Гимназия Царима Сурикова Марьяна
— Мне не к чему лгать! Пойми!
— Ты тоже мечтаешь стать сабен Лоран однажды!
— Не мечтаю!
— Не верю!
— Не мечтаю! Глупо желать того, что никогда не сбудется. И если полагаешь, будто я могу врать лучшей подруге, возможно, его письмо тебя разубедит? Настоящее, с фамильной печатью.
— Какое письмо?
Ах, как же горько было признаваться, но еще горше оказалось видеть недоверие Селесты.
— То самое, в котором глава обедневшего рода отказался жениться на мне, даже несмотря на размер приданого.
Последние слова я прокричала. Они звенели в ушах еще долго после того, как Сеша молча и недоверчиво воззрилась на меня. А мне вдруг стало так горько, что оставалось лишь уткнуться лицом в ладони, пряча капельки слез, так некстати потекших по щекам.
— Отказал?
— Как и всем претенденткам, о которых ты говорила. Наша семья тоже желала породниться с тен Лоранами.
— Но отчего ты не сказала ни слова?
— Обидно, когда тебя отвергают.
— Маришка! — Селеста порывисто подбежала ко мне, упала рядом на тюк и обняла за плечи. — Прости! Прости за все мои слова!
Я отерла лицо и бездумно уставилась в пол.
— Мне нет смысла преследовать защитника, как видишь. А значит, остается лишь держаться от него подальше.
Глава 4
НАКАЗАНИЕ
Видимо, Эстель была так возмущена моей выходкой, что у нее даже сил не хватило придумать нечто особенное. Меня наказали по старинке, тем методом, который ныне нечасто применялся в гимназии. Я была лишена ужина, а вместо приема пищи вынуждена была стоять всю трапезу возле стола на обозрении остальных учеников. Эстель чутко следила, чтобы я не посмела присесть или ухватить со стола кусочек еды, хотя девочки, которым было жаль меня, украдкой собирали в салфетку пирожки.
Остаться голодной так себе наказание, ведь не умрешь от истощения, пропустив один прием пищи, и на ногах вполне можно выстоять, пока остальные ужинают, но вот ловить на себе взгляды, возвышаться неподвижной колонной посреди столовой, именно там, где видят все, замечать улыбки, любопытные взгляды, слышать смешки и чувствовать себя уязвленной и униженной было смыслом этой кары. Однако я продолжала стоять, ровно держа спину, подняв выше голову, и ни на кого не смотрела.
Самым тяжелым для выдержки стал приход в столовую учителей. Они проходили через общий зал в свой, отдельный, и не могли не заметить наказанную ученицу. Прежде я прибегала есть в такое время, когда точно знала, что с Эсташем в столовой не столкнусь, а сегодня Эстель не оставила выбора. И он тоже увидел меня, как и остальные.
Оспаривать принятые коллегами наказания для учеников было не принято, чтобы не уронить в глазах гимназистов авторитет старших. Однако исключения все же случались. Когда к нашему столу устремился Олайош, я уставилась в противоположную стену, приметив краем глаза, что тен Лоран тоже остановился в ожидании друга. Лучше бы проявил свой обычный такт и пошел дальше. Именно появление защитника стало худшим испытанием для моей выдержки за весь вечер. Эсташ замер возле входа в другой зал, а Аллар с улыбкой приблизился к стерегущей меня Эстель и будто невзначай, любопытства ради, поинтересовался причиной наказания.
— Она была в неподобающем виде, — достаточно громко ответила преподавательница.
Я избегала смотреть на любимого наставника, но представила, как он возмущенно поджал губы. Олайош не одобрял унизительных методик воспитания. Очень мягко он завел разговор с Эстель, пытаясь склонить ту пересмотреть собственное решение. Проявить милосердие к совсем еще ребенку. Ведь такой мудрой и очаровательной доне не свойственна излишняя суровость. Она портит ореол женственности, всегда окружавший досточтимую де Эстель. Не знаю, почему именно в этот раз преподавательница так взъелась на меня, но только уговоры Олайоша совершенно не действовали. Она была непреклонна. Меня же попытки Аллара спасти от унизительной участи расстраивали еще больше. Хотелось заявить: «Ну что вы ее уговариваете? Она не стоит даже минуты вашего внимания, не тратьте понапрасну время. Лучше уходите и, очень вас прошу, заберите с собой друга. У меня больше сил нет выдерживать его взгляд».
