водой.
Но десять лет назад – может быть, больше, точно он не помнил – Сэди заварила ему чай с каким-то особенным привкусом и купленный в особенном магазине и спросила, нравится ли ему, и он ответил, что очень нравится, и вот теперь этот чай был на столе – он поджидал Саймона всякий раз, когда тот являлся с визитом.
– Осторожно, еще горячий.
На холодильнике цвета пожелтевшей слоновой кости висел помесячный календарь с однотипными фотографиями, изображающими горные и речные пейзажи. Некогда банки раздавали клиентам подобные календари бесплатно. Может быть, и сейчас раздают. Неизвестно, где их берет Сэди.
Саймон смотрел на этот календарь, этот простой старомодный планировщик текущих и будущих событий.
Он почти всегда так делал, когда приходил сюда. Просто смотрел на квадратики числом тридцать или тридцать один (да, и числом двадцать восемь или двадцать девять для февраля). Большинство квадратиков (почти все) были пустые – ни отметок, ни записей. Просто белые. Но вот на квадратике с шестым числом каждого месяца шариковой ручкой было нацарапано: «Дантист, 2 часа дня». И каждый второй понедельник был обведен кружком – день сдачи утилизируемых отходов. И еще на втором вторнике каждого месяца ярко-красным маркером большими жирными буквами было написано одно слово:
Да, его имя. С восклицательным знаком. А ставить восклицательные знаки было совсем не в характере Сэди Лоуэнстайн.
Такие дела.
В первый раз он увидел эту надпись – свое имя красными буквами и с восклицательным знаком – на календаре, который висел на этом же самом холодильнике, восемь лет назад, когда обсуждал с ней проблему сокращения частоты своих визитов, потому что, честное слово, настало время, когда ее вложения и издержки в общем и целом урегулированы, и нет такой уж необходимости приезжать каждый месяц. Все проблемы можно решить по телефону, причем даже не с ним лично, а с его подчиненным, или, в самом крайнем случае, все можно утрясти во время ежеквартальных визитов.
Но потом Саймон случайно бросил взгляд на холодильник и увидел на календаре свое имя.
Он рассказал об этом Ингрид. Он рассказал об этом и Ивонне. Живущих поблизости родственников у Сэди не было. Друзья либо переехали, либо отошли в мир иной. Так что эти его визиты для нее кое-что значили, для нее очень важно было сидеть с ним за старым кухонным столом, за которым некогда с ней сидела вся ее семья, прихлебывать чай и наблюдать, как Саймон просматривает бумаги.
Да и для него это тоже кое-что значило.
Саймон никогда не пропускал своих визитов к Сэди. Ни разу.
Если бы он сегодня отменил этот визит, Ингрид была бы очень недовольна. Поэтому он сейчас здесь.
Саймон смог открыть ее портфолио у себя в ноутбуке. Просмотрел данные о нескольких вкладах, но фактически все это было излишне.
– Саймон, вы помните наш старый магазинчик?
Сэди с Фрэнком некогда были владельцами небольшого магазина канцелярских товаров в центре города, там продавались ручки, бумага, работал ксерокс, изготавливали визитные карточки.
– Конечно, – ответил он.
– Вы не были там в последнее время?
– Нет. Там ведь сейчас магазин одежды, верно?
– Был. Продавали все эти шмотки в обтяжку для подростков. Я еще называла его «Все для шлюх», помните?
– Да, помню.
– Я понимаю, это не очень хорошо. Я хочу сказать, видели бы вы меня в мои лучшие годы. Я ведь была красавицей, Саймон.
– Да вы и сейчас такая.
Она пренебрежительно отмахнулась.
– Да перестаньте вы. Впрочем, я тогда уже знала, как подчеркнуть свои формы, если вы понимаете, о чем я. Я такие штучки надевала, что папа закатывал настоящую истерику. – На губах ее расцвела мечтательная улыбка. – Фрэнк на меня сразу запал, уж можете мне поверить. Бедный мальчик. Как увидел меня в бикини на пляже в Рокуэй-Бич – все, у него не было никаких шансов устоять.
Она повернула голову и одарила его улыбкой. Он улыбнулся в ответ.
– В любом случае, – продолжала Сэди, и ее ностальгическая улыбка угасла, – этот магазин одежды для проституток закрылся. Теперь там ресторан. Угадайте, какая там еда?
– Какая же?
Она сделала глубокую затяжку, и лицо ее изменилось, будто она увидела, что на ее линолеум написала собачка.
– Азиатский фьюжн, – выпалила она.
– Ого!
– Что это, черт возьми, значит? Фьюжн – это что теперь, страна?
– Вряд ли.
– Азиатский фьюжн. И называется ресторан – «Мешугас»[35].
– Да? Странно звучит для названия.
– В общем, как-то так. Хотят привлечь нас своей экзотикой. – Она покачала головой. – Азиатский фьюжн… Нет, ну в самом деле, Саймон. – Она вздохнула и повертела в пальцах сигарету. – Ну так что у вас случилось?
– Простите?
– Что у вас не так?
– Ничего.
– Вы что, думаете, я мешуга?
– Вы говорите со мной на фьюжн?
