Шестой моряк Филенко Евгений

   — Слыхал я, что вы никогда особо не ладили, — заметил Бьярки. — Кто травил тебя змеиным ядом на потеху асам[34]?  И тем более мне удивительно, что ты из-за нее так  переживаешь.

   — По своей молодости ты не способен этого понять, — сказал Локи. — Даже люди часто вынуждают страдать того, кто им дорог. Боги поступают точно так же, но с неизмеримо большей жестокостью.

               Пьяный герой

                     окончательно тронулся.

               Хейд Босоногой

                     привиделся род.

               Нитку принес

                     сирота бесприютный.

               Фартук весьма

                     подивился тому.

               Конунга славит

                     капуста дурацкая,

               Фенрира прежде

                     отменно принявшая.

               Впрочем, невиданный воин

                     весьма уже был

               Готов.

 — Вопрос только — к чему, — сказал Бьярки.

 — Воин ко всему должен быть готов, — сказал Локи.

 — Что там насчет пьяного героя? — спросил Бьярки. — Он тронулся умом или с места?

 — Иногда в этом трудно усмотреть разницу, — заметил Локи.

              Все ж раздобыла,

                     откуда — неведомо,

              Брагу собака

                     в изобилии.

              Ёж до воды

                     наконец-то добрел.

              Добрый медведь

                     вступил в разговор.

              Берсерк разжег

                     мохнорылое бешенство.

              Что там бубнил

                     волосатый тупица?

              Погибла капуста

                     без долгих раздумий.

              Все ж захворал

                     дивовидный козел.

              На встречную девушку

                     пялился Локи

              Мохноногий.

  — Асы, дались же вам мои ноги! — вскричал Локи. — Да, мохнатые, что есть, то есть. И не только ноги, кстати. Но волосатым тупицей я никогда не был. Неужели я мог такое написать о себе!

  — Так не читай того, что тебе неприятно, — посоветовал Бьярки.

  — Нельзя, — посетовал Локи. — Одно пропустишь, потом другое, а так недолго и Веление профукать.

              Воин могучий

                     на меч, как на вертел,

              Юнца безоружного

                     вздел в одночасье.

              Меч был готов

                     от начала пути.

              Отрок бесстыдный

                     смотрел на огонь,

              Конунг задумался

                     и огорчился.

              Нежданно-негаданно

                     с Хульдой известной

              Заговорила

                     колдунья беспечная.

              Впрочем, кручина

                     все ж не развеялась,

              Хотя возражала

                     пустая башка.

              Ёрунд, сын Ёкуля,

                     долго не думая,

              Речи повел о цене.

  — Тут какая-то путаница, — сказал Бьярки. —  Это больше смахивает на Эйстейна Носатого. Уж кто-кто, а Носатый обожает торговаться по мелочам!

  — Будь то Ёрунд или Эйстейн, не лучшее он выбрал время для торговли, — промолвил Локи. — Если он сдуру захочет потребовать плату с ирландцев, то не только огорчит Вальдимара конунга, а и убедится в постоянной готовности его меча огорчить всякого, кто придется тому не по нраву.

  — Но это несправедливо, — сказал Бьярки. — Мир так устроен, что за все приходится платить, нравится это кому-то или нет.

  — А кто говорит о справедливости? — удивился Локи. — Оружие — такая монета, которую не стоит принимать в уплату даже за самый ценный товар.

              Бородатый ёж

                     иногда брал чистый нож.

              Светлый козел

                     хватал каждый корень.

              Воздух звал тролля

                     движеньем пронизанный.

              Вода с хладной радостью

                     лишила обуви.

              Пелена с щедростью

                     насытила викинга.

              Заспанный Один,

                     грустя, улыбался

              Мертвецу, что его

                     поразил воображенье.

              А Скади-Лыжница

                     высоковыйная

              Оправдала с готовностью

                     задницу.

  — Вот только чью именно? — спросил Бьярки. — Свою или чужую?

  — Об этом тебе лучше спросить ее, — сказал Локи. — Только не жди вежливого ответа. Особенно если в ее постели снова, как в прежние времена, окажется Один. Такой уж у него обычай спросонья: вначале убить, а после грустить о содеянном. Веришь ли, эта парочка сходится и расходится так часто, что за ними и не уследишь. Для меня всегда высшей доблестью улучить момент и вклиниться в промежутки между их союзами, чтобы... впрочем, этого тебе уж точно не понять.

              Жена золотая

                     вразумила баранину,

              Муж веселил

                     серьезную девушку.

              Пьяница вверил

                     судьбу опрометчиво

              Лошади свежей,

                     с песчаною гривой.