Сил и правда не осталось. Я чувствовала — он смотрит, и это было совершенно невыносимо, настолько, что в один момент сорвалась и повернула к нему голову. А потом столовая покачнулась, в ушах раздался гул, перед глазами заплясали мушки. Так неожиданно и внезапно мне вдруг стало очень плохо. Состояние на грани обморока, когда устоять на ногах оказалось невозможно. Я стала заваливаться назад, а Олайош поймал и поднял на руки.
— Дона Эстель, девочке плохо!
— Это притворство!
— Вы уверены? — Мне слышался и гнев, и сарказм в голосе обычно мягкого и корректного Олайоша.
— Я полагаю…
Фразу Эстель не договорила. Видимо, мой вид ясно свидетельствовал о полнейшем отсутствии какого-либо притворства.
Аллар более не стал разводить церемонии, а принялся отдавать приказы.
— Что сидим, тэа? Подставьте стул вашей подруге.
Вокруг поднялась суета, заскрипели ножки, заходил ходуном стол, все бросились помогать. Олайош бережно усадил меня на непонятно как оказавшийся в столовой стул с подлокотниками и мягкой спинкой вместо привычного табурета, придвинул его к столу и принялся подвигать поближе самые вкусные блюда.
— Так, Маришка, тебе необходимо отдохнуть и хорошенько поесть, а иначе придется отправляться в лазарет.
— Мариша, держи водичку. — Кто-то придвинул мне стакан.
— Она не замерзла? — Поверх ученического платья накинули теплую шаль. Кто вообще носит шерстяные шали в середине лета?
Все эти мелочи грели душу приятными проявлениями заботы. Когда я открыла глаза, обнаружила перед собой гору пирожков на тарелке. Однако вот что странно, стоило мне оказаться на стуле, как недомогание испарилось. Слабость и головокружение исчезли без следа, будто и не бывало.
Я в принципе не была склонна к обморокам и иным проявлениям телесной слабости, столь излюбленными некоторыми девушками, поэтому не на шутку встревожилась, едва не лишившись сознания при отсутствии какой-либо веской причины. Ведь несмотря на внутренние переживания, физическое состояние было вполне нормальным.
— Ты только сразу не бодрись, Маришка. Ручкой там пообмахивайся, поохай, — низко наклонившись, будто поправляя на моих плечах шаль, прошептал Олайош.
— Это вы? — вскинула глаза на своего героя, спасшего таким чудесным образом от Эстель.
— Куда мне, — усмехнулся Аллар и, подвинув ближе графин с ягодным напитком, отступил. — Давай, Маришка, набирайся сил, только не слишком быстро.
И он отошел, а я попыталась отыскать глазами Эсташа, но заметила лишь широкую спину уходившего в другой зал защитника. Девчонки уже занимали места рядом со мной, сочувственно гладили по рукам, расспрашивали, как себя чувствую, а доне Эстель оставалось только давиться бессильной злобой. Аллар в этот момент как раз подошел к учительнице и в своей галантной манере пригласил сопроводить ее на ужин. Бросив на меня несколько испепеляющих взглядов, Эстель последовала за Олайошем в зал для преподавателей, и, признаюсь, после ее ухода мне стало совсем хорошо.
— Ох, Маришка, ты уже не такая белая, — с облегчением заметила Сеша.
— Ага, а то без кровинки в лице, — вторила ей наша хохотушка Эла даже без тени насмешки.
— Тебе нужно хорошо поесть, — проявила заботу староста.
И стало так приятно, что они искренне переживают за меня, однако мысль о силе воздействия защитников на человека не отпускала до конца ужина. Ведь именно после того, как я повернула голову и взглянула Эсташу в глаза, накатила чудовищная слабость, это остро болезненное состояние. Насколько же велика мощь подобных тен Лорану, если они могут воздействовать на расстоянии и абсолютно незаметно для окружающих?