– Очень смешно. Как только вы вошли, я сразу все поняла. Так что у вас случилось?
– Долгая история.
Она откинулась на спинку стула, посмотрела налево, потом направо и снова на него.
– Вы думаете, у меня сейчас куча дел?
Он чуть было не рассказал ей все. Сэди смотрела на него мудрым и полным сочувствия взглядом, она жаждала его откровенности и с большим удовольствием выслушает его рассказ и будет готова оказать ему, как минимум, моральную поддержку.
Но он не стал этого делать.
И дело было не в том, что это его личная проблема. Дело в его жизненной позиции. Саймон – ее консультант в финансовых вопросах. Он мог бы поговорить с ней о тонкостях воспитания детей, подробностях жизни его семьи. Но не в такой ситуации. Его проблемы – это его проблемы, а не проблемы его клиента.
– Что-то случилось с кем-то из ваших детей, – сказала Сэди.
– С чего вы взяли?
– Когда сама теряешь ребенка… – Сэди замолчала и пожала плечами. – Одно из побочных явлений тут – нечто вроде шестого чувства. И потом, в самом деле, что может быть еще? Ладно, так у кого из детей проблемы?
– У старшей, – просто сказал он, потому что так сказать было легче всего.
– Пейдж. Ладно, я не буду у вас ничего выпытывать.
– Вы не выпытываете.
– Саймон, можно, я дам вам один маленький совет?
– Конечно.
– То есть это как раз то, чем занимаетесь вы, верно? Даете советы. Приходите сюда и советуете, как правильно распорядиться моими деньгами. Ведь что касается денег, вы человек компетентный. Моя же компетентность в том… короче, я всегда знала, что Барри – гей. Это для меня было очень странно. Идентичные близнецы. Росли и воспитывались в одном доме. Барри всегда сидел вот на этом месте, где вы сейчас. Это было его место. А Грэг рядом с ним. Но насколько я помню, с самого раннего возраста они были разные. Все буквально с ума сходят, когда я говорю, что Барри с самого первого дня был, ну не знаю, более колоритным, что ли. Все говорят, это вовсе не значит, что ты гей. Но я-то знаю, что права. Мои мальчики были идентичные – и все же разные. Если знаешь обоих с самого раннего возраста, тебе не нужно гадать, который из них гей… не стесняйтесь, можете говорить, что все это штампы. Барри любил модно одеваться, любил театр. А Грэг увлекался бейсболом и автомобилями. То есть я практически растила детей, которые подпадают под стереотипы.
Она неуверенно улыбнулась. Саймон положил руки на стол. Он кое-что слышал об этом и раньше, но сама Сэди не часто касалась этой темы.
И вдруг в голове у него стало проясняться.
Близнецы, генетика.
История Барри и Грэга заинтриговала его сразу, как только он об этом узнал: его удивляло, как совершенно одинаковые, однояйцовые близнецы с одним и тем же набором хромосом, которые росли и воспитывались вместе, вдруг оказались разной сексуальной ориентации.
– Когда Барри заболел, – продолжала Сэди, – мы не видели, что происходит с Грэгом. Просто не обращали на него внимания. Надо было бороться с первоочередным злом. А Грэг видит, что его однояйцовый брат-близнец чахнет на глазах. Подробности можно опустить. Барри выздоровел, но Грэг так никогда и не оправился от этого ужаса. Он был так напуган, что… просто сбежал. Я не уследила за ним вовремя.
Грэг был единственным лицом, кто получал доходы с имущества матери, поэтому Саймон поддерживал с ним связь. Он успел уже три раза жениться и развестись и сейчас был помолвлен с двадцативосьмилетней танцовщицей, с которой познакомился в Рено.
– Я потеряла его. Потому что уделяла ему мало внимания. Но еще и потому…
Она замолчала.
– Почему?
– Потому что не смогла спасти Барри. Это было действительно так, Саймон. Несмотря на все проблемы, все страхи Грэга перед тем, что он тоже, может быть, гей и все такое, если бы я смогла спасти Барри, с Грэгом тоже все было бы нормально. – Она склонила голову набок. – Вы еще можете спасти Пейдж?
– Не знаю.
– Но шансы есть?
– Да, есть.
Генетика. Пейдж изучала генетику.
– Тогда идите и спасайте ее, Саймон.
Глава двадцать вторая
Прибежища Истины нигде не было видно, и это было неудивительно.
– Возле вон того старого почтового ящика, – сказала Ди Ди, – поверни налево.
Старого – это еще мягко сказано. Почтовый ящик выглядел так, будто еще со времен президента Картера каждый проходящий мимо подросток ежедневно колотил по нему бейсбольной битой.
Ди Ди заглянула Эшу в лицо.
– Что такое?
– Я еще кое о чем прочел, – сказал Эш.
– О чем?
– Тебя принуждают заниматься с ними сексом?
– С кем?
– Ты знаешь, о чем я. С твоим Истинным, с твоим визитером – или как там еще называют себя эти ваши главари?
Она ничего не ответила.
– Я читал, что они вас принуждают.
Она тихо произнесла:
– Истину нельзя ни к чему принудить.
Читать бесплатно другие книги:
