Империя травы. Том 1 Уильямс Тэд
«Ее отец могущественный человек. Разве не следует сохранить ей жизнь, чтобы она однажды обратила свои вопросы не только к нему, но и к другим людям своего народа? Кто знает, когда и как прорастет подобное зерно? Или она должна умереть? Господи, я слаб. Я глуп. Я почти забыл о своей клятве. Но в последний момент я открыл глаза свету. Помоги мне сейчас. Пошли знак. Должна ли она жить или ей следует умереть? Прости меня, о Господь, потому что я хочу сохранить ей жизнь, но боюсь, что в таком случае она станет угрозой для Твоего дела».
Закончив молитву, он еще немного посидел молча, чувствуя холодный ветер на щеках, надеясь получить указание Господне.
– Ты только посмотри, ленивый смертный, посмотри! – слова Саомеджи нарушили тишину. – Тени уже легли на гору. Ты должен отправиться на поиски еды для червя. И если ты подождешь еще немного, то не сможешь найти дорогу обратно, и мне придется послать за тобой гиганта, чтобы он оторвал тебе руку.
Ярнульф открыл глаза и увидел, как перед ним танцуют снежинки, точно пепел от огня, но никто не пытался развести костер. Снежинки летели вниз из черных мрачных туч, собиравшихся у них над головами.
– Хорошо, – сказал он. – Я пойду. Жертва Нежеру, присоединишься ли ты ко мне? Вдвоем, в две пары глаз, мы сможем быстрее найти добычу.
Она взглянула на Ярнульфа, ее лицо оставалось неестественно неподвижным, но глаза смотрели внимательно, словно она пыталась понять, о чем он думает.
– Если ты займешься ранами Мако, Саомеджи, – наконец ответила она.
– Да, да, – сказал Певец. – Идите. Но поспешите вернуться обратно!
Существовала ли странность, которую она ощущала, но не могла понять, только в Ярнульфе, спрашивала себя Нежеру, или дело в общих чертах, присущих смертным? Если исключить ее собственную мать, она не имела опыта общения с Детьми Заката, но долгое путешествие позволило ей проводить много времени в компании Охотника.
Сначала ей показалось, что они часто оказываются вместе по его инициативе; позднее она и сама стала создавать подобные ситуации. Частично из-за того, что он оказался ближе всего к ее понятию надежного спутника, – что, на самом деле, невероятно ее удивляло. Но вот чего она никак не могла понять – почему он не захотел с ней совокупляться. Она не была отталкивающей или уродливой: иначе ее соперницы среди Жертв не раз указали бы ей на это. И вряд ли для смертных акт совокупления мог быть необычным – в противном случае, они бы не распространялись по всему миру, словно голодные насекомые, поглощая все, что попадалось у них на пути. Его отказ не имел ни малейшего смысла.
Но какое бы препятствие ни стояло между ними, смертный не спешил о нем говорить, и они уже час охотились в молчании. Они сумели поймать несколько кроликов и горного козла, но снегопад резко усилился, и Ярнульф оглянулся через плечо на склон холма, по которому они только что поднялись.
– Жертва Нежеру, – сказал он, – твои глаза лучше моих. Ты видишь следы лошадиных копыт за нами?
Это был странный вопрос. Она оглянулась.
– Несколько. Большинство уже скрыл снег. Ты боишься, что мы не сумеем отыскать обратную дорогу? Когда ты со мной, тебе не стоит об этом волноваться.
– Да, конечно, – сказал он. – Тебя учили читать следы. И убивать врагов королевы.
– Естественно, – ответила Нежеру. – Чему еще меня могли учить? Почему ты такой странный… Ярнульф? – Имя прозвучало непристойно в ее устах. Она не помнила, чтобы когда-нибудь произносила его вслух. – Все из-за того, что я пригласила тебя со мной спариться? Тогда ты можешь успокоиться. Для меня все обстоит так, словно этого никогда не было.
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, а потом похлопал лошадь по шее. Снегопад усиливался.
– Ты действительно хочешь услышать правду? – спросил он после небольшой паузы. – Мне помнится, что она тебе не очень нравилась.
– То была твоя правда, а не моя. Я не боюсь тех слов, что ты способен произнести. Зачем мне тревожиться о том, что думает смертный?
– Не все хикеда’я ненавидят смертных, – сказал он. – Твой отец любил твою мать настолько, что у них родился ребенок.
Нежеру была поражена. Однажды ее отец, когда она рассердилась на безнадежную сентиментальность матери, признался, пусть и неохотно, что он относится к Зои не просто как к служанке или женщине для постельных утех, которую забрал из рабского барака. Как Ярнульф мог об этом знать или он просто удачно угадал?
– Ладно, – наконец заговорила Нежеру, – расскажи мне о своей «правде», Ярнульф. Скоро мы снова окажемся среди хикеда’я, и у меня не будет возможности попирать законы своего народа. Так что говори.