Так плохо начавшийся ужин завершился для меня самым лучшим образом. Сытая и довольная, я поднялась с подругами в башню, где мы разбрелись по своим комнатам. Несколько девчонок, включая старосту, желая узнать детали происшествия, повлекшего за собой мое наказание, втиснулись в нашу спальню и расселись по кроватям.
Я устроилась на стуле возле окна, слушая, как Сеша живописует яркие события похода за танцевальными нарядами.
— А потом учитель стихосложения уронил шкаф, Эстель покраснела, и пар из ушей повалил, а Эсташ окинул Маришку та-аким взглядом…
— Ой, да ладно сочинять! Он, как обычно, не отреагировал.
— Ничего себе не отреагировал! Тен Лоран Маришкины ноги в разрезах досконально изучил.
— А заодно грудь в декольте, — посмеялась я, подначивая подругу. Мне казалось сомнительным, что Эсташ разглядывал именно так, как описывала Сеша, но припомнить в деталях не могла. У меня тогда из-за жара в голове помутилось и воспоминания смешались.
— Именно! Все разглядел, клянусь вам. Очень уж наряд прельстительный!
— Какой?
— Это дядя так говорит, когда описывает наряды, откровенно обрисовывающие фигуру.
— Нам бы эти платья на выступление — всех бы сразили, — протянула одна из девчонок.
— А после мы все ровным рядком стояли бы вокруг стола, — высказалась староста. — Что с платьями в итоге?
— Их куда-то унесли, — вздохнула Сеша, — я потом спускалась, проверяла, но не нашла.
— Селеста, — выговорила подруге Аделаида, — смотри, тоже схлопочешь наказание. Нам нельзя спускаться на нижние этажи в одиночестве.
— Никто не узнает, ну а вы точно не проболтаетесь. Я спускалась следом за Эстель, но та меня не заметила. Ведь наряды для танцев мы так и не подобрали, вот и стало любопытно, что наша манерница присмотрит.
— И как?
— Балахоны какие-то бесформенные.
— Фу-у, как скучно.
— Как всегда.
— И теперь нам в этих мешках танцевать.
Девчонки погрустнели и замолчали, а за окном вдруг послышался шелест. Оно было распахнуто, так как вечер оказался очень теплым, и внутрь комнаты беспрепятственно впорхнул… Я сперва решила, что это бумажный почтовый голубь, с помощью которых в башни доставлялись приветы от родных и знакомых (допускалась конечно же проверенная почта), однако натурального размера черного роскошного лебедя почтовой птичкой назвать язык не поворачивался.
— Что это за чудо? — вскричали подруги, подскакивая и пытаясь дотянуться до парящего под потолком лебедя. — Из чего он сделан? Это просто изумительно!
Лебедь тем временем покрасовался, сделав круг, и, пролетая надо мной, уронил в раскрытые ладони длинную коробку, после чего осыпался на пол блестящими черными блестками.
— Вот так доставка! — ахнула Аделаида.
— Кто-то явно не поскупился на почтовые расходы.
— Маришка, это отец тебе такие отправления посылает?
— Нет. — Я тоже была в замешательстве. — Папа использует обычные методы отправки.
Я потянула за ленточки, и коробка мгновенно раскрылась, а ее стенки сложились в форме широких лепестков. И это тоже было весьма оригинально, но только мало кто обратил внимание на коробку, поскольку комната заполнилась восторженными ахами и охами. В коробке оказался букет из кристальных цветов. На тонких прозрачных стебельках с узкими хрустальными листочками покачивались некрупные, ограненные в форме капель чашечки из восьми лепестков. Они были полураскрыты, и внутри перекатывались слезинки ароматной росы. Эти одни из самых редких и дорогих цветов в нашей стране, которые продавались под заказ лишь в элитных цветочных магазинах Сенаториума, источали божественный аромат. Пахли они для каждого по-своему, его самым любимым запахом. Для меня это оказался легкий аромат ванили.
— Маришка, от кого они? — Сеша замерла за спиной и осторожно тянулась к цветочку, чтобы легонько коснуться кончиком пальца кристального лепестка. — Пахнут чудесно, медовым цветом.
Осторожно переставив на стол букет, уже помещенный в невысокую вазу со специальной голубой жидкостью, я внимательно осмотрела коробку.
— Здесь не написано.
— Может, карточка выпала? — предположила одна из гимназисток.
Мы принялись озираться по сторонам, даже под стол заглянули, а девчонки посмотрели под кровать, пока вдруг одна из них не взвизгнула: «Ой, осторожно! Они шевелятся!» Блестки, оставшиеся после явления лебедя, пришли в движение. Сверкающие черные пайетки устремились к центру комнаты, где все блестящие кругляшки сложились в слова: «Очаровательной ценительнице цветов».
— А подпись, — отчего-то прошептала наша староста. Видимо, Аделаида боялась нарушить красоту момента или потревожить зачарованные блестки. Те, словно отвечая, немедленно сложились в две буквы «А. О.», после чего замерцали и испарились легким сверкающим дымком, не оставив после себя даже мусора, который пришлось бы убирать. Стоило волшебству себя исчерпать, как девчонки загомонили, желая выпытать у меня имя щедрого дарителя.
— Из знакомых А. О. у меня только Арто Орсель.
— Арто?
— Красавчик Орсель?
— Давно он дарит тебе цветы?
— Арто у тебя в поклонниках?
— Нет его у меня в поклонниках, — отмахнулась от гомонящих гимназисток, — он мне никогда цветов не дарил. Хотя… — Я вспомнила последний волшебный подарок. — Дарил недавно, чем очень меня удивил.
— Он решил сделать это традицией?
— Арто к Маришке клинья подбивает? Однако как красиво Орсель умеет ухаживать!
— А девчонки сплетничали, что от него и лишнего комплимента не дождешься.
— Может, все намного серьезнее и мы чего-то не знаем? Признавайся, Мариона, у вас дело идет к помолвке?
— Да бросьте, девочки, уж меня-то о помолвке могли предупредить. Родители не дадут согласия от моего имени, не спросив заранее.
— Что-то подсказывает, будто одну из нас в день визита родных ждет сюрприз, — рассмеялась Аделаида.
— Глупости! — фыркнула я в ответ, однако слова девушки запали в душу и вызвали тревогу.
«Ну отчего до него всегда так сложно добраться?» — сокрушался Олайош, старательно карабкаясь на одну из самых высоких точек гимназии. Конек двускатной крыши был достаточно широк, чтобы пройти по нему прямо до ровного участка, венчавшего слуховое окно. Там-то и сидел защитник, задумчиво оглядывавший горную расщелину. В ней вновь громко завывал и бился ветер, словно нашептывал какие-то слова, звуча при этом сотнями голосов.
— Ну, знаешь, — отдуваясь, Аллар плюхнулся рядом, потеснив защитника, — такими темпами ты скоро на небо заберешься, вот там мне тебя точно не достать.
— Заберусь, — изогнув губы в невеселой усмешке, хмыкнул Эсташ.
— Я не то имел в виду, — тут же помрачнел Олайош, на что тен Лоран равнодушно качнул головой.
На несколько минут между ними воцарилась тишина, а ветер продолжал говорить разными голосами.
— Странное ощущение, словно они до сих пор там, — махнул Аллар рукой в сторону расщелины. — Будто, если прислушаюсь, смогу различить слова.
— Они там, — кивнул Эсташ, — но нам не дано увидеть. Пойманы в ловушку цикличного времени, подобно мне, подобно ему.
— Знаешь, это единственная точка, откуда заметно, что гимназия асимметрична. Для стороннего наблюдателя внизу просто ущелье, и никто не догадается, что прежде на том месте высилось три башни.
— Камни на дне ущелья сточила вода, раньше они больше походили на обломки стен.
— Ущелье тоже разрастается. С этой высоты дна совсем не видно. К тому же там постоянно туман, как в тот день, когда башни рухнули.
Олайошу вдруг стало ужасно тоскливо, даже слезы навернулись на глаза, и он упер локти в колени, закрыв лицо.
— Как же горько думать об этих девочках, — приглушенно промолвил он. — Если не считать наставниц, ведь совсем юные были. Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать. Как же враг подобрался к нам тогда настолько близко?
— Нет хуже предательства самого близкого друга и того, кому верил. Но не будем об этом, Олайош. Я пришел сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Мне нужно обдумать ситуацию, найти выход.
— Я искал тебя, чтобы сказать, — временное закрытие гимназии лучший из возможных вариантов. Самый безопасный. Ты уже говорил с директором?
— Да.
— И как?
— Он столкнулся с резкими возражениями со стороны многих опекунов. На их взгляд, прерывать учебу в самом разгаре без веских причин не имеет смысла. Сказать, что в академии небезопасно, значит подставить школу под удар. В таком случае учеников просто заберут навсегда. Гимназия более не находится под опекой моей семьи, повлиять на руководство школы в приказном порядке мы не можем.
— Но защитников всегда слушали. Одного вашего слова достаточно, чтобы гимназию закрыли на пару месяцев, скажем, для укрепления старого фундамента.
— В попечительском совете недавно была замена состава, теперь руководящая должность отдана представителю нижней палаты Сената. Угадай, кто занял место инспектора?
— Неужели Орсель?
— Ты как всегда проницателен.
— И именно он против закрытия гимназии?
— Возражает категорически. Ему нужны доказательства, смета ремонтных работ по тому же фундаменту, заключение специалистов, что в некоторых башнях требуется укрепить свод, и подтверждение всех прочих причин, по которым мы могли бы временно закрыть гимназию.
— Если сказать ему об истинной причине, он не поверит. Решит, что ты набиваешь защитникам цену, поскольку твоя семья пострадала от принятых законов.
— Решит, — кивнул Эсташ, — и все последние происшествия — знаки лишь для нас, для Орселя они ровным счетом ничего не значат.
— Что же делать?
— Искать места, где сможем укрыть детей, сделать упор на занятиях по магической защите и добавить количество отведенных на предмет часов. На своем уроке постарайся также переориентировать темы на профиль самообороны. Не для всех я могу провести занятия, а твой урок является обязательным.
— Хочешь сказать, будто кто-то не желает посещать магическую защиту? — От удивления у Олайоша все тревожные мысли вылетели из головы. — Таких ведь попросту не найти!
— Есть.
— И кто? На кого мне обратить повышенное внимание? Чья прелестная головка до сих пор не забита всецело мыслями о тебе и твоем предмете?
— Тэа Эста отказалась посещать факультатив.
— Не понял. Какая тэа? Ты сейчас о моей Маришке?
Эсташ коротко кивнул.
— В каком смысле отказалась от защиты? А что она посещает?
— Я не интересовался. Но если она захочет прийти к тебе на консультацию, используй и эту возможность. Насколько я заметил, у учениц много слабых сторон, теории было явно недостаточно, чтобы они научились применять усвоенные заклинания.
— Учитель, который вел теорию, уже ушел на покой, поэтому и преподавал он соответственно. Полагаю, половина гимназисток его уроки благополучно проспала. Как понимаю, этот предмет вообще не считался важным для девушек. Им вон этикет, осанку, шитье, готовку преподают и даже пение. Воспитывают для света будущих жен и матерей, которым не нужно знать и уметь применять против любимого мужа защитные заклинания, например, в пылу ссоры. А вообще, думаю, следует задать Маришке нагоняй.
Эсташ промолчал, и Аллар вновь заметил, как на кончиках пальцев защитника пляшут крохотные язычки пламени.
— То есть в прошлый раз я не ошибся? — уточнил он у друга, указав на его руки.
— Не ошибся в чем?
— Тогда это пламя тоже было связано с Марионой? Она выводит тебя из равновесия?
— Сложно сохранять равновесие, когда слабая девушка оказывается в самом центре чудовищных событий.
— Это, конечно, верно. Прежде не замечал за ней способности попадать в неприятности, а тут два случая подряд, но при этом она еще и от магической защиты отказалась! Вот что у юной тэа в голове?
— Не выпытывал, — усмехнулся защитник.
— А мог бы. Всего лишь чуточку воздействия и один маленький вопросик: «Мариона, отчего вы отказались от уроков?» — и она бы все рассказала.
— Возможно, она не желает рассказывать. В такой ситуации у меня нет морального права применять воздействие.
— Эх вы, наследники неизмененной крови! Совсем нет в вас людской способности заранее извинять свои действия благими намерениями. При вашей силе как просто было бы управлять людьми. Но спросить все равно можно.
— Для этого ее нужно поймать.
— Не понял.
— Завидев меня на расстоянии в пятьдесят шагов, тэа убегает столь стремительно, что я не успеваю о чем-либо спросить.
— Она от спасителя еще и бегает? Теперь я совсем ничего не понимаю.
Глава 5
РАЗГОВОР
Поднимаясь по винтовой лестнице, я все думала, кто же прислал мне такие роскошные цветы. На Арто мало похоже, хотя кроме него и некому. Я просто не знала парней с такими же инициалами. В последнее время количество одолевавших меня вопросов все росло и росло, а ответов на них не появлялось.
Так, консультации с Олайошем для разъяснений касательно жриц следовало ждать до пятницы, свидания с папой, способного пролить свет на личность возможного жениха, — до субботы, ну а встречи с Эсташем, которая позволила бы убедиться в своих подозрениях относительно опрометчивого желания, и вовсе ожидать не стоило. Третий раз мог меня добить. По крайней мере, предыдущее свидание с низшим чуть не окончилось самым плачевным образом. При этом ведь не столько себя подставляла, сколько защитника. Именно ему предполагалось меня спасать, и поэтому я продолжала соблюдать приличную дистанцию и старалась избегать мест, где мы могли случайно столкнуться.
Обидно, конечно, ведь тен Лоран мне постоянно помогал, вот и в случае с Эстель не остался в стороне, а я шарахалась от него, словно от заразного больного. Грустно. Еще и потому, что наблюдать за защитником теперь выходило лишь издалека, на очень приличном расстоянии и, кажется, я ужасно соскучилась по общению с ним, по его занятиям, объяснениям. Уже сто лет прошло с тех пор, как перемолвилась с мужчиной хотя бы парой словечек. Но пока иного выхода не находилось и потому, желая подняться в класс, я и сейчас предпочла короткой дороге узкую винтообразную лестницу, уводящую на верхние этажи. Мало кто ею пользовался, а в этот час она вовсе оказалась пустой, если не считать одаренной гимназистки, которой приспичило выбрать для подъема самые дальние от классов ступеньки.
Так я и шла, вздыхая, пока на середине лестницы едва не налетела на показавшегося из-за поворота защитника. То есть это он сбегал вниз стремительно, а я поднималась, понуро опустив голову, и заметила его в последний момент. От неожиданности отшатнулась и конечно же оступилась, а Эсташу пришлось ловить меня за локоть. При этом он поздоровался совершенно будничным тоном:
— Добрый день, тэа Эста.
С нарастающим ужасом вместо ответа огляделась по сторонам в поисках путей отступления или незримо надвигающейся на нас опасности. Все эмоции столь явственно обозначились на моем лице, что тен Лоран просто не смог обойтись без комментариев.
— Выглядите так, Мариона, словно вас загнали в угол.
Еще секунду назад спешивший куда-то защитник выпустил мой локоть и прислонился к стене, сложив на груди руки и оглядывая меня то ли с насмешкой, то ли с ожиданием — наверное, предвидел дальнейшие нелогичные действия с моей стороны.
Однако же тен Лоран любитель поязвить, особенно на мой счет. Всегда тонко и с намеком.
— Что вы, какой угол, арис, здесь кругом полукруглые стены.
— Оттого я и удивлен.
Кто б сомневался, что он парирует любую шпильку. Открыв рот, собиралась придумать очередную отговорку и проскочить мимо учителя, но Эсташ опередил:
— Дайте угадаю: «Я очень тороплюсь, арис, можно я уже пойду?»
Рот закрылся сам собой, и, насупившись, я принялась представлять, как будет выглядеть мое отступление вниз по лестнице. Учитывая способность спотыкаться в присутствии защитника, оно будет смотреться как катание на ледяной горке, только вместо изящных саночек — та часть, которая непременно отобьется о ступеньки.
— Вы очень проницательны, арис Лоран. Я правда вот-вот опоздаю на урок.
— Тэа Эста, а вы не пробовали выбирать дорогу короче?
Не пробовала. Я там вас опасалась увидеть, уважаемый арис.
Именно подобным образом и хотелось ответить, но с вежливой улыбкой пришлось признать правоту защитника и сделать вид, что прежде о таком способе не догадывалась.
— Это замечательная идея, непременно воспользуюсь ею в другой раз. Извините, пожалуйста, но мне и правда пора. До свидания.
И я пошла, огибая защитника по такой максимальной дуге, которая только была возможна в ограниченном узком пространстве, заключенном между двумя стенами.
В принципе, ожидала привычного «идите, тэа» или «всего доброго, Мариона», — в конце концов, можно было снова обойтись насмешливой репликой, но ловить меня, резко протянув руку, определенно не стоило. То ли от неожиданности, то ли оттого, что он вдруг прикоснулся, коленки подогнулись, и Эсташу пришлось удерживать меня за плечи, а после еще прислонять к стене вдруг ставшее безвольным тело.
А дальше хуже. Широко раскрытыми глазами следила за тем, как тен Лоран неспешно поднимает руки, бережно берет в ладони мое лицо и, чуть склонившись вперед и поймав мой взгляд, тихим, но проникновенным голосом произносит: «Расскажите мне, Мариона».
И не то чтобы я ощущала какое-то воздействие на себя или свой разум, которым, как слышала, в совершенстве владели защитники, но само близкое присутствие Эсташа оказывало невероятное и удивительное влияние. Вообще все захотелось рассказать, чтобы сделать ему приятное и не тревожить лишний раз непонятными для защитника поступками.
— Напрасно вы отказались. — Именно с этого я приступила к рассказу, то есть с самого начала. — Если вам, как главе рода, следовало выбрать богатую невесту для спасения семьи, к чему было отказывать всем? Даже женись не на мне, все равно решили бы главную проблему и не приехали в башни. А так вы здесь постоянно перед глазами, помогаете, выручаете и абсолютно бескорыстно. В душе все переворачивается от вашей манеры обращаться с людьми, еще и оттого, что вы так ко всем относитесь. И уроки ведете превосходно, а они еще один способ провокации, понимаете? Я хотела бы повторить, что совсем напрасно вы приехали в гимназию, и повторю, лишь бы сил хватило. Но их точно не хватит, арис, если не перестанете прикасаться ко мне. Пожалуйста.
Он послушался и отодвинулся и руки тоже опустил.
— Вы как-то воздействуете на меня сейчас? Защитники могут, я слышала.
— Нет.
Значит, просто спросил. Хотя, если он понимает, что происходит со мной, все его поведение и есть естественное воздействие, другого не требуется.
— Я заметила, арис, когда вы рядом, непременно происходит страшная вещь, от которой тут же меня спасаете. Понимаете, это как замкнутый круг, вы спасаете, потому это и происходит.
Вот сейчас я Эсташа точно удивила. Осталось еще упомянуть рассуждения относительно моего участия в этом замкнутом круге, но показалось вдруг так глупо говорить о каких-то желаниях и их возможных исполнениях, особенно в свете того, что сейчас он был рядом, определенно мог меня спасти, но ничего не происходило. Вот каково это — оказаться наедине с объектом безмерного восхищения и расписаться в собственной глупости?
— Самый лучший вариант для меня — это вас избегать.
Вот и объяснила. Пускай понимает как хочет. Например, связывает с собственным отказом и тем, что я практически призналась, как сильно влияет на меня его присутствие в школе. Хотя для кого это секрет, если так же на него реагируют остальные ученицы.
— Это ваш способ решить все проблемы? — задумчиво спросил тен Лоран.
— Именно. Может, на ваш взгляд, детский и неразумный способ, но в моем случае лучший вариант. Вам ведь можно не жениться и делать, что заблагорассудится, поскольку еще и младший брат есть, пусть он о семье позаботится, а мне замуж выходить придется. И вы в таком случае — помеха.
Наверное, это истинно женская черта — сознаться в чувствах к мужчине, но преподнести это больше как обвинение. Мол, что же вы мелькаете перед глазами и мешаете замечать других кандидатов в мужья, ведь они в отличие от вас вряд ли откажут. Если исходить из моего сумбурного монолога, тен Лоран был виноват исключительно во всем, даже в нападении чудовищ. А еще я умудрилась преподнести это в таком свете, будто он на брата свалил всю ответственность за род, развязав себе руки, так как просто жениться не хотел.
Ох!
— Вам еще рано замуж, Мариона.
— Что?
— По сути, вы совсем ребенок.
— Мне восемнадцать, арис Лоран, и я совсем не ребенок, — заявила, начиная закипать от гнева.
— Я говорю не о вашем внешнем виде или возрасте, тэа, а исключительно о взгляде на мир. Только детям свойственна такая прямолинейная жестокость.
Я жестока?!
— А вы, арис, разве не жестоки?
— Причина для отказа и приезда в гимназию вовсе не в моем эгоизме или нежелании связывать себя семейными обязательствами.
Эсташ вновь сложил на груди руки, словно закрываясь, и я вдруг увидела то, что сразу же переключило ход моих мыслей.
— У вас огонь на коже! Вы горите!
Он склонил голову, рассматривая маленькие язычки пламени, пляшущие с внутренней и внешней стороны ладоней.
— Почему вы так спокойны? Вам что, не больно?
— Это пламя защитника, тэа, оно не причиняет мне вреда.
— Пламя защитника? А мне причинит?
— Без моего на то желания — нет.
— Можно потрогать?
В чем-то я и правда порой вела себя как ребенок. Например, когда хотелось разузнать о необычном и ужасно любопытном явлении. Яркий, чистый интерес, неподвластный контролю. Так лишь дети удивляются.
Тен Лоран протянул руку ладонью вверх, а я очень осторожно коснулась огня кончиком пальца. Ощутила только тепло, не было ни покалываний, ни жалящих прикосновений настоящего пламени. Осмелев, положила поверх его свою ладонь, а Эсташ вдруг сжал пальцы, и они переплелись с моими, точно в целомудренном, но при этом не менее волнующем объятии.
Как зачарованная, смотрела на наши руки, и новые чувства совершенно перекрыли восторг от огненного чуда. В сердце разгоралось уже настоящее обжигающее пламя. И, признаюсь, что раньше не понимала описания тех ощущений, которые охватили сейчас. Например, как может собственное тело чувствоваться чужим? Как могут не слушаться ноги и руки? Почему соприкосновение ладоней кажется одним из самых откровенных и интимных жестов, ничуть не уступающим поцелую.
Дальше я действовала исключительно по наитию, никто ведь не учил, как вести себя в ситуациях, если рядом окажется мужчина, подобный Эсташу. И здесь не играло роли, что он старше и что невероятно красивый, а еще учитель и аристократ, стоящий не на одну социальную ступеньку выше. Важнее были чувства, которые он во мне вызывал. Так, оказывается, бывает, когда ты с легкостью кокетничаешь с привлекательными гимназистами или другими поклонниками, поддразниваешь их, порой отвечаешь на проявление симпатии многообещающими взглядами или фразами, но вдруг появляется один, из-за которого теряешь ориентир в пространстве. Не можешь флиртовать и кокетничать, и даже тело не слушается привычных команд. Мужчина, в чьем присутствии так неожиданно подгибаются колени, учащается дыхание и чувствуешь, что сходишь с ума. Он закрывает собой весь мир, просто оказавшись совсем близко.