              К месту охота

                     нагрянула дикая.

              Брага повсюду

                     нашла себе выход.

              Герой был дурацкий,

                     по мнению Бьярки.

              Мелкая рыба

                     неведомым способом

              От сна пробудила

                     молчаливого недруга.

              И зашептала

                     в соломе янтарной

              Задница.

  — Ну вот, снова задница, — сказал Бьярки. — Не слишком ли часто?

  — Не думаю, — возразил Локи. — Я люблю про задницы.

              Магический сыр

                     был силен против воли.

              Чертоги объяли

                     похмельного бонда,

              Раб разметал

                     перед свиньями бисер,

              Не в добрый час

                     постучался он в двери.

              Тролль придержал

                     долгожданную кадку.

              Толк в рунах знавший

                     козел, поразмыслив,

              Все ж разыскал

                     позабытую пятницу.

              Впрочем, корова

                     тотчас усомнилась.

              Смирной повадкой

                     в народе известный,

              Слаф безрассудную

                     сделал промашку.

  — Это уж точно про тебя, Бьярки! — захохотал Локи. — Не стоило позволять Хейд воспользоваться твоими мужскими достоинствами. Быть может, тогда ей недостало бы сил освободить меня из заточения, и неприятностей в Медвежьей долине было бы не в пример меньше.

  — Ты бы хотел, чтобы Вальдимар конунг беспрепятственно достиг Утиного утеса, расправился с Хейд и присвоил твои книги? — удивился Бьярки.

  — С высоты моего положения, — промолвил Локи, — мне одинаково безразлично, кому достанутся книги. Когда у меня возникнет в них нужда, я просто приду и заберу их себе. Точно так же мне наплевать, что станется с глупой колдуньей. Не скрою, ирландская спесь мне гораздо менее симпатична, чем ирландская глупость. Благодаря последней я хотя бы оказался на воле и вскорости буду сызнова предоставлен самому себе — на какое-то время, пока не совершу очередную глупость и не разозлю асов сверх всякой меры. Меня потешает то значение, какое придают в вашем мире тем бессмысленным околесинам, что возникли в моем воображении отчасти под воздействием бражных паров, а отчасти от неумеренного употребления свежих мухоморов. И которые я имел ни с чем  не сравнимую глупость запечатлеть на пергаменте. Еще раз говорю: в этих книгах нет никакого высокого умысла или тонких предвидений. Это бред, бред и еще раз бред от первой до последней руны. И когда кто-то — вот как мы с тобой сейчас! — пытается отыскать в этой чепухе некий сокровенный смысл, то невольно сообщает этому бреду осязаемую, а то и обоняемую форму. Вот мы сидим здесь, над этими книгами, в тепле и уюте, а снаружи творится такое, что даже мне не хочется видеть, чтобы не подпортить царящего в душе моей веселья.

  — А я был бы не прочь взглянуть, — сказал Бьярки.

  — Тебе ничто не может помешать, — заметил Локи. — Только не жалуйся потом, будто я тебя не предупреждал.

  Бьярки поднялся со своего места и с решимостью, достойной викинга, направился к двери. Едва он открыл ее и вышел на порог, как обнаружил, что Утиный утес, на котором стояла хижина Хейд Босоногой, вознесся над Медвежьей долиной на небывалую высь, словно все то время, пока они с Локи чесали языки по поводу магических книг, какой-то  великий ётун поливал его живительной влагой, от которой идут в безудержный рост не только злаки и ягодные кусты, но и камни, которые доселе всякий разумный человек почитал за мертвые. И теперь весь Бьёрндаль виден как на ладони, от Холостяцкого залива до морского побережья. Бьярки стоял, одной рукой держась за дверь, чтобы не упасть с громадной высоты, а другую приложив к глазам и так пытаясь в подробностях разглядеть весь тот хаос, что  творился далеко внизу. И сердце его вновь превратилось в сосуд, до краев наполненный страхом.

   Когда зрелище стало невыносимым, Бьярки тихонько притворил дверь и вернулся к очагу, но язык не повиновался ему. Поэтому он сидел молча и наблюдал, как Локи развлекается со своими книгами.

              Пьяница словом

                     нетихим и путаным

              Вспомнил забор,

                     что не смог одолеть.

              Фенрир златой

                     ощутил наконечник.

              Кузнец злополучий[35]

                     лисицу напастей

              в подковы обул,

                     хоть она упиралась.

              Шалый урод

                     повстречал в кои веки

              Друга в беседах,

                     что ему был под стать.

              Тополь вздыхал,

                     и вздыхал, и  вздыхал.