– Тогда слушай внимательно, – начал Ярнульф. – Большая часть того, что я тебе рассказывал, правда. Я вырос в рабских бараках замка Белой Улитки, расположенного у подножия горы. Мой брат умер от холода, мою мать и сестру забрали хикеда’я, наши хозяева. Я научился владеть мечом у великого мастера Ксока, который тренировал меня, как аристократ горностая, чтобы его можно было погладить и кормить с руки. – Нежеру показалось, что лицо смертного стало таким жестким и лишенным выражения, что он вполне мог быть такой же Жертвой, как она, словно Ярнульф спел Песнь Смерти. – Когда я стал достаточно взрослым, то сбежал, и после того как с трудом выжил в пустошах за пределами Наккиги, я встретил скалияров, разбойников из Риммерсгарда, с которыми мы сражались на пути к горе. Их Главарь Дирмундур – тот, кто, как ты заметила, меня узнал – сделал меня слугой. – Он увидел выражение ее лица и усмехнулся.
– Не думай, что я убил старого друга, чтобы сохранить свою тайну, Жертва Нежеру. Дирмундур был жестоким, вечно пьяным зверем и использовал меня всеми возможными способами. Однако не всегда это была боль. Он обучил меня вещам, которых не знал даже Ксока, вероломству и засадам, показал, как прожить в дикой местности, как пользоваться плодами трудов других людей, ведь именно так и живут скалияры – грабежами и разбоем.
Но однажды я сбежал и от них и направился на восток, в равнины Риммерсгарда, где воровал у смертных фермеров, прятался в лесах и полях. После множества ночей, проведенных под открытым небом, я стал ненавидеть холод, поэтому начал перемещаться все дальше на юг, чтобы найти страну, где сияет солнце.
Между тем ветер усиливался, снег стать падать косо, Ярнульф направил свою лошадь в подветренную сторону от скалы, и Нежеру последовала за ним.
– Давай подождем, когда стихнет ветер, – сказал он, соскакивая на землю. – Возможно, ты не так чувствительна к холоду, как я. Солнце уже зашло, снег занес наши следы, так что ничего не изменится, если мы подождем еще немного.
Нежеру не чувствовала его настроения и не понимала намерений, но не видела никакого вреда в том, чтобы немного отдохнуть, поэтому спрыгнула с лошади и уселась рядом с ним, прислонившись спиной к скале, и у нее возникло ощущение, будто весь мир стал ее креслом. Она чувствовала, что Ярнульф еще не закончил свой рассказ, поэтому молча ждала продолжения, пока лошади пытались найти траву под слоем выпавшего снега.
– Наконец я добрался до Эркинланда на юге Фростмарша, где моя жизнь изменилась. Я остановился в довольно крупном городе с рынком и несколькими церквями, и теперь к моим кражам прибавилась еда, которой со мной делился добрый сторож одной из церквей, и там, наконец, меня нашла судьба. Именно тогда я встретил Отца.
Нежеру была удивлена.
– Ты встретил своего отца в Эркинланде?
Он покачал головой, и на его худом загорелом лице появился призрак улыбки.
– Нет, я лишь так его называл. Он был священником-эйдонитом, и от него я узнал основные догматы учения. За исключением церковного сторожа и нескольких горожан, он стал первым человеком, который проявил ко мне доброту. Я стал его спутником, и мы путешествовали из одного города в другой, просили милостыню, а он цитировал Книгу Эйдона. Иногда даже читал проповеди, но у него подобное желание возникало далеко не всегда. Перед тем как мы с ним встретились, он пережил ужасное испытание, и иногда я слышал, как Отец плакал по ночам. Когда я наконец набрался мужества, чтобы спросить, он рассказал мне, что вся его семья погибла, их убили солдаты королевы в серебряной маске. – Он не смотрел на Нежеру. – Твои соплеменники.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Потому что это правда, Жертва Нежеру. Потому что я обещал говорить правду, и я исполню свое обещание – именно сегодня. – Он засунул руку в карман куртки, чтобы защитить ее от холода, но поднял другую, словно собирался произнести клятву. – А теперь послушай меня, Жертва, ведь то, что я сейчас скажу, касается непосредственно тебя.
Через несколько лет, потеряв Отца, я дал клятву, что посвящу свою жизнь тому, чтобы отплатить за добро, которое он мне дал, и прежде всего за его величайший дар. Дело в том, что через Отца я обрел Усириса Эйдона, который избавил всех смертных от гнева Бога, приняв смерть на Дереве Казни.
– Так ты эйдонит? – Нежеру смутил и встревожил не сам рассказ, но неосторожное стремление Ярнульфа поведать ей все, словно его жизнь уже подошла к концу. – Этого не может быть. Ты же Охотник Королевы.
– Я никогда не был Охотником Королевы. – Он вытащил руку из кармана и ударил ее ладонью по лицу, а потом обрушился на нее всем телом, прижав к земле.
Нежеру попыталась закричать от ярости из-за его предательства, но сильный аромат чего-то сладкого и неприятного заполнил ее ноздри, запах давно умершего в запертой комнате существа, ставшего пылью. Сладкий аромат священного ведьминого дерева заполнил ее ноздри, она больше не могла не вдыхать удушающие пары, как бы сильно ни сопротивлялась. Нежеру пыталась оттолкнуть руку Ярнульфа от своего лица, но он сидел на ней, не давая высвободиться.
Она попыталась поднять руки, чтобы выцарапать ему глаза, но не могла, потому что уже практически не чувствовала конечностей. Ее движения и мысли стали замедляться, и борьба уже казалась чем-то несущественным, чем-то, происходившим совсем далеко, да и голос Ярнульфа стал быстро отдаляться.
– Так вот, я поклялся Богу, что отомщу за кражу семей Отца и моей, уничтожая каждого хикеда’я, которого встречу. Но потом я узнал от умирающего гиганта, что королева смерти еще жива…
Больше Нежеру ничего не слышала. Мир вокруг исчез, и она погрузилась в пустоту.
Сначала она почувствовала, что ее что-то отделяет от черноты, и на первое время этого было вполне достаточно. Потом, когда к ней вернулись воспоминания, она начала сражаться, чтобы вырваться.
Ее клятва вернулась к ней прежде, чем имя, но потом возникло и имя. Медленно, словно надевая старую, хорошо знакомую одежду, Нежеру возвращалась в себя, хотя ее мысли все еще оставались медленными и неуклюжими, словно разум был залит медом.
Кей-вишаа. Она все еще ощущала тошнотворно-сладкий вкус во рту и носу.
«Где он мог его взять? И зачем использовал на мне?»
Она лежала на животе, и что-то удерживало ее так прочно, что она не могла пошевелиться – от коленей до шеи. Ее лицо прижималось к чему-то грубому – к плечам лошади, неожиданно сообразила Нежеру. Лошади Ярнульфа, судя по запаху. Она повернула голову, насколько было возможно, и обнаружила, что привязана к седлу и к шее лошади и что ее удерживают тугие кольца серебристой веревки хикеда’я.
– Я не знаю, способен ли Саомеджи отследить лошадей Наккиги – твою лошадь – при помощи своих навыков Певца. – Ярнульф сидел у нее за спиной, и его голос эхом отдавался у нее в ушах, словно исходил из глубокой дыры. – Вот почему ты получила мой самый ценный дар – Солта, моего верного друга и спутника. Он сумел довезти меня до самого севера.
Нежеру попыталась ответить, но ее язык оказался распухшим и бесполезным, словно рот стал деревянными ножнами. Когда ей наконец удалось заговорить, она сама с трудом понимала произнесенные слова.
– Почему… ты…
– Называй это милосердием эйдонита.
Он в последний раз натянул веревку, и Нежеру почувствовала, что та коснулась ее спины, а потом завязал узел. Она видела лишь его руки и часть лица.
– Ты сказал… ты не королевский…
– Охотник, – закончил он. – Да, верно. Но это последняя правда, которой я с тобой поделюсь, Жертва Нежеру. Я думаю, у тебя хватит ловкости, чтобы через некоторое время освободиться, но мы уже будем далеко. Я желаю тебе удачи – ну, в некотором смысле.
Она попыталась освободиться, но веревки были намотаны много раз и сильно затянуты.
– Но почему? Почему?
– Сделай глубокий вдох, Жертва. – Теперь она больше не видела Ярнульфа. – Позднее ты меня поблагодаришь. Прощай, старый друг. – Нежеру ощутила ярость – как он мог осмелиться назвать ее «старый друг», но Ярнульф крикнул: – Лауп, Солт! – Должно быть, он хлопнул лошадь по заду, потому что та прыгнула вперед, словно преодолевая препятствие.
Было уже слишком поздно делать глубокий вдох; лошадь скакала вперед, и с каждым мгновением Нежеру теряла часть воздуха из легких.
Нежеру старалась не опускать голову, чтобы видеть, куда они скачут, но она отчаянно кружилась, и Нежеру едва могла думать, а теперь еще ее подбородок ударял по шее лошади, как молоток о теплую волосатую наковальню. Она постаралась слегка приподняться и сделать вдох, пока лошадь скакала вниз по склону.
«Столько узлов… и так много слоев паутины».
Она не понимала этой мысли, кей-вишаа все еще оставался в ней. Копыта лошади оглушительно грохотали, и она слышала лишь бесконечный рев. Постепенно все стало расплываться, и Нежеру снова соскользнула в темноту.
Возвращение Ярнульфа из темноты ускорила острая боль в щеке, но он как-то понял, что дело не в зубе или заживающей ране, но повторяющаяся снова и снова резкая боль, которая усиливалась по мере того, как он возвращался из тьмы к свету.
– Говори, смертный глупец! Где она?
Из-за кей-вишаа, который вдохнул Ярнульф, бледное лицо Саомеджи, склонившееся над ним, казалось огромным, как луна, и он не мог отвести от него взгляда. Что-то в нем было таким странным – золотые глаза, точно маленькие солнца, но разве солнца могли оказаться на луне? – Ярнульф едва не рассмеялся.
Тени у него в голове начали рассеиваться, словно дым. Еще один сильный удар по щеке.
– Отвечай!
– Прекрати! – Ярнульф чувствовал себя слабым, как ребенок. – Что произошло?
– Не прикидывайся невинной овечкой. Что с Нежеру? Где она?
Ярнульф застонал и перекатился на бок, чтобы избежать новых ударов.
– Я не знаю. Не знаю! – Он попытался встать на четвереньки, но мир вокруг раскачивался слишком сильно, и после слабой попытки отползти в сторону он снова опустился на землю.
Звезды у него над головой подсказали, что наступил вечер, из чего следовало, что он был без сознания два или три часа.
Певец сжимал нийо, потускневший до слабого сияния, которое высвечивало черные кости Саомеджи под розовой кожей руки.
Неожиданно Саомеджи яростно взревел и схватил что-то, лежавшее на земле рядом с Ярнульфом – разорванный кусок ткани, поднял его и принялся изучать в свете камня, потом поднес к носу и осторожно понюхал.
– Кей-вишаа – будь он проклят! Я заметил, что часть моего запаса исчезла, но думал, что просто потерял немного, когда находился в трансе. Пусть она проведет столетия в холодных, темных залах, предательская сука.
Ярнульф, не думая, облизнул губы и почувствовал необычную сладость во рту, язык начало покалывать. Он приподнялся, чтобы сплюнуть на землю.
– Я стоял на коленях и доставал камешек из копыта ее лошади, – сказал Ярнульф, и его голос прозвучал так невнятно, словно он весь вечер пил вино. – А потом… я не знаю.
Красивое лицо Саомеджи побледнело от ярости, отчего обведенные темными кругами золотые глаза стали еще более чуждыми.
– Должно быть, она планировала это с того момента, как я создал Свидетеля, – сказал он. – Но почему? – Он долго смотрел на Ярнульфа. – Вы с ней договорились? Она тебя предала?
Мысли Ярнульфа все еще оставались такими невнятными и спутанными, что он просто покачал головой.
– Я вынимал камешек из копыта…
– Да, да, я слышал. Только смертный может подпустить кого-то так близко к себе, не ожидая опасности.
Ярнульф сел. Он знал, что должен вести себя, как всегда, если хочет убедить Саомеджи в своей невиновности.
– Отличная шутка от Когтя Королевы, которого я спас после того, как мы разбили лагерь поверх гнезда фури’а. – Он застонал и прижал руку к голове. Кей-вишаа все еще продолжал действовать на него, он чувствовал себя больным, разбитым и очень глупым. Просто удивительно, как быстро Нежеру сумела прийти в себя. – А где гигант?
– Помолчи!
Саомеджи вскочил и прокричал имя Го Гэм Гара, и откуда-то ниже по склону раздался ответный рев.
Метель почти прекратилась, но землю и одежду Ярнульфа покрывал слой снега. Он встряхнулся и неуверенно поднялся на ноги. Он понял, что ему повезло. То немногое, что он помнил о свойствах кей-вишаа – сильном яде, сделанном из пыльцы ведьминового дерева, – рассказал ему Ксока много лет назад. Если бы смесь Саомеджи оказалась немного сильнее или Ярнульф вдохнул чуть больше после того, как прогнал Нежеру, он мог замерзнуть до смерти до того, как пришел в себя.
На склоне появился гигант, который топтал молодые деревца, оказавшиеся у него на пути.
– Снег все скрыл, – прогрохотал он. – Он притупил все запахи – ее, а также лошади. Там нет ничего такого, чтобы старый Гэм почувствовал голод, а я люблю есть лошадей больше всего остального, не считая человеческой плоти.
Саомеджи посмотрел на него с отвращением.
– Подними этого глупца и посади его на лошадь. Я не хочу надолго оставлять Мако одного, даже в пещере. Ну а что касается Нежеру, сейчас она сумела сбежать от нас, но в конце пути ее ждет казнь за предательство. Скоро смертные исчезнут, весь мир станет Наккигой, и ей будет негде прятаться. – Он повернулся к Ярнульфу. – Какая- то часть вашего народа избежит уничтожения – в рабах всегда есть нужда, но среди них не будет глупых или слабых. Если я не буду в тебе нуждаться, ты не уйдешь отсюда живым.
– И я желаю тебе хорошего дня, – мрачно сказал Ярнульф. Все еще продолжая покачиваться, он с удивлением огляделся по сторонам. – А где моя лошадь?
Он почти не услышал, как за спиной оказался гигант, пока огромная рука не сомкнулась у него на поясе. Ярнульф внезапно оказался в воздухе, а потом Го Гэм Гар посадил его на серую лошадь Нежеру.
– Она ее украла, – сказал Саомеджи. – Ты сказал, что вынимал камень из копыта ее лошади. Возможно, она не хотела рисковать – вдруг ее лошадь захромала бы, или подумала, что мне будет труднее отыскать скакуна смертного. – Он покачал головой, и его лицо снова превратилось в застывшую маску. – Можно подумать, я стану тратить время на поиски жалкой беглянки. Она будет исключена из Ордена Жертвы, а ее имя станет проклятием для всех. Мне даже немного жаль ее отца – такое унижение для бедного магистра Вийеки.
Они двинулись в сторону заснеженных холмов.
«Я пошел на большой риск, отослав ее прочь, – сказал себе Ярнульф. – Чтобы она избежала мести, которую я планирую для других. Стоило ли оно того?»
Лошадь рысью шла по неровной поверхности холма, Ярнульфа тошнило, в голове пульсировала боль.
«Скорее всего, я никогда этого не узнаю, – сказал он себе. – Пока не настанет час моей смерти, когда я наконец предстану перед Создателем и получу ответы на все вопросы».
Глава 18
Горящее поле
– Перед тем как войти в тронный зал, – сказал Саймон Тиамаку, – я бы хотел перекинуться с тобой парой слов. Меня беспокоят множество проблем, но я чувствую, что в голове у меня образовалась дыра, и мой разум мне изменяет.
Тиамак кивнул.
– Конечно, Саймон.
Прежде чем они успели сказать что-то еще, герольд объявил о том, что пришел Пасеваллес. Саймон пригласил лорда-канцлера в комнату для совещаний, не заметив тревоги, появившейся на лице Тиамака.
– Заходи и садись, лорд Пасеваллес, скоро мы перейдем к обсуждению накопившихся вопросов. Выпей вина, подозреваю, что сегодняшняя работа вызовет у нас жажду. – Он махнул рукой одному из слуг.
Тиамак попытался привлечь его внимание многозначительным взглядом, но Саймон его проигнорировал.
«Неужели он до сих пор считает себя единственным советником? – Саймон был все еще недоволен вранном, скрывшим от него важную новость. – Норны опять становятся угрозой, мой бедный внук попал в плен к тритингам. Наступили слишком опасные времена, чтобы мои советники ссорились, как дети, из-за моего внимания».
– Меня интересует несколько вопросов, лорд Тиамак, – сказал Саймон, – но я боюсь, что весь день уйдет на обсуждение Моргана и тритингов. Удалось ли тебе и твоему другу что-то узнать о кухонном работнике, который пытался убить графа Эолейра?
Тиамак покачал головой, но он выглядел встревоженным.
– Вы имеете в виду лорда Энгаса. Он сам из Эрнистира и утверждает, что нападавший лишь повторяет старые легенды о демонах и Морриге…
– На данный момент это известное безумие среди эрнистирцев, – перебил его Саймон. – Ну, теперь, когда его заперли, он никому больше не причинит вреда. Мне бы не хотелось наказывать безумца, но человек, едва не ставший убийцей, не может разгуливать на свободе. – Он повернулся к Пасеваллесу: – У тебя есть какие-то срочные вопросы, милорд, в противном случае я бы закончил сначала беседу с лордом Тиамаком? – Пасеваллес покачал головой.
– Я могу подождать, сир. – Он поднес чашу с вином к губам.
– Хорошо. И еще одно, Тиамак. Я думал о нашем предыдущем разговоре. – Умоляющий взгляд вранна начал его раздражать. – Относительно Джона Джошуа, я уверен, ты его помнишь. Нам следует исследовать туннели под дворцом, а не просто искать причины того, что произошло с моим сыном.
Саймон замолчал из-за громко стука. Пасеваллес уронил чашу, и вино выплеснулось на пол.
– Прошу прощения, ваше величество! – Он быстро опустился на колени, чтобы поднять чашу, словно опасался, что его начнут упрекать за то, что он прервал разговор.
– Ничего страшного, милорд, – сказал Саймон, махнув рукой. – Убери это и принеси лорду Пасеваллесу другую чашу. – Он снова повернулся к Тиамаку: – Я думаю, нам нужно изучить замок и выяснить, существует ли возможность спуститься к старым руинам ситхов, которую мы упустили. Если так, все входы должны быть запечатаны. Может быть, Пасеваллес сумеет оказать помощь. Мы можем использовать эркингардов – тех, которых не отправим разбираться с тритингами.
– Я бы хотел поговорить об этом позднее, ваше величество. – Тиамак выглядел не менее расстроенным словами Саймона, чем Пасеваллес, разливший вино.
– Хорошо, – не стал возражать Саймон. – Но мы не можем откладывать надолго. Что, если норны направятся на юг? Я не сомневаюсь, Белые Лисы знают, что находится под Хейхолтом, лучше, чем мы. – Он допил свою чашу и встал. – А теперь, господа, давайте перейдем в тронный зал. Боюсь, мы больше не можем избегать наших союзников.
«Сейчас мне как никогда не хватает Мири», – подумал Саймон.
Пленение Моргана являлось одной из проблем, для решения которых так необходимо знание власти и умение ее использовать. Саймон прекрасно понимал свою ограниченность в данном вопросе.
«Она бы сразу выделила самое главное».
Он оглядел Пелларинский стол, за которым собрались члены Малого совета. Графиня Рона обладала опытом и дружила с его женой, но ее голос был здесь единственно разумным. Новое лицо, отец Боэз, сидел рядом с ней, тихий, худой молодой священник, который казался старше своих лет. Боэз занял место архиепископа Джервиса, отвечавшего, среди прочего, за раздачу милостыни, и весьма неохотно открывал рот на Малом совете. А Джервис стал эскритором.
Чего никак нельзя было сказать о графе Роусоне, который говорил без умолку, но едва ли мог предложить что-то полезное. Союзник Роусона, барон Эворик, а также другие аристократы, владеющие большими земельными наделами, разделяли точку зрения Роусона – их всех следует оставить в покое, чтобы они могли отправлять своих крестьян пораньше в могилы и защищать свои охотничьи угодья от браконьеров.
«Не дай бог какой-нибудь бедняк застрелит оленя в личном лесу лорда Эворика, чтобы накормить семью, хотя сам барон никогда там не бывает. Мири бы наверняка сказала, что я всегда защищаю интересы простых людей, какое бы преступление они ни совершили, забывая о правах аристократов».
Но больше всего Саймона беспокоил герцог Осрик. После того как он несколько дней подряд бродил по коридорам замка, обещая всем страшные кары, точно эйдонитский пророк, оказавшийся среди дикарей, чтобы объявить о гневе Господнем, герцог, наконец, принял ванну и побрился. Кроме того, он выглядел практически трезвым, но Саймону казалось, что взгляд герцога остается отстраненным, и в то же время в нем клокочет ярость, куда более страшная, чем обычные скорбь и гнев. Однако Пасеваллес сказал, что герцог пришел в себя, и даже Тиамак всячески настаивал на том, что Осрик должен участвовать в заседании Малого совета.
Саймона не беспокоили громкие пожелания Осрика наказать луговых варваров за то, что они осмелились тронуть его внука Моргана, – он бы и сам хотел совершить нечто дерзкое и неожиданное ради внука. Вообще, Саймон был не из тех, кто советует другим проявить терпение – обычно эту роль играла Мириамель, а Саймон к ней не привык. Однако он более всего боялся совершить поступок, который мог поставить под угрозу жизнь Моргана.
«И я боюсь за Эолейра. – Проблемы становились все более сложными, и Саймон вознес безмолвную молитву: – Помоги мне, Господь. Помоги мне, Усирис Искупитель. Дай мудрости выбрать правильный путь. Дай силу соблюдать осторожность, если сейчас нужна именно она…»
– А кого еще, кроме герцога, можно послать – следует послать? – громко спросил барон Эворик, привлекая внимание Саймона к разговору. Барон был тучным бородатым человеком с родимым пятном цвета портвейна на носу и щеками, придававшими ему вид горького пьяницы. – Ведь в плен попал его внук. К тому же он лорд-констебль.
– Обязанности лорда-констебля состоят в том, чтобы защищать Хейхолт и престол, – заметила графиня Рона.
– Но наследника захватили варвары! – воскликнул Эворик. – Разве это не стоит рассматривать как нападение на престол?
При других обстоятельствах Саймон согласился бы с бароном – неслыханный случай, – но сейчас короля беспокоили не обязанности Осрика, а состояние его духа. Он склонился перед неизбежным.
– Герцог хочет высказать свое мнение, – сказал Саймон. – Поделитесь с нами своими мыслями, герцог Осрик.
Осрик провел рукой по бороде, все еще остававшейся влажной и курчавой после недавно принятой ванны.
– Прежде, чем я что-то скажу, ваше величество, я должен принести свои извинения вам и Верховному престолу.
Саймон приподнял бровь.
– И по какой же причине, милорд?
– Вы знаете причину, ваше величество. Я был не в себе. Мое горе после смерти дочери, потом Морган – а теперь еще и это! – Он сжал пальцы в кулак, потом медленно их разжал. – Я себя опозорил. Ко всему прочему, я слишком много пил, как сказала моя жена. – Он смущенно улыбнулся. – Очень много раз и очень громко. И я приношу свои извинения, прежде чем мы продолжим разговор.
Саймону не нравилось вести подобные разговоры в присутствии всего Малого совета.
– Естественно, вы получаете мое прощение, ваша светлость. Мы все скорбим и понимаем, что ваше горе, как и горе вашей жены, самое тяжелое.
Тиамак одобрительно кивнул королю. Пасеваллес продолжал внимательно наблюдать за Осриком.
– В таком случае, если я прощен, ваше величество, – продолжал герцог, – я хочу просить у вас разрешения взять большой отряд и отправиться к луговым тритингам, чтобы спасти нашего внука. Я обещаю, что не подведу вас. Не подведу Эркинланд.
Саймон откинулся на спинку кресла, не зная, что ответить. Сидевшие за круглым столом члены совета молча переглядывались.
– Не молчите, сэры и леди, – наконец заговорил Саймон. – Вы – мой Малый совет. Вы слышали слова лорда-констебля. Поделитесь своими мыслями.
В течение следующего часа большинство членов совета поддержали Осрика – что было не удивительно, – ведь Осрик сидел рядом с ними. Когда Саймон объявил небольшой перерыв, чтобы члены совета могли посетить уборную, а слуги принести новые фрукты и сласти, Тиамак прошептал Саймону на ухо:
– Вы не хуже меня видите, что Осрик, пусть он помылся и подровнял бороду, все еще находится в плохом состоянии, и едва ли скоро будет в порядке.
Саймон испытывал раздражение. Если кому-то и следовало просить прощения, то самому Тиамаку, у которого имелись собственные грехи.
– Морган не только мой внук, но и Осрика, – сказал Саймон. – Я бы сам отправился за ним, если бы мог.
– Вопрос не в его правах, а в готовности к подобной миссии, – ответил Тиамак.
– Пожалуйста, не читай мне лекции. Я стараюсь изо всех сил.
Когда все снова заняли свои места, Пасеваллес попросил у Саймона разрешения говорить.
– Перед тем как мы примем решение, кого отправить на переговоры с тритингами, – начал Пасеваллес, – не следует ли нам сначала решить, что будут делать солдаты, которые отправятся туда вместе с нашим посланником?
– Они будут защищать его светлость, герцога, – ответил Тиамак. – И дадут понять, что для нас это очень серьезный вопрос. Что еще может произойти с парламентером?
– Но зачем нам платить выкуп варварам и ворам? – возмутился барон Роусон. – Нам следует предать мечу как можно больше варваров. И тогда они сразу захотят переговоров. Если Осрик недостаточно хорошо себя чувствует, я сам с гордостью поведу отряд эркингардов, ваше величество. Можете не сомневаться, я достойно покараю мерзавцев.