              В обручи взятый

                     бочонок дубовый

              Грабил невольно

                     ядреную брагу.

              Призрачный тролль

                    во дни оны заботился

              О хрустальном гроше.

  — А сейчас что ж перестал? — удивился Бьярки, который немного отошел от пережитого и смог продолжать беседу. — Потерял, наверное? Тролли всегда слыли ротозеями.

  — Что ты понимаешь  в троллях! — сказал Локи. — Сейчас принято считать, будто тролли и ётуны — одно и то же. На самом деле это глубокое заблуждение. Всем известно, что ётуны не все так глупы, как кажутся на первый  взгляд. Многие асы, вступив в спор с ётунами, бывали к собственному изумлению посрамлены, и требовалось либо заступничество Одина, который редко разбирал, кто прав, кто виноват, либо моя выдающаяся мудрость, которую зачастую принято считать хитростью, а то и плутовством, чтобы вернуть честно проспоренное добро. Разумеется, симпатий к асам со стороны ётунов это не прибавляет, и что-то мне подсказывает, что в недобрый час Рагнарёка они не упустят случая с нами поквитаться. Так вот, тролли — это ублюдки рода ётунского, плоды греховных связей с существами самого подлого происхождения, а то и с предметами вовсе неодушевленными. Самый толковый среди троллей глупее самого глупого ётуна. Тролли неуклюжи, туповаты и рассеянны, они теряют вверенные их попечению драгоценности с постоянством, достойным лучшего применения. Но, знаешь ли, даже мой едкий язык не поворачивается ставить им это в упрек. Разве они виноваты, что такими явились на свет? Разве они просили своих пращуров, чтобы те в умопомрачении либо из самых низменных побуждений совокуплялись с горными козами или расселинами в скалах?! Не стоит винить кого-то в изъянах или смеяться над его неприглядностями, не взглянув прежде на облик и повадку его родителей.

  — Наверное, ты прав, — согласился Бьярки. — Но вряд ли в человеческой и  божественной природе следовать твоему совету. Все судили, судят и будут судить всякого по его одеждам и облику, не вдаваясь в исследования его родственных корней. Это несправедливо, но, как я уже слышал у этого очага, кто говорит о справедливости?

  — Что-то мы с тобой не на шутку расфилософствовались, — сказал Локи. — Не настало ли время сделать наши мысли проще, а языки свободнее при помощи известного снадобья?

  — Не думаю, — ответил Бьярки. — Но если у тебя есть желание пить, то пей, не стесняйся.

  — В том-то и беда, — сказал Локи сокрушенно, — что не могу я пить в одиночестве и без тостов.

  — Неужели то, что творится в долине, — все это мы натворили? — спросил Бьярки.

  — Это еще цветочки, — пообещал Локи. — Я только во вкус начал входить.

              Честному олуху

                     вдруг поразилась

              Задница,

                     откуда неведомо взявшись.

              Слаф невеликий

                     ночами безлунными

              К углю тайком

                     приступал зачастую.

              Мысль толковала

                     с пенною брагой.

              Лужа с немалым упорством

                     работала.

              Тайный драккар

                     доставил героя.

              Лепешка случайная

                     сделала пьяницу.

              Оттель Уродливый

                     взором распутным

              Глядел

                     на  последний забор.

  — Как у тебя только язык повернулся назвать Оттеля уродливым! — возмущенно сказал Бьярки. — Умом он не блещет, это правда, но может ли судить о внешности другого человека тот, кого пугает собственное отражение в пруду?

  — Все относительно, — сказал Локи. — Случалось мне бывать в компаниях, где я был прекраснейшим из мужчин. Да и ты можешь однажды очутиться в кругу тех, кто станет пугать тобой собственных детей.

  — Наверное, ты имел в виду все тех же троллей, — предположил Бьярки. — Думается, у них собственные представления о красоте.

  — Да, и эти представления бросают вызов здравому смыслу, — отвечал Локи. — Кстати, ётунши бывают очень недурны собою. Взять хотя бы ту же Ангрбоду[36], что бы о ней ни говорили злопыхатели, которых она сурово, как и подобает великанше, отшила. Или ту же Скади-Лыжницу.

  — Скади-Лыжницу, — сказал Бьярки, — предоставляю взять тебе. Если Один не возражает.

  — Маленький слаф, — промолвил Локи укоризненно. — Чем ты по ночам занимаешься с углем в доме своего хозяина? Хороша, если просто грызешь. А если что похуже?

              Некий тупица

                     врага колебал.

              Невесть зачем

                     наковальня трудилась.

              Вечер блуждал