Мгновение Саймону казалось, что он не сможет совладать с охватившим его гневом, наклонится через стол, схватит Роусона за горло и вытащит его из кресла.
– А что, если варвары захотят нам отомстить и убьют принца, милорд? – потребовал ответа Саймон. – Что, если они убьют моего внука, наследника Верховного престола? Кого тогда постигнет кара?
Роусон некоторое время шевелил губами, сообразив, что зашел слишком далеко.
– О, конечно, сначала мы должны обезопасить принца, ваше величество. Тут не может быть ни малейших сомнений. Я говорил о том, что будет потом.
Очевидно, граф так не думал, но Саймон понимал, что если он продолжит дискуссию, то начнет кричать и – не исключено – уже не сможет остановиться.
– В любом случае никто не станет нападать на луговых тритингов, пока принц не окажется в безопасности. И граф Эолейр. Если это кому-то непонятно, выскажитесь сейчас. – Он мрачным взглядом обвел всех, кто сидел за столом. – Хорошо. – Саймон посмотрел на Пасеваллеса. – Вы уже закончили, милорд?
– На самом деле, ваше величество, у меня есть предложение. Не имеет значения, кого послать – и я согласен с большинством, что лучше всего подойдет герцог Осрик. Но мы должны иметь в запасе две стратегии. Что, если варвары не захотят вести переговоры? Или если среди них не окажется тана, наделенного полномочиями над теми, кто захватил принца Моргана и графа Эолейра? Что, если вашего внука увезли в какое-то другое место?
– Что, если, что, если!.. – Саймон заставил себя перевести дух. – У вас есть какие-то предложения, милорд, или вы просто пытаетесь заставить нас почувствовать себя беспомощными?
Пасеваллес кивнул, очень серьезно и сосредоточенно.
– Возможно, у меня есть план, сир. Дело в том, что два эркингарда некоторое время приглядывали за принцем Морганом по моей просьбе. Но они не отправились вместе с ним на переговоры с ситхи, поэтому мы можем использовать обоих.
– Использовать? Как использовать? – удивился Саймон. – И о ком вы говорите?
– Я говорю о сэре Астриане из Пуанса и его друге, сэре Ольверисе, двух рыцарях из Наббана, – сказал Пасеваллес. – Они много лет воевали на юге, участвовали в многочисленных столкновениях на границе с варварами после Второй войны с тритингами. К тому же Астриан неплохо говорит на языке тритингов.
– Что вы имели в виду, когда сказали, что они присматривали за Морганом? – спросил Саймон. – У меня сложилось впечатление, что именно они сбивали его с правильного пути!
– Внешность может быть обманчива, ваше величество, – сказал Пасеваллес. – Я буду счастлив все вам объяснить после окончания совета.
– Но что вы предлагаете? – спросил Тиамак. – Надеюсь, вы не хотите поставить кого-то из этой парочки во главе миссии?
– Нет, нет, – энергично покачал головой Пасеваллес. – Но, когда наши люди отправятся в поход, наша армия – и она должна быть достаточного размера, чтобы показать серьезность наших намерений, и тритинги поняли, что им будет дорого стоить, если они позволят себе нас обмануть, – не должна стать единственным инструментом. Если мы пошлем с ними двух рыцарей из Наббана, они могут самостоятельно проникнуть в расположение луговых тритингов, сделав вид, что они наемники. Более того, возможно, у них появится шанс найти место, где держат принца, и его освободить – и престолу ничего не придется платить.
– Меня не интересует цена, – сказал Саймон. – Но твоя идея представляется мне удачной.
Начавшаяся дискуссия продолжалась еще час, но король постепенно терял интерес даже к тому, что говорили его ближайшие советники. Саймон понял, что подсказывал здравый смысл, и не видел причин в дальнейших задержках.
– Достаточно, – наконец сказал он и подождал, когда все за столом замолчат. – Вот что мы сделаем. Мы пошлем отряд эркингардов и надежных солдат к реке Лестфингер, на восточной границе. Герцог Осрик и капитан Закиель дадут мне рекомендации о составе отряда. Во главе встанет Осрик. – Саймон замолчал, Осрик сотворил Знак Дерева и громким шепотом благословил Саймона. – Герцог и его отряд разобьют лагерь на нашем берегу реки и потребуют переговоров с Рыжебородым или с тем, кто сейчас говорит от лица тритингов. И, как и предлагает Пасеваллес, Астриан и его друг тайно пересекут реку и углубятся в земли тритингов, чтобы побольше узнать о том, где держат принца. – Он замолчал и максимально жестко посмотрел сначала на Пасеваллеса, потом на Осрика. – Пока принц Морган находится в плену, не может быть и речи о начале военных действий с тритингами без моего одобрения – даже если вам придется написать мне и ждать ответа. – Вам понятно, ваша светлость?
Герцог Осрик принялся энергично кивать.
– Конечно, ваше величество, и благодарю за доверие. Я выполню ваш приказ. Не беспокойтесь, я не стану рисковать жизнью нашего внука.
– А я повторю те же слова Астриану и Ольверису, мой король, – согласился Пасеваллес. – Они будут руководствоваться только вашими указаниями.
– Хорошо. – Впервые за последние дни Саймон не чувствовал себя измученным и не хотел поскорее покончить со своими обязанностями. Да, то, что Морган попал в плен, ужасно, но у него появилась возможность принимать решения и действовать. – Возвращайтесь ко мне завтра в это же время, доложите, сколько людей вы хотите взять с собой, Осрик – и вы, капитан Закиель. Его светлости потребуется ваша помощь при составлении отряда. – Затем ему в голову пришла новая мысль. – И нам нужно найти золото. Пасеваллес, ты должен помочь Осрику и Закиелю собрать деньги. Возможно, придется увеличить налоги. – Он огляделся по сторонам. – Вы готовы на дополнительную ношу?
– Вам нужно только попросить, король Саймон, – неожиданно заговорила графиня Рона, – и мы будем готовы. Мы все хотим только одного: вернуть домой принца и защитить Верховный престол.
– Женщина из Эрнистира выразила наши мысли, – заговорил граф Роусон, как всегда, попытавшись снова оказаться в центре внимания.
– Рад слышать, – сказал Саймон, изо всех сил стараясь скрыть гнев, который он испытывал практически ко всем.
Вероятно, отсутствие Мири делало весь мир каким-то неправильным.
«Наш Повелитель ангелов, – начал молиться Саймон, – пожалуйста, позволь вернуть Моргана живым и здоровым, чтобы он мог ее встретить, когда она вернется! Пожалуйста, Элизия, Матерь Божья, яви милосердие такому несчастному грешнику, как я, приведи нашего внука домой! Я построю для тебя еще один храм или буду кормить голодных… или сделаю и то, и другое! Только дай мне знак».
Саймон встал, чтобы показать, что совет закончен. Часть из собравшихся вокруг Пелларинского стола выглядела встревоженными, и Тиамак больше других, но Саймон не мог позволить себе ставить под сомнение уже принятые решения. Нужно было что-то делать, и он не представлял, как смог бы отказать Осрику и не сделать его командиром отряда. Но если руководить герцогом и держать его на коротком поводке – он справится. Саймон знал, что он сделал разумный выбор – выбор короля.
Но он постарался избежать Тиамака, когда выходил из Тронного зала.
– Ты уже должна возвращаться, – сказала Эйдонита. – Так говорит няня Лоэс.
– Нет, не должна, – ответила Лиллия.
Эйдонита, ее любимая подружка, иногда вела себя так, словно это она была принцессой.
– Должна! Она сказала, что ты должна идти прямо сейчас, – повторила Эйдонита. – Она сказала, что ты совсем не поела каши.
– Я думала о своей маме, – сказала Лиллия. – Ты же знаешь, она умерла. Прямо там.
Эйдонита с ужасом посмотрела на винтовую лестницу и энергично сотворила Знак Дерева.
– Тебе нельзя здесь находиться, Лиллия! Леди Рона сказала, что ты не должна даже подходить к лестнице.
Лиллия закатила глаза.
– Я должна спускаться и подниматься по этой лестнице каждый день, глупышка. Не прикидывайся дурочкой. И леди Роны здесь сегодня нет. Она все утро провела с моим дедом.
– Но у меня будут неприятности! – Эйдонита не смогла скрыть страх. – Няня сказала, чтобы я привела тебя обратно.
– Я приду, когда буду готова, – заявила Лиллия. – Скажи ей, что я молюсь за мамину душу. Давай, иди. У тебя не будет неприятностей, если ты скажешь, что я молюсь.
Эйдонита явно не была так же уверена, как Лиллия, но она повернулась и поспешила обратно к лестнице, к главному залу резиденции, где дети оказались в заточении.
«Все, кроме меня, – подумала Лиллия. – И я не побегу обратно только из-за того, что так сказала няня».
Она не солгала подруге – ну, не полностью. Лиллия действительно пришла на лестницу, потому что именно здесь умерла ее мать, во всяком случае, так ей говорили. И все здесь ее завораживало, частично из-за того, что она всякий раз испытывала сильные чувства, когда сюда попадала или думала о том, что тут случилось. Она испытывала печаль и страх, но хотела об этом думать – словно в голову к ней забралось нечто такое, что ужасно хотелось почесать. Раньше Лиллия временами ужасно сердилась на мать, и ей даже хотелось, чтобы Идела куда-нибудь исчезла, а потом так и случилось. Неужели из-за ее желания?
«Но я также хотела, чтобы она была со мной хорошей и дала мне рубиновое ожерелье. Но ни того, ни другого так и не произошло».
Все это сбивало ее с толку и расстраивало.
Лиллия вернулась в свою спальню, расположенную на третьем этаже, чтобы забрать куклу. Она немного походила на ее мать, хотя волосы были другого цвета; Лиллия хотела, чтобы кукла поскользнулась на лестнице, как ее мать, а потом упала, хотя и понимала, что глупая старая Лоэс и даже тетушка Рона скажут, что это будет плохим поступком. Но когда Лиллия выходила из своей комнаты, она услышала шаги на лестнице, поэтому остановилась и выглянула в щель, опасаясь того, что за ней пришла няня.
Однако оказалось, что это всего лишь лорд Пасеваллес. Он шел так тихо, словно не хотел, чтобы кто-то его услышал, поэтому Лиллия осталась за дверью, наблюдая, как он миновал двери в королевские покои и начал подниматься вверх по лестнице на последний этаж, где находились только пустые комнаты.
Читать бесплатно другие книги